Глава четырнадцатая

Фрост стоял на берегу и жевал сооруженный на скорую руку сандвич с ветчиной — он проголодался чисто по-волчьи. Волны тихо плескали у самых армейских ботинок. Фрост следил, как лодки — резиновые и деревянные, в изобилии сыскавшиеся на морской базе, отваливают от пирсов, неся людей, оружие, продовольствие.

Наемник закурил.

Извлек из бокового кармана припасенную на закуску бутылку пива, попытался сбить пробку. Пробка сбиваться не желала.

Вот когда пригодилась бы израильская винтовка “галиль”, машинально подумал Фрост. Единственное в мире оружие, оснащенное приспособлением для откупоривания бутылок! Просто маленький выступ и полукруглая выемка на цевье. Зато удобно…

Подыскав подходящую гранитную глыбу, Фрост все-таки сбил строптивую пробку и начал глотать пиво прямо из горлышка. Теплое, почти не освежающее — но пиво. Он уже почти забыл вкус доброй испанской “cervez’ы”…

Опорожнив бутылку пятью жадными глотками, наемник размахнулся, швырнул ее далеко в море, зажег новый “Кэмел” от желто-фиолетового пламени знаменитой, видавшей всяческие виды зажигалки “Зиппо”.

Марина, облаченная в голубые джинсы и голубую же рубашку, приближалась к Фросту по набережной, шагая изящно, упруго, уверенно.

— Поздравляю, генерал! — весело сказала она. — Мы с вами уже далеко зашли. И, надеюсь, далеко пойдем!

— Мне доводилось и подальше заходить, крошка, — ухмыльнулся Фрост. — Хотя, признаю: молодцы поработали на совесть, и вымели всю дрянь в рекордно короткое время.

— Что теперь?

— Теперь — во всю прыть на корабли. Пока не нагрянул Рамон во главе монтеасулийского флота. На миноносцах стоят очень внушительные пушки. Торпеды тоже имеются. Не забыла?

— Гарнизон оставим?

— Разумеется. Достаточный, чтобы удержать город. Ну, не против целого полка защитить, конечно… Только приглядеть, как бы рамоновские недобитки не воспряли.

— Резонное предложение.

— Имеется еще одно. Столь же резонное, и куда более полезное.

— Излагай.

— Глубина возле пирсов достаточная. Нужно подвести “Ангела-Три”… Нет, лучше “Ангела-Один”, командирский. Подвести и ошвартовать.

Фрост затянулся, выдохнул дым. Он сделал эту паузу намеренно, дабы вынудить Марину к естественному вопросу и тем усилить эффект сказанного. Пускай дочь монтеасулийского президента была всего лишь мимолетной любовницей — Фрост не мог отказать себе в маленьком удовольствии произвести на нее впечатление.

— Зачем, Хэнк?

— На базе уцелела очень мощная лебедка. Транспорт загружен правильно и обладает большой остойчивостью. Верно?

— Да.

— Вот я и хочу переправить на палубу советский танк. Чрезвычайно полезная вещь, а при высадке в Монте-Асуль может оказаться попросту неоценимой.

Марина захлопала в ладоши.

— Ты просто прелесть, Хэнк!

И расцеловала капитана в обе щеки.

— А когда мы будем высаживаться?

Фрост посмотрел на молодую женщину и подумал, что все же ее сейчас куда больше интересует исход предстоящей кампании, чем скромная, хотя и весьма привлекательная в постели персона главнокомандующего. Ладно, чего уж там…

— На рассвете. Послезавтра. Рамоновская солдатня почему-то всегда запаздывает с подъемом. Почему — не постигаю. Просто факт констатирую. Мы уже воспользовались этим два раза кряду. Воспользуемся и в третий.

— Esta bien![4] — сказала Марина.

— Захваченные корабли сначала высадят на берег десантников, а затем обеспечат огневое прикрытие.

— Esta bien! — повторила Марина.

— Пластинка старая? — осведомился Фрост. — Или просто игла соскакивает?

Он поспешил улыбнуться, привлек женщину к себе и крепко поцеловал.

Глава пятнадцатая

В общей сложности, думал Фрост, расположившись на баке “Ангела-0дин”, мы разбогатели на дюжину канонерских лодок, и теперь обладаем двенадцатью вооруженными судами. А это, черт побери, если не флотом, то эскадрой может считаться вполне.

Завладели даже карманным ракетным крейсером. “Карманный”, пояснил наемнику Черныш Торрес, означает “особо малый” и является уставным термином, а не шуточным словцом.

Обзавелись парой прогулочных катеров, принадлежавших высшим чинам нормандийской базы. Тоже полезно, решил Фрост. Иди, знай, когда пригодится маленькая, безобидно выглядящая, проворная посудина…

В сражениях на острове Сабо наемники потеряли убитыми шестьдесят восемь, и ранеными — пятьдесят семь человек. Из этих последних не менее тридцати могли сутки спустя вернуться в строй. Солдат, подвергшийся нападению анаконды, получил, на всякий случай, противостолбнячную прививку — змея не только душила, но и кусалась, как бешеная, — избавился от лихорадки и рвался в дело…

Вторую половину следующего дня Фрост попросту проспал, и пробудился перед самым закатом солнца. Посмотрел на черный циферблат “Омеги”. Через два часа, вспомнил наемник, сам он, и отряд из одиннадцати добровольцев — включая Тиммонса, — наденут акваланги (снаряжение, потерянное во время абордажной схватки с бронекатерами, запасливый и предусмотрительный британец восполнил в Нормандии), подберутся под водой к месту предстоящего десанта, разведают береговую оборону.

Географические особенности Монте-Асуль не оставляли штурмовым группам особой возможности выбирать.

Высадиться без неимоверных затруднений можно было только в нескольких определенных пунктах побережья. И уж их-то, хмыкнул Фрост, самозваный диктатор позаботился укрепить на славу, будьте благонадежны, господа хорошие!

Предстояло учинить новую морскую диверсию, показательный обстрел в нескольких милях севернее. Канонерок шесть потребуется, рассчитывал наемник. Это уменьшит нашу собственную огневую мощь, однако отвлечет неприятеля и позволит спасти немало жизней. А на берегу каждый лишний солдат окажется незаменим.

Фрост умылся, оделся, поднялся по трапу, отыскал одиноко стоявшего у поручней Тиммонса. Хлопнул британца ладонью по плечу.

Англичанин вздрогнул и повернулся.

— Для ночной экспедиции все готово? — спросил Фрост. — И, кстати, добрый вечер, старина.

— Давным-давно готово, — деревянным голосом сказал Тиммонс.

— Да расслабься, успокойся, — хмыкнул Фрост. — Обычная разведка, ничего больше.

— Я и не волнуюсь. Просто вы меня врасплох застигли, напугали чуток. Добровольцев насчиталось вдвое больше требуемого, я смог отобрать наилучших.

— Не повторится история с рыжим выродком?

— Не думаю. Он, пожалуй, был вторым и последним диверсантом на борту.

— Что ж, отлично!

Фрост крутнулся на месте и зашагал прочь. Ему вовсе не хотелось выглядеть невежливым — просто надо было немного побыть одному, сосредоточиться, подготовиться.

Наемник вычистил браунинг, смазал его особым, водостойким маслом CLP. Тщательно обработал ствол изнутри. Шомполом Фрост пользовался металлическим, старомодным, взятым с немецкого вальтера-ППК.

Хотя, наверное, подумал капитан, современные пластиковые все-таки лучше… Не рискуешь ненароком царапнуть отполированную сталь…

Он вставил в рукоятку тщательно заряженный магазин, послал патрон в камеру, опустил предохранитель. Вспомнил об Элизабет.

Как ее дела? Как прошла операция? Следовало извлечь последние пулевые осколки, засевшие где-то вблизи важного нерва. Не дававшие левой ноге свободно двигаться. Делавшие Бесс, по сути, калекой.

Всякий раз, припоминая подлое нападение в Монреале, Фрост испытывал прилив холодного бешенства. Он убил обоих террористов — и мужчину, и женщину, — и все же очаровательная парочка успела контузить его самого и тяжело ранить Элизабет.

Милая!.. Она так просила поменять род занятий! Так беспокоилась о нем, Фросте! И теперь, когда Марина обещает уплатить за работу сто тысяч, нужно сдержать слово. Бесс просто не сможет жить в вечном беспокойстве и страхе за жизнь мужа.

Но сперва надлежало отвоевать у Эрнесто Рамона маленькую злополучную страну Монте-Асуль.

— Что будет, когда мы победим, Хэнк? — спросила Марина Агилар-Гарсиа.

— Рамон уберется ко всем чертям. В прямом, или в переносном смысле.

— Нет… Я веду речь о тебе.

— Некоторое время побуду в стране, пока не водворится окончательный порядок, — но это займет недели две, от силы три. Потом улечу домой, в Штаты.

— Нет! — с чувством произнесла молодая женщина.

— Да, — спокойно ответил Фрост.

— Я стану главой государства. Мне потребуется надежный, сильный, умелый человек, способный возглавить вооруженные силы!

— Ты подыщешь кого-либо равноценного. Или даже лучшего.

— Мне требуешься ты. И только ты.

— Послушай, — замялся Фрост. Он уже совсем было собрался упомянуть Элизабет, но благоразумно прикусил язык и направил беседу в иное русло: — Допустим, я остался бы, и пустил все прочее побоку. Допустим… Чем бы я стал? Кем? Принцем-консортом? Государем, который исправно спит с королевой, а настоящей власти не имеет? Благодарю покорно.

— В Монте-Асуль ты можешь сделаться кем захочешь. Я же знаю: ты дерешься отнюдь не только ради платы. Хэнк…

— Верно. Я дерусь потому, что ненавижу красных. Но и ради платы, разумеется, тоже. А в государственные деятели не гожусь. Начисто.

— Si, pero…[5]

Фрост посмотрел на Марину и слабо ухмыльнулся.

— Уже наступила ночь. И скоро предстоит разведка. Вероятно, разведка боем. Давай поговорим, когда я вернусь, хорошо?

— Si, — улыбнулась Марина, однако лишь губами. В глазах улыбка не отразилась.

Женщина вышла из каюты Фроста, не произнеся больше ни единого слова.

— Н-да, — пробормотал наемник, — Похоже, назревает раздор. Семейная склока…

И принялся тщательно заряжать штурмовую винтовку.

Глава шестнадцатая

Наемник, Тиммонс и десятеро остальных погрузились на борт прогулочного катера, имевшего удобную мелкую осадку и низкие, фута в три, борта, делавшие кораблик малозаметным. Береговая черта Монте-Асуль виднелась при свете луны тонкой темной полоской.

В этот раз, учитывая время суток и температуру воды, все натянули резиновые гидрокостюмы. Надели громоздкие баллоны советской выделки, которыми Фидель Кастро исправно снабдил своего континентального союзника и подручного.

Зарокотал мотор. Корабельный механик проколдовал над ним добрых полдня, установил дополнительные глушители. Шум двигателя был неразличим уже на расстоянии двухсот или двухсот пятидесяти ярдов. А большего и не требовалось.

Сорок минут спустя Фрост ополоснул резиновую маску в забортной воде, чтобы стекло не запотело. Тщательно пристроил на лице, проверил герметичность.

— Всем нырять, — распорядился капитан гнусавым голосом, ибо ноздри были закрыты. — Держаться вместе, следовать за мной. Никаких фонариков — только в случае смертельной опасности. Здешние воды кишат акулами. Не приведи, Господи, нападет какая-нибудь тварь — ножами не пользоваться, это бесполезно. Акулу можно убить кинжалом только в самом дешевом кинофильме — и то, если режиссер вообще ни черта не смыслит. Пользуйтесь ружьями для подводной охоты. На остриях — капсулы с цианистым калием, должно сработать… Вопросы?

Все промолчали. Тиммонс откашлялся.

— Стало быть, вопросов нет, — заключил Фрост, взял в зубы загубник и опрокинулся в темные воды первым.

Он выбрался на береговой песок в классическом стиле боевого пловца — какими их представляют себе любители приключенческих романов: пригибаясь, двигаясь перебежками, держа оружие наизготовку. Вода умудрилась-таки просочиться сквозь полиэтиленовый защитный мешок и намочить CAR—16. Не беда, подумал Фрост. Винтовке служить еще несколько часов, не больше. А за это время она проржаветь не успеет.

Добравшись до ближней скалы, Фрост затаился, осмотрелся. Никаких признаков жизни. Рамоновских солдат не заметно. Минуту спустя к наемнику присоединился Тиммонс, а десять проворных фигур торопились по светлому песку, растягиваясь цепочкой. Слишком светлый песок, подумал капитан. Луна светит вовсю. Нас видать, как на ладони. Скверно, скверно.

Легкое позвякивание оружия и аквалангов, жертвовать которыми не приходилось — предстояло еще вернуться на катер, — звучало в ночном безмолвии, точно грохот и лязг молотов по наковальне.

— Тише вы! — зашипел Фрост, и немедля опомнился. Люди, сообразил он, и без того движутся со всевозможными предосторожностями…

Примерно двадцать минут коммандос пробирались по густому лесу, начинавшемуся и тянувшемуся дальше, за пределами пляжа. Затем британец, шагавший позади, наткнулся на Фроста и замер.

Фрост застыл первым, и заставил Тиммонса больно стукнуться носом о капитанский затылок. Англичанин не проронил ни звука, не задал ни единого вопроса.

Неподалеку звучали голоса.

Испанская речь.

Слишком быстрая и простонародная, не позволяющая разобрать ничего, кроме отдельных, незначащих слов. Беседовавшие, видимо, перебрасывались шутками: то и дело раздавался негромкий смех.

Не беда. На этот самый случай Фрост придумал прием столь же остроумный, сколь и несложный.

Капитан запустил руку в водонепроницаемый футляр, висевший на груди, вытащил и включил маленький, чувствительный диктофон. Такими пользовались экипажи транспортов, посылая домой “говорящие письма”. Крохотные катушки завертелись. Фрост перевел уровень записи на “максимум”, обернулся, приложил указательный палец к губам.

Тиммонс понял, кивнул, передал знак по цепочке. Фрост передал диктофон британцу, ткнул большим пальцем через плечо и осторожно двинулся дальше, преодолевая каменную россыпь — чрезвычайно удобную при данных обстоятельствах. Наемник мог пробираться, не рискуя быть замеченным в густой тени огромных глыб и валунов.

Россыпь начала уходить вниз.

Фрост, скинувший ласты и подвесивший их к брезентовому поясу, крался тише тихого. Теперь он очутился уже так близко от караульных, что смог уразуметь отдельные предложения целиком. Беседовали, разумеется, о женщине.

И еще о проклятых “гринго”, которым не сегодня-завтра посворачивают головы и кой-какие иные телесные части впридачу…

Новый приступ смеха.

Фрост различил силуэты обоих часовых. Он мог бы снять рамоновцев за две-три секунды, но подымать шум было просто глупо. Тем паче, что за человеческими фигурами в лунных лучах обрисовалось то, чего Фрост минуту назад и заподозрить не мог.

Каким образом доставили сюда подобную штуку сквозь непроходимые джунгли? По воздуху, что ли, перебросили? Но требуются огромные транспортные самолеты, соответствующие посадочные полосы — а уж этого у Эрнесто Рамона не водилось и в помине. Впрочем, какая разница? Здесь он, голубчик… Наверное, морем доставили…

Советский танк.

Фрост провел по лицу разом вспотевшей ладонью.

Ах, как скверно!

Зато становится ясно, как начинать высадку, за что приниматься в первую очередь.

Возвратившись к десантникам, Фрост уселся на валун и отрицательно помотал головой в ответ на безмолвный вопрос Тиммонса. Беседа часовых явно меняла свойство, теперь уж следовало обеспечить наиболее четкую запись.

Комунисты принялись толковать о береговой обороне.

Знаком велев одному из боевых пловцов перевернуть кассету, когда пленка подойдет к концу, Фрост поманил Тиммонса и опять устремился вдоль берега, тщательно огибая застывший, устрашающе могучий танк.

Пряные запахи джунглей витали в воздухе. Но птичьи крики, вопли обезьян, шумы и шорохи, присущие ночному тропическому лесу, были поразительно редки. Распугали всю местную фауну, мысленно ухмыльнулся Фрост.

Впереди замаячила новая стальная громада.

О, Господи Боже мой!..

Всего танков оказалось шесть.

По меркам европейской армии — жалкая рота. По меркам предстоящего сражения — огромная, сокрушительная сила, способная смять, перемолоть и отбросить любой, сколь угодно решительный десант.

При условии, что сто пятимиллиметровые башенные орудия вообще позволят приблизиться к побережью…

Кроме танков, на кромке джунглей располагались пулеметные гнезда, окопы гранатометчиков. А немного дальше тянулась длинная траншея, снабженная бруствером и рассчитанная стрелков на пятьдесят. Возможно, больше…

Внезапная мысль заставила наемника сделать немедленную поправку в разработанном плане вторжения.

Близилось время возвращаться на катер и спешить назад. Тиммонс и Фрост повстречали своих людей у черты прибоя, в заранее условленной точке, сорок минут спустя. Наемник натянул на ноги ласты, на лицо — маску, с бесконечным старанием упаковал драгоценный диктофон.

Думал он сейчас лишь о двух вещах — нежданных и могших сослужить немалую службу. Но не своим нынешним обладателям, а как раз наоборот — ненавистному противнику.

Фрост размышлял о танках и траншее.

Десант, вероятно, окажется гораздо легче, нежели предполагалось.

И куда кровопролитнее.

Глава семнадцатая

Струившая желтоватый свет лампа раскачивалась над столом в кают-компании: подымался ветер. Фрост и одиннадцать остальных благополучно возвратились на “Ангел-Один”, Марина и Черныш Торрес, чьим родным языком был испанский, в четыре уха прослушали запись, испещряя листы бумаги необходимыми пометками.

Шел пятый час утра.

Фрост сделал большой глоток черного кофе, закурил, сощурился.

— Внимательно слушаю.

— Нас ожидают.

— И так понятно. Дальше.

— Знают нашу приблизительную численность, оценили огневую мощь. И пригнали танки! Madre de Dios! Фрост глубоко затянулся дымом “Кэмела”. Воцарилось молчание.

— Что будем делать? — серьезно осведомился Педро Торрес, глядя на капитана в упор.

— Перед самым восходом я высаживаюсь во главе отряда коммандос. И захватываю столь перепугавшие вас танки. Траншею заливаю бензином — его, наверняка, будет в избытке. А когда рамоновские ребята ринутся занимать позицию — конечно, если им заложит носы, и не почуют красноречивого запаха, — поджигаю горючее. Времени подробно инструктировать собственных людей у нас увы и ах, пока что нет. Посему атаку переносим на завтра

— На завтра?!

— Да. Конечно, это позволит неприятелю подготовиться получше, однако и нам сулит несомненный выигрыш.

— Но в чем?

— В слаженности. В скорости. В сознательности, целеустремленности всех действий.

Фрост окинул взглядом собравшихся вокруг стола.

— Теперь я требую стаканчик рома. Только высокий, объемистый стаканчик. Поскольку немедленной работы не предвидится, а спать хочу зверски. Всем, кто не занят корабельными работами, тоже отдыхать. Набираться сил. Силы потребуются, будьте уверены…

— Хэнк, — прошептала Марина, когда они остались наедине.

— Да?

— Я рада, что ты отложил высадку. Отоспишься — и сможем еще на славу заняться любовью.

— Да, — ухмыльнулся Фрост, уже успевший опорожнить не один, а два стакана. Странным образом, наемник не чувствовал себя захмелевшим. Видимо, нервы слишком напряжены, подумал Фрост.

— Как хорошо…

— Скажи-ка, — ехидно полюбопытствовал Фрост, — я нужен тебе в качестве неплохого сожителя, или не самого скверного генералиссимуса? Адмирала? Борца за свободу Монте-Асуль? Наемного командира? Чего именно тебе нужно, крошка?

— Тебя, carino…[6]

— Ага… Как там у вас говорится “светоч грез моих”, или в подобном роде? Марина обиделась.

— No te entiendo bien, carino.[7]

— Yo pienso, — начал Фрост и заранее смутился, зная, как смехотворен его испанский, — tu quierra me por…[8]

Он запнулся, понял, что все же пьянеет и говорить на плохо выученном когда-то языке не сможет.

— А, ч-черт! Я думаю, ты любишь меня за то, что я неплохой вояка. Все прочее — лишь довесок.

Марина молчала.

— Ты… возможно, думаешь, будто любишь меня… Только ты любишь сначала пятнистый комбинезон, а уж потом — человека, одетого в него. Точь-в-точь, героиня фильма!

— Хэнк, тебе лучше уснуть. Вымотался, издергался, грубишь попусту.

— Р…разве?

— Ты, кстати, довольно много пьешь.

— Когда-то я… пил… гораздо больше.

— Думаешь, я не люблю тебя?

— Любишь, конечно… А за что? Вот в чем вопрос… как в-выражался П-принц… Датский.

— Ни за что в особенности. Просто так. Любят всегда просто так.

— Похоже на припев кабацкого т-танго… Но ты права. М-мне действительно… лучше прилечь…

— Si, carino.

Глава восемнадцатая

Днем над кораблями пронесся реактивный истребитель советского производства, наверняка пилотируемый кубинцем. Поскольку самолет совершил два круга и не попытался открыть огонь, Фрост велел экипажу и наемникам вести себя как ни в чем не бывало.

Даже самолично помахал воздушному разведчику рукой. Солдаты и моряки последовали примеру командира.