Но эти три благоприятных обстоятельства, о которых я пишу выше, дают повод надеяться на наилучший исход всего этого дела. Действительно, где это слыхано, чтобы делали перевод человеку в тюрьме? Да, конечно, не частное лицо (это абсурд), а кто-нибудь из НКВД - кто, не знаю. Барский высказал предположение, что это может быть МОПР или Коминтерн, но было ясно, что он думал об начальниках отца.
      Опять оптимизм взошел в мое сердце. Опять я абсолютно уверен в благополучном исходе дела. Если нам удастся получить вещи, вот нос будет Митька, который недавно злорадничал, говоря о том, что "Ah! mon vieux, ce que je suis content, c'est qu'vous aurez pas vos bagages, ah зa! tu peux t'sйcher"1. Если мы их получим, зa va lui faire les pieds1. Должен позвонить Муля. Эта жульничиха вновь заговорила о комнате на Сретенке и опять предложила даже ее посмотреть, но, может быть, это брехня. Муля сегодня пойдет с матерью всучить повестку о суде на таможню. Да, теперь горячие денечки! 25-го суд, 26го несем передачу отцу. Прочел веселую и остроумную комедию "Страшный суд" Шкваркина. Верно то, что у меня еще много времени впереди и что будут времена, когда я, чорт возьми, буду обнимать и целовать (и т.п.) девушек; и не так долго придется ждать этих сладких времен, oui, monsieur2. А немцы все еще не напали на Англию. Может, совсем не нападут?
      Бомбардировки и топление кораблей продолжаются, а кроме этого ничего. Да, горячие денечки.
      Дневник N 7 17 июля 1940 года
      Георгий Эфрон Вчера Муля вручил повестку на таможню и дал объявление в "Вечерке". Вечером нам позвонили - по этой штуке в газете - и мы пошли смотреть комнату. Ну и повезло же нам в "первый раз"! Мы попали на сумасшедшую, которая, очевидно, помешалась на инженерстве и на вопрос матери, сколько она думает отвести метров на комнату, ответила, что "она видит, что мать разговаривает по-женски". Потом она сказала (когда мать опять спросила конкретные указания), что она инженер-строитель, что не любит бабьи разговоры и что, очевидно, с матерью не сговориться и лучше это дело бросить. Сама в какой-то хламиде голубой и с длинными косами Офелии. Вот тоже напасть с первого раза на сумасшедшую. Недаром никто с ней не говорит о комнате.
      Чорт с ней. Возможно, что сегодня еще будут звонить по поводу объявления.
      Вильмонты и Рябинина обещали нас устроить, но пока они на даче. Впрочем, к августу они вернутся, и я на них надеюсь, потому что они отлично относятся к матери. Кроме того, объявление может принести свои плоды. Пока единственный плод - сумасшедшая "инженер-строитель" (sic). Читал вчера два майских номера "Канар Эншэнэ". Все то же легкомыслие, те же шутки и тот же симпатичный оптимизм (иногда претендующий на "простую" философию). Лаваль объявил, что он запретит (правительство запретит) забастовки и локауты, сместит всех назначенных бывшим правительством Блюма, организует печать в "дружественном для правительства духе". В общем, диктатура. Конечно, французское правительство - сволочное правительство. Немцы и англичане продолжают говорить о "предстоящем нападении на Англию" и бомбардировать друг друга. Интересно знать, где же мы будем жить этой зимой?
      Неужели придется ехать в Голицыно… или в Сокольники (потому что Муля все еще не порвал с этой жульничихой). Но все-таки я думаю (судя по их заявлениям неоднократным), что друзья матери этого не допустят. Насчет справки о том, что матери нужны рукописи и книги для литературной работы, мать вчера пошла к Гольцеву (с которым она много раз имела дело по поводу переводов с грузинского).
      Гольцев обещал сегодня же поговорить с Павленко (Союз писателей) насчет этого дела. Возможно, что такую справку дадут, но возможно также, что и не дадут.
      Сегодня мать идет в 11.30 вручать повестку в домком Мерзляковского пер., где жила Аля. Значит, 25-го - суд, а 26-го - передача отцу. Здорово! Муля предполагает, что если нам присудят вещи (дело в том, что мы потеряли главную квитанцию), то мы сможем их поставить здесь, на ул. Герцена (хоть вверх). Да, будет волынка! Будут вскрывать вещи, просматривать, будет суд, потом нужно достать грузовик и привезти вещи сюда, потом, очевидно, мать будет много продавать… Будет суетня, крики, охи, ахи, пыль, много потерянного времени и много скуки. Но ничего. Нечего делать, авось Муля поможет. Сегодня утром (рано утром) был проливной дождь, а теперь серенькая и прохладненькая погодка. По радио - вступление к опере "Лоэнгрин" Вагнера. Мать шьет - зашивает какие-то мои штаны. Ждем звонка по объявлению (9-12 и 5-10). А я пишу дневник. Марш Мейербера. "Бодрящая музыка". У нас в комнате много клейкой бумаги - против мух.
      В окне, через листья какого-то дерева, видны лоскутки бледно-серого неба. Пищат птички, полаивают собаки, покрикивают дети. Теперь - увертюра к опере Бизе "Кармен".
      Вот - поистине гениальная музыка. Я обожаю эту вещь. Я также люблю 5-ую симфонию Чайковского и марш из "Аиды" Верди. Замечательная музыка - "Кармен"!
      Словами нельзя передать энтузиазм, излучаемый этой музыкой. Теперь - увертюра к опере "Рюи Блаз" Мендельсона (Mendelssohn'a). Мрачная музыка, с большим музыкальным пафосом. Интересно, будут ли звонить по поводу объявления?
      Проглядывает глуповатое, но довольно милое солнце. Большие солнечные пятна на полу. Опять ушли пятна, и опять блестящее сероватенькое небо. Опять пятна. К чорту. Надоело быстро описывать время - слишком быстро меняется погода. Муля мне вчера предлагал съездить в Останкино - там какой-то музей древностей ("очень интересный") и "красивый парк". Вот чудила! - Правда, это он советует от чистого сердца, но не может понять, что мне совершенно скучно ехать в Останкино одному! На сегодня никаких интересных перспектив нету. Объявление в "Вечерку" стоило 30 руб.
      Дневник N 7 18 июля 1940 года
      Георгий Эфрон Вчера был еще один звонок (после позавчерашней "сумасшедшей"). Пошли. У Дворца Советов, хороший квартал, около милиции, все лавки, симпатичная семья - но комната меблированная, так что мы ушли, "хвост поджамши". Вторая неудача. В тот же день был еще звонок: на 2й Мещанской, 25 метров, весь комфорт, газ, ванна и т.п.
      Поехали, как условлено, сегодня посмотреть эту комнату. Оказалось, что мы были "игрушками мистификации", - номер дома, который нам дали, не существует. Отвратительный квартал, тоскливые и жуткие улицы, старые клопиные дома и злые взгляды. Точно это не Москва. Настоящая Москва - центр. Значит - третья неудача. Сегодня звонил Муля и сказал, что его "жульничиха" звонила ему и говорила, что есть "большая комната" на Сретенке. Возможно, что это не брехня. Она ему должна звонить завтра.
      Неужели так до конца я не буду знать, где мы живем и где я буду учиться? В какой же школе? Я читал, что прием заявлений поступает в 110-ую школу напротив Лили до 5-го августа. Как же я сделаю, если обнаружится, что я хочу (и могу по отдалению от нее) поступить в 167-ую или в еще какую-нибудь хорошую школу? Дело в том, что я не могу поступить, например, в 167-ую школу, не зная, где буду жить. Конечно, могут устроить, чтобы я туда поступил независимо от района (или я, du moins1, на это надеюсь), ну а вдруг я буду жить слишком далеко и не смогу ездить из-за расстояния? Вот, чорт возьми, какая путаница. Да еще к этому я не окончил 7-милетку - раз мне предстоит держать 8-10 августа испытания по французскому, чтобы получить свидетельство! Скоро, примерно 25-го, должна приехать Рябинина (мамина знакомая из Гослитиздата). Она обещала, как только приедет, начать искать нам комнату. Пока мы не будем знать, где будем жить начиная с сентября месяца, я не смогу заниматься выбором хорошей школы. Да, дорогие друзья, путаница превеликая.
      Вчера заходил пресимпатичный и преумнейший Борис Пастернак. Мать и он - настоящие друзья и исключительно высоко ставят друг друга во всех областях. Он - замечательный человек. Каждая встреча с ним дает массу его собеседнику. Сегодня встретил в читальном зале переводчика Кашкина - очень умный и тонкий человек.
      Отвратительная сегодняшняя "мистификационная поездка"! Какой мерзостный квартал!
      Центр и это - совершенно разные страны. Нет, жить нужно в центре или, во всяком случае, вблизи от него. Прочел в читальном зале "La Pucelle d'Orlйans" Вольтера.
      Много симпатичных, grivois1 и пикантных мест. Хорошая французская традиция. Мы живем в самом центре. Я уже привык к "хорошей жизни". Это - то, что нужно. Но скоро придется уезжать отсюда (1-го сентября).
      Дневник N 7 19 июля 1940 года
      Георгий Эфрон Насчет комнаты - ничего нового. Никто не звонил (если не считать одной мещанки, которая ахнула, услышав, что мы хотим вбивать полки для книг в "ее стены"). Так что ничего нового нет. Вильмонты еще не вернулись, pas plus que Рябинина2.
      Мулина "жульничиха" предлагает теперь купить комнату на Сретенке. 22-го мы должны смотреть эту комнату. Конечно, мы отнюдь не можем, не хотим и не собираемся покупать ("навсегда") этой комнаты, и Муля постарается, чтобы ее сдали нам. Муля - против того, чтобы я поступал в ту же школу, что Митька. Он говорит, что "вы будете изолированы", что "Митька совершенно тебе не нужен", что он "нездоров" и "вреден" и т.п. Может быть, в том, что он говорит, и есть доля правды, но факт тот, что с Митькой в школе было бы мне интереснее и веселее, но пока мы не будем знать, где будем жить, об этом говорить рано. Конечно, я попытаюсь поступить в 167-ую школу, если это будет возможно; и в одной смене с Митькой. Хоть бы он поскорее приехал, и поскорее бы мне с ним можно было бы повидаться! - На всякий случай он бы мне посоветовал, как и когда мне там записаться и в какой смене. С Митькой весело, и оттого (хотя мы и в разных классах) я хочу записаться в одну смену с ним. Мать тоже относится довольно враждебно к этому проекту 167-й школы. Но ее будет (как мне кажется) легко уломать. Но я чувствую, что все эти планы слишком зелены, что прежде, чем мы будем твердо знать, где мы будем жить, ничего нельзя будет предпринять. Сейчас пришла мать, и я ей рассказал, что якобы меня приняли в 167-ую школу во вторую смену. Она это очень хорошо приняла и совсем не ругалась. Я ей обнаружил, что я нарочно наврал. Она мне советует одному не пытаться туда записаться (потому что я не из этого района, и лучше, чтобы кто-нибудь дал мне туда рекомендацию). Не знаю. Увидим. Интересно знать, в какой же смене будет учиться Митька? Могут ли меня не принять?
      Дневник N 7 21 июля 1940 года
      Георгий Эфрон Вчера утром позвонил сотрудник НКВД, сообщив нам, что арест с наших вещей снят и чтобы через час мы были на таможне. Мы пришли на таможню и подписали все документы. Вопрос о выдаче нам вещей решен. Не дожидаясь суда, НКВД сняло арест.
      Зам. нач. таможни сказал нам, что за хранение мы должны будем платить 1100 руб.
      Но вещи-то были арестованы! Барский пойдет 22-го на таможню с матерью попытаться не платить. Он адвокат и говорит, что раз вещи были арестованы, то нам не за что платить. 25-го вещи пройдут таможню - их будут просматривать. Мне, конечно, придется тащиться туда, чтобы показать, что костюмы в багаже предназначались для меня (по росту). До этого мы сделаем место в "нашей" комнате для вещей - как-никак, их 13 штук! Мать думает многое продать и подарить. Я настроен менее великодушно; а продать, конечно, можно многое, и на хорошие деньги. Муля совсем почти не показывает носу. Почему-то не поехал с нами на таможню - как-то охладел. Вчера приехал Митька, и я с ним встретился. Были с ним в читальном зале ин. литературы, смотрели "Рик э Рак" и "Канар Эншэнэ". Ходили в военкомат - он там зарегистрировался (хотя он и не пойдет в армию из-за туберкулеза, все же нужно).
      Были с ним у него на квартире - там никого не было. Хорошая квартира в плохом доме. Провожал его на вокзал, где (откуда) он едет на дачу, где живет. Я узнал у него, действительно ли он поступит в 167-ую школу. Да, он действительно туда поступит. Вчера же был у Гольцева ("грузина") и советовался с ним насчет того, как мне поступить в эту 167-ую школу. Он мне посоветовал сделать так: 22-го (т.е. завтра) пойти туда и попытаться добиться, чтобы меня туда приняли. Если же по каким-либо причинам меня туда не захотят принять, спросить, решит ли мой прием письменное ходатайство Президиума Союза советских писателей. Если они ответят, что такого ходатайства будет достаточно для моего приема, то тогда я позвоню Гольцеву, и он постарается написать такую бумажку и дать ее на печать или Павленко, или Федину, кому-нибудь из Президиума, кому знакома мать, кто "понимает, в чем дело". Если же дирекция и тогда откажет в принятии, то тогда нечего будет делать, и нужно будет пойти в какую-нибудь другую хорошую школу, например, в 110-ую, напротив дома, где живет Лиля. В общем, где легче будет поступить, там я и поступлю. Митька говорит, что когда он пришел туда, то просто-напросто записался, без всякого ходатайства, ни рекомендации, просто говоря, что хочет поступить в хорошую и культурную школу; в общем, сказал, что "слышал, что 167-ая - культурная и хорошая школа". Не знаю, может быть, Митька врет, и поступил-то он не так просто. Во всяком случае, надо попытаться "просто поступить". Митька говорит, что он приедет завтра, 22-го. Я с ним условился - позвоню ему в 12 часов. Как раз в этот день я должен идти в школу (167-ую). Митька тоже хочет записаться. Но мы вместе туда не пойдем - так не делают. Во всяком случае, 22-го, часам к 3-4м, я пойду туда и все разузнаю. Мне на руку то, что там изучают французский язык, - я могу сказать, что "я слышал, что это культурная и хорошая школа, и к тому же я знаю французский язык, слышал, что его здесь изучают, и, так как не хотел бы забыть его…" и т.п. В общем, завтра увидим. Сегодня физкультурный парад. Пойду, постараюсь протиснуться.
      Дневник N 7 22 июля 1940 года
      Георгий Эфрон Вчера были у Барского. Он говорит, что все же придется платить эти 1150 руб.
      Теперь дело в том, чтобы эти деньги достать в два дня. У нас совершенно нет денег. А теперь нужно платить 1150 р. за хранение, оплачивать перевозку этих вещей к нам в комнату. А 26-го - вносить передачу отцу. А к тому же нужны будут деньги, если найдут комнату. Так что теперь для матери первостепенная задача - найти побольше денег до 25-го. Она хочет сегодня повидаться с Гольцевым - может, он ей устроит перевод или добудет под предполагаемый перевод аванс. Кроме того, она получит 400 р. 24-го за перевод болгаров. Как-нибудь деньги достанем. А Муля хвастался, что может достать "2000 р.", а когда пришло время, то оказалось, что он ничего не может сделать. 25-го нам предстоит внести эти 1100 р., пройти тщательную таможню нашим вещам, достать грузовое такси и поехать с ним домой, разместить вещи по комнате… Брр! Прямо холод берет, какая отвратительная программа! Мать очень надеется на продажу некоторых вещей и книг. Но когда мы расставим вещи и сядем "усталые и счастливые" (sic), только тогда я скажу: "Уф!" - да и то… Итак, первостепенная задача матери - в кратчайший срок добыть максимум денег. А моя задача - добиться поступления в 167-ую школу. Сегодня - "большой день" (le grand jour1). Я, часа в 3-4, туда пойду и увижу, как там ко мне отнесутся, и во всяком случае, постараюсь быть принятым без всякого "письменного ходатайства" - это гораздо более "почетно". Во всяком случае, сегодня попытаюсь и все разузнаю. Возможно, что, как утверждает Митька, "там сейчас никого нет".
      Но на всякий случай я попытаюсь - узнаю, какие бумаги должны быть представлены и т.п. Я намерен прямо пройти к директору (или директорше). А там видно будет - может, нужно будет написать заявление, может, нужно свидетельство от оспы, справку из домкома… Конечно, тащиться за всеми этими бумагами ужасно скучная штукенция, но если будет нужно, то ничего не поделаешь. В общем, я все сегодня разузнаю в общих чертах. Интересно, приедет ли Митька сегодня, как предполагал?
      Интересно, как я согласую мой "поход" в школу с встречей с ним? Я должен ему звонить в 12 ч. -? 1-го. Если он не приедет, пожалуй, будет лучше, потому что тогда ничто не будет мешать моим школьным делам. А если приедет, тоже ничего - как-нибудь устроимся. В общем, интересно, что я буду завтра писать в моем дневнике по поводу сегодняшнего дня. Литва, Латвия и Эстония объявили себя советскими союзными республиками и присоединились к СССР. Вот это здорово! Наша страна, очевидно, колоссально усилится в связи с вступлением этих республик в СССР, коммунизм проникнет "быстро и верно" на Запад! Теперь Латвия, Литва и Эстония - советские, и там провозглашена сеймами и думой советская власть.
      Огромные демонстрации трудящихся подчеркивают, что массы целиком поддерживают и являются инициатором установления советской власти в этих странах и присоединения их к СССР. Да, коммунизм явно усиливает свои позиции! Совершенно (для меня) ясно, что эта штука с прибалтийскими странами делается в противовес недавним германским успехам в Зап. Европе. А немцы все не нападают по-настоящему на Англию. Бомбардируют, топят корабли, но все не нападают. И Италия тоже… того… мямлит… Циркулируют слухи, что Германия заключит мир с Англией, если там установится профашистский режим, как во Франции. Вчера из женевского источника сообщали, что маршал Пэтен имел беседу с Моррасом (chef des royalistes franзais "Action Franзaise"1). И продолжают циркулировать слухи о том, что Пэтен является как бы регентом монархистов. Чорт его знает! Во всяком случае, во Франции всякие астрологи и "devins"2 предсказывали установление монархии во Франции. Я сам читал такие книжки, и говорят, что Нострадамус сам так писал.
      Интересно, в каком виде наши вещи? Лишь бы книги сохранились! Сегодня опять жара.
      Дневник N 7 23 июля 1940 года
      Георгий Эфрон Не буду рассказывать о вчерашнем дне - он не имеет особого значения. Буду говорить о главном. Дело в том, что Ирина, жена Алеши, приехала. Она видала мужа, и когда приехала, то Муля к ней пошел и узнал, что Алеша ей говорил по поводу дела. Муля мне звонил и заявил мне, что я решительно должен прекратить мои встречи с Митей и что он мне говорит об этом в последний раз. Муля всегда был против моих встреч с Митькой, но такое определенное и "последнее" заявление, сделанное в достаточно резкой форме, бесспорно, вызвано тем, что он узнал у Ирины. Наверное, дело настолько серьезно, что я просто не могу продолжать видаться с Митькой. Муля сегодня придет и расскажет нам, что он узнал от Ирины по поводу разговоров Алеши относительно дела. Бесспорно, решение Мули ультимативно предъявить мне требование больше не встречаться с Митькой тесно связано с тем, что он узнал о сущности дела через Ирину. Интересно, что он сегодня расскажет. Итак, с Митькой кончено. Возможно, что с ним просто опасно мне встречаться (член "той семьи"). В этом деле, бесспорно, замешана какая-то клевета. Любопытно, что Ирина все рассказала Муле, зная, что он жених Али, и зная, что Алеша говорил, что его выслали из-за Али (или что "Аля ему причинила неприятности"). Итак, очевидно, Митька и 167-ая школа проваливаются. Что ж, жалко с ним больше не видеться, конечно, но что ж? - Обстоятельства больно важные. Придется идти в 110-ую школу? - Чорт его знает. Интересно, что мы узнаем сегодня от Мули. Гитлер еще раз предлагает мир Англии. Честное слово, если Черчилль откажется, то он - п…. и преступник. Да, интересно. Мать сегодня получит в Гослитиздате 1100 рублей, ей это устроил Гольцев за ее переводы. И еще 400 за болгар, в "Интерн. литературе". Так что деньги обеспечены.
      Муля сегодня узнает насчет "комнаты на Сретенке". Очевидно, у него ничего не выйдет с этой жульничихой. Да, интересно, что расскажет Муля. Какая все-таки путаница! Оказывается, для приема в 110-ую школу нужна прививка оспы. Я был сегодня в двух амбулаториях, и не знают там, где эту оспу прививают. Может, Муля скажет. Господи, какая путаница! Я сегодня пойду, как думаю, в школу и узнаю там все насчет приема. В 110-ую. Узнаю, где могут привить оспу. А может, они не знают? Во всяком случае, сегодня пойду, посмотрю, что и как. А может, сегодня канцелярия закрыта? Какая скучища эта школьная волынка! А мать бубнит: тебя устроят, тебя устроят. Во всяком случае, иду сегодня в 110-ую.
      Дневник N 7 24 июля 1940 года
      Георгий Эфрон Вчера был Муля и рассказал, что ему передала Ирина. Алеша был выслан за "антисоветские разговоры". Так он сказал Ирине. Видел он Алю два раза. Первый раз, когда очная ставка не состоялась, он с ней поздоровался. Второй раз очная ставка состоялась, и Аля повторила то, что, очевидно, она говорила раньше: да, Львовы и Алеша вели антисоветские разговоры. Когда следователь отвернулся за чем-то, Алеша сказал Але: "Аля, Аля, что ты говоришь!" - она ничего не ответила. Значит, выслали его за антисоветские разговоры, и это же вменяется Львовым. Алеша говорит, что ему показалось, как в тюремном коридоре вели м.б. отца, но он не уверен. Муля говорит, что он абсолютно достоверно знает, что антисоветские разговоры в Болшеве велись, и что они доводили отца до сердцебиения, и что Аля и отец всегда спорили с Львовыми по этому поводу. Муля говорит, что все, что Ирина узнала от Алеши, приводит его, Мулю, в пессимистическое настроение. Дело в том, что Аля признала, что в ее присутствии и присутствии отца велись антисоветские разговоры. (Все это, говорит Муля, предположения.) Да, отец и Аля всегда спорили и горячились и все что хочешь с Львовыми, которые вели эти разговоры. Но спрашивается: почему отец, который, в сущности, сотрудник этого ведомства, и Аля, которая более или менее с этим ведомством связана, почему же они не донесли об этих разговорах кому следует? - А это очень плохо: люди связаны с НКВД и не доносят туда об антисоветских разговорах! Это - недоносительство. А от недоносительства до укрывательства - один шаг (даже если эти две семьи враждуют, что ясно). Значит: недоносительство, потом - приехали из Франции, а сейчас с Францией неважные отношения, потом отец отказывался от работы, которая ему неоднократно предлагалась, потому что был болен. А может, болезнь - симуляция?
      Потом - бывший белогвардеец. Это все вместе составляет очень неблагоприятные совокупности. Совершенно ясно, что дело произошло следующим образом: летом приехал сюда из Испании некий Васенька, который был в "Интернациональных бригадах". Он часто ходил к Львовым и все что-то строчил с Ниной Николаевной.
      Строчил он, бесспорно, о людях, которые были посланы из Франции в Испанию добровольцами. А "вербовкой" занимались отец и Аля. Он мог быть надоумлен Н. Н. скомбинировать так, что Аля и отец посылали в Испанию "плохих людей". Н. Н. - страшная врунья и интриганка. Они послали эти бумажки. В результате - арестовывают сначала Алю, а потом и отца. Аля и отец говорят об антисоветских разговорах Львовых. В результате - арест Львовых и Алешки Сеземана. Аля продолжает говорить об антисоветских разговорах Львовых. Также и отец. Также и Э.
      Литауер (арестованная вместе с Алей). Если принять во внимание, что Алешка - лгун, интриган, болтун и к тому же дурак; что он ничего не делал, вращался в сомнительной среде и болтал без удержу, да к этому - антисоветские разговоры, то показания Али действенны, и Алешку ликвидируют. Балтер арестован - в качестве свидетеля. Он может сказать об отце и Але (он их друг и хорошо знает - он с ними часто видался, вот его и арестовывают, чтобы он дал показания и об отце и Але, и об Львовых). Очевидно, Твиритинов тоже арестован (он хорошо знал и Львовых, и Алю, и отца, участвовал в "испанских делах" и был нач. "Союза Возвращения"). Почему это дело длится так долго? Проверяют и сверяют показания (да и то мы не знаем, кто еще арестован), делают очные ставки, допрашивают, собирают материал о человеке и т.п. Картина ясна: Львовы оклеветали отца и сестру. Сестру и отца арестовали. Аля и папа дали показания об антисоветских разговорах (о Миле я не говорю). Арестовали Львовых и Алешку. Алешку ликвидировали первого как ненужного вруна. Арест Мили (Литауэр), Балтера и, очевидно, многих других, связанных с Францией, с отцом и Львовыми, - это собирают показания об участниках этого дела. Львовым вменяют антисоветские разговоры и, возможно, клевету на Эфронов, а Эфронам могут вменить недоносительство по отношению к Львовым. Мне кажется, что все те, кого арестовали (кроме, может быть, Васеньки), отзываются абсолютно благоприятно об отце и Але. Муля настроен пессимистически, именно из-за того, что отец и сестра не донесли вовремя на Львовых. Но пока все на месте. Но что это за история с переводом тогда? Абсурд. Но во всяком случае, если осудят за это "недоносительство" отца и сестру, то осудят на гораздо меньше, чем Львовых, это ясно. Но я все продолжаю верить в конечное их оправдание и освобождение. А с Митькой видеться не надо, это верно. Завтра - кошмар - таможня и вещи. Но Муля едет с нами, и это очень хорошо. На плату за хранение и перевозку вещей у нас деньги есть; а вдруг будет пошлина? Наверное, с вещами будет связан такой тарарам, что дня два не буду писать дневник. В 110-й школе 8-й класс полон, и никто не принимается. Я написал Лиле по этому поводу письмо, потому что она обещала, что у нее какая-то знакомая учительница может устроить меня в эту школу.
      Дневник N 7 27 июля 1940 года
      Георгий Эфрон 25-го была таможня. После тщательного осмотра мы получили все наши вещи, кроме 4-х ящиков с книгами и двух сундуков с рукописями, которые проходят специальный осмотр. Получили 6 сундуков и 1 мешок, битком набитые всякими вещами. Там есть для меня костюм, кожаное пальто, готовальня, множество белья, хороший портфель…
      Конечно, эти вещи занимают много места. Но нечего делать. Мать беспокоится насчет своих рукописей и книг и насчет того, что продавать из вещей. Вчера, 26-го, мы пошли вносить передачу, как сказал нам человек из окошка передачи. Сестре передачу приняли, а отцу - нет. Мать сказала о том, что ведь "передатчик" обещал принять от нее 26-го передачу, на что он ответил, что у отца еще есть 300 рублей, "как говорит начальство". Что это за штука? Вчера встретился с Митькой, чтобы окончательно с ним порвать. Он мне рассказал о заявлениях Алеши Ирине, но в различии от Мули, который передавал, что Аля обвиняет Алешу и семью Львовых в "антисоветских разговорах", Митька мне рассказал, что Аля обвиняла Алешу в шпионаже, предательстве - критике конституции, а также и в антисоветских высказываниях. Якобы Алеша все эти обвинения сумел отбросить, и тогда (все по Митьке) ему предложили дать показания против родителей, но он отказался, и именно за этот отказ получил 8 лет. Митька или врет сам от себя, перевирая версию Ирины; или Ирина ему рассказывает такую версию, а Муле другую. Скорее всего, Митька сам навирает. Митька, развивая "искусные теории", говорил, что Алю арестовали нарочно, чтобы "потопить Львовых", но не мог объяснить почему, в таком случае, арестовали отца и Милю. Он здорово зол на Алю и говорит, что, так как он с ней был всегда в отличных отношениях, тем ему и тяжелее и т.п. Он, конечно, ненавидит Алю (теперь). Он сделал попытку оклеветать ее и уронить в моих глазах, дав понять, что из-за нее и арестовали отца. ("Почему отца арестовали после нее?") Я дал ему понять, что в этом деле виноваты только Львовы; что они оклеветали сестру, потом отца, и что когда те сами дали показания о них, то Львовых и арестовали. Все эти милые предположения мы преподносили в виде "теорий" о причинах дела, но было ясно, что каждый верит только в свои предположения. Не знаю, может быть, я сделал большую ошибку и оплошность, сообщив Митьке предположения о клевете его родителей (т.е. Н. Н., Ник.Андр. не его отец)? Не знаю. Во всяком случае, он тоже мне сообщил предположения о клевете Али на его семью, так что если он будет болтать, я тоже смогу кое-что сообщить. Алешу судили особым совещанием, и он получил 8 лет, т.е. максимум в ОСО (Семен Исакович говорит, что 8 лет - максимум в ОСО). А Митька хвастается, что Алеша получил "мало". Я не мог Митьке сказать, что я слышал, что Аля обвиняла Алешу и всю семью Львовых в антисоветских разговорах (я это узнал через Мулю, и Митька не должен этого знать). А Митька утверждает, что все обвинения Али были опровергнуты, потому что у нее не было доказательств, и что Алешу сослали на 8 лет только потому, что он отказался дать показания против Н. Н. и Н. А. Чья же версия правильная, Мулина или Митькина? Митька никак не мог понять, почему я решил больше с ним не встречаться. Он говорил, что я "боюсь" и т.п. Но мне наплевать. Действительно, он может угодить, как Алешка. Х.. с ним. Мы с ним расстались, когда начинал накрапывать дождь и над головами были мерзкие грозовые тучи. Митька все время ходил за какой-то "демимонденкой"1, и мне это надоело. Он попробовал было, чтобы я ему отдал "en souvenir de notre amitiй passйe"2 книжечку Блока "12", которую я только что купил, но я ему не дал. В общем, было довольно тяжело так расставаться. Но нечего делать, так нужно для спокойствия будущего. Конечно, изредка я с ним буду встречаться, но не так часто, как раньше.
      Кроме того, пролитие света на то, что Аля обвиняла Алешу и его родителей, нас в известной степени разъединяет с Митькой. Он дал мне для матери книжку "Rainer Maria Rilke: Briefe an einen jьngen Dichter". Мне было неприятно брать у него эту книгу - раз я с ним разрываю… Да, это тяжело, но раз нужно… А история с папой меня очень интригует. Барский не думает, что нам морочат голову. Странная штука! Мы скоро пойдем в прокуратуру: это единственный способ избежать не заметить окончания следствия. Барский говорит, что раз следствие ведется, то никакого адвоката брать сейчас нельзя. Лишь бы не упустить момента, когда следствие закончится и когда автоматически будет или суд (где можно брать адвоката) или ОСО (где адвоката брать нельзя). Я продолжаю упорно думать, что как отец, так и сестра будут в конечном исходе этого дела освобождены, а Львовы сосланы. Интересно, отберут ли у нас на таможне какие-нибудь книги и рукописи?
      Сегодня один мамин новый знакомый, который коллекционирует ее вещи, должен поговорить с Павленко (исп«олняющим» обяз«анности» пред«седателя» ССП) по поводу этих книг и рукописей. Муля говорит, что завтра или послезавтра он должен будет осмотреть эту мифическую комнату на Сретенке. Интересно, где мы будем жить.
      Сегодня должны продлить (или не продлить) нашу прописку здесь до сентября. Я сегодня должен добиться увидеть или узнать, где можно увидеть Верину знакомую учительницу, которая мне, может быть, поможет с этой 110-й школой. Потом я должен (когда, не знаю) достать справку из домоуправления, что я здесь живу, и привить себя от оспы (где, не знаю). Слушаю "Юдифь" Оннэггэра.
      Дневник N 7 29 июля 1940 года