Глава первая

Генри Фрост заглянул в холодильник и с чувством, хотя довольно коротко, выбранился.

Спросонок лень ругаться вслух, поэтому проклятие было всего лишь мысленным.

Вечная история, приключающаяся с людьми, которые обитают в собственной квартире лишь изредка, случайным постоем! Захотел перекусить, а дома — ни крошки…

Фрост поглядел на черный циферблат “Омеги”. Половина седьмого. Раннее утро. Вдобавок, воскресное.

— Тьфу ты, пропасть! — буркнул капитан и захлопнул белую дверцу.

Вышел из маленькой кухни, пересек небольшую гостиную, миновал приютившийся в углу переносной черно-белый телевизор. Вообще-то Фрост искренне презирал устройство, которое прозвал “кретиноскопом”, но этого дешевенького крошку приобрел в 1969-м, когда соотечественники учинили первую прогулку по Луне.

Жаль было упустить подобное зрелище…

Наемник вошел в спальню.

Учинил инспекцию платяному шкафу. Обнаружил полное отсутствие свежего белья, и принялся рыться в ящиках старого комода. Нашарил относительно чистую рубаху из черной шерсти, расправил критически оглядел, признал годной. Не потрудившись расстегнуть, надел прямо через голову.

Снял со спинки стула потертые джинсы “Levis” и натянул на голое тело, поморщившись, когда металлическая змейка защемила и больно дернула волосок в самом низу живота.

Протиснул ноги в старенькие мокасины, прибегнув к помощи обувного рожка, ибо распускать и вновь завязывать шнурки наемник посчитал трудом излишним и обременительным. Поглядел в зеркало.

Провел рукой по небритым щекам, и тою же рукой презрительно махнул собственному отражению.

Достал из деревянной шкатулки новенькую глазную повязку. Содрал шелестящую бумагу, в которую был обернут сей неотъемлемый предмет фростовского обихода. Скомкал. Метнул в мусорную корзину.

Промахнулся.

Приладив повязку на должное место, капитан Генри Фрост взял со столика хромированный браунинг и небрежно сунул за брючный ремень. Носить оружие везде и всюду сделалось у наемника условным рефлексом — давним, и часто спасавшим в самую, казалось бы, неожиданную минуту. Капитан сгреб связку ключей, подхватил бумажник, рассовал эти мелочи по карманам, опять заглянул в гостиную, обозрел единственное настоящее украшение своего запущенного и достаточно убогого жилья. Глянцевую, крупную, любовно обрамленную фотографию Элизабет…

Улыбнувшись, Фрост послал портрету воздушный поцелуй, вспомнил, что сегодня следует позвонить в Лондон. Последняя операция на бедре должна состояться со дня на день, и с Элизабет следовало поговорить.

Ободрить, поддержать, наболтать множество самых ласковых и уместных слов. Полученная в Монреале рана уже потребовала повторного хирургического вмешательства. От грядущего, третьего, зависело полное и окончательное исцеление.

Сдернув с вешалки видавшую виды кожаную куртку, Фрост вышел в общий коридор своего многоэтажного дома, — из тех, которые англичане и американцы столь удачно именуют “квартирными блоками”.

Презрительно покосился на лифт, и вприпрыжку одолел два лестничных пролета, отделявших этаж от земли.

Толкнул входную дверь.

Поднял воротник, ежась от пронизывающей сырости. Зима в этом году наступала рано, и обещала быть не слишком погожей. Следовало, наверное, разыскать какие ни на есть подштанники, рассеянно подумал Фрост. Пока доберешься до магазина, задницу простудишь, чего доброго…

Так — небритый, наспех одетый, пребывавший в самом тоскливом и подавленном настроении, — капитан Фрост вышел навстречу одному из наиболее быстротечных и умопомрачительных приключений в своей не столь уж бедной событиями жизни.

— Молока бы купить, — пробормотал Фрост, одновременно припоминая, достаточно ли сигарет осталось дома. Пожалуй, нет…

— А-а, какого лешего! — разозлился наемник. — Что пятьсот ярдов прошагать, что семьсот…

Он остановился, нашаривая в карманах пачку своего излюбленного “Кэмела”. Улица была пустынна, спокойна. Чересчур пустынна и слишком спокойна, отметил Фрост, — даже принимая во внимание ранний воскресный час.

Ни души.

Капитан машинально коснулся рифленой рукояти браунинга, тотчас же отдернул руку, хмыкнул.

“Стареешь, сукин сын, — подумал он с печальной иронией. — Скоро тени собственной беречься начнешь…”

Снег выпал обильный, однако уже начинал подтаивать. На каждом шагу Фрост черпал мокасинами новые порции холодной слякоти, и вскоре промочил ноги полностью. А, наплевать!

Он продолжал методически обыскивать карман за карманом. Сигареты, разумеется, позабыл. Зажигалку — тоже.

Совсем весело стало жить на свете, подумал наемник. Теперь уж — хочешь, не хочешь, а изволь прошагать до лавки в самом конце квартала. Кварталы же в этой части города, увы, не маленькие. Шевелись, боевая кляча, курить-то хочется!..

В Охранной Службе Diablo сотрудникам — не получившим очередного задания, — полагалось два свободных дня в неделю: суббота и воскресенье. Для Фроста эти дни были наихудшими. Капитан попросту не знал, куда себя девать. А воскресное утро почти неизменно повергало его в черную, неодолимую тоску.

Наемник тряхнул головой. Какого лешего?! Устроим себе маленький праздник! Денег достаточно, зачем ограничиваться бутылкой молока и булочкой? На свете существует горячая, с пылу, с жару, пицца; имеются настоящие итальянские спагетти с великолепным итальянским сыром.

Кроме того, не перевелись еще у Ричардса бутылки английского бренди — лучшего из лучших.

Кутить — так кутить!

Немного повеселевший Фрост ускорил шаг. Окружавшая тишина исподволь продолжала действовать наемнику

на давно и основательно расшатанные нервы. Отчего так пустынно вокруг?

Он прошел улицу из конца в конец, ступил на обледенелый асфальтовый “пятачок”, толкнул широкую стеклянную дверь. Вступил в торговые владения Джима Ричардса.

— Здорово, Джим!

— Осторожно, мистер Фрост! — закричал владелец магазина вместо приветствия, — Нанесли снегу, подлецы! Пол ужасно скользкий, осторожно!

Предупреждение чуть-чуть запоздало. Истертые плиты пола, действительно, изобиловали склизкими лужами полужидкой тающей грязи. Фрост вознамерился было отшутиться, но почувствовал, что не может устоять и рушится, подобно конькобежцу-неумехе. Истертые подошвы мокасин были когда-то рубчатыми, держали ходока на любой поверхности, но теперь уже ни куда не годились.

— А, ч-ч-ч!..

Падая на спину, Фрост успел непроизвольно прижать подбородок к груди, спасая голову, но все приключилось так неожиданно, что наемник даже сгруппироваться не успел, а шлепнулся едва ли не плашмя.

Шлепнулся с непостижимо громким ударом, с грохотом, с громом.

Стеклянная дверь буквально рассыпалась на мелкие и крупные осколки над лицом Фроста. Капитан успел закрыться ладонью, да и стекло у Ричардса, по счастью, оказалось хитрым, чуть ли не автомобильным, разлетающимся при ударе на почти безвредные, лишенные острых кромок куски.

В стоявшем напротив кассовом аппарате внезапно возникло полдюжины отверстий, фабричными чертежами не предусмотренных.

Отчаянно завопил Джим Ричардс.

“Хорошо же я грохнулся!” — ошалело подумал Фрост, и немедленно опомнившись, покатился прямо по усыпанным осколками плитам.

Дробовик!

И наверняка магазинный! Пятизарядный, по меньшей мере!

Браунинг точно сам собою выпрыгнул из-за брючного ремня, очутился в руке наемника. Лязгнул предохранитель, щелкнул взведенный курок. Остатки стеклянной двери обрушились внутрь лавки, сметенные вторым оглушительным выстрелом. Тотчас же грянул третий.

“Болван, — подумал Фрост. — У него пять зарядов, палит напропалую, а перезаряжаются эти штуки не быстро…”

Однако, то ли у неведомого стрелка в магазине было больше пяти патронов, то ли ружей оказалось несколько, — но всякий раз, когда Фрост пытался привстать и оценить обстановку, раздавался новый грохот, и новые куски стекла свистели внутри магазина. Левой ладонью наемник старательно закрывал небритое свое лицо. Он испытывал непроизвольный страх одноглазого человека — случайно лишиться второго ока, сделаться полностью слепым.

Одновременно Фрост полз на локтях и коленях поближе к витринам, в мертвую зону, где основание стены могло послужить своего рода бруствером, дать возможность внезапно поднять голову и хотя бы мгновенно взглянуть на творящееся снаружи.

Выстрелы гремели по-прежнему.

Продырявленные жестянки мангового сока дребезжали и кувыркались, рассыпая оранжевые брызги. Маслины и пикули десятками и сотнями вылетали из расколотых банок. Стоял острый запах пролитого уксуса.

Лавка Джима Ричардса несла ощутимые потери.

Фрост подхватил сбитую с полки бутыль фанты, метнул ее в разбитое окно, точно “коктейль Молотова”. Стрелок на мгновение отвлекся — с тем же успехом из окна могла вылететь и взведенная граната, — а Фрост вскочил и кубарем перевалился через подоконник, наружу.

Автомобиль.

Запаркован ярдах в тридцати от лавки Ричардса. Противник стоит под его прикрытием, пригнувшись, уперев локти в высокий багажник, для большей устойчивости прицела. И палит вовсю.

Заряд картечи не изрешетил Фроста лишь потому, что капитан тоже знал свое дело, и не просто выпрыгнул, а покатился по заснеженному асфальту, словно рухнувший на крутом спуске лыжник. Девять свинцовых кругляшей лязгнули о тротуар почти рядом.

Стрелок передернул ствол, загоняя в камеру следующий патрон.

“Да что у него, винтовка-самобранка? — непроизвольно изумился Фрост. — Откуда патроны выскакивают, разрази тебя?”

Предаваться никчемным рассуждениям было недосуг. Приподнявшись на локтях, стиснув липкую от разлившейся по полу пепси-колы рукоять пистолета обеими руками, Фрост произвел первый ответный выстрел. Затем — второй, и сразу, почти без перерыва, — третий.

Пораженный последовательно в грудь, кадык и переносицу, обладатель дробовика умер еще раньше, чем начал короткий полет. Пистолетная пуля — как, впрочем, и заряд картечи, — ударяет мишень с мощью и силой налетающего автомобиля. Человека буквально взметывает в воздух и швыряет прочь.

Только не просвещенные по этой части кинорежиссеры заставляют артистов картинно замирать и медленно опускаться наземь после выстрела в упор…

После попадания в переносицу криминалистам предстояло изрядно попотеть, устанавливая личность бандита. Верхнюю часть его головы, по сути, снесло напрочь.

С браунингом, зажатым в правой руке, Фрост медленно поднялся, помогая себе окровавленной левой ладонью. Стараясь не наступить на осколки бутылочного стекла — острые, торчащие, — замер на месте, озираясь, высматривая возможных напарников негодяя. Таковых не обнаружилось.

В безмолвии снежного утра, в спокойной дремоте воскресного города возникал заунывный вой полицейских сирен. А позади послышался хруст крепких, надежных, новеньких подметок, сокрушавших и дробивших битое стекло.

Фрост крутнулся.

К нему близился Джимми Ричардс.

— Мистер Фрост… Мистер Фрост… — повторял он трясущимися губами. — Живы… Слава Богу, вы живы!

— Эй, Джимми, — блекло улыбнулся наемник.

— Да?

— Когда полиция и “скорая помощь” управятся и окончат опрос, напомните мне, пожалуйста, купить галлон молока…

Ричардс приоткрыл рот и округлил глаза.

— Полезно для здоровья, — сказал Фрост. — Ах, да!.. Еще пачку спагетти, полфунта сыра, одну горячую пиццу и бутылку бренди. Английского. Лучше запишите сразу, не то непременно позабудем…

Глава вторая

— Так-с, капитан Фрост. Ваше личное дело мною изучено. Солдат-наемник. Профессиональный телохранитель, сдельно работаете на службу Diablo. Помимо этого — несколько приключений побочного, так сказать, свойства. За что именно сукин сын пытался вас уложить?

— Может, просто не любил одноглазых? — невинным голосом осведомился Фрост.

— Свинячья чушь. Ваша склонность к идиотским шуткам тоже отмечена в личном деле.

Произношение выдавало полицейского с головой. Родился этот решительный парень, обладатель решительных глаз и решительной челюсти, где-то в Иллинойсе, либо северной Индиане.

— Милостивый государь, — с преувеличенной изысканностью промолвил Фрост, — коль скоро вы столь внимательно изучили мое досье, то, стало быть, знаете и мое имя. А я вашего еще не слыхал. Не имел чести, — закончил он уже издевательски.

Одетый в штатское детектив прищурился.

— Сержант Мак-Гилл. Отдел расследования убийств. А с местными фараонами вы, кажется, беседовали прямо на месте?

Разговор происходил в клинике, где Фроста заботливо измазали йодом и покрыли пластырем — далеко не все осколки стекла оказались безобидными, а в пылу схватки наемник почти не замечал полученных порезов.

— Да. И вам изложить могу ровно столько же, сколько рассказал им. Иду: себе тихо-мирно, хочу купить бутылку молочка,: пиццу горячую…

— Пропустите список покупок.

Мак-Гилл приблизился к амбулаторному столику, откуда Фрост, раздетый догола перед медицинской обработкой, даже не успел подняться. Дурацкое положение, подумал капитан. Безукоризненно облаченный в костюм-тройку сыщик допрашивает человека, на котором костюм праотца Адама. Допрашиваемый валяется не без удобства, следователь же стоит столбом…

— Вхожу в лавку Ричардса. Джим кричит: берегись, на полу полдюйма скользкой грязи. Предупреждение запоздало, я шлепнулся — и, как видите, уцелел. Заряд прошел поверху. Кстати, магазин застрахован? Там ой-ой как звенело и сыпалось!..

— Когда вы входили, — невозмутимо осведомился Мак-Гилл, — видели кого-нибудь?

— Ни души. Даже насторожился: как тихо вокруг! Подозрительно тихо.

— Автомобиль?

— Это машина самого Ричардса. Он паркует ее возле своей лавочки. Вполне естественно.

— Значит, ни слежки, ни подозрительных личностей не приметили?

— Говорю же: нет.

— Подумайте хорошенько, — произнес Мак-Гилл почти дружелюбно. — Вас не обвиняют ни в чем. Законная самозащита. При свидетелях. Но помогите нам, пожалуйста.

— Понимаю, — ответил Фрост, и заговорил столь же серьезно и дружелюбно:

— У меня было нехорошее предчувствие. Ну… Сами знаете, как это случается. Мурашки по спине бегают.

Мак-Гилл согласно кивнул.

— До того, как объявились полицейские и врачи, затоптавшие все вокруг, я обнаружил цепочку следов. Шла прямиком от забора, тянущегося неподалеку, — прямиком к автомашине Ричардса. Безусловно, следы стрелка.

— Личные враги у вас имеются? Хочу сказать, настоящие враги?

— В моем деле врагов наживаешь неизбежно. Только настоящих врагов, готовых выпалить в спину из двенадцатикалиберного ружья, насколько разумею, в живых не осталось.

Фрост еле заметно ухмыльнулся.

— Кстати, вы установили, кем был этот герой? Сам я опознать не смог — больно хорошо попал третьим выстрелом…

— Да, установили. Связались с Вашингтоном, передали отпечатки пальцев, получили ответ. Фото, разумеется, не передавали, — в свой черед ухмыльнулся Мак-Гилл. — Третий выстрел и впрямь оказался чудо как удачен.

— И?

— Кубинец. Один из тех, кому Кастро якобы позволил эмигрировать официально. Половина этих мерзавцев — агенты коммунистической разведки, сами понимаете. Сбежал из иммиграционного центра едва ли не на следующий день. Месяц назад парень уже застрелил в Майами одного из руководителей кубинского Сопротивления. Напрягите мозги: за что Кастро мог иметь зуб на вас?

Фрост пожал плечами.

Потом нахмурился.

Потом улыбнулся:

— Марина.

— Субмарина? — переспросил ослышавшийся Мак-Гилл.

— Да нет, — засмеялся наемник. — Марина. Женское имя. Сеньорита Марина Агилар-Гарсиа. Монте-Асуль. Страна в Центральной Америке. Отец Марины был ее президентом, покуда фиделевские головорезы не вынудили старика убраться вон.

— А вы?..

— Я служил его телохранителем.

— Агилара, если не ошибаюсь, вывели в расход поблизости от Мехико? — уточнил сержант.

— Увы.

— Н-да. Вы славный телохранитель…

Вместо ответа Фрост указал Мак-Гиллу на шрамы, покрывавшие живот.

Полицейский приподнял брови.

— Я сделал, что мог, — пояснил Фрост.

— Получается, возможна простая месть?

— Получается, да, — солгал наемник. В глубине фростовского сознания уже брезжила догадка — почти неимоверная. Но делиться ею с Мак-Гиллом было бы опрометчиво.

— А я полагаю, нет! — рявкнул сержант. — Ведь условились же: говорим по-дружески, начистоту!

Фрост помедлил.

— Возможно, — сказал он задумчиво, — Марине самой понадобился телохранитель. Кубинская разведка узнала об этом. Кого позовет Марина в первую очередь? Покорного слугу. Вот и выслали охотничка с дробовиком в стендовой стрельбе поупражняться… Ничего иного предположить не могу.

Полицейский только рукой махнул.

— “Тепло”, капитан. И только. А мне требуется “горячо”.

— Простите, но это, действительно, все.

— Ага. Черта с два.

Мак-Гилл поглядел в угол, где висела на крючках фростовская одежка, снятая заботливой сестрой милосердия.

— Сударь, — осклабился он, — вы неряха. И преотменный. Даже подзаборные алкоголики не натянут подобных тряпок.

— А вы в изящном костюмчике своем шлепнитесь в грязищу, да по полу покатайтесь, да проползите среди пепси-колы разливанной — тогда и посмотрим, кто алкоголик подзаборный, а кто — трезвенник безупречный, — огрызнулся Фрост.

— Ладно, ладно, — улыбнулся Мак-Гилл. И внезапно стал по стойке “смирно”.

Фрост покосился.

В амбулаторном кабинете возник новый гость.

Высокий, худощавый, темноволосый, коротко стриженый. В правой руке незнакомца красовался дорогой кожаный портфель-“дипломата. Через левую, согнутую, был переброшен светло-серый плащ.

— Здравствуйте, капитан Фрост.

— Здравствуйте… э-э-э..?

— Бейтон. Майк Бейтон. Спешу уведомить: мы работаем с сержантом в различных управлениях. Пришел я не для того, чтобы допрашивать либо запугивать. Вы, кстати, — улыбнулся Бейтон, — кажетесь человеком, которого не стоит запугивать ни при каких обстоятельствах.

Он приблизился к столику Фроста.

Распахнул портфель, извлек пластиковый пакет. В пакете обретался хромированный браунинг. Майк Бейтон вынул его и вручил Фросту.

— Отлично сыграно, капитан. И, должен сказать, на прекрасном инструменте. Прямо скрипка Страдивари!

Фрост расхохотался.

— Боюсь, аудитория изрядно пострадала.

— Мы замолвим словечко, и страховая компания позаботится о Ричардсе. Но сейчас давайте побеседуем о вас и этом кубинском налетчике.

— Спрашивайте.

— По нашему разумению, сеньорита Агилар-Гарсиа намерена пригласить вас личным телохранителем.

— Ясновидящая организация, — сказал Фрост.

— Разведывательные источники на Кубе сообщают, что Кастро обеспокоен — очень обеспокоен — предстоящим через несколько недель вторжением в Монте-Асуль. Сеньорита Агилар-Гарсиа сколотила небольшую наемную армию, а уцелевшие люди генерала Коммачо поддержат десантников партизанским ударом внутри страны. По нашему разумению, — повторил Бейтон, — сеньорите нужен опытный, изощренный в подобной войне человек, способный возглавить ударную группировку. Понимаете?

Ошеломленный Фрост кивнул.

— Кастро и коммунистическая марионетка в Монте-Асуль — как бишь, его?..

— Эрнесто Рамон.

— Да, конечно… Кастро и Эрнесто Рамон чувствуют себя словно два таракана, угодившие на одну сковородку. Поэтому и попросили Рафаэля Ортиса проведать вас. Очевидного кандидата в главнокомандующие.

— Ортис?

— Да. По крайности, числится под этим именем. А подлинное имя, или нет — какая теперь, к черту, разница?

— Ни малейшей. Но что же вам угодно? — без обиняков спросил Фрост.

— Во-первых, закурите.

Бейтон улыбнулся, извлекая желто-коричневую пачку:

— В досье сказано, вы предпочитаете “Кэмел”…

— Н-да, — протянул Фрост и зажег сигарету от любезно поднесенной Бейтоном спички.

— Чего же вы хотите? — повторил наемник, с наслаждением сделав несколько затяжек.

— Только одного. Знать в точности: согласны вы служить… м-м-м… личным телохранителем сеньориты или нет?

— Но какая вам, в сущности, разница?

— Видите ли, — продолжил Бейтон, словно и не слыхал заданного ему вопроса, — приняв официальный воинский чин в заведомо наемной армии, вы лишаетесь американского гражданства. Таков закон. А служить по контракту, охраняя отдельного человека — да еще и не являющего собою пока официальной политической фигуры, — сколько угодно. Если работа повлечет необходимость… нет, если работа вынужденно вовлечет вас в… Короче, вы меня понимаете. Если вокруг закипает война, телохранитель поневоле может оказаться втянут в операции как тактического, так и стратегического свойства. Безо всякого ущерба для своего гражданского статуса.

— Иными словами, — сказал Фрост, — принимай грядущее предложение и помогай порядочным людям сбросить фиделевскую макаку. Заодно потреплем нервы и. самой бородатой твари. Правильно?

— М-м-м… Я бы не выражался столь прямолинейно, однако суть вы поняли вполне.

Бейтон огляделся в поисках пепельницы для Фроста и, за неимением лучшего, протянул наемнику никелированную больничную “утку”.

— А вы отдаете себе отчет, — спросил капитан, — в том, что папаша Марины, хоть и числился добрым антикоммунистом, но был крайне правым диктатором? Тоже не сахар, доложу вам!

— Сеньорита Агилар-Гарсиа, — сказал Бейтон, — добрый друг Соединенных Штатов. Можно с уверенностью утверждать: повторяю, с уверенностью, — что ей пришлась по душе демократия и преимущества, которые демократия дарует. Монте-Асуль освободится от диктатур любого свойства — и левых, и правых. Соединенные Штаты чрезвычайно в этом заинтересованы.

Бейтон сделал короткую паузу и закончил:

— Следует логический вывод: мы хотим обеспечить сеньорите самую надежную охрану… И знающего свое дело военного советника, между прочим…

Фрост погасил окурок в никелированной “утке”. На “утке” виднелась маленькая надпись: “Сделано в США”.

— И ко мне применимо, — буркнул Фрост.

— Что?

— Ничего… Просто подумал вслух.

Глава третья

Фрост ослабил черный шелковый галстук, одернул пиджак, слегка подтянул брюки. В эдакой жарище, подумал он, только и выряжаться как на прием у президента… Наемник замкнул дверцу взятого напрокат форда, пересек широкий, усаженный пальмами бульвар, остановился перед большим, дышавшим стариною зданием.

Монастырь Скорбящей Богоматери.

Приблизившись к створкам деревянных ворот, наемник машинально отметил: поверх монастырской стены тянулись нити колючей проволоки, закрепленной на тонких кронштейнах. Н-да. Нынче вламываются всюду, не разбирают: банк, или монастырь, подумал Фрост.

Чисто средние века! Но тогда, пожалуй, к монастырям было, все же, побольше уважения…

Справа от ворот, на каменной колонне, виднелась черная мраморная табличка, гласившая на английском и испанском языках: “Воздвигнуто в 1887 году от Рождества Христова на милосердные пожертвования обитателей Южной Калифорнии, к вящей славе Господа Иисуса и Его Пречистой Матери”.

Фрост постучался.

В воротах распахнулось маленькое оконце, за которым возникло женское лицо.

— Да?

— Сестра, мое имя — Хэнк Фрост.

Наемник выждал одно мгновение и произнес довольно приторный пароль:

— Бутон розы возвещает о грядущей весне. Окошечко затворилось, и начали раскрываться сами ворота. Войдя на монастырское подворье, капитан остановился, обозрел внушительный фонтан, пышный сад, роскошные клумбы цветов, рассыпанные там и сям по гладким, чисто выметенным плитам.

Фрост обернулся, уставился на маленькую, полнеющую монахиню, облаченную в белое одеяние.

— Дожидаться здесь, или идти дальше, сестра?

— Сеньорита спустится к вам через минуту, капитан. Сожалею, но мужчинам доступ в монастырь возбраняется.

— Понятно, — сказал Фрост, удержавшись от ухмылки. Монахиня пошла — вернее, поплыла, прошествовала по двору, скрылась из виду. Присев на каменную скамью близ фонтана, Фрост попытался вообразить, будто здесь, подле бьющих и низвергающихся водяных струй, хоть немного прохладнее.

Он уже разговаривал по телефону с людьми, работавшими на Марину, кое-что выяснил, договорился о встрече, и плате за предстоявшую службу.

Марина платила сто тысяч американских долларов. Наивысшая ставка за всю мою жизнь, подумал Фрост. И уже начал мысленно прикидывать, как распорядится этими деньгами. Подумал о Бесс. Теперь уж, голубчик, либо меняй род занятий, либо…

Он постоянно твердил Элизабет: погоди немного, дай заработать хорошие деньги — и я бросаю всякие авантюры… Фрост уже звонил в Лондон, разузнал о самочувствии любимой, ободрил, как сумел; вкратце поведал о грядущей работе за умопомрачительный гонорар. Сказал ровно столько, сколько можно было сказать по трансатлантическому кабелю, не опасаясь подслушивания.

— Что за работа, Фрост? — осведомилась Элизабет напряженным голосом.

— Н-ну… Послужу телохранителем. Это мне уже не впервые.

— Ты и в Канаде нанимался телохранителем!

— Здесь иное. И платят сотню тысяч. Сотню, малыш!

— А потом?

— Потом?

— Да. Потом — что ты намерен делать, как жить?

— Мы ведь беседовали об этом, и не раз! Подумай: сто тысяч. Родная моя, ты…

— Зачем нужны сто тысяч такой ценой, Фрост? Мертвому деньги ни к чему — хоть сотня миллиардов!

Она, конечно, волновалась перед операцией, капризничала. Раздражаться в ответ было бы попросту грешно.

— Если бы не эта работа, Лиз, я завтра же вылетел бы в Лондон и просидел с тобою рядом хоть целый месяц. Честное слово. Я люблю тебя…

— Хэнк, ты прилетел! — Марина.

— Здравствуй, — сказал капитан, вставая со скамьи.

— Если бы отец был жив, — произнесла темноволосая, темноглазая женщина, — то выбрал бы для этой работы именно тебя. Я знаю. И потому…

— Я прибыл.

— Давай немного прогуляемся, Хэнк, — улыбнулась Марина. — В дозволенных пределах, разумеется.

Она изящно и непринужденно взяла капитана под руку, повела в сторону сада, туда, где цвели благоуханные кусты магнолий.

— Битва будет нелегкой. Но теперь, когда ты согласился возглавить армию вторжения…

— Армию возмездия, — улыбнулся Фрост.

— Пожалуй, — сказала Марина. — Теперь мы, думается, отвоюем Монте-Асуль.

— Официально я имею право числиться лишь телохранителем. Никаких воинских чинов. Это грозит большими неприятностями.

— Понимаю. Но разве только в чине дело? Хэнк… Она остановилась, вынудив наемника сделать то же самое.

— Как я соскучилась! И как обрадовалась, узнав, что ты прилетаешь! У тебя все хорошо, правда?

— По-прежнему, — пожал плечами Фрост. — Ни лучше, ни хуже. А у тебя? Наверное, стало получше, ежели можешь навербовать и экипировать целую армию.

Фрост и Марина снова двинулись по садовой дорожке.

— Не так это легко было, Хэнк. Я ведь попросту ходячее знамя, символ. Талисман своего рода. Коль скоро затея удастся — тогда иное дело. А покуда…

— Ты думаешь, потом будет легче и проще?

— Не понимаю, — молвила Марина, кладя голову на плечо капитана.

Фрост уклонился от нависавшей пальмовой ветви, покосился на женщину:

— В случае нашей победы на тебя начнет восхищенно взирать все население Монте-Асуль. А все население Кубы примется изрыгать проклятия по твоему адресу. И бездействовать не будет, особенно “интернациональные отряды” Кастро. Сама знаешь, какие это бандюги. Покойный Че Гевара и прочая мразь… Ну, и что? А то, что о личной жизни, дорогая, придется надолго позабыть. Женщина-президент уже не принадлежит себе. Она, по твоим же словам, ходячее знамя, символ и так далее, и в подобном роде.

— Забыть о личной жизни? — задумчиво повторила Марина.

И, повернувшись, крепко обхватила шею наемника обеими руками.

— Это будет потом… А сейчас я имею право жить как заблагорассудится. И нынешняя минута — моя, Хэнк…

Фросту припомнилось, как он впервые поцеловал Марину — там, на юге, в президентском дворце. Как молотили дождевые струи по их прижимавшимся друг к другу телам. Как он изо всех сил старался напиться до бесчувствия — но кому бы удалось это сделать рядом с Мариной?

Он сомкнул глаз, опять припомнил ветер, дождь, балкон, сверкание молний; первую, сумасшедшую ночь любви.

И поцеловал Марину.

Поцеловал нежно, радостно, исступленно.

Уповая, что не совершает кощунства, делая это в монастырском саду.

Глава четвертая

— Расскажи-ка мне о Рамоне. Что он за фрукт?

— Газет не читаешь?

— Не выношу.

— А журналы?

— Читаю, но редко.

Марина рассмеялась.

— Хорошо, о мой непросвещенный полководец. Внемли и запоминай. Лет сорока; возможно, чуть старше. Красив — но конфетной, почти женственной красотой…

— Понятно. Червонный валет.

— Угодил в точку. Любимец Фиделя Кастро, и один из надежнейших его подручных. Революционный вождь. Персонаж романтической повести.

— Я не читаю романтических повестей.

— Господи, помилуй, да ты вообще хоть что-нибудь читаешь? — возмутилась Марина.

— Читаю. Нашего Шекспира. Вашего Сервантеса. А чуши не люблю. Ее и в жизни моей с избытком достает. Излагай дальше.

— Настоящее имя Эрнесто Рамона — Франциско Перетта. Он полуитальянец…

— Данте я тоже перечитываю, — вставил Фрост.

— Ты невыносим, — прыснула Марина. — И с тобою рядом чувствуешь себя полуграмотной школьницей. Как можно, имея подобные мозги, заниматься международным разбоем?