Назначили на лодку нового помощника командира корабля-капитан-лейтенанта Филиппа Филипповича Краснопольского. Он вполне соответствовал своей должности: был целеустремленным и требовательным. Но, как и все полные люди, особенно страдал от голода. Порой больно было смотреть на его мучения.
      Возвращались на лодку и другие моряки, ушедшие в начале ремонта на сухопутный фронт. По моей просьбе вернули с Невской Дубровки старшего рулевого-сигнальщика старшего матроса Бунина. Я был несказанно рад его возвращению. Павел обладал на редкость острым зрением. Благодаря Бунину лодка не раз уходила от опасности.
      Помимо отработки и восстановления навыков по обслуживанию технических средств и использованию оружия требовалось восстановить еще и силы подводников. Блокада тяжело сказалась на нас. Все без исключения были дистрофиками. Когда в городе урезали продовольственные нормы, мы отдавали часть своего пайка голодающим ленинградцам. В декабре, например, было особенно плохо с продовольствием, и флот выделил для населения 1545 тонн муки, 100 тонн жиров, 105 тонн сахара и 3242 тонны других продуктов...
      Истощенных и немощных моряков нельзя было отправлять в боевые походы. Чтобы восстановить их силы, командование флота создало на Васильевском острове специальный профилакторий. Вместе с другими подводниками отправили туда и экипаж нашей "Щ-310". Здесь нас слегка подкормили и щедро напоили крепким настоем из хвои и так называемым соевым молоком{6}...
      Фашисты без устали трубили, что Балтийский флот закупорен наглухо, что возможность прорыва любых кораблей (надводных и подводных) исключена. "Мы монопольная сила на Балтике", "Гарантируем жизнь в Померанской и Данцигской бухтах", "Движение к портам Финляндии в Ботнике - абсолютно безопасно" - такие заявления не раз делали представители фашистского военно-морского командования.
      Советским подводникам, предстояло опровергнуть утверждения противника. Это было особенно важно потому, что коммуникации на Балтике имели огромное значение для воюющей фашистской Германии. По этим коммуникациям шло снабжение немецкой промышленности шведской рудой, норвежским никелем, финским лесом. Стоило нарушить коммуникации - и резко упало бы производство военной продукции в Германии. Кроме того, фашисты перебрасывали морем оружие, технику, войска.
      Но прежде всего была необходима предварительная разведка. Честь первопроходцев выпала на долю экипажа подводной лодки "М-97" под командованием капитан-лейтенанта II. В. Дьякова. Именно эта лодка в мае сорок второго совершила успешное разведывательное плавание, которое показало - можно прорваться!
      Вслед за "М-97" пошла на разведку подводная лодка "Щ-304" под командованием капитана 3 ранга Я. П. Афанасьева. Комиссаром там был В. С. Быко-Янко, а командиром БЧ-2-3 - мой хороший друг лейтенант Василий Виноградов. Он-то и рассказал мне о плавании.
      Лодка буквально протискивалась сквозь минные заграждения. Скрежет минрепов чуть ли не на всем пути сопровождал моряков. Позже выяснилось, что "Щ-304" двадцать два раза пересекала линии минных полей. Фашисты сбросили на нее 41 серию глубинных бомб. Но благодаря мужеству экипажа и мастерству командира лодка не только осталась невредимой, но и утопила фашистский транспорт водоизмещением десять тысяч топи, груженный войсками, техникой, оружием.
      Виноградов с восторгом отзывался о командире. И действительно - Яков Павлович был мастером своего дела. Он проявил себя в войну мужественным моряком и хорошим тактиком. В следующем походе "Щ-304" утопила еще три транспорта.
      Вслед за "Щ-304" вышли в глубокие морские тылы врага другие лодки. На Балтике, как бы салютуя мужеству их экипажей, загремели выстрелы. Один за другим стали тонуть фашистские транспорты.
      Гитлеровцы вначале даже предположили, что их суда взрываются на минах, затем посчитали, что их атаковали англичане. В подтверждение можно привести такой случай. Командир "Щ-406" капитан-лейтенант Евгений Яковлевич Осипов, торпедировав вражеский транспорт, из соображений гуманности, взял на борт лодки часть его команды. Каково же было удивление наших моряков, когда спасенные стали обращаться к ним на английском языке. Они были уверены, что советская подводная лодка здесь не могла находиться.
      А наши лодки одна за другой прорывались из Финского залива в Балтику. Спохватившись, фашисты стали быстро наращивать противолодочные силы, ужесточили патрулирование.
      Как стало позже известно, в феврале 1942 года гросс-адмиралы Редер и Дениц обращались к Гитлеру с просьбой выделить 1500 километров стального троса для изготовления противолодочных сетей, которые перекроют горло Финского залива. Фюрер категорически отказал в просьбе. Когда один за другим пошли на дно фашистские транспорты, как ни тяжело было в Германии с металлом, трос этот выдали...
      Вслед за первым эшелоном лодок стали прорываться лодки второго эшелона, наступала очередь и третьего.
      Выйдя из заводского ковша, наша лодка ошвартовалась у левого берега Невы неподалеку от Литейного моста. Здесь же находилась плавбаза "Полярная звезда", другие подводные лодки. Все корабли были плотно окутаны маскировочными сетями. В период воздушных атак противника нам категорически запрещалось вести артиллерийский огонь, дабы не обнаружить себя.
      Вторая группа подводных лодок вместе с плавбазой "Аэгна" находилась в районе Самнсоньевского моста (ныне мост Свободы) на Большой Невке. Здесь сейчас место вечной стоянки легендарного крейсера "Аврора".
      После каждого ремонта положено устраивать различного рода испытания; пробные погружения, дифферентовку, проверку герметизации. Следовало также произвести размагничивание лодок, что являлось одним из эффективнейших средств от магнитных неконтактных мин. Нам, штурманам, надо было побеспокоиться об уничтожении девиации магнитных компасов, определении маневренных элементов корабля. В обычных условиях все эти операции производились на специальном полигоне вблизи Кронштадта. Сейчас об этом и думать было нечего: там рядом были вражеские артиллерийские батареи.
      Но как все же быть с дифферентовкой и другими испытаниями? Выход из создавшегося положения нашли. Те немногие ленинградцы, кто весной сорок второго года проходил по Литейному мосту, могли наблюдать довольно необычную для реки картину: вблизи моста то всплывали из-под воды, то погружались подводные лодки.
      Испытания проводились на небольшом участке реки - между Литейным и Финляндским мостами. Глубина здесь была около 20 метров, что позволяло производить погружение и, следовательно, проверять прочный корпус на герметизацию.
      В эти же дни под руководством дивизионного штурмана капитана 3 ранга Михаила Сергеевича Солдатова я тщательно изучал Балтийский театр, минную обстановку, расположение противолодочных рубежей, созданных противником в Финском заливе. Солдатов был великолепным специалистом, обладал обширными знаниями и, я бы сказал, деликатной требовательностью...
      По состоянию на лето сорок второго года имелись данные, что противник создал два рубежа противолодочной обороны - гогландский и нарген-порккалауддский. Второй тянулся по линии Хельсинки, Таллин. Поскольку к этому времени наши подводные лодки уже не раз форсировали эти рубежи, были разработаны три маршрута их преодоления.
      Первый, так называемый северный, проходил севернее Гогланда, занятого противником, через Гогландский плес и далее севернее острова Хиума. Второй южнее острова Гогланд. И третий, самый южный, - через Нарвский залив. Этот маршрут считался наиболее сложным.
      Командирам кораблей предоставлялось право по своему усмотрению выбирать маршрут. При этом они руководствовались различными факторами, исходя из обстановки на море, удаленности маршрута от береговой черты и учитывая глубины. Предпочтение отдавалось большим глубинам.
      Были разработаны рекомендации по форсированию минных полей. Считалось, что, если антенная мина, предназначенная специально против подводных лодок, взрывалась над лодкой, она причиняла меньше ущерба, нежели при взрыве под ней. Объясняется этот эффект направленностью гидравлического удара, который идет снизу вверх.
      Вообще для защиты от антенных мин предлагались различные средства. Командир одной из лодок капитан-лейтенант А. В. Лепешкин предложил приваривать к корпусам лодок штанги, а к их концам прикреплять стальной трос. Антенна мины при соприкосновении с тросом скользила по нему, не приближаясь к корпусу лодки.
      Командир "Щ-320" капитан 3 ранга И. М. Вишневский решил проверить ото устройство. Однако испытание показало полную непригодность предложенного устройства.
      - Экипаж чуть с ума не сошел, - рассказывал он потом. - Все время внутри лодки слышался грохот и скрежет металла, будто мы продирались через частокол мин. Конечно, это влияло на психику. Кроме того, из-за постоянного скрежета ничего не слышал акустик.
      Проблема защиты от антенных мин была в определенной мере разрешена конструкторским бюро инженер-контр-адмирала М. А. Рудницкого - создателя лодок типа К. Привальный брус, обводы корабля, а также горизонтальные рули, антенны стали покрывать резиновым слоем. Эти меры несколько уменьшили вероятность взрыва антенной мины вблизи подводного корабля. И все же, как свидетельствует опыт балтийских подводников, в период 1941-1943 годов более половины лодок, подорвавшихся на минах, погибли и получили повреждения именно от антенных мин.
      Готовясь к походу, я детально изучил навигационную обстановку на театре, тщательно проработал маршруты прорыва в Балтийское море. Закончились испытания и на Неве. Кроме того, мы отдоковались. В общем, полностью подготовились к длительному плаванию. Весь экипаж с большим нетерпением ожидал приказа о выходе в море. Трудно передать сейчас, каким страстным было наше желание отомстить фашистам за ужасы, пережитые в блокаду.
      И вот долгожданный день наступил. Хорошо помню возбужденное лицо Д. К. Ярошевича, который, возвратившись из штаба дивизиона, приказал собрать командный состав корабля.
      - Получен приказ командования, - торжественно произнес командир корабля, обводя нас внимательным взглядом,- Будем готовиться к боевому походу с прорывом в Балтийское море и к берегам фашистской Германии.
      Прорыв
      В наши дни мне часто приходится бывать в Ленинграде. И по служебным делам, и во время очередных отпусков. И каждый раз я не упускаю возможности пройтись пешком по его прямым, как стрела, проспектам, побывать на набережных Невы.
      Уходят годы, и позади уже большая часть жизни. Кажется, можно было бы привыкнуть к красивым панорамам Северной Пальмиры (так раньше иногда называли этот город, даже папиросы выпускали с таким названием). Но, удивительное дело, радостное, счастливое чувство от каждого нового свидания с Ленинградом не тускнеет со временем.
      Особенно нравятся мне дворцовые ансамбли вдоль Невы, мосты через красавицу реку. Можно часами стоять здесь, наблюдать за величественным ледоходом, а в летнее время - за судами, катерами, яхтами.
      Оживленные толпы туристов и экскурсантов отправляются по Неве на морские прогулки. На судах с подводными крыльями за каких-нибудь 30-40 минут можно попасть в Петродворец, в Стрельну, в Ломоносов или в Кронштадт. И хочешь не хочешь, а подумаешь тогда о том, как тяжела, как смертельно опасна была эта самая морская дорога в Кронштадт в годы блокады...
      16 сентября 1942 года около 18 часов мы сбросили маскировочную сеть, отдали швартовы и медленно двинулись к мосту Лейтенанта Шмидта. Предварительно Ярошевич приказал притопить лодку, то есть перевести ее в позиционное положение. Сделали это для того, чтобы пройти под мостом, так как он не был разведен.
      Не успели приблизиться к Торговому порту и войти в огражденную часть Морского канала, как впереди по курсу появились всплески от разрывов артиллерийских снарядов. Интенсивный огонь велся из района Стрельна, Петергоф. Видимо, была у фашистов в то время агентура, которая информировала о передвижениях советских кораблей.
      В огражденной части канала вражеские артиллеристы лодку не видели, а потому огонь они вели не прицельный, а по площадям. Зная примерную скорость лодки и время входа в канал, противник, видимо, вычислял ее местонахождение на каждый данный момент и сосредоточивал огонь по нужному квадрату. Однако на сей счет у нас предусматривались свои контрмеры.
      - Катер из Торгового порта. Идет к нам, - доложил сигнальщик, стараясь перекричать грохот разрывов. На катере находился представитель штаба бригады.
      - Начальник штаба приказал немедленно прекратить движение, подойти к причалу Торгового порта, - сказал он командиру.
      Сначала я подумал, что это приказание можно было передать семафором и не стоило посылать катер. Но после понял, что вражеские агенты могли перехватить и семафор. Вот почему приказание передали устно и неожиданно для нас. Секретность есть секретность.
      Как только подводная лодка подошла к стенке Торгового порта и остановилась, мы увидели, что разрывы вражеских снарядов ушли вперед по нашему возможному курсу. Снаряды рвались в районе Канонерского острова. Хитрость удалась.
      Минут через тридцать мы средним ходом продолжили движение вперед, туда, где нас поджидали главные испытания.
      Как только лодка вышла из огражденной части Морского канала, на берегу, занятом врагом, тотчас вспыхнули прожекторы. Острые жала их лучей сошлись на лодке. На мостике стало светло как днем.
      И что тут началось! Фашисты открыли бешеный артиллерийский огонь. Но теперь уже не по площади, а прицельный. Но вступила в действие и наша артиллерия: загрохотали орудия фортов и Кронштадтской крепости. Вступил в бой главный калибр крейсера "Киров", который стоял на Неве. В воздух поднялись наши самолеты.
      Чтобы ослепить фашистских артиллеристов, с угла Кронштадтской гавани тоже включили прожекторы. Была поставлена световая завеса. Вступили в действие катера-дымзавесчики. Они шли несколько впереди и слева от нас, а за ними тянулась стена дыма, отгораживавшая будто гигантским занавесом лодку от врага.
      - Штурман, следите за поворотом, - крикнул мне Ярошевич. - За поворотом следите!
      Поворот - кульминационная точка на дороге в Кронштадт. Разведка флота предупреждала, что еще зимой в темное время суток фашисты на санях подвозили сюда донные мины и сбрасывали их в проруби. Летом они транспортировали мины на шлюпках. У поворотного буя вместе с затопляемой шлюпкой мины уходили на грунт.
      Чтобы дезориентировать врага, буй был перенесен вперед по курсу. Фашисты клюнули на эту хитрость и стали устанавливать мины дальше поворотной точки. Однако осложнилась и работа штурманов. Стоило только просчитаться с поворотом, подрыв на мине становился неминуем. Так, например, произошло с подводной лодкой "Щ-323". Штурман ошибся буквально на считанные метры. Но эти метры оказались роковыми: сильнейшим взрывом лодку буквально развалило на две половины. Война не прощала промахов.
      Затаив дыхание, я следил за каждым скачком стрелки секундомера, за каждым отсчетом лага. Наконец доложил командиру:
      - Через пять минут - поворот на курс 345 градусов.
      Между тем грохот боя не утихал. Нарастал огонь с нашей стороны. Фашисты ответили тем же. Время тянулось страшно медленно. В дыму и в огне мы двигались к невидимой глазом поворотной точке.
      - Через одну минуту - поворот, - последовал мой очередной доклад.
      А противник то ли нащупал наше место, то ли ухитрился разглядеть подводную лодку сквозь дымовую завесу. С левого борта метрах в двадцати от корпуса вдруг разом поднялось несколько всплесков. По палубе покатились мелкие осколки.
      - Время поворота! - крикнул я.
      Еще несколько томительных минут - и мы на новом курсе.
      Действительно, это место было кульминационным на переходе в Кронштадт. Дальнейший курс вдоль северною побережья Невской губы, мимо Лисьего Носа был более спокойным.
      Вскоре огонь артиллерии стих, прожекторы погасли, дымовые завесы рассеял слабый ветерок. А затем впереди показался едва заветный синий огонек. Это уже Восточный Кронштадтский рейд. Огонь горел на выступающей носовой оконечности эскадренного миноносца "Стерегущий", который был затоплен во время налетов фашистской авиации на Кронштадт еще в сентябре 1941 года.
      Короткая швартовка - и лодка у причала в Кронштадте, где нас встретили командир дивизиона капитан 2 ранга В. А. Червинский, штабные работники и товарищи с других лодок.
      - Поздравляю, - сказал Червинский, пожимая руку командиру. - Первый этап вы преодолели благополучно. Надеюсь, что два остальных окажутся столь же успешными для вас. Но не будем терять времени. Берите штурмана, карты и - в штаб!
      Мы с Ярошевичом направились в штаб. Уже светало. Можно было заметить, что многое изменилось в Кронштадте. Причалы побиты, некоторые здания разрушены. Но штаб не пострадал. Он располагался в том же здании, что и раньше, только в подвале.
      В небольшом помещении, куда мы вошли, кроме комбрига капитана 1 ранга А. М. Стеценко и начальника штаба капитана 1 ранга Л. А. Курникова находились командир подводной лодки "С-12" капитан-лейтенант В. А. Тураев со своим штурманом, командиры быстроходных тральщиков, а также командиры морских охотников.
      Как выяснилось, были собраны все участники формируемого конвоя, которому предстояло пройти от Кронштадта до острова Лавенсари.
      - В конвой входят три быстроходных тральщика, три малых охотника, подводные лодки "С-12" и "Щ-310", - сказал начальник штаба. - Порядок следования таков. Тральщики - впереди. Вам, - начальник штаба взглянул на командиров морских охотников, - идтв уступом вправо от подводных лодок на дистанции сорок - пятьдесят кабельтовых. Конвой замыкают лодки: впереди "С-12", за ней - "Щ-310".
      Курников определил порядок сигнализации на случай затраливания мин, проверил у штурманов предварительные прокладки.
      Все остальные дни перед выходом из Кронштадта прошли в предпоходной суете: дозаправлялись, доукомплектовывались, довооружались. Еще и еще рае проверяли готовность механизмов и приборов к длительному плаванию.
      В самом невыгодном положении в тот момент оказался я. Как известно, поправки компаса и лага, диаметр циркуляции, скорость хода корабля на различных режимах работы двигателей проверяются на мерной миле. Но Кронштадт находился практически непрерывно под огнем врага, а потому о выходе на мерную милю нечего было в думать. Пришлось руководствоваться данными, полученными перед войной.
      Наступил день выхода в боевой поход. Мы покидали Кронштадт в ночь на 20 сентября. Доложив старпому о готовности штурманской боевой части к бою и походу, я на минуту вышел на причал, чтобы в последний раз пройтись по берегу.
      Клубились сумерки. Уже чувствовалось дыхание осени. Могучие деревья Петровского парка стояли в стороне, словно в глубокой задумчивости. Сколько раз бывал я в этом парке, и всегда он поражал меня своей величавостью, как и знаменитый Морской собор.
      Тьма густела. На пирс пришли друзья по училищу - лейтенанты Василий Виноградов и Александр Асабен. Вспомнили курсантские годы, товарищей (некоторые из них к тому времени уже погибли), пожелали друг другу ни пуха ни пера.
      Виноградов был очень грустный. Умерли от голода его родные, жившие в Ленинграде. Я знал их. Вместе с Василием бывал у них в доме на Кондратьевском проспекте. Это были исключительно радушные, добрые люди. Вспомнил я и своих родных - отца, мать, сестру, ее ребенка. В начале апреля их, как тяжелых дистрофиков, удалось эвакуировать из Ленинграда.
      Тепло попрощался с друзьями. Это была последняя наша встреча. Вася Виноградов и Саша Асабен вскоре погибли...
      На причал прибыли руководители бригады и дивизиона. Вскоре прибежал рассыльный. Доложил комбригу, что тральщики и катера МО готовы к выходу.
      - Ну, вперед! - напутствовал комбриг.
      - По местам стоять, со швартовов сниматься! - подал команду помощник.
      Все мы побежали по сходне на лодку. Поднялся на ходовой мостик командир корабля. Он в новенькой меховой пушистой шапке.
      - Командир дивизиона подарил, - с гордостью сказал Ярошевич. - Хороша шапка!
      Дмитрий Климентьевич хвалил шапку, подаренную капитаном 2 ранга В. А. Червинским, словно предвидел, что через несколько дней она спасет ему жизнь.
      Отданы швартовы. Медленно развернувшийся корабль вышел из Купеческой гавани и направился к точке встречи с катерами МО и тральщиками. Короткий обмен опознавательными, и вот уже наша лодка в охранении морских охотников двинулась по невидимой морской дороге вслед за тральщиками. На оконечностях тралов слабо мерцали синие огоньки.
      То и дело с тральщиков сигналят: "Конус". Это означает: "Застопорить ход и, дав полный назад, удерживаться на месте". В тралах - очередная мина. Ждем на стопе, когда наши верные друзья с "тральцов" расчистят дальнейший путь к Лавенсари.
      Подул плотный ветерок. И вдруг справа загремели выстрелы, черное небо исполосовали пулеметные трассы.
      - Наши морские охотники вступили в бой с торпедными катерами врага,доложил радист командиру.
      Выстрелы грохотали то справа, то слева. Потом - сзади. Охранение действовало четко, по прошествии часа бой утих. Катера противника так и не смогли прорваться к подводным лодкам.
      -К исходу ночи корабли благополучно достигли острова Лавенсари. Здесь нас встретил старший морской начальник базы капитан 2 ранга Владимир Антонович Полищук.
      - В базе вам находиться нельзя, - сказал он Ярошевичу. - С рассветом немецкая авиация начнет бомбить корабли у причалов, будет обстреливать их из пулеметов. Отходите на запад от острова, ложитесь на грунт. Дайте отдых личному составу.
      Так и поступили.
      А теперь хочу сказать о том, как важна на войне предусмотрительность, пусть даже самая незначительная.
      Одной из подводных лодок "малюток" - "М-90" командовал капитан-лейтенант П. Гладилин. От других подводников он отличался тем, что постоянно (будь то в базе или в походе) носил армейскую стальную каску.
      "В пехоту решил записаться?" - подшучивали над ним моряки.
      Видимо, шутки подействовали на Гладилина: он стал реже надевать каску. И вот однажды, когда лодка стояла в одной из бухт острова Лавенсари, Гладилин дежурил на ходовом мостике. На рассвете к бухте внезапно прорвался на малой высоте одиночный "мессершмитт". Он дал очередь из пулемета. Случайной пулей был убит командир "М-90". Пуля попала Гладилину в голову, а он именно тогда был без каски...
      Когда лодки у Лавенсари отлеживались в дневное время на грунте, подобные случайности сводились к минимуму. На грунте было всегда спокойнее. После нелегкого перехода и треволнения утомленные моряки разошлись по отсекам. Стихла работа механизмов. Только в центральном посту монотонно жужжал гирокомпас.
      Бодрствовала очередная вахтенная смена. Не спали командир и комиссар. Вместе со мной они в последний раз изучали по картам маршрут, ведущий от Лавенсари на выход в Балтийское море. Учитывая минную опасность, дислокацию сил НЛО противника, мы выбрали северный вариант, в центре которого находился остров Готланд, занятый врагом еще в 1941 году. Из точки погружения западнее Лавенсари нам предстояло следовать в подводном положении на предельной глубине, в пяти - десяти метрах от грунта. Иначе говоря, буквально ползти по дну на самом экономичном ходу...
      Когда командир и комиссар ушли, я еще раз проверил предварительную прокладку перехода, сверил курсы относительно кромок минных полей, отметил приметные глубины, дабы в подводном положении ориентироваться по ним и вовремя подвсплыть, чтобы не удариться о подводные рифы или камни.
      Часам к трем ночи я закончил работу с картами. Не завершил дела, пожалуй, только командир электромеханической боевой части старший техник-лейтенант Михаил Сергеевич Кувшинов. Он проверял плотность аккумуляторных батарей, подсчитывал, насколько снизится их емкость до прихода в район зарядки, прикидывал, как провести форсированную зарядку.
      Особая забота у механика - система воздуха высокого давления. Как показывали барометры, происходила некоторая утечка воздуха, вследствие чего в отсеках несколько повышалось давление. Кувшинов вместе со старшиной группы В. Говоровым без устали отыскивал неплотности, потом давал указание подчиненным по их устранению. Еще и еще раз проверял аварийный инструмент: клинья, пробки, струбцины, опоры. Ведь ко всему надо было быть готовым, даже к пробоинам в корпусе лодки.
      Я только вздремнул, облокотившись на штурманский стол, как раздалась громкая команда: "По местам стоять, сниматься с грунта".
      Через считанные минуты все находились на своих местах. Хочу еще раз отметить, как четко несли моряки службу, какой безупречной была организация, исключительная сплоченность и высокая дисциплина. Ведь от действий каждого человека зависела общая судьба.
      В экипаже царил большой подъем. Успехи наших боевых друзей подводников воодушевляли моряков, а ужасы, пережитые в блокаду, вызывали страстное желание отомстить врагу. Надо заметить, что победы советских подводников на Балтике вызвали определенную реакцию как у фашистов, так и у наших союзников. Гитлеровцы стали предпринимать лихорадочные меры по усилению противолодочной обороны. Англичане же, не ожидавшие наших активных действий в Балтийском море, были и удивлены, и восхищены. Подтверждением тому может служить тот факт, что первым из советских моряков был награжден английским орденом командир "Щ-304" капитан 3 ранга Я. П. Афанасьев.
      Паше плавание, с учетом рельефа дна, проходило на глубине 40-50 метров. Вскоре приблизились к месту поворота на курс 270 градусов. Этим курсом мы должны были с севера обогнуть остров Гогланд.
      Повернули примерно в 16 часов. Но не прошло и десяти минут, как раздался скрежет и грохот. Всем показалось, будто в железной бочке мы катимся по булыжной мостовой.
      - Боевая тревога! Осмотреться в отсеках. Самый малый. Подвсплыть на десять метров, - тотчас скомандовал Ярошевич.
      Боцман подводной лодки мичман Г. Н. Силаков, стоявший на горизонтальных рулях, слегка переложил их, а механик распорядился откачать балласт из уравнительной цистерны. Грохот прекратился.
      Однако через некоторое время лодку вновь затрясло, как на ухабах. Подвсплыли еще на несколько метров. И опять все стихло.
      Ярошевич подошел к столу, за которым я вел прокладку, взглянул на карту и тихо сказал:
      - Несомненно - это рифы. В чем дело, штурман?
      Я еще раз промерил циркулем расстояние, пройденное до поворота. С помощью логарифмической линейки произвел необходимые вычисления.
      - Причина может быть одна, - доложил командиру. - Мы проскочили точку поворота и оказались к северу от заданного курса, где имеются рифы. Это моя вина. Я неверно учитывал скорость. Вероятно, она выше расчетной.
      Ярошевич промолчал. Другой бы на его месте разнес меня в пух и прах. Но не таким был этот человек. Он знал, что крик и ругань делу не подмога.
      - Что же вы предлагаете?
      Я нагнулся к карте и провел новую линию:
      - Надо менять курс.
      На новом курсе нас еще несколько раз тряхнуло о рифы, а затем все прекратилось. Товарищи почувствовали облегчение. А у меня на душе было прескверно: ведь из-за моей ошибки едва не произошла авария.
      Когда все улеглось, мы с командиром тщательнейшим образом проверили прокладку, сличили все скорости, все обсервации, все счислимые точки с момента выхода из Ленинграда. И что же выяснилось? Точку поворота мы проскочили, потому что скорость лодки после ремонта возросла на 0,1-0,2 узла. А так как лодка не выходила на мерную милю, то я, естественно, не мог знать этого в первые дни плавания. Казалось бы, мелочь, но при плавании по счислению появилась невязка. Зато впоследствии, когда во время расчетов учитывал поправку на скорость лодки, ошибок в счислимом месте не было.
      Удивительны, а порой даже необъяснимы зигзаги судьбы. И не зря, видимо, существует пословица "Не было бы счастья, да несчастье помогло". Позднее выяснилось, что впереди нас с интервалом десять часов шла подводная лодка "С-12". Ей тоже предстояло повернуть на курс 270 градусов. Она сделала это вовремя. И тотчас запуталась в противолодочной сети. В течение многих часов экипаж под ударами катеров выпутывался из ловушки. Командир корабля и его подчиненные, проявив большое мужество, с трудом вырвались из заграждения и вышли на чистую воду...
      За Гогландом нам предстояло первое всплытие и зарядка аккумуляторов. Накануне командир, подойдя к прокладочному столу, спросил у меня:
      - Как будем заряжаться - на стопе или на ходу?
      - На ходу, - ответил я.
      Ярошевич взглянул на меня вопросительно.
      Я пояснил, что, заряжаясь на ходу, мы всегда довольно точно будем знать свое место. На стопе же место наверняка потеряем. А ветром и течением нас может снести на минное поле.
      - Но и на ходу можно напороться на мины, - резонно заметил командир.
      Я склонился к карте, отчеркнул на белом поле небольшой треугольник западнее Гогланда:
      - Вот это пространство, товарищ командир, по данным разведки, свободно от мин. И если мы будем ходить по этому треугольнику, как по кругу, то, во-первых, в каждый конкретный момент будем знать свое место, а во-вторых, пройдясь по одному и тому же району несколько раз, обезопасим себя от встречи с минами.
      Ярошевич одобрительно кивнул:
      - Ну что ж, штурман, неплохо. Совсем неплохо...
      Наш командир был сдержан на похвалу. И если он говорил "неплохо", то можно было гордиться...
      Мы всплывали, когда ночь уже стояла над морем. Продули балластную цистерну. Лодка медленно поднялась на поверхность. Командир стал взбираться по трапу в боевую рубку. Помощник командира Краснопольский, держась за поручни, стоял под рубочным люком. Я находился у штурманского стола.
      Сейчас нелегко вспомнить в деталях, как все произошло. Я вдруг почувствовал острую боль в ушах. В посту засвистел сильный поток воздуха, Краснопольский впоследствии говорил, что он успел только заметить, как командир корабля, показавшийся в горле люка, неожиданно исчез.