Во всяком случае - факт есть. Комната найдена. Конечно, будет противно, очень противно, если она окажется очень маленькой, но что же делать, если лучше нельзя найти. К тому же очень приятно иметь постоянное пристанище - "центр", и еще быть в центре по метро в четверть часа! И, кроме того, Москва - это большие преимущества во всех отношениях! Мать сможет решать все свои дела в два счета, раз есть метро и трамваи, я смогу делать визиты знакомым, ходить на лекции, в кино и театр. Не то что здесь: едешь час, в вонючем поезде, ни к кому в Москве не успеешь зайти, потому что торопишься не опоздать на обратный поезд в Голицыно, чтобы не пропустить обеда в доме отдыха. И там, в Москве, все мои знакомства, мне кажется, будут "расцветать", так как они сейчас "чахнут" из-за отдаления и расстояния с Москвой. Конечно, может быть, мы будем жить далеко от метро, но как бы там ни было, все же это в сто раз лучше, чем часовой вонючий здешний поезд.
      Десятого мать поедет в Москву по издательствам решать свои переводные дела и увидит, кстати, Мулю, от которого она узнает все подробности об этой комнате в Сокольниках. Я бы хотел, чтобы дальнейшее так развернулось: как только я выздоровлю по-настоящему, то поеду в город и вылечу зубы (2-3) у зубврача Литфонда. Потом, если мать подаст прошение и если продлят путевку (пока что она кончается 1го апреля), то буду здорово учиться и выдержу испытания (или нет), а там и переедем в Москву. К этому времени решится судьба отца и сестры, а там видно будет. Увидим дальше, удастся ли мой план или какая-нибудь неожиданность все перевернет.
      Дневник N 2 9 марта 1940 года
      Георгий Эфрон Сегодня я остановился на вопросе: какие у меня есть друзья? Роль "старшего друга", советчика исполняет Муля (Самуил Гуревич). Этот человек, друг интимный Али, моей сестры, исключительный человек. Он нам с матерью очень много помогает, и без него я не знаю, что бы мы делали в наши сумрачные моменты. Муля работает с утра… до утра, страшно мало спит, бегает по издательствам и редакциям, всех знает, о всем имеет определенное мнение; он исключительно активный человек - "советский делец". Он трезв, имеет много здравого смысла, солидно умен и очень честен; знает английский язык, был в Америке, служил в Военно-морском флоте. Муля исключительно работоспособен; нрав у него веселый, но, когда речь идет о деле, он становится серьезным и сосредоточенным. Он очень ловок и производит впечатление человека абсолютно всезнающего и почти всемогущего. Он очень любит мою сестру, и его любовь перенеслась на оставшихся членов нашей семьи. Я не считаю его непосредственно моим другом, но он мне нравится как человек симпатичный, который может дать кучу полезных советов, у которого есть юмор и который, несмотря на явную тенденцию к оптимистике, смотрит на все сугубо трезво и совершенно ясно. Во многих вопросах я бываю с ним абсолютно не согласен, но тем не менее я его очень высоко ставлю и глубоко ценю. Сколько он нам помогал!
      Он массу для нас сделал и замечательно помогал, когда было время. Он журналист, ему 35 лет, он смугл и имеет добрые, очень честные черные глаза. В общем он, как говорится, "вне конкурса" и является как бы нашим с матерью "попечителем". Кого я еще близко знаю? - Я всегда люблю поспорить с Котом (Константином Эфроном), моим двоюродным братом. Он глупее меня, смахивает на простецкие манеры, ненавидит "жирных" писателей, очень откровенен (даже груб), учится на Биофаке, ему 18 лет, одет он бедно, любит "жизнь на воле", весьма строгого мнения о людях, говорит басом, имеет довольно зверскую наружность (нависшие брови, глаза добрые, нос короткий и толстоватый, лоб низкий, голова бритая, начинает отрастать светло-шатенной щетиной). Он ненавидит халтурщиков и любит свои биологические экспедиции, любит ходить на лыжах. Я люблю его видеть, потому что всегда с ним спорю и это доставляет мне удовольствие. У него есть чувство юмора, тем не менее он не обладает моей легко-саркастической манерой спорить, и доводы его имеют сильнейший привкус простецкости. Он эгоист, и мать моя его за это не любит (да еще и за, как она говорит, "скотскость"). Он, впрочем, малый симпатичный, с ним можно поговорить и посмеяться, тем не менее его мировоззрение, идеология чужды мне. Он мне не настоящий друг, по многим причинам: потому что я не разделяю его взглядов, потому что у него не "тот" взгляд на жизнь, потому что, в сущности, мне на его Биофак наплевать, но он мне хороший товарищ (только в смысле собеседника, а не в смысле препровождения времени). Мои дальнейшие знакомства - все девушки: первое мое знакомство в Союзе было в Доме отдыха, здесь, где я познакомился с Иетой Квитко. Иета дочь еврейского писателя. Она просмотрела мои рисунки, оценила их; потом я зашел к ней в Москве (она художница), и она мне дала бумаги и показала, как нужно обращаться с масляными красками, дала красок и сказала, какие краски нужно купить. Она первая мне активно помогла по художественной части. Она не исключительно красива, но она приятная, довольно умная, была за границей, но я с ней как-то не сошелся (впрочем, сам не знаю почему, во всяком случае не из-за того, что ей 20 лет, а мне "только" 15 - мы с ней как ровня, а просто как-то, не знаю). Вторая моя знакомая - это Мирэль Шагинян, дочь писательницы Мар. Шагинян. Она симпатичная, не сложная девушка, взбалмошная, веселая, чуткая. У нее армянское лицо: смуглая кожа, нос длинноват, но в меру, глаза черные, стан гибкий, волосы черные. Она довольно резвая, довольно умна и, бесспорно, добра. Впрочем, все мои знакомые девушки добры. Она имеет какую-то восточную широту, веселость. Она, конечно, глупее меня, она не вдумчивая, но, в общем очень симпатичная. Конечно, она может нести чепуху, у нее не хватает логики и стройного взгляда на жизнь, но она коренно "хорошая" (хотя немножко избалована). Ее подруга неразлучная, Майя Гальперина (дочь писателя), тоже "хорошая" - она рассудительнее Мирэль, но более скучная, чем та. Она, пожалуй, и умнее Мирэль, но та "увлекательнее" и как-то имеет резче выраженный характер. С ними я познакомился в Доме отдыха, и они мне обещали (т.е. Мирэль) дать бумаги для рисования. Третья моя знакомая - это Майя Левидова (дочь журналиста-писателя Левидова, местного Свифта, очень едкого и остроумного человека с обезьяньим лицом). Майя обладает маленьким ростом и изящным телом.
      Она, бесспорно, красивее моих остальных знакомых. Она любит одеваться и всегда хорошо одета и элегантна. Она, так же как вышеописанные девушки, художница. У нее бойкий, легко воспринимающий ум, она имеет характер откровенный и порой - ненадолго - вспыльчивый. Я с ней не схожусь абсолютно по взглядам на искусство, и это служит причиной нескончаемых и всегда исчерпывающих споров. Я с ней был в Музее нового западного искусства, ну и поспорили же мы там! Она ненавидит т.н. формализм в искусстве - я же его обожаю. И так далее. Майя наиболее привлекательна из моих знакомых девушек, и я люблю бывать у нее в доме, где она часто сцепляется с отцом и матерью. Мне нравится в Майе ее "нетронутость", хороший, хотя и вспыльчивый характер. И отец у нее очень умный человек - это сразу видно. Ну вот и все мои знакомые, а среди них нет настоящего, закадычного,
      "коренного" друга. Впрочем, это неудивительно. У меня нет "общего круга", нет среды, нет постоянного общения с людьми. Может быть, я не располагаю иметь друзей, потому что я ненавижу шаблон, банальность и не похож на других. В общем - наплевать - я никогда не нуждался в друзьях, меня просто всегда удивляло, что я не имел настоящего, постоянного друга (очень возможно, что такая дружба очень редка). Но я рад, что имею знакомых, в частности Мирэль и Майю Левидову.
      Они "развлекательны", и приятно с ними проводить время. Бесспорно существующие невидимые преграды между ними и мной не мешают сравнительной гармонии наших отношений. Если бы я поехал летом в Коктебель, там всегда летом живет Мирэль, и тогда бы там была бы, может быть, мне веселая компания, да к тому же Мирэль (студентка Изоинститута) могла бы мне помочь писать маслом (приятное с полезным). Очень возможно, что доктор запретит после воспаления легкого жару и купание, и тогда я уж летом не поеду в Коктебель. Впрочем, все может быть. На страницах этого дневника я буду писать точный отчет дальнейшего развертывания столь волнующих меня событий.
      Дневник N 2 11 марта 1940 года
      Георгий Эфрон Узнал от матери кое-что о комнате. Мать там была и говорит: "Комната очень маленькая, 2й этаж, центр. отопление, без ванны, до метро 3 трамвайных остановки - до центра 25 минут. Очень непривлекательные дома - впечатление унылое". Так.
      Но Муля эту комнату берет. Мать не знает, как мы сможем устроить все наши вещи в такой маленькой комнате. Но мне все равно. Раз Муля говорит, что и это почти невозможно достать и что это дешево и т.п., то что ж - остается только мириться с судьбой (в форме очень маленькой комнаты). Даже если будет там плохо - наплевать. Что меня очень беспокоит - это как будет себя там чувствовать мать (на кухне, соседи и т.п.), потому что мне всюду хорошо (или средне). Но в общем - рано беспокоиться - переедем мы в Сокольники в июне (когда окончу испытания, если доктор позволит учиться), а до тех пор, по всей вероятности, будем жить здесь, в Голицыне. Я совершенно уверен, что в Коктебель мы не поедем, но, впрочем, чорт его знает, как все это закристаллизируется. Мать говорит, что совсем около Сокольников (т.е. около того места, где мы будем жить) есть лес и парк и что "летом мы будем туда ходить гулять"… Нда… конечно. Потом меня интересует вопрос, в какую школу я пойду - в Сокольническую или в какую-нибудь московскую. Впрочем, увидим. Сейчас не нужно обо всем этом беспокоиться. Конечно, все это чрезвычайно несладко, но что же делать? Мы сейчас на самом низу волны - может быть, что окажемся скоро на верху этой волны. Такое систематическое чередование бед и неприятностей не может долго еще продолжаться. Я верю, что будут для нас и хорошие времена. Я верю, абсолютно уверен в том, что отец и сестра будут оправданы и освобождены. И это будет началом, как мне думается, нового течения нашей и моей жизни вверх, к чему-нибудь хоть немного похожему на счастие. Конечно, даже если это (оправдание и освобождение отца и сестры) и не будет сигналом для лучшей нашей жизни, что вполне возможно, то сам этот факт будет столь радостным, столь окрыляющим, что он затмит все остальное. Если отец и сестра будут освобождены, то это даст столько надежд на лучшее будущее, что эти надежды, даже и неоправданные, сделают на какой-то срок жизнь мою полноценнее, что по сравнению с моей теперешнею жизнью означает очень много. Я знаю и убежден в том, что отец и сестра будут оправданы и освобождены. Конечно, этот вопрос для меня самый наиглавнейший, и он перекрывает все остальные вопросы, даже самые для меня насущные. Когда я начинаю сравнивать вопросы об испытаниях, возможной поездке в Коктебель с вопросом об освобождении отца и сестры, то эти вопросы, только что сильно меня волновавшие, делаются вдруг абсолютно микроскопические.
      Дневник N 2 12 марта 1940 года
      Георгий Эфрон Сегодня - выходной день. Я почему-то хорошо себя чувствую (морально, потому что физически я все время хорошо себя чувствую). Не знаю - как-то хорошо, выходной день… Впрочем, по-настоящему этот день ничем для меня (в данном моем положении) не отличается от остальных дней, но мне приятно (может быть, отблески "старины").
      Смутная надежда, что в выходной день что-нибудь будет интересное. Может, навестит Мирэль. Впрочем - все это пустяки пустяшные. За тонкой перегородкой глупые дочки глупой хозяйки ноют глупые романсы (боже, какая пошлятина!) и рассказывают сплетни, громко чавкая кофием. Чорт возьми! Есть дураки же на свете!
      Наши хозяева (хозяйка и ее две дочери) - настоящие мещане. Странно - люди живут в Советском Союзе - а советского в них ни йоты. Поют пошлятину. О марксизме не имеют ни малейшего представления. Да чорт с ними! Наплевать. Все-таки странно.
      Пытался с ними говорить о международном положении - ни черта не знают!
      Абсолютно ничего не знают. А дочери хозяйки газеты читают, в пионеротряде состоят. Младшая дочь учится на "плохо" по всем предметам. Здорово! Не понимает, этакая тварь, что по-настоящему - это вредительство! А еще поет оборонные песни.
      Эх, да что! Пытался ей объяснить - в ответ - ха! ха! ха! и - это не твое дело.
      Не переношу мещан - это самые вредоносные, тупые и консервативного духа люди. А они (дочери) все поют свои романсы. Как не могут понять, что это за колоссальная пошлятина! Пищат, да и только. Наверное, в той комнате, в Сокольниках, будет страшный беспорядок из-за узкости и малости объема. Я ненавижу беспорядок; если бы я сам наводил порядок, то было бы всегда все на месте, но мать не имеет этого таланта, хотя очень и старается. Что ж! нечего делать, будет беспорядок. Мне-то что? Надоело все это. Впрочем, будем ждать: ждать доктора, ждать выздоровления, ждать освобождения папы и Али, ждать, ждать, ждать… Вся моя жизнь заключается в ожидании. Впрочем, может, все это как-то уравновесится, если буду ходить в школу снова, что возможно. Ждать, ждать, ждать. Ничего, нужно вооружиться большим терпением… и ждать.
      Дневник N 2 14 марта 1940 года
      Георгий Эфрон Вчера был доктор. Позволил заниматься дома в течение двух-трех дней и, если не повысится температура - выходить на волю в течение получаса (3 дня), а потом, если температура не будет повышаться, и ходить в школу будет можно. Он сказал - никакого спорта, только прогулки и физкультура. И он не советует ехать летом на жару. Теперь есть два факта: никакого для меня спорта (из-за сердца - недоразвитое) и мы не поедем в Коктебель. И буду ходить скоро в школу. Тэк-с. Ну что ж - кроме Коктебеля, все это прекрасно. Доктор сказал, что мне нужно пойти просвечиваться в Москву. Кстати, я вылечу и зубы. Теперь я уверен, что если продлят наш срок пребывания в Голицыне, то я выдержу июньские испытания. После того как вылечу зубы и просвечусь, моя главная задача будет, слежка за здоровием, поднапереть на учебу и выдержать испытания. Если все будет идти ровно, то этот мой план осуществится. Не знаю - мне кажется, что вышеупомянутая волна начинает вновь выносить мой и мамин корабль на самую верхушку. Увидим, что будет дальше.
      Вчера, 13го марта 40го года, заключен мир с Финляндией. Мне кажется, что это должно быть большим ударом для Англии и Франции. Будем ждать, что будет дальше в сложной международной политике. Мне все больше кажется, что наши дела (мои, мамины, отца и сестры) шагают по хорошей дороге. Увидим.
      Дневник N 2 17 марта 1940 года
      Георгий Эфрон Теперь я хожу завтракать в Дом отдыха - температура почти нормальная. Я решил пойти лечить зубы здесь, чем таскаться в Москву. Наверное, после того как вылечу зубы - пойду в школу. Я здорово отстал по химии. Ну, ничего - скажу преподавательнице, что ничего не понимаю, и пойду на консультацию. Самая скука, что хозяйка комнаты, где мы сейчас живем, сдает только до мая, так что, если удовлетворят прошение, придется переезжать в другую комнату, а в июне переезжать в Москву, в Сокольническую комнату. К тому же у матери очень мало денег. Как все это чертовски надоело! Два переезда за два месяца! ничего себе! Как все это скучно… Ну что - будем говорить даже по-оптимистски: выдержу здесь испытания, переедем в крохотную Сокольническую комнатушку, где, наверное, будет замечательный беспорядок. Летом - пропала к чорту поездка в Коктебель вследствие моего пошатнувшегося здоровия… а мать все говорит, что буду с ней гулять в лесу. Представляю себе: жара, кишащий народом лес, и я иду с мамой…
      Ха! смешно… Впрочем, надеюсь на то, что у мамы будут в это время переводы (нужно же деньги зарабатывать) и у меня будет сравнительная свобода (но как ее употребить? Впрочем, там видно будет…). Постараюсь записаться в иностранную библиотеку, буду ходить в читальный зал (может, несовершеннолетним нельзя, чорт его знает… увидим, что-нибудь и придумаю). В общем, опять я возвращаюсь к поневоле "излюбленной" моей теме - к ожиданию. Да - действительно нужно ждать.
      А может быть, всегда нужно ждать в жизни. Конечно, моя теперешняя жизнь скучная, потому что неполноценная. А впрочем, может быть в 15 лет она и не может быть особенно интересной? Конечно, будет хорошо, когда я пойду вновь в школу. Хотя там у меня и нет друзей, но там весело и уроки занимают время. A defaut d'autre chose - c'est ce qu'il y a - il n'y a rien а faire1. Все дело в конечном исходе дела отца и сестры - это самое главное, но нужно же жить каждый день! Главное - это не поддаваться пессимистическому настроению и хапать от жизни все то хорошее, что она может дать, как то: вкусная еда в Доме отдыха, тамошние разговоры, газеты, книги, школу, рисование. Приходится жить как-то плоско. Может, в Сокольниках будет просто интереснее из-за близости с Москвой. Поживем - увидим.
      А пока продолжаем: хапать и учиться.
      Дневник N 2 18 марта 1940 года
      Георгий Эфрон Пишу после обеда, в 8 часов 5 мин. Я в хорошем настроении - пришел из Дома отдыха - там интересная компания: писатели - развлекательный народ. Вообще я вечером почти всегда в хорошем настроении, а утром и днем - в неважном. Сейчас в Доме отдыха сидел я против очень красивой женщины, болгарки, дочери писателя Стоянова и вышедшей замуж за испанца. Чорт возьми! Страшно подбадривает, как-то выносит к оптимизму вид красивой женщины. А она действительно красива. У нее черные волосы, большие черные глаза, замечательный чувственный алый рот, главное губы - чорт возьми! Я очень давно не видел таких красивых и желанных. Говорит она по-русски плохо, но с таким, эх, акцентом! Муж у нее высокий, с черными усами, бровями, глазами, волосами. В общем, хорошая пара. Действительно, меня эта женщина, со своим чувственным обликом, здорово накачала энергией и надеждой на какое-то время, где я буду полноправным в своем счастии, буду, ха! ухаживать за красивыми женщинами, время моего блеска (конечно, в моей жизни будет такой период, это безусловно). А как она полузакрывает глаза. Здорово! И я тоже буду иметь и владеть сердцами! Может быть, это все и иллюзии, но я уверен, что по части женщин у меня в будущем здорово пойдет. Не знаю, меня как-то раскачал из скуки неприятных мыслей этот чувственный и соблазнительный облик. Если такой тип, как этот испанец, (впрочем, он симпатичный, я хочу только сказать, что в смысле целостности человека я его обгоню), если такой, говорю, тип, как этот испанец, мог выудить себе такую жену, то я и распроподавно! Нет! я еще твердо верю, что когда-нибудь будут, будут для меня хорошие денечки, незабвенные моменты, дружба, любовь, много ценного и незабываемого! Да! Будем стойко ждать и ковать свое далекое счастье, которое, конечно, когда-нибудь и придет. Завтра возвращаюсь в школу, после четырехшестидневочного отсутствия. Я этому рад. Приятно опять окунуться в глупую и веселую школьную жизнь, и я люблю пикантность того, что после школы я попадаю в Дом отдыха (завтрак) в совершенно противоположную духу нашего класса обстановку и атмосферу, и разговоры, и люди другие. Это действительно очень пикантное положение. Я люблю атмосферу Дома отдыха. Там сейчас живут: критик Перцов, очень симпатичный, но характер которого я пока не определил, критик Ермилов и критик Серебрянский. Эти 3 критика весельчаки и вместе с тем толково и интересно разговаривают о литературе и литературном мире.
      Остальные обитатели Дома люди симпатичные, но, исключая В. Финка, менее, на мой взгляд, интересные. (Молчаливый Гроссман - медведь, глухая М. Шагинян, авторитетный В. Финк, скучная старуха Ариан.) Приходят иногда эти "испанцы", и тогда я не могу наглядеться на эту болгарочку. Вообще, литературная среда меня гораздо больше пленит, чем среда художников. Не знаю, что из меня выйдет. Я имею определенное, всепризнанное (как бы заштемпелеванное) художественное графическое дарование, но среды художественной не люблю (как-то уж слишком все там "творческое", с надсадом). Я имею большую тягу к литературе, критике, философии, но не знаю, имею ли в этом смысле какие-нибудь способности, так что будущее мое как-то неопределенно. В общем, поживем - увидим, я думаю, эти вопросы разрешатся как-то сами собой. Значит, завтра - школа. Нужно определенно учиться - это ближайшая цель (т.е. выдержать испытания). 21го, в 4 часа, пойду лечить зубы к голицынской врачихе. Ну вот, иду пить чай.
      Дневник N 2 20 марта 1940 года
      Георгий Эфрон В школе - все хорошо. Ничего нового тоже нет. Стал вновь заниматься с завучем по алгебре и геометрии. Теперь я абсолютно уверен, что выдержу все испытания.
      Завтра, 21го, иду лечить зубы. В школе до того, как я пришел, привили нашим ученикам (7го класса) прививку от брюшного тифа - (брюшняк, sic1). Скоро, наверное, и мне привьют. Нужно узнать от врача, который меня лечил, не может ли эта прививка подействовать на мое состояние (на сердце и т.п.). В общем - увидим. Эта прививка - новый ров на моем пути (в смысле скуки, волынки, температуры и того, что нужно дозваниваться до лечившего меня доктора и, если нельзя прививаться, добывать справку об этом), но мне - наплевать. Все как-нибудь да и устроится. В Дом отдыха приехал некий Пяст - странный субъект болезненно-эпилептического вида с собачьими глазами и страдающий определенной одышкой и грузно-неповоротливым телом, равно как и узкой головой с высоко-желтовато-морщинистым лбом. Видно, что этот Пяст чем-то опасно болен, но жалость, которую к нему по этому поводу испытываешь, оттеняется некоторым омерзением. Сегодня, говорят критики, приедет их собрат Корнелий Зелинский. Посмотрим, что это за индивидуум. В Доме - те же разговоры о людях литературного мира, те же бурно выраженные возмущения и радости Мариэтты Шагинян и те же сухари к вечернему чаю. Вполне возможно, что потом, plus tard1, когда я отсюда уеду, мне будет скучно без писательского щебета и без той все-таки интересной и любопытной атмосферы, которая царит в Доме отдыха. С возобновлением моих школьных занятий я меньше думаю о моем будущем, и это, безусловно, хорошо, так как прикрывает мозг от бурь и надежд (в сущности, одинаково… глупых вещей). Тем не менее есть вещь, в которой я определенно уверен: это что настанут для меня когда-нибудь хорошие денечки и что у меня будут женщины… больше, чем у других. Это - здорово, и я в этом абсолютно убежден.
      Дневник N 2 21 марта 1940 года
      Георгий Эфрон Сегодня вылечил один зуб - как говорится, "et d'un"2. Хорошо. Получил отлично по географии - тоже хорошо. Вообще пока все идет сравнительно превосходно.
      Сегодня опять видел эту болгарку, и опять каким-то образом, когда я встретил ее жаркие черные глаза и замечательные губы, я накачался оптимизмом и абсолютной уверенностью в моей силе и в том, что я достигну всего того, чего захочу.
      Замечательное явление: коньяк или вино имеют аналогическое действие. Странно все-таки, что так на меня действует вид красивой женщины. Нет, действительно эта болгарка чудодейственна. Конечно, с такой приятно было бы поспать, но у меня в будущем будут такие же, по крайней мере, женщины. Приехал Зелинский - симпатичный и осторожный. Между прочим, я заметил, что мне вообще нравятся болгары. В Париже я был очень дружен с одной болгаркой, студенткой юридического факультета, и вообще мне болгары нравятся. В болгарских женщинах есть, бесспорно, какая-то чувственность во всем их образе, меня очень привлекающая. 24го я опять пойду лечиться, в час дня. Здорово. Когда я вылечу зубы, я буду себя чувствовать абсолютно всесильным. У меня еще в Париже было абсолютное сознание огромной моральной силы. Это очень хорошо - обладать таким ощущением: оно помогает в трудностях жизни. С каждым днем я все больше убеждаюсь в том, что для меня настанут хорошие дни, дни веселья и чувства силы, дни любви и обладания женщинами, дни радости удавшемуся. Да! Будут эти дни, я в этом уверен. А если не будут, то что ж? - наплевать, значит, не суждено. Но эти дни, конечно, будут.
      Здорово все-таки действует на меня эта болгарка; чорт возьми - красивая!
      Действительно - что-то вроде безвредного опиума…
      Дневник N 2 23 марта 1940 года
      Георгий Эфрон Вчера Муля получил от Али письмо, проливающее совершенно новый свет на все дело.
      Она пишет, что "все дело рук Павлика и что ей много досталось из-за него: - Так вот где таилась погибель моя, мне смертию кость угрожала". И там что-то еще пишет, как они встретились в кафэ с Павликом и т.д. Павлик - это Павел Толстой, арестованный за два месяца до ареста Али, человек аморальный, блестящий, беспринципный, служил в ВОКСе (как и Николай Андреевич). Теперь объясняется арест Мили - она также служила в ВОКСе и имела отношение к Толстому. Толстой также приехал из Франции. Из письма Али явствует, что причиной всего явился Толстой. Муля думает, что Павел Толстой служил во французской разведке и сказал, что собирался завербовать Алю и Милю. А тут подоспел Васька из Испании, склоки на даче, советско-германский пакт - и всех арестовали. Толстой усиленно тянул Алю работать в ВОКСе и не знал, что папа приехал в СССР, так как отец сам говорил, что нужно непременно скрывать это от Павла. Муля думает, что Павла сейчас расстреляли. Я помню, как в детстве я катался на лодке с отцом и Толстым, в Версале. "Мне много напортил Павел". И "смертию кость угрожала" - это ясно говорит о решающей роли Павла в этом деле. И "кость" - потому что Павел худой и такой же длинный, как Митька. Аля работает с 6 утра до 6 вечера, и письма ее интересны и бодры. Она пишет, что все было бы хорошо, если бы не две вещи - сознание невинности (т.е. невиновности) и неважного здоровья. Пишет она забавно, порой даже весело. Как будто она сидит (т.е. живет) вместе с любовницей Павла Толстого, которая тоже из-за него сослана. Интересная штука! Все это крайне интересно. Но как кончится окончательно это дело? Ведь пока все на месте. Аля пишет, что очень завидует "здоровым девкам", которые могут работать а fond1.
      Бесспорно, физическое развитие здесь имеет большое значение. Сегодня король Греции объявил, что столица Греции переводится из Афин на о. Крит, и говорит, что "греческий народ будет продолжать войну до победного конца". Немцы заняли Енину. Греческая армия в Эпире капитулировала. Английские войска продолжают отступать (в Греции). Да, положение греко-английских войск - паршиво. Бои идут упорно. По немецким сведениям, новозеландские войска оборонялись у Лариссы с ожесточенным упорством. Вчера слушал передачу "France Libre" - там говорил англичанин - о замечательном поведении лондонцев в течение и после "самых ожесточенных бомбардировок, какие знала история". Поговаривают о том, что немцы хотят захватить Гибралтар и пробраться через Египет к Суэцкому каналу. В школе - хорошие результаты: по литературе получил отлично, и, о чудо! - по химии не плохо, как ожидал, а пос. с минусом, а по геометрии пос. Еще не спрашивали по анатомии, физике, геометрии. По алгебре получил пос. Сегодня непременно буду слушать передачу "France Libre" - 10 h. 15. Был недавно у Тагеров и у Вильмонтов - и там, и там скука. Читаю Чехова и восторгаюсь.
      Дневник N 2 25 марта 1940 года
      Георгий Эфрон Вчера, 24го пролечил и вылечил еще два зуба - здорово, я рад. Завтра - последний зуб пойду лечить. Сегодня был у учителя, я с ним занимаюсь алгеброй и геометрией три раза в шестидневку. Соседи ссорятся за перегородкой - вот дураки!
      Ничего нового нет. Я у всех выклянчиваю привезти мне из Москвы какие-нибудь номера "Интернациональной литературы". Чтение этого замечательного журнала доставляет мне истинное наслаждение. В Доме отдыха ничего не меняется да и не может измениться. Иногда споры; критики Ермилов, Зелинский, Перцов и Серебрянский - все веселые, культурные и симпатичные люди. Скоро - 28го, писатели нашего Дома отдыха проведут вечер с ребятами 8х, 9х, 10х классов нашей (Голицынской) школы. Сегодня весь Дом отдыха, включая и директоршу, говорил о "больном месте" - т.е. о школе. В сущности - все это пустые разговоры. Не между собой надо говорить, а с преподавателями и учениками. По-моему, истинно талантливый преподаватель отлично совладает с любым классом - в этом и все дело, чтобы были хорошие преподаватели. По-моему, нужно было бы устроить в нашей школе курсы "истории ВКП(б)" для всех желающих - это была бы замечательная штука. Болгарки я с последнего раза не видел и больше не гулял, так как простудился. Сейчас читаю книгу Мариэтты Шагинян "Мэсс-Мэнд"; эти два тома любезно подарила мне сама Мариэтта. От Мирэль, ее дочери, я получил желанную бумагу - теперь снова смогу малевать маслом свои безобразия. Муля сегодня не приехал - весьма очевидно, что был занят. Может быть, приедет завтра, а может, не приедет совсем - он страшно занят. Осталось пять дней до начала четвертой четверти и конца каникул. Я бы страстно хотел изучать английский язык, я его очень люблю, хотя Британию с Чемберленами, Хорами и Черчиллями не переношу. Хотелось бы изучать марксизм, ходить в Новозападный музей, учить английский язык, но все это теперь невозможно.
      Ничего. Когда-нибудь все это и осуществится.
      Дневник N 2 27 марта 1940 года
      Георгий Эфрон Я простудился - кашляю, чихаю, насморк и лежу (слег сегодня) с повышенной температурой - 37,5. Кажется, прививку делать можно. До начала школы осталось четыре дня - авось вылечусь за этот срок. А потом сделают прививку от тифа - дня три, может быть, пролежу, самое большое. Мать уехала в Москву - авось Муля догадается захватить с собой книжки, бумагу и перья и передать все это маме. Я думаю, что у меня грипп. Несолидный же я человек, что-то слишком много болею.
      Мать поехала на передачу. Сколько длится вся эта катавасия? Аля была арестована 27го августа и сидит в НКВД семь месяцев. Отец был взят 10го октября и сидит (после короткого пребывания в НКВД) в Бутырках 5 месяцев (и три шестидневки). Львовы были арестованы 7го ноября и сидят 4 месяца (и 20 дней), причем за эти четыре месяца и двадцать дней Алеша Львов "выбыл из строя арестованных", т.е. приговорен к 8 годам ссылки в Архангельскую область; Алеша сказал на свидании своей жене, что "я видел Алю, и это мне доставило большие неприятности". Вот и все. Муля смотрит на всю эту историю очень оптимистично - он говорит, что наши, конечно, будут освобождены, и говорит и думает это вполне искренно. Что ж, поживем - увидим.
      Дневник N 2 28 марта 1940 года
      Георгий Эфрон Сегодня утром температура снизилась - 36,9. Вчера навестил меня критик Зелинский - он умный человек, с хитрецой. Он был когда-то во Франции - служил в посольстве - и знает Париж. Он меня ободрил своим оптимистическим взглядом на будущее - что ж, может, он и прав, что через 10-15 лет мы перегоним капиталистов.