Хроники Дебила - Хроники Дебила. Свиток 3. Великий Шаман

Поначалу я как-то даже сдал назад, сбитый с толку его напором. Но тут во мне проснулся истинный сын своего города, гордый обладатель социальной карты москвича! Чтобы какой-то доисторический чинуша меня уделал, как убогого муходрищенского провинциала? Меня. Выросшего в Великом Городе прохиндеев и жуликов? С первыми вдохами отравленного автомобильными выхлопами воздуха, вдохнувшего больше хитрости и знания о бюрократии, чем этот мерзавец узнает за всю жизнь? Не бывать этому!

Я поглубже вдохнул воздух наивной провинции, яря свое сердце и распухая от самодовольства истинного «внутримкадыша». Окинул бедолагу Доктоя исполненным презрения взглядом и с ходу предъявил ему колоссальный счет за все съеденное улотскими работниками, что стало возможным ввиду его позднего пребывания на место исполнения своих обязанностей!

Отличный получился ход. Возможно, Доктой и предвидел какие-то мои возражения и контраргументы и даже заранее подготовился к ним. Но любому разумному человеку понятно, что находясь возле огромной груды еды, всякий нормальный дикарь, забыв про все остальное, будет набивать пузо, пока ему не поплохеет, и остановить его невозможно. Так что был бы он, Доктой, тут или нет, это бы ничего не изменило. Как не изменило бы даже присутствие самого Леокая. И я должен понять, что…

– Да мне пофигу, уважаемый, как ты должен был с этим справляться. Ты этого не сделал. А значит, смотри пункт третий пятого параграфа Устного Договора Великого Улотского Царства с Великим племенем Ирокезов. Никогда про такой не слышал? Значит, видать, Леокай тебя ни в грош не ставит, если даже не соблаговолил ознакомить. Но так уж и быть, на вот, смотри. Что это за закорючки на шкуре? Так ты неграмотный! Ой! Смотрите, люди добрые, он неграмотный! Приведите жен и детей, пусть тоже посмотрят на неграмотного, когда еще увидишь такое чудо. Вот эту большую закорючку видишь? Ага, рядом с изображением дворца. Смекаешь, что это значит? Ее Леокай как-то раз лично перерисовывал. У меня даже где-то тот клочок шкуры сохранился. Ну-ка, Витек… Вите-е-ек! Где-то бегает неслух? Но короче, я думаю, мы друг друга поняли? Если что неясно, иди к Леокаю и спрашивай у него. Однако закорючка-то, вот она, не придерешься!

Так что, уважаемый Доктой, это с тебя большой бакшиш, за то что мне лично пришлось распоряжаться и руководить твоими людьми. И лучше пусть этот бакшиш будет достаточно хорошим, иначе я такого настучу на тебя любимому дедушке моей дорогой сестренки, когда поеду в Улот по персональному приглашению Царя Царей вести переговоры о ее очень важном замужестве с нынешним Царем Царей Иратуга, который в некотором роде тоже обязан мне своей новой должностью, а может, и жизнью! Мы, кстати, познакомились, когда Царь Царей Мордуй попросил меня, чисто по родственному, выполнить одно его очень важное поручение. (А чего мелочиться когда врешь? – Тем более что ведь почти что и не соврал!) Так что готовься, Доктой. Твоей следующей должностью будет присмотр за стадом самых тупых и грязных овец во всех горах. Большего ты недостоин!

А чтобы окончательно добить мерзавца, я сослался на некий несуществующий пункт все того же Устного Договора, согласно которому мы тут вообще ни за что не отвечаем. И в качестве доказательства снова предъявил Азбуку, с изображением коровки напротив буквы «К».

– … Так что, уважаемый, мы вообще могли только забить коровок и подогнать их к берегу, а уж сгниют они там или поступят на переработку, это уже не наше дело. И кабы Леокай не был нам близкой родней через сестру, мы именно так бы и сделали, оставив весь Улот без мяса. Но с родней мы так поступать не привыкли. Потому-то у Доктоя есть шанс спасти свою шкуру за очень хороший подарок Мне!

Обалдевший от моей наглости, самомнения и козыряния именами Монархов, которые состояли со мной в близком родстве, Доктой проникся и пересмотрел табель о рангах. Теперь самым крутым паханом на этом берегу был я. И его брезгливо поджатые при виде дикарей губки немедленно расплылись в сладкой улыбке, а мне второй раз в жизни, была предложена взятка! Йе-е-ес!!! Расту над собой. Родной город мог бы мной гордиться!

– … Нет, спасибо, – вежливо ответил я, глядя на подсунутую мне чуть ли не под нос ножищу Доктоя. – Я такую обувь уже видел… (тут я демонстративно поиграл черными скальпами на своем поясе). Она, конечно, красивая, но бегать по степи в ней плохо. Да и в лодке каблуки только мешают. Ты ведь в курсе, что вот эти вот штуки называются «каблуками»?

Каблуки окончательно выбили из Доктоя остатки самомнения. Ему дали понять, что на этом берегу он еще и не самый гламурный.

Так мной была одержана первая победа за многие недели. Жизнь в кои-то веки начала налаживаться!

Вдохновленный одержанной победой, я самым тоталитарным образом согнал весь молодняк в мастерскую, не обращая внимания на их скулеж про охоту на коровок. Если уж вид плавящейся и разливающейся по формам бронзы не вдохновит их на работу в мастерской, медицина тут бессильна, придется смириться, что нормальных помощников у меня не будет. Хоть езжай в Вал’аклаву и выкрадывай оттуда Дик’лопа.

Но вот почему у всех остальных попаданцев всегда под рукой оказывался какой-нибудь дельный кузнец, без проблем клепающий пулеметы молотом и зубилом, сразу же после того как попавший в прошлое мерчендайзер или менеджер среднего звена, объяснит ему принцип их работы? Или какой-нибудь гениальный ученый прошлого, в реальной жизни добившийся не так уж и многого, сведя краткое знакомство с попаданцем, вдруг с нечеловеческой силой начинает выдавать гениальные открытия, попутно строя фабрики и заводы, пока герой соблазняет принцесс и совершает прочие героические подвиги? Почему одним все, а другим ничего? За все время пребывания тут я встретил только одного технического гения, и тот, сподобился всего лишь создать механическую птичку, неестественно чирикающую механическим нутром и бякающую жестяными крылышками. И того умудрился упустить. О каком тут прогрессорстве вообще можно говорить, если все помощники только и мечтают сбежать от тебя куда подальше и заняться охотой на больших морских зверей?

И если кто-то думает, что я ною и жалуюсь… Так вот он совершенно прав. Именно этим я и занимаюсь, видя, как все мои планы прогрессорства летят коту под хвост! Увы. В этой интеллектуальной пустыне дельного работника или мастера надо выращивать как нежную и капризную орхидею, в теплице, с ежедневной поливкой и подкормкой. А я раскатал было губы, что, стоит мне только заполучить мастера, я не только смогу перенять все его секреты, но и обучить им всех ирокезов поголовно. После чего мне лишь останется выдавать свои гениальные идеи, не вставая с мягкого диванчика, а «специально обученные» вовсю начнут строить паровозы, унитазы и электрические чайники. Как говаривали у меня в технаре: «Закрой один глаз и загадай желание. Размечтался, одноглазый!».

При виде моей мастерской Браслай скорчил такую рожу, будто работать я его заставляю, стоя по шею в выгребной яме. Собственно, я его понимал. Задуманного не получилось. Навесы были вполне себе ничего. Печь я вроде тоже сложил нормальную, по крайней мере Браслай, при виде ее лишь брезгливо похмыкал, но ругаться не стал. А вот уже уголь, что мы нажгли, он забраковал напрочь. Ну и все остальное, что было сделано. Критике было подвергнуто абсолютно все, поскольку не соответствовало принятым в его мастерской высоким стандартам. Что, впрочем, и не удивительно, я копировал мастерскую Дик’лопа, поскольку успел изучить ее лучше всего. Короче, мне пришлось потратить немало времени, чтобы уговорить его работать с тем, что есть, а не начинать переделывать все заново. Кажется, в конце концов сей критикан понял, что чем быстрее он тут закончит, тем раньше сможет вернуться из этого нелепого недоразумения к нормальной жизни. Так что коли уж попал в дурдом, не пытайся учить психов культурному поведению, а старайся соответствовать окружающей обстановке. Не выделяйся и не привлекай излишнего внимания буйнопомешанных.

Это был тот максимум, которого мне удалось добиться. Так что в дальнейшем, когда я просил Браслая прокомментировать те или иные его действия, он лишь тяжко вздыхал и объяснял убогому дикарю (каковым он продолжал меня считать), почему мои тигли никуда не годятся и их надо разбить. (Оказалось, я добавил слишком много песка в глину и при высоких температурах они должны были лопнуть) как нормально делать форму, просеивать землю, в каких пропорциях мешать ее с пеплом, и прочие-прочие мелочи. Кое-что я уже и так знал от Миотоя, что отливал мой протазан в Олидике, и Дик’лопа. Но во-первых, повторение мать ученья, а во-вторых, тогда я половину всего мимо ушей пропустил, поскольку все еще продолжал считать себя художником-керамистом, которому опускаться до какого-то там литейщика западло. Так что пришлось наверстывать тут. Наверстывать и записывать.

Одно плохо. Подробной рецептуры тут не существовало. Все делалось на глазок, исходя исключительно из опыта и интуиции мастера. Для того-то ученик сначала и ассистировал с десяток лет шаману, чтобы после нескольких тысяч изготовленных изделий научиться по звону бронзы определять ее твердость или упругость, а по степени растягивания глиняной колбаски, насколько материал подходит для изготовления тиглей. На глазок определять правильные температуры, отсчитывая время плавки стуками своего сердца. А иначе, будь тут хотя бы термометры и хронометры, все бы знания местных мудрецов без проблем уместились бы в тонкой тетрадочке, ибо было их совсем не густо.

Так что пока я записывал, Браслай лишь иронично посматривал в мою сторону. Мол, услышать, как шаман делает что-то это одно. А вот сделать это самому уже совсем-совсем другое. Магия – дело не для средних умов!

В конце концов я не выдержал и похвастался перед Браслаем своим оружием, а главное колоколом. И опять попал впросак. На подозрительный вопрос: «Сам ли я лил бронзу?», мне, естественно, пришлось сослаться на Миотоя и Дик’лопа. А на мои объяснения что я, видите ли, больше специалист по узорам и украшениям, он лишь поглядел на голые стенки колокола и иронично хмыкнул. Да, с этим товарищем диалога у меня никак не получалось!

Ну да хоть работа шла. Несмотря на омерзение, что появилось на лице Браслая при виде моих моделей, гарпуны по ним отлить он сумел. Их было два вида, узкие и длинные, с откидывающимся в сторону шипом. Когда гарпун пытались вырвать из жертвы, этот шип откидывался от наконечника и намертво застревали в жертве, да так, что впоследствии их приходилось вырезать из туши. А вот вторые, широкие, как лопаты, наносили коровке огромные раны, способствуя скорейшей кровопотере. Естественно, на каждом гарпуне были вылеплены соответствующие узоры, обеспечивающие удачную охоту, которые кое-кто из охотников даже смог прочитать и еще больше вдохновиться на подвиги.

Вооружение было немедленно отдано бригаде коровкобоев и опробовано в деле. Впервые за долгие недели я опять удостоился похвал от своих соплеменников. Кажется, за такое удачное оружие они почти простили мою назойливость и приставучесть последних дней. Вот только проблема: зверь начал уходить из похолодевших вод, так что сезон охоты явно подходил к концу. И пусть за это время доблестные ирокезы смогли завалить аж одиннадцать животин, расставаться с таким приятным занятием, как охота на безобидные груды мяса, всем было обидно.

Да уж, приятно провели времечко! За это время бухта, в которой некогда находился поселок Кор’тека, насквозь пропахла кровью, дымом костров, на которых коптили огромные куски мяса, и жиром, растапливаемым и заливаемым в большущие глиняные бочки-кувшины. По мне так жуткая вонь. Но, судя по всему, ирокезам и работникам Леокая нравилось. Для них это был запах сытости.

Не всех коровок удавалось затащить в нашу бухту. За многими пришлось плавать довольно далеко и либо организовывать переработку на месте, либо кромсать на части и вывозить мясо в лодках. Надо ли говорить, как провоняли наши плавсредства? А многие даже загнили или начали плесневеть, несмотря на то что я заставлял работников регулярно их мыть и чистить (только заразы мне еще тут не хватало). А еще добавьте запах нескольких сотен людей, все время находящихся на одном месте, очень неплохо питающихся и соответственно столь же неплохо испражняющихся. Гниль брошенных остовов коровок и мусорных отбросов. Помет птиц, огромными стаями кружащихся над нашей бухтой и пытающихся поучаствовать в пиршестве.

В общем, на ближайшем собрании Совета я внес предложение подумать о смене места дислокации ирокезов, желательно выбрав бухту с большим запасом леса. Есть задумка насчет новых лодок! А тут надо дать природе время прибраться за разгильдяями-людьми.

И кстати, мысль о поездке в Улот вдруг как-то перестала тяготить меня. Свежий воздух, новые впечатления вместо ставшей привычной вони и опостылевшей бухты – что может быть прекрасней?! Так что когда Браслай сказал, что его время вышло и он собирает свои манатки, я с радостью начал подчищать дела в племени на время долгой поездки.

Дел хватало. Возобновить запасы травок и дать подробную инструкцию Витьку, как шаманить вместо себя. Дать Кор’теку инструкции на заготовку древесины для лодок. Дать Лга’нхи и Гит’евеку ценные указания, как привлечь людей в наши ряды… (Брать будем самых достойных.) Утвердить окончательные правила игры в городки, ставшие повальным увлечением всех ирокезов, независимо от возраста и пола.

Народ уже считал эту игру магической и приносящей удачу, так что играть в нее, как они считали, нужно с благословения шамана. Хотя сами внесли в нее некое новшество, вместо бит используя ребра коровок, на которых Сами лично наносили волшебные знаки. (Мне такой и в голову бы не пришло.) А вместо рюх позвонки коровок.

В роли магических знаков использовались личные имена владельцев бит. Правда, знаки эти ирокезы не столько писали, сколько перерисовывали со своего оружия. Ведь после повального увлечения грамотностью пришла мода оснащать свое оружие волшебным узором-именем владельца, что, несомненно, тоже приносит огромную удачу в бою и огромную прибыль в Мане. А кто бы знал, как я задолбался доставать и развертывать «Ведомость на Зарплату» перед каждым, желающим сравнить свое имя там и на оружие. И не дай бог кто-то замечал несоответствие в завитушках, между знаками, записанными кисточкой на бумаге и вырезанными на древках их копий. После долгих объяснений я начал прибегать к заклинанию – «Пошел на ***. Сначала научись читать, а потом критикуй!», и это отчасти помогало, но для того, чтобы объясниться с одним занудой, пришлось прибегать к целому следственному эксперименту. Только после того, как Гит’евек, Витек и я из груды копий выбрали «с правильным именем», ставший особо ненавистным мне Тайло’гет, наконец, убедился, что в Мире Духов его не примут за чужака и самозванца…

Так что ну вас нафиг, дорогие мне ирокезы. Есть великое волшебство «Отпуск». После него я буду любить и ценить вас еще сильнее. Но пока мне просто необходимо отдохнуть от ваших опостылевших рож. И потому завтра я еду в горы.

– … Беда! – спокойно так, без заламывания рук и истерик сказали мне Тишка с Ластой, когда я заявился вечером накануне отъезда в горы. – Осакат пропала. И Витек. Сели на лодку и уплыли куда-то.

Блин! Кажется, приехали!

Жизнь у меня, признаться, началась странная. С одной стороны, я оказался на положении последнего духа, которого дедушки шпыняют и чмырят, а с другой, меня регулярно приглашали к костру оуоо и подробно расспрашивали о «моем народе», благодаря чему мне иногда перепадали чашка пива и дополнительный кусок лепешки.

И это, признаться, нравилось отнюдь не всем. Мои новые сослуживцы любимчиков начальства похоже особо не жаловали. А может, просто всех новичков так гнобили. Или просто я им конкретно не нравился, потому что говорить по ихнему не умел, хотя и был черен волосом…

Да уж, хреновое положение. Я и у начальства шут гороховый, и среди простых вояк не пойми кто, не умеющий даже толком маршировать в оикия, а лезущий к начальству пиво хлебать.

Да. Строевая подготовка. Как-то сразу с тоскою вспомнился наш старенький школьный военрук, который упорно продолжал ходить в военной форме и отказывался называться преподавателем ОБЖ. Вот он, помнится, пытался заставить нас, великовозрастных и все-все знающих оболтусов, учиться маршировать, надевать противогаз и собирать-разбирать автомат. Но времена уже были не те. Да признаться, времена были уже вообще никакие. Все мои товарищи, наслушавшись про армейские ужасы (тогда это было очень модной темой), почитали всех военных идиотами и неудачниками, наотрез отказываясь не то что учиться маршировать, но даже и думать об исполнении своего гражданского долга. И я в этом от них не отставал.

Вот мне и отрыгнулось на старости лет. Не знаю, как там было в Российской армии эпохи 90-х, но тут дедовщина была делом не только законным, но к тому же и всячески поощряемым. И если в племени Нра’тху меня шпыняли, можно сказать, любя и по-отечески, тут меня начали гнобить и лупцевать и из чувства долга и по велению души.

И одно дело, когда тебя шпыняют на строевых занятиях, тычками и оплеухами вгоняя воинскую науку. (При том что я не знал языка, по-иному со мной общаться было сложно.) Тут я и сам поучиться не отказывался, поскольку лишние знания карман не тянут, особенно когда это знания, как выжить на поле боя. Да и среди наших при случае будет чем прихвастнуть.

Но вот совсем другое дело, когда тебя просто гнобят, потому что надо на ком-то отыгрывать свои плохие эмоции. А эмоций подобных у пехтуры-оикия хватало с избытком. Сравнивать местные порядки с дикарской вольницей не было никакой возможности. Хотя меня и определили к коренным аиотеекам, можно сказать, пехотной элите, жизнь наша медом отнюдь не была. Даже просто тащить на себе целый день собственное оружие и доспехи, и жратву, и все имущество отряда уже было тяжким трудом. А когда еще сплошь и рядом делаешь это из-под палки и по команде. А рядом с тобой едут на верблюдах богатые и сильные оуоо, всегда готовые наказать за проступок или ошибку, да еще и смотрят с высоты спин своих зверушек на шагающего в грязи тебя как на полное говно, очень быстро появляется желание отыграться за все своим беды на ком-то другом. И я в данном случае на роль этого «другого» подходил как нельзя лучше. Ни языка, ни знания обычаев, ни друзей… Так что старшие товарищи с ходу начали пытаться отбирать у меня еду и гонять без всякой очереди на грязные работы.

Ну да и я уже был не тот наивный и слабовольный горожанин, заблудившийся между мирами, каким попал в племя Нра’тху. За время жизни в этом мире я худо-бедно научился показывать зубы, и когда уже на четвертый день такой жизни наш не то сержант, не то «дюжинник», именуемый тут оикияоо, конкретно достал меня, я сумел сбить его на землю и даже малость попинать ногами. Все-таки общение с Лга’нхи и ирокезами кое-чему меня все-таки научило.

Да и участие в настоящих боях откладывает свой след на характере человека. Добытая Мана – это вам не фунт изюму. Вместе с ней ты получаешь и опыт, и уверенность в себе. А ведь моем поясе (мне его, кстати, вернули, но без кинжала) уже висело почти полтора десятка скальпов.

Выжив и содрав скальпы в немалом количестве схваток, мягкий и пугливый студент Петя Иванов добыл немало Маны. И укрепив ею свой дух, понял простую истину, что пугаться можно по-разному. В страхе можно зарычать и броситься на врага, как это делает загнанная в угол крыса, а можно замереть от ужаса и дать себя убить, как какой-то пугливый зайчонок. В первом варианте есть хоть какой-то шанс. Во втором – шансов ноль. Следовательно, выбрать не сложно.

За большинство местных жителей этот выбор делает сама жизнь. Зайчата умирают еще детьми. Мне же пришлось этому учиться. Долго учиться. Но я, кажется, был не самым плохим учеником и кое-что усвоил.

А еще я тут понял, что искать компромиссы в некоторых случаях абсолютно бесполезно. Этот мир пока не дорос до компромиссов. Стоит только начать заниматься этим неблагодарным делом, и вместо компромисса быстро найдешь еще больше проблем. Все решат, что ты слабак, а со слабаком считаться незачем. Слабака просто затопчут.

Потому-то, когда наш оикияоо демонстративно плюнул мне в миску с размазанной по донышку кашей, когда я потребовал наполнить ее полностью, я ткнул эту миску ему в рожу, закрывая обзор, и влепил со всей дури ногой по голени, благо на мне все еще оставались «горные» ботопортянки с толстой и прочной подошвой. Потом понадобилось еще три-четыре боковых удара, чтобы снести этого урода с ног. Мужичок был хоть и ниже меня на полголовы, но башку имел чугунную. Я еще успел пару раз пнуть упавшую тушку по ребрам, а потом на меня навалилась вся остальная оикия и быстро заставила пожалеть о содеянном.

Очнулся я уже в темноте, а значит, прошло как минимум часов шесть-семь. Никто мне даже плошку воды не поднес, а двигаться было мучительно больно. Я слизывал ночную росу с травы, чтобы утолить жажду, и делал все возможное, чтобы не доставить удовольствие своим врагам, начав скулить от боли.

А наутро состоялся очередной в моей жизни неправедный суд.

Чего там пел-заливался наш Самый Главный Босс, я, ясное дело, не понял. Мне лично вообще слова не дали сказать, как, впрочем, и моим сослуживцам. Однако приговор говорил о многом. Не только меня, но и всю оикия приговорили к порке!

Кстати, интересное наблюдение. Судя по спинам моих «однополчан», порка тут была делом естественным и обычным. А вот Гит’евек и другие ирокезы из «забритых» ее никогда не применяли во время обучения молодняка.

Насколько я понял, среди дикарей вообще существовало только три вида наказания: общественное осуждение; изгнание из племени и смерть. (Детишек лупят, только чтобы до них лучше дошли незыблемые отеческие мудрости.) Хотя последние два означали примерно одно и то же и смерть, наверное, была даже более гуманным наказанием. А вот тягость общественного порицания современному мне человеку понять, пожалуй, практически невозможно. Тут оно воспринималось намного трагичнее, чем мы можем себе представить. Когда живешь в довольно тесной общине, любое понижение твоего общественного статуса воспринимается очень болезненно. Весь. Повторяю, ВЕСЬ МИР смотрит на тебя с осуждением, брезгливым сочувствием и жалостью. И никуда от этих взглядов не укрыться и не спрятаться в забвении толпы. Потому-то калеки обычно и предпочитают «изгонять» себя самостоятельно, чем терпеть сочувствующие взгляды, приказы и окрики тех, кто вчера был на равных с тобой. Презрение горше смерти!

Ну а изгнание или казнь это настолько редкий случай, про которые за всю мою бытность тут я слышал лишь в балладах, но не разу не видел воочию. Все-таки каждое племя – это отдельная семья. И надо очень сильно набедокурить, чтобы родня захотела избавиться от тебя настолько радикальным способом.

А вот подобное «дозированное» наказание, как порка, – своеобразный аналог смерти, только как бы наполовину или четверть. Это, видимо, уже прерогатива более развитой цивилизации. Той, где внутриплеменные связи настолько ослабли, что просто общественного осуждения стало недостаточно для наказания провинившегося члена. И лишь хорошенько ободрав ему спину плетью, можно внушить уважение к правилам и законам. Вот как мне.

Ну да и пофигу. Сначала я посмотрел, как вся моя оикия получила по шесть ударов не слишком длинной многохвостой плетью, какой обычно оуоо подгоняют своих зверюг. Потом на моих глазах все двенадцать схлопотал мой соперник. А я, можно сказать, всех надул. Накануне меня так качественно отделали, что я отрубился уже на втором или третьем ударе и ничего не помнил. Даже сколько мне дали плетей – двенадцать, как моему сопернику, или больше, так и осталось для меня тайной.

Потом, конечно, спина дико болела, спать я мог только на животе (первую ночь я вообще заснуть не мог, пока не нашел в степи обезболивающий корешок и валерьянку. Но днем они помогали слабо, ибо нажраться и забыться не получалось, надо было идти дальше, причем своими ножками. А слабость была жуткая, и каждое неловкое движение заставляло корчиться от боли). Но я ни о чем не жалел! Во-первых, на целую неделю я был освобожден от всех работ, занятий и перетаскивания тяжестей, пока раны на спине более-менее не зарубцевались. Во-вторых, обидевший меня оикияоо был понижен в звании (как я понял, «в связи с утратой авторитета в результате проигрыша подчиненному»). А в-третьих, благодаря порке, приобрел нескольких приятелей.

До той поры я «тянул лямку» в элитной оикия коренных аиотееков. Все мои сослуживцы были сплошь черноволосыми коренастыми крепышами изъясняющимися посредством мелодичного пения, щеголявшими в неплохих доспехах и с бронзовым оружием. После драки, видимо, в виде наказания, меня перевели в оикия «низшей лиги», состоявшей в основном из белобрысых прибрежников, хотя была и парочка длинновязых степняков.

Коренным аиотееком тут был только наш оикияоо, но это был довольно зрелый мужик, с одной стороны, державший нас в ежовых рукавицах, а с другой, умевший соблюдать в этом меру. Малейшее проявление лени или небрежность, и следовал удар хлыста или просто зуботычина, но вот издевательств ради развлечения не было. Даже от остальных членов отряда. Этот парень понимал, что ему вместе с нами идти в бой, и умел соблюдать баланс между жесточайшей дисциплиной и сохранением лояльности подчиненных. Мне бы такого парня пару месяцев назад на разделку коровкиных туш… Он бы порядок быстро навел.

Так что в этой оикия меня приняли нормально. Даже несмотря на мои черные волосы, после того как отлупцевал сержанта, и особенно после последовавшей порки, я вроде как стал своим среди угнетенных масс. А с другой стороны, благодаря тем же самым волосам внушал сослуживцам некоторое почтение и страх. И пусть кормили нас тут похуже (первыми к котлу подходили коренные) и доспехи у нас, прямо скажем, были никакие (буквально, их просто не было), а оружием почти у половины служили деревянные колья и дубинки, жилось мне тут куда лучше, чем среди «элиты», и очень скоро я начал обзаводиться приятелями, оказывая им и принимая от них разные мелкие услуги. Так что жизнь помаленьку налаживалась.

Но первым моим настоящим приятелем стал, как ни странно, ни кто-то из моих сослуживцев-оикия, а коренной аиотеек-оуоо, крутой и авторитетный товарищ, перед которым тянулись даже многие оуоо. Как я понял в результате нашего знакомства, он тут был шаманом-лекарем, и должность эта считалась весьма почетной.

Я как раз пытался решить непростую проблему, как плюнуть самому себе на спину. Потому как нанесенные плетью раны жутко болели, да и оставлять их открытыми в местных, далеких от слова «стерильность» условиях, было небезопасно.

Идею заняться йогой и с годами приобрести невероятную гибкость я отмел сразу. Я когда-то интересовался йогой и знал, что ее этика и всякое прочее вегетарианство не сильно помогут мне выжить и продвинуться по карьерной лестнице в реалиях сегодняшнего дня. Так что оставалось сделать что-то вроде большого тампона, заплевать его горько-лечебной травкой и каким-то образом присобачить все это сооружение на спину. Увы, даже подходящего куска полотна у меня не было. Моя рубаха, и так изрядно порванная за время последних приключений, была жестоко содрана с меня палачом перед процедурой экзекуции и выброшена в сторону. А подобрать остатки я не успел, как-то не до того мне было тогда. Так что сейчас я гулял по степи, демонстрируя могучие (в моем воображении) мышцы груди и пресса всему свету, поскольку вопросы обмундирования, как я понял, каждый новобранец должен был решать самостоятельно. А ночи, между нами говоря, были уже довольно прохладные, да и днем в ветреную погоду озноб пробирал до костей…

Так что я сплел какой-то матрасик-наволочку из травы. Заплевал ее горькой травкой и лег сверху, прикидывая, как бы поудобнее закрепить все это дело на груди своим воинским поясом. И тут ко мне подошел этот парень Эуотоосик и изобразил знаками недоумение моими действиями, попутно пропев что-то малопонятное. Блинский Витек. Если бы Эуотоосик ругался, я бы его прекрасно понял поскольку большинство слов, которым обучил меня мой ученик, были из сферы ненормативного фольклора. А вот когда говорят что-то хорошее или просто нейтрально-информативное, для меня это процентов на восемьдесят остается тайной.

Так что я, как мог, изобразил этому любопытному аиотееку-оуоо сцену из сериала «Скорая помощь», даже пару раз прокричав «Мы его теряем» и «Трехведерную клизму внутривенно…» для большей ясности. Мужик проникся моей интерпретацией театра мимики и жеста и, ткнув пальцев остатки недожеванной травки, изобразил очередное недоумение, что-то настойчиво от меня требуя. Тут пришлось вставать, показывать растущую травку, изображать жевание и плевание и даже дать попробовать пожевать ему ее собственнозубно.

Кажется, Эуотоосик был приверженцем медицинской школы, считающей, что чем гаже лекарство на вкус, тем оно полезнее. Так что травка произвела на него столь сильное впечатление, что он даже соблаговолил помочь мне закрепить мой заплеванный травяной коврик на спину. Блин. Запомнить на будущее, колючая высохшая трава не самое лучшее средство при лечении порубленной плетью шкуры.

Пока я наслаждался новыми ощущениями, Эуотоосик стоял рядом и с интересом наблюдал за мной. Потом ткнул пальцем в степь и изобразил лицом очередное недоумение в сочетании с приказным вокалом. Плюс потыкал пальцем в траву и многочисленные шрамы, покрывающие и его и мое тело, и изобразил неловкий танец сбора урожая, видимо, предлагая мне то ли поделиться знаниями, то ли пойти и немедленно заготовить этой травы на все человечество разом.

…Меня аж передернуло, и не только от холода. В моем нынешнем состоянии прогулка в степь отнюдь не была предметом моих особенных мечтаний. Я бы предпочел улечься где-нибудь в позе зародыша и поиграть в трупик. Опять же, скоро ужин! Потому я начал активно косить, изображая честного служаку, вытянулся в местном аналоге стойки «смирно», пропел парочку выученных сигналов, означающих строевые команды, и указал на своего нового оикияоо, зачем-то пасшегося рядом с нами. Мол, «Извини дядя, но я человек служивый, мне не до прогулок при луне и прочей романтики».