Воцарившийся тогда Хрущев был человеком... ну, скажем мягко, весьма увлекающимся. Поэтому и увлекся - идеями Бертрана Рассела. Отнести последнего к числу адептов современного мондиализма едва ли разумно - однако сознательных пропагандистов этого олигархического каннибализма вообще не слишком много. В целом же это сборище предпочитает пользоваться услугами уже готовых концепций и структур - желательно в меру наукообразных, чтобы запутать широкую публику. Поэтому мондиалисты в общем довольно-таки благожелательно воспринимают любые организации, призывающие к «ответственной мировой власти», даже если они этим самым пытаются «защититься от притязаний империалистов». Здесь как раз тот самый случай.
 
 
 
       Бертран Рассел
 
      Бертран Рассел прожил долгую (98 лет) и насыщенную жизнь. Будучи атеистом и с достаточно явным отвращением относясь к христианству, Рассел исповедовал типичные взгляды европейского левого интеллектуала: преодоление разделения мира, планета без войн, единство народов и людей, свобода личности - короче, привычные «мир, дружба, сосиска». Активную публицистическую деятельность в этом направлении он начал еще в 1914 году, шокированный Первой мировой войной. Война эта подтолкнула его к идее общемировой власти.
 

      В годы войны Рассел писал о возможностях создания единого мирового правительства. Но многое из того, что он декларировал, не имело серьезного обоснования. Его рассуждения были подчас абстрактны и далеки от реалий международной жизни, выводы отличались политической наивностью. «Он слишком часто заявлял, - писал Райен, - что дела приняли дурной оборот потому, что у руля стоят глупые и злые люди, если же к власти придут добродетельные и умные, то на земле воцарится рай Божий» .

 
 
      Тогда же начались его отношения с большевиками - впрочем, до поры сугубо ознакомительные. «Благодаря участию в антивоенном движении Рассел неожиданно для самого себя стал героем левых сил. В 1920 г. он отправился в Советскую Россию, где встречался с В.И. Лениным и Л.Д. Троцким, Максимом Горьким и Александром Блоком. Однако результат поездки - книга «Практика и теория большевизма» (1920 г.) - в целом была весьма критической по отношению к советскому строю» . Тут Рассел занялся вопросами образования и воспитания - хотя плоды его идей были не блестящими: собственные дети, повзрослев, явно не испытывали восторга от отцовских яростно-либертарианских принципов.
 
      Подобно другим либералам, Рассел не остался в стороне от вопросов семьи - как теоретически, так и практически.
 

      В 1929 г. вышла в свет его работа «Брак и мораль»... Заметим, что любовь к женщине играла весьма существенную роль в судьбе самого Рассела, на протяжении всей его долгой жизни. Официально он женился четыре раза, однако число его сердечных привязанностей было несоизмеримо больше. Так же страстно, как он отдавался занятиям наукой, философией, политикой, Рассел мог увлечься женщиной. Во время бурных, хотя чаще всего непродолжительных романов он зачастую забрасывал все остальные дела. Подобно другому титану духа - И.-В. Гете, он черпал в любви силы для творчества, затем охладевал к предметам своей страсти и оставлял их. Свободные взгляды на семью и брак сильно подпортили репутацию Рассела. Позже публика задавалась вопросом: как может рассуждать о морали человек, женатый уже в четвертый раз? .

 
      Впрочем, кое-кого это даже привлекало: в 1950 году именно за книгу «Брак и мораль» вкупе с публицистикой Рассел получил Нобелевскую премию по литературе.
 
      Политические взгляды Рассела были весьма оригинальными - но так или иначе приводили к той же идее мировой власти.
 

      В 1938 г. он всячески поддерживал позицию Великобритании в Мюнхене, считая, что войны с Гитлером нужно избежать любой ценой... В работе «Каков путь к миру?» (1936 г.) Рассел отстаивал ту точку зрения, что ввиду появления новых мощных средств уничтожения любая будущая война приведет к полному исчезновению Европы. Время от времени он - до той поры настроенный крайне антиамерикански - даже высказывал мысль о том, что для Европы лучше подпасть под влияние США, нежели быть уничтоженной. Единственным реальным средством спасения человечества он считал создание единого мирового правительства, которое обладало бы монополией на все виды оружия .

 
      С 1945 года Рассел делает резкий крен в сторону политики. «...в 1948 г. он активно выступал за сохранение ядерной монополии США, требовал, чтобы СССР прекратил разработки собственного ядерного оружия и даже предлагал - в случае отказа - сбросить ядерную бомбу на Москву» . После того, как успешные испытания атомной бомбы в СССР все же прошли, Рассел обрушился с бранными речами на советские власти. Впрочем, после этого он начал предпринимать попытки объединить интеллектуалов в какое-нибудь движение за мир. Было составлено заявление, которое, однако, мир воспринял холодно: «Большинство... ученых, в частности великий датский физик Нильс Бор, к которым Рассел обращался с просьбой подписать заявление, даже не удостоили его ответом» . Но тут пришла удача: безнадежно больной Эйнштейн буквально накануне своей смерти все-таки согласился подписать заявление, которое вошло в историю как «Манифест Эйнштейна-Рассела» и было обнародовано летом 1955 года.
 
      Именно здесь к проектам Рассела стал с интересом присматриваться Хрущев, славший своих представителей на всяческие конференции. Сам же Рассел искал деньги на свои мероприятия - до поры безуспешно. Но тут, как это обычно и бывает у борцов с империализмом, на помощь пришел крупный капитал:
 

      Рассел... получил письмо от своего приятеля Сайруса Итона, американского промышленника, одного из руководителей Кливлендской финансовой группы, который не только готов был предоставить деньги, но и предлагал помочь организовать первую конференцию в своем родном городке Пагуош в Канаде. Еще несколько ученых-энтузиастов взяли на себя организационные вопросы, и в июле 1957 г. конференция начала свою работу .

 
      В рамках данного исследования нет смысла особо останавливаться на дальнейшей деятельности Рассела. Хорошо известны и его безуспешные антивоенные усилия, и ярый антиамериканизм последних лет жизни, особенно усилившийся во время Карибского кризиса и войны во Вьетнаме. Нет сомнений, что особую роль тут сыграла взаимная симпатия Рассела и Хрущева. Однако поинтересуемся некоторыми взглядами неистового лорда. Вот, например, он обвиняет народы в потворстве войнам:
 

      Вина лежит не только на политиках, но также и на народе. И вина народа - не только в его равнодушии. Она в еще большей степени состоит в том, что политические воззрения народа вызваны его принадлежностью к той или иной национальной группе, хотя нации и с экономической, и с военной точки зрения стали уже опасным анахронизмом .

 
      Вот так вот - «нации стали опасным анахронизмом»... Особенно сильно хотел Рассел создать мировое правительство - и вот каким он его видел.
 

      Рассматривая конкретные шаги на пути к сохранению прочного мира, Рассел вновь выдвинул идею создания некоего единого органа управления миром, которому подчинялись бы вооруженные силы всех стран. Для реальной дееспособности такого органа, подчеркивал он, необходимо наделить его и законодательной, и исполнительной властью. Самое же главное, хотя и самое трудноосуществимое, по его мнению, условие - власть военная. Для этого все государства, считал Рассел, должны подписать соглашение о сокращении своих вооруженных сил до уровня, необходимого лишь для поддержания внутренней безопасности. В условиях, когда отдельные государства будут практически лишены собственных армий, не понадобятся слишком большие международные вооруженные силы, а значит, их содержание не станет очень обременительным. Для того чтобы обеспечить независимость решений и деятельности данного органа, в его состав должны входить представители разных стран. «Структура этого органа должна быть, безусловно, федеральной, - писал Рассел. - Отдельные государства могут сохранять автономию в любой области, не касающейся вопросов войны и мира». Количество представителей отдельных государств в этой структуре должно быть прямо пропорционально численности их населения, указывал он, а регулировать отношения членов федерации должна как единая мировая конституция, так и конституции входящих в нее стран, гарантированные мировой конституцией .

 
      Собственно, именно на этих идеях основано пожелание Рассела разоружить всех подряд, сохранив немного ядерного оружия и - это главное! - категорически запретив всем странам разрабатывать эффективные системы противоракетной обороны. Это так называемое «равновесие страха» и было реализовано в Договоре между СССР и США по противоракетной обороне (ПРО) от 1972 года. Поэтому не стоит относиться к идеям всяческих мечтательных интеллектуалов скептически - как и Римский клуб, Рассел немало повлиял на политические процессы последних 30 лет.
 
      А главное - он все-таки втянул СССР в участие в глобалистических процессах: если раньше советские власти относились к «мировому сообществу» с глубочайшим равнодушием, то после охмурения Хрущева Расселом они принялись все чаще апеллировать к этому сообществу, пытаясь перетянуть его на свою сторону. Впрочем, до конца 1980-х годов глобализм в советской политике оставался на достаточно скромном уровне. А вот дальше события стали разворачиваться стремительно - однако я предлагаю сначала поговорить об экономической системе СССР и о том, что с ней стало к концу 1980-х годов.
 
      В этом вопросе существуют две основные точки зрения. Обе они сходятся на том, что советская экономическая система была принципиально нереформируемой - то есть в ней возможны были только самые косметические изменения. А дальше начинаются разночтения: апологеты советской системы полагают, что особо крутых реформ экономики и не требовалось, тогда как их противники, напротив, уверены в том, что социалистический хозяйственный механизм исчерпал себя уже к началу 1980-х и подлежал тотальному демонтажу. Мое личное мнение не согласно ни с одной из вышеприведенных точек зрения, причем начиная с самого их исходного тезиса, в котором обе идеологии сходятся.
 
      Да, я действительно считаю советскую модель вполне жизнеспособной и реформируемой. Другой вопрос, нужна ли такая вопиюще искусственная система в принципе - но это именно другой вопрос: жизнеспособность не есть этическая оценка, а лишь констатация приспособительной способности конструкции. Речь же идет о том, что путь постепенных преобразований этой системы был возможен в 1980-е годы. В конце концов, единственным ее кричащим пороком к тому времени стала неадекватность жесткой системы централизованного планирования структуре современной экономики: с одной стороны, структура эта заметно усложнилась, требуя автономизации механизма принятия решений; с другой - централизованная система слишком не гибка, чтобы позволить национальной экономике достойно отвечать на все более часто возникавшие информационно-технологические вызовы эпохи.
 
      В то же время, как мне кажется, существует странное заблуждение относительно этапов развития экономического кризиса в СССР. Обычно говорят о брежневском «застое», хотя на самом деле причиной большинства неприятностей 1970/80-х годов стала слишком дорогая на мировых рынках нефть. Халява развращает: огромные бюджетные доходы позволили почивать на лаврах - что для экономики (тем более такой неповоротливой, как советская) всегда опасно. Но это было и все - ничего такого особо страшного с экономикой СССР в те годы не происходило. Однако уже к 1990/91 году в ней сложилась такая ситуация, что можно вполне согласиться с говорившими о тяжелейшем кризисе. Что же произошло?
 
      Ответ достаточно простой: советскую экономику обрушили всего несколько лет правления М.С.Горбачева. Его действия не поддаются вообще никакому рациональному осмыслению - это просто какой-то непрерывный бред. Напоминаю основные вехи: антиалкогольная кампания, борьба с нетрудовыми доходами, изменение статуса госпредприятий, трансформирование плана в госзаказ и появление кооперативов - это главное, ибо все последующее уже было агонией. Если посмотреть только на пять вышеперечисленных мероприятий и даже не касаться сюрреалистической реальности их воплощения в жизнь, то видно, что первые два категорически несовместимы с последними тремя. Антиалкогольная кампания и «борьба с нетрудовыми доходами» (то есть с мелкой частной инициативой) означают движение в сторону мобилизационной экономики - каким же образом параллельно с этими шагами можно разрешать кооперативы? С другой стороны, если взят курс на коммерциализацию, то означенные кампании означают просто огромные потери бюджета - усиленные падением цен на топливо после окончания нефтяного шока 1973-1982 годов.
 
      Что касается реформ системы государственных предприятий, то тут вовсе нет слов. Обязательный план превратился в госзаказ, составлявший далеко не 100% от объема производства (обычно 50-70%), а всем остальным продуктом директора предприятий могли распоряжаться по своему усмотрению - причем реально по свободным ценам, для чего начальству нужно было всего лишь организовать сбытовой кооператив при предприятии. С учетом монополистического характера советской экономики это означало автоматическое образование сверхприбылей, многократно умноженных заметным ослаблением внешнеэкономической монополии государства. Вскоре с помощью «ручных» кооперативов с предприятий стали выводиться даже основные производственные фонды - короче, в течение нескольких лет подобной государственной политики в экономике наступил тотальный хаос. При этом значительная часть основного капитала была разграблена бюрократической верхушкой, то есть ведущими персонами отраслевых министерств и самих предприятий - среди них, кстати, сразу же оказалось немалое количество вовремя подсуетившихся партийных и особенно комсомольских функционеров. И именно эти люди составили уже в постсоветские времена костяк «олигархов».
 
      Наконец, из-за тех же самых процессов в конце 1980-х совокупный спрос взлетел до небес, в то время как производство стояло на месте и даже с весны 1990 г. довольно быстро падало - чистые инвестиции, этот мотор экономического роста, были отрицательными (то есть даже возмещение амортизированных производственных мощностей было неполным). Понятно, что такое положение дел означает огромную инфляцию, а в условиях системы фиксированных цен на потребительские товары эта инфляция может проявляться только в виде тотального дефицита. Быстро росшая политическая нестабильность переросла в кровавую дезинтеграцию и распад государства. Понятно, что к 1991 году реформировать было уже по сути нечего - советская система была в значительной мере развалена, а никакой другой не просматривалось даже в проекте.
 
      Однако если структура управления и финансовая система действительно были разрушены, то это вовсе не значит, что и вся экономика внезапно канула в небытие. Предприятия стояли на своих местах, потребители тоже - соответственно, перед властями уже Российской Федерации стоял вопрос, пытаться ли восстановить систему управления советского типа или делать что-то новое. Вернее, вопрос этот стоял сугубо теоретически, потому как реально, судя по всему, никто и не собирался обдумывать хотя бы частичный возврат к советской системе, чтобы оттуда уже потихоньку двигаться. И напрасно: это было бы, пожалуй, меньшим злом в той ситуации - для чего, однако, требовалась политическая воля, а она на самом деле была направлена в противоположную сторону.
 
      Сказанное выше вовсе не означает, что мне сильно нравится советская экономическая система - совсем нет. Дело, однако, в том, что система эта вполне реформируема лишь в рамках неизменной базовой идеологии, зато она очень плохо трансформируема в рыночную систему. Иначе говоря, чтобы достаточно быстро перейти от советской экономики к рыночной, нужно порушить очень многое из имевшегося - либо отказаться от спешки.
 
      Чтобы понять, почему это так, предлагаю обратиться к таблице 5.1 - в ней приведены расчеты сотрудников академического института ЦЭМИ, которые на основе модели межотраслевого баланса исследовали вопрос об источниках происхождения прибыли. Сначала они привели показатели разных отраслей экономики в 1991 году - в рублях по тогдашним ценам. А затем подсчитали, что случится, если враз перейти на мировые цены, разделив этот случай на три возможных сценария развития событий в экономике - от пессимистичного первого до оптимистичного третьего.
 
 
 
       Табл. 5.1. Прибыли различных отраслей народного хозяйства России в 1991 году (факт) и в 1992 году (прогноз по трем сценариям) при условии перехода на мировые цены .
 
      Легко видеть, что в советской системе цен прибыли распределяются по отраслям более или менее равномерно. Однако достигалось это благодаря тому, что цены на сырье и базовые материалы (топливо, электроэнергию, лес и т. д.) были занижены в сравнении с мировыми, тогда как цены на продукцию обрабатывающей промышленности - завышены. Соответственно, при переходе на мировые цены в сырьевом секторе (топливная промышленность, энергетика, лесная промышленность) образуется сверхприбыль, тогда как остальная часть экономики за редчайшими исключениями сразу же валится. Драматизм процесса раскрывают два числа: по второму (умеренному) варианту прибыль сырьевых отраслей должна была составить 270 млрд. долларов, тогда как в целом по экономике прибыль гораздо ниже (193.5 млрд. долларов) - то есть остальные отрасли приносят в целом убытки в размере 76.5 млрд. долларов. На самом же деле, все обстоит еще хуже.
 
      Как видно из таблицы, среди несырьевых отраслей наибольшую прибыль могла принести промышленность строительных материалов - но достигалось это за счет убытков в строительстве. Однако если строительная отрасль отказывается потреблять стройматериалы по ценам, приносящим ей убытки, то встает и промышленность стройматериалов - на практике примерно так и получилось, когда по отрасли прокатилась волна банкротств домостроительных комбинатов, а региональные строительные управления прозябали, работая процентов на 10 от своих мощностей.
 
      А обещавшая могучие прибыли лесная отрасль резко забуксовала, потому как, во-первых, помимо мировых цен, пришла и мировая конкуренция, а во-вторых, обвалились основные потребители ее продукции (строительство, например). В таких условиях бессмысленно говорить, что-де интеграция в мировую экономику отсеивает слишком затратные отрасли, давая преимущество более экономным - жертв вивисекции оказывается уж слишком много. Обрушение целых отраслей огромной по масштабам экономики в любом случае неприемлемо, а в России просто невозможно: очень многие из «неэффективных» предприятий были единственными в своих городах, так что их банкротство означало реальное вымирание тысяч населенных пунктов.
 
      И советская, и предшествовавшая ей российская экономика строились по совсем иным законам, чем во многих других странах - просто потому, что общество было другим. Традиционное общество основано на патернализме, то есть на покровительстве государства и заботе о не способных преуспеть - в том числе и посредством перераспределения средств от более сильных к более слабым. Патернализм вообще очень широко распространен; он непременно входит во многие общественно-этические учения - от конфуцианства до разнообразных демократических идеологий. Но либерализм его жестко отвергает, а само слово почитает ругательством - либерализм исповедует вымирание слабых, называя это «повышением эффективности». Поэтому принятая в России к 1992 году либеральная программа преобразований отнеслась к неэкономическим вопросам с глубоким безразличием: дескать, кому суждено вымереть, пущай и вымирает себе - лишь бы удалось достичь макроэкономической стабилизации и войти в мировой рынок. В очередной раз мы сталкиваемся с этой каннибальской этикой либерализма - вот только на сей раз, к несчастью, современные дикари в белых воротничках съели нас с вами.
 
      Еще раз хочу подчеркнуть - открыть российский рынок и форсированно вломиться в мировой нас ничто не понуждало: оставить его закрытым не составляло никакого труда. Тому лишнее подтверждение - судьба выглядевшей изначально достаточно скромно отрасли связи: именно благодаря удерживавшейся в ней закрытости от реальной конкуренции (но не от современных технологий!) отрасль не только выжила, но и неплохо развилась. Поэтому можно спорить с нашими реформаторами, насколько вынужденными были иные мероприятия (вроде почти полного освобождения цен и т. д.) - но внешнеторговая либерализация была сугубым произволом. Решение о ней было чисто идеологическим: авторы этого решения были просто одержимы идеей «войти в цивилизованный мир», «стать полноценной частью мирового сообщества» и прочей мондиалистской чепухой того же рода.
 
      Что не удивительно: я уже приводил во второй главе список российских «консультантов» ведущих мондиалистских сборищ - там присутствуют ключевые лица всех российских правительств вплоть до самого последнего времени. Поэтому не стоит удивляться, что к нам сразу же пришел «Вашингтонский консенсус» - и, разумеется, эта шарлатанская программа провалилась точно так же, как и везде, где ее имели несчастье или глупость применить.
 
      Понять причину такого развития событий довольно-таки легко. Для этого не нужно даже вдаваться в длиннейшие препирательства монетаристов с кейнсианцами о том, что провоцировало рост цен - инфляция спроса или инфляция издержек. Вопрос совсем в другом: предположим даже, что после освобождения цен и их первого скачка в начале 1992 года правительство реализовало свою голубую мечту - денежную массу удалось сжать и тем самым остановить раскручивание гиперинфляционной спирали. Отлично, но что же дальше?
 
      Прежде всего, полной остановки роста цен, разумеется, не произошло: даже монетаристы признают наличие так называемых «жестких» (не гибких) инфляционных факторов - то есть таких, которые не эластичны относительно ограничительной денежной политики. Иначе говоря, можно сколько угодно сжимать денежную массу, но эти факторы все равно будут действовать - и, даже по оценкам самих монетаристов, вызовут рост потребительских цен как минимум на 20-30% в год . В таких условиях эффективное массовое долгосрочное кредитование едва ли возможно - но ведь именно ради него и предпринимались антиинфляционные меры. Однако даже это не главное.
 
      Представим себе, что случилась та самая финансовая стабилизация - скажем, к концу лета 1992 года. Рост частных доходов был к тому времени более-менее адекватен росту цен - с учетом явно завышенных зарплат конца 1980-х годов. Правда социальное неравенство основательно выросло: коэффициент Джини подскочил с 0.20 до примерно 0.40, доходы нижних 20% населения упали с 12% в 1991 году до 6% в 1992 году - все это, как мы видели в первой части, снижает совокупный спрос. Но будем считать, что с текущим потреблением все относительно нормально. Однако что дальше? Для выхода из кризиса нужна массовая реализация отложенного спроса на товары длительного пользования - но его-то текущими доходами нельзя удовлетворить, тут нужны сбережения и/или кредиты. Далее, высокий текущий спрос позволяет лишь загрузить простаивающие производственные мощности, но для последующего развития производства (то есть наращивания мощностей) уже потребны инвестиции - в рыночной экономике их источником являются опять же общественные сбережения, которые в основном размещаются на счетах в банках и затем ссужаются этими банками предприятиям.
 
      Таким образом, обе задачи - и остановка спада производства, и последующее возобновление расширенного воспроизводства - упирались в проблему частных сбережений. Но ведь именно они-то и были уничтожены в 1992 году! К середине лета того года индекс потребительских цен вырос примерно в 10 раз, а сбережения в виде вкладов в Сбербанке практически не изменились - тем самым реально обесценившись в те же самые 10 раз. Индексировать их, разумеется, никто не собирался - это сразу же подорвало бы столь дорогую слуху тогдашних реформаторов макроэкономическую стабилизацию. Поэтому индексация вкладов (весьма скромная) и повышение процентных ставок по ним началась только в 1993/94 годах, когда было слишком поздно: рост цен в 1992/96 годах составил примерно 2200 раз, по сравнению с чем жалкие 5-7 крат увеличения номинальной суммы сбережений означали их реальное сведение к нулю.
 
      Таким образом, естественных источников производственных инвестиций не оставалось никаких - то есть вообще никаких (понятно, что в условиях кризиса текущей прибыли не хватало толком даже на амортизацию - что уж тут говорить о расширении). Получается, что даже гипотетически - в случае успеха стабилизационных денежных мероприятий - ни малейших механизмов дальнейшего экономического роста «Вашингтонский консенсус» по-гайдаровски не предлагал. Откуда следует уже знакомый нам вывод: неолиберально-мондиалистский прорыв был у нас, как и везде в мире, деянием сугубо идеологическим - это был акт религиозной веры в великое божество свободного рынка и его невидимую руку. Абсолютно никаких теоретико-экономических оснований у него не было - чистое шарлатанство. Зато в избытке было оснований иного рода .
 

      Бывший старший экономист Мирового Банка (МБ) обвиняет в таких вещах, что глаза лезут на лоб, включая подробности того, как МВФ и Минфин США организовали выборы в России. «Этим они обрекли людей на смерть», сказал мне бывший бюрократ. Это напоминало сцену из шпионского романа Ле Карре . Блестящий агент пришел с холода, перешел границу и, докладывая в течение часов, выгружает из своей памяти все ужасы, совершенные во имя политической идеологии, которая, как он теперь понял, прогнила насквозь.
 
      И передо мной был кое-кто покрупнее бывшего в употреблении шпиона времен холодной войны. Джозеф Стиглиц был старшим экономистом Мирового банка. Новый мировой экономический порядок в значительной степени - воплощение его теории.
 
      Я выслушивал «показания» Стиглица несколько дней, в Кембриджском университете, в лондонском отеле и, наконец, в Вашингтоне в апреле 2001 года во время большой трепотни МБ и МВФ. Но вместо того, чтобы председательствовать на встречах министров и глав центральных банков, Стиглиц был надежно отгорожен полицией, как и монашки с большим деревянным крестом, боливийские профсоюзники, родители жертв СПИДа и другие «антиглобалисты». Свой в доску оказался на этот раз за дверью.
 
      В 1999 году МБ уволил Стиглица. Ему не дали уйти с миром - министр финансов США Ларри Саммерс, как мне сказали, требовал публичного изгнания Стиглица - за то, что тот выразил свое первое умеренное несогласие с глобализацией в стиле МБ.
 
      Там, в Вашингтоне мы завершили наши многочасовые интерьвью для «Обсервер» и БиБиСи ТВ «Ньюснайт» - о настоящей, часто скрытой, работе МВФ, МБ и владельца 51% банка - Минфина США.
      И там же, из других источников (не от Стиглица) мы получили документы с грифами «секретно», «для ограниченного пользования» и «не распространять без разрешения МБ».
 
      Стиглиц помог мне перевести один с канцелярита - «Стратегия помощи государству». Стратегия помощи каждой бедной стране, говорит МБ, создается после кропотливого изучения обстоятельств на месте. Но, как говорит знаток в этих делах Стиглиц, «кропотливое изучение» банка состоит из выяснения состояния пятизвездочных отелей. После этого представители банка встречаются с униженным, клянчащим местным министром финансов, которому вручают заранее составленное соглашение - для «добровольной» подписи (у меня есть некоторые из них).
 
      Экономика каждой страны изучается отдельно, затем, говорит Стиглиц, банк дает каждому министру тот же самый план из 4 частей.
 
      Первая часть - приватизация, которую, как сказал Стиглиц, правильнее назвать «взяткотизация». Вместо того, чтобы возражать против распродажи государственной собственности, правительства, используя требования МБ, чтобы заткнуть рот местным критикам, охотно уничтожают электрические и водопроводные компании. «Их глаза загораются» при мысли о 10% комиссионных, переведенных на швейцарские счета, за элементарное снижение на несколько миллионов продажной цены национального имущества.
 
      И правительство США знает об этом, утверждает Стиглиц, во всяком случае о крупнейшей «взяткотизации» из всех - распродаже России в 1995 году. «Минфин США считал, что это прекрасно, поскольку они хотели переизбрания Ельцина. Мы не беспокоились, что это купленные выборы. Мы хотели, чтобы деньги попали к Ельцину» в виде поддержки его избирательной компании.
 
      Стиглица нельзя назвать помешанным на теории заговора, он был участником всего этого, членом правительства Клинтона - как председатель совета экономических помощников президента.
 
      Самое отвратительное для Стиглица - что с помощью США олигархи прикарманили российскую промышленность, в результате чего производство упало вдвое, вызвав кризис и голод.
 
      После взяткотизации, часть вторая плана МБ/МВФ спасения вашей экономики - один размер подходит для всех - «либерализация рынков капитала». Теоретически, дерегуляция рынка капитала позволяет инвестиционному капиталу приходть в страну и уходить из нее. К несчастью, как в случае с Бразилией или Индонезией, деньги только уходят и уходят. Стиглиц называет это циклом «горячих денег». Деньги приходят для спекуляции недвижимостью и валютой, затем уходят при первых признаках затруднений. Денежные запасы страны опустошаются в течение дней, часов. И когда это происходит, чтобы заманить спекулянтов вернуть деньги страны, МВФ настаивает на поднятии банковского процента до 30,50 и 80%.