Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Великая дуга

ModernLib.Net / Исторические приключения / Ефремов Иван Антонович / Великая дуга - Чтение (стр. 7)
Автор: Ефремов Иван Антонович
Жанр: Исторические приключения

 

 


 
      Туман белой пыли заполнял гигантскую выемку каменоломни. Грохот молотков, скрип деревянных салазок для перетаскивания глыб камня, крики надсмотрщиков сливались в непрерывный глухой гул. В каменоломне не было ветра, и палящий зной казался особенно нестерпимым. Баурджед отер со лба пот и пошел вдоль проложенной к реке дороги, всматриваясь во всех попадав шихся навстречу.
      Надсмотрщики застывали от удивления при виде Баурджеда — прогулка этого, по-видимому, знатного человека по каменоломне была неслыханным явлением. Навстречу путешественнику группа людей тащила тяжелую глыбу известняка, обмотанную веревками и укрепленную на деревянных салазках. Рабочие упирались то грудью, то спинами в пеньковые лямки, другие помогали им рычагами сзади. Салазки не позволялось останавливать — их было очень трудно сдвинуть с места. Люди, мокрые от пота, надрывались изо всех сил, вздох вырывался разом из нескольких грудей.
      Один из передовых тянульщиков, шедший спиной к Баурджеду, внезапно перевернулся в лямке, подставив ей грудь вместо наболевшей спины. Путешественник не удержал восклицания — он узнал Уахенеба…
      Бывший кормчий взглянул на своего начальника, угрюмо отвел глаза и крепче навалился на лямку. Но Баурджед спешил уже навстречу с поднятой рукой. Каменная глыба остановилась, двое подбежавших с бранью надсмотрщиков испуганно согнулись и отступили, когда Баурджед ткнул одному из них прямо в лицо перстень с именем фараона.
      Уахенеб, тяжело дыша, приблизился к Баурджеду, грязный, потный и недоумевающий.
      — Сколько здесь еще твоих товарищей, Уахенеб? — спросил Баурджед, не теряя времени на объяснения.
      — Здесь Нехеб-ка и Антеф, Ахавер и большой Нехси и другие, тебе известные, всего семнадцать человек, — торопливо прохрипел Уахенеб.
      Баурджед знаком подозвал перетрусившего надсмотрщика, на лбу которого остался красный отпечаток имени фараона.
      Спустя несколько минут вокруг Баурджеда столпились его бывшие сподвижники из простых неджесов. Изможденные лица засветились радостью, люди приветствовали своего начальника.
      — Идемте, на реке ждет большая лодка! — нетерпеливо крикнул Баурджед и зашагал назад по широкой дороге к берегу.
      Люди поспешили за путешественником, повинуясь ему беспрекословно, как в прежние дни.
      Уахенеб догнал Баурджеда:
      — Как тебе удалось освободить нас, господии? Разве Великий Дом…
      — Вовсе нет, — перебил кормчего Баурджед, оглянулся и продолжал вполголоса: — Я тоже в немилости и хожу под угрозой кары!
      — Но как же тогда?..
      — Потому я и спешу. Здесь не знают меня, а перстень их величества дает мне власть… пока. Я разыскал твой дом, Уахенеб, и там узнал, что тебя схватили за рассказы о стране Пунт, где не оказалось духов, и послали сюда ломать камень для великой пирамиды. А вместе с тобой были схвачены еще другие мои люди. Я достал лодку и прибыл сюда… Там на веслах твои друзья — вот, смотри!
      Гребцы махали им с реки.
      Освобожденные каменотесы хотели вымыться, но Баурджед не позволил и велел усаживаться в лодку. Только когда они отчалили, Баурджед облегченно вздохнул.
      — Что хочешь ты делать дальше, господин? — осторожно спросил Уахенеб. — До Белой Стены нам плыть вверх всего тридцать тысяч локтей, но ведь там скоро узнают…
      — Мы не пойдем к городу, а поплывем впив, в Дельту, на запад, к горе Рогов Земли. Там укроетесь вы все где-нибудь до времени, а я вернусь в город просить милости у Великого Дома — позволения нам быть в береговой страже или на кораблях Зеленого моря: Червой Земле требуется много дерева для построек!
      — Я опасаюсь за тебя и за всех нас, господин, — угрюмо проворчал Уахенеб. — По себе я узнал, как твердо сердце Великого Дома и его царедворцев. Плохо надеяться на их милость, и особенно нам, беднякам, на которых все большие люди смотрят как на врагов.
      — Напрасно так говоришь, Уахенеб, — нахмурился Баурджед, — я уверен…
      Путешественник оборвал разговор, вглядываясь в берег. Неясный шум несся из каменоломен, большая тоя-па людей бежала к реке, а впереди мчались, путаясь в полах своих длинных рубах, несколько надсмотрщике» и два чиновника, начальствовавшие над работами.
      — Погоня за нами! — взволнованно крикнул Баурджед.
      Уахенеб покачал головой; глаза его загорелись, он вытянул шею, будто стараясь приблизить голову к берегу. Его товарищи возбужденно вскочили, гребцы, подняли весла.
      Шум разрастался, гулко раскатываясь по роке. В пыли на берегу мелькали неясные фигуры бегущих, кое-где воины взмахивали копьями и, окруженные со всех сторон, падали.
      Кучки дерущихся таяли, и рассыпались, и опять возникали в другом месте.
      — Это мятеж, господин! — воскликнул Уахенеб. — Неугасимо горит пламя гнева в согнутых тяжкой работой, не знающих вещей, осужденных свирепо и безвинно… Придавлены они силой, палками и угрозами, но жажда правды и свободы не умирает! Видишь, маленькой причины достаточно, чтобы всколыхнуть толпу. Сюда, к нам, явился ты и освободил нас, смутил надсмотрщиков и воинов, разъярил всех рабочих. И вот, видишь, они тоже хотят освобождения. — Кормчий встал на колени на дно лодки и поднял умоляющий взгляд на Баурджеда. — Господин, ты храбр и справедлив, мы знаем тебя много лет… Там наши товарищи, мы сроднились с ними. Так же, как и они, мы не ждем свободы и счастья от знатных правителей и беспощадных судей. Ты узнал, что в далеком пути рабы оказались такими же людьми, как и мы, храбрыми и сильными, нашими товарищами. Так было и тут для нас, потерявших тебя, беззащитных и осужденных. И мы все просим тебя, господин: поверни лодку, возьми начальство над толпой. Ближе к Белой Стене есть еще каменоломня и рабочие дома. Мы пойдем туда, откроем их, число наше умножится, и придем в город, где мало сейчас войска…
      — И что же дальше? — встревоженно спросил Баурджед.
      — Весь бедный народ, стонущий под пятой великой пирамиды, пойдет с нами. Мы разгоним воинов, уничтожим чиновников, разобьем дома больших людей… Ты тоже был большим, ведомы тебе пути и склады оружия, и ты можешь управлять военной силой! — Уахенеб замолк, вне себя от волнения.
      Другие освобожденные спутники Баурджеда согласно закивали головами, все глаза устремились па путешественника.
      Баурджед беспомощно огляделся.
      Толпа на берегу все увеличивалась, воины и чиновники исчезли, сотни рук делали призывные жесты лодке, неясные крики становились все громче, и путешественник разобрал имя Уахенеба.
      Никогда не думал бывший казначей фараона о возможности мятежа. Подняться против божественной власти казалось ему высшим преступлением. С детства воспринятые им поучения повторяли только одно: что завистливые и неумелые бедняки всегда враждебны богатым и знатным, олицетворяющим добро и правду. «Не пристрастен тот, кто богат, ибо он владыка вещей, не имеющий нужды» — таково было любимое изречение его отца.
      В своих скитаниях Баурджед узнал нужду, увидел величие человека в простых людях. Все это пошатнуло первоначальные воззрения знатного царедворца на жизнь. Но мятеж! Встать во главе грязных бедняков и рабов, вести их на столицу, на дворцы, приближенных фараона, может быть, на самого владыку… Нет, это невозможно! Баурджед отстраняюще выставил вперед руку:
      — Нет, Уахенеб, я этого не могу сделать. И без того всех нас обвинят в том, что мы дали разъяриться толпе. Надо плыть скорее вниз, укрываться и дальше делать, как я сказал!
      Лицо кормчего замкнулось и сделалось непроглядно суровым.
      — Тогда, господин, верни меня на берег. Я не верю в милость Великого Дома и не могу оставить тех, кто долгое время делил со мной и труд, и голод, и побои. Я пойду с ними… А вы? — властно обернулся Уахенеб к остальным товарищам.
      — Мы с тобой! — без раздумья ответили четырнадцать человек: только трое отделились и умоляюще взглянули на Баурджеда.
      — Ты погибнешь, Уахенеб! — вскричал изумленный и возмущенный Баурджед.
      — И ты, господин, тоже, — спокойно, с оттенком печали отозвался кормчий. — Прощай! Ты был хорош для нас и мог бы сделаться хорошим для всей Черной Земли… Прикажи править к берегу, господин!
      Плотная толпа сгрудилась вокруг выскочивших на пристань бывших спутников Баурджеда, приветствуя их восторженным воплем.
      Уахенеб пристально посмотрел прямо в лицо свое-его начальника, и в глазах старого кормчего Баурджед прочитал последний вопрос, мольбу и тоскливую тревогу.
      — Они пойдут за мной, — тихо сказал Уахенеб, — и я знаю, где правда, но не знаю путей… Как прийти к другой, хорошей жизни, куда нанести удары?
      — И я не знаю, — так же тихо ответил Баурджед, — и не верю, чтобы это могло быть…
      — А я верю. Мы можем погибнуть, но погибнем все вместе. И товарищи простят мне мое незнание, если до конца я буду с ними… — Кормчий замолк и вдруг встрепенулся, словно вспомнив что-то.
      — Где хранится оружие для новых воинов в городе? Скажи мне это, господин, и мы всегда будет хорошо вспоминать тебя…
      — В большой кладовой около сокровищницы бога, рядом с улицей Кузнецов, — без колебания ответил Баурджед. — Ты узнаешь этот дом по красной и белой полосе вверху стен, под крышей… Уахенеб поклонился начальнику.
 
 
      Баурджед вздохнул и знаком велел гребцам оттолкнуть лодку.
      Внезапно четыре гребца — все товарищи по плаванию в Страну Духов — выпрыгнули на пристань.
      Баурджед сделал вид, что ничего не заметил. Весла схватили трое из оставшихся. Лодка отчалила.
      Мятежники, окружившие Уахенеба и внимательно слушавшие его, не обратили внимания на отъезжавших. Чувствуя себя усталым, Баурджед опустился на кормовое сиденье. И опять, как тогда, давно-давно, при разговоре с Уахенебом о повелении фараона идти в Страну Духов, тоскливое недовольство собой и стыд овладели Баурджедом. Словно опять его кормчий оказался в чем-то выше его, более мужественным и более правым.
 
      — Достойный Мен-Кау-Тот, помнишь, как ты мудро остерегал нашего гостя?
      — Говори дальше! — воскликнул старый жрец. — Скажи все, что узнал ты в Белой Стене.
      — Баурджед освободил сосланных в каменоломни, разъярил толпу. Мятежники дошли до города, захватили его окраины. Во главе были спутники Баурджеда, которым он повелел начальствовать бунтовщиками. Они захватили оружие, но победа их длилась недолго. Мятежники разбрелись, а воины фараона, стража храмов и молодые джаму соединили свою силу, истребив всех порознь. Сам Баурджед скрылся в Дельте, но почему-то вздумал вернуться. Мятежник из Дельты в руке бога, и теперь он исчез без следа и слова.
      — Проходит жизнь мятежника на земле, не продлится она, — мрачно пробормотал старый жрец, — бьет бог грехи его кровью его! Не ожидал я, что Баурджед окажется зачинщиком мятежа… Впрочем, он отдал нам все, что имел, исполнил свое назначение и более не нужен. В великой тайне будем мы хранить все записанное. Будет открыто оно только тому властителю, которого найдем и направим по нашим путям.
      — Истинно так, мудрый Мен-Кау-Тот. Да не воспользуются знанием служители Ра и Пта, не будет и простой народ пленяться рассказами о свободной жизни! Все будет сокрыто в наших подземельях!
 
      Но мудрый верховный жрец ошибся.
      По-прежнему в хижинах бедных земледельцев, казармах воинов, храмовых сторожках, рабочих домах рассказывалась повесть о великом и отважном путешествии сынов Кемт. Неведомые певцы из народа слагали все новые песни, вплетая в действительность исконные мечты о справедливости и свободе, дополняли повесть тем, что хотелось бы всякому видеть в своей настоящей жизни. И все большее число умов начинало задумываться над поисками путей к правде и сомневаться в божественности величия фараонов.
 

Послесловие

 
      Повесть написана с целью ознакомления читателей с самым древним периодом развития исторической культуры, о котором наука располагает достаточными для этой цели сведениями — древним царством древнего Египта.
      В нашей литературе совершенно отсутствуют произведения, посвященные столь давним эпохам истории, и молодому читателю нет возможности познакомиться с ними иначе, как по специальным работам.
      Вместе с тем мне представлялось интересным попытаться воссоздать древние представления об окружающих Египет странах и показать, как расширялись представления о мире и разрушалось старое наивное мировоззрение, закрепленное и поддерживавшееся религией.
      Поэтому в повести рассказывается о самом древнем плавании в океан — Великую Дугу, по представлениям древних египтян окружавшую сушу.
      Повесть построена на точных исторических данных. Единственная «вольность», дозволенная себе автором, — это перенесение плавания Баурджеда из времен фараона V династии Сахура ко времени фараона Джедефры (IV династия), то-есть на 100–120 лет назад. Это сделано как по литературным соображениям, так и потому, что сведения о сообщениях с Пунтом, правда отрывочные и недостоверные, имеются и для более ранних этапов истории Египта.
      Большинство надписей, изречений, поговорок и т. п., встречающихся в повести, взяты из подлинных древне-египетских источников в переводах крупнейших египтологов и преимущественно Б. А. Тураева. Автор попытался сохранить насколько возможно их звучание и равным образом нанести налет египетской этимологии на все диалоги и описания повести.
      Красное море с его коралловыми рифами в плавании египтян описано совершенно точно, в чем может убедиться всякий, знающий лоцию этого моря, а также и Индийского океана у берегов Африки.

НА КРАЮ ОЙКУМЕНЫ

Пролог

 
      Свежий осенний ветер несся над простором подернутой рябью Невы. Острый шпиль Петропавловской крепости в блеске солнечного дня казался золотым лучом, взвившимся в голубую высоту неба. Под ним плавно выгибал свою широкую, могучую спину Дворцовый мост. Волны, качаясь и сверкая, мерно плескались на светлые гранитные ступени набережной.
      Сидевший на скамье молодой моряк посмотрел на часы, вскочил и быстро пошел по набережной вдоль Адмиралтейства. Желтые стены легко поднимали ввысь свой венец белых колонн в прозрачном осеннем воздухе.
      Автомобили мягко неслись по отполированному асфальту, играя мечущимися вспышками солнца на начищенных стеклах и разноцветной эмали кузовов.
      Молодой человек быстро шел по набережной, не обращая внимания на праздничную суету кругом. Он шагал уверенно и легко. Юноше стало жарко, он сдвинул на затылок свою морскую фуражку. Звенели, сползая с мое та, трамваи. Моряк пересек садик с деревьями, горевшими осенним багрянцем, прошел вдоль большой площадки и на секунду остановился перед входом, где великаны из полированного гранита подпирали массивный балкон над горбатым подъемом тротуара. Залеченные рубцы от фашистских бомб еще виднелись на двух исполинских гранитных телах. Юноша вошел в тяжелую дверь, снял черную шинель и поспешил к широкой лестнице белого мрамора, устремлявшейся из полутемного вестибюля к светлой колоннаде, обрамленной рядом мраморных статуй.
      Навстречу ему радостно улыбаясь, шла стройная девушка. Ее внимательные, широко расставленные серые глаза потемнели, сделавшись теплыми. Моряк чуть смущенно взглянул на девушку. Она на ходу прятала номерок вешалки в раскрытую сумочку (значит, он не опоздал. Юноша оживился и уверенно предложил начать осмотр снизу, с отделов древностей.
      Пробившись сквозь толпу посетителей, юноша и девушка прошли между колоннами, подпиравшими расписанный яркими красками потолок. Они миновали несколько огромных зал. После обломков ваз и плит с непонятными надписями, после мрачных, черных изваяний Древнего Египта, саркофагов, мумий и всех других предметов погребального обихода, выглядевших еще более сумрачно под сводами хмурых зал нижнего этажа, захотелось ярких красок и солнца. Юноша и девушка заторопились наверх.
      Они быстро прошли еще две комнаты, направились к боковой лестнице, ведущей в верхние залы из небольшого помещения с узкими окнами, сквозь которые глядело бледное небо. Несколько восьмигранных конических витрин стояло между белыми колоннами, — мелкие произведения древнего искусства, выставленные в них, не привлекали внимания проходивших.
      Внезапно перед глазами девушки в третьей витрине выступило пятно чудесного голубовато-зеленого цвета, такого яркого, что, казалось, оно излучало свой собственный свет. Девушка подвела своего спутника к витрине. На серебристом бархате был наклонно прикреплен плоский камень с округлыми краями. Он был чрезвычайно чист и прозрачен, его сверкающий голубовато-зеленый цвет был неожиданно радостен, светел и глубок, с теплым оттенком прозрачного вина. На гладкой, видимо, отполированной рукой человека, верхней грани выделялись четко вырезанные человеческие фигурки размером в мизинец.
      Цвет, блеск и светоносная прозрачность камня резко выделялись среди пасмурной строгости зала и бледных красок осеннего неба.
      Девушка услышала шумный вздох своего спутника, увидела его затуманенный воспоминанием взгляд.
      — Таким бывает море на юге в ясную погоду, в полдневные часы, — медленно сказал молодой моряк. Непреклонная уверенность очевидца прозвучала в его словах.
      — Я не видела этого, — откликнулась девушка, — только чувствую в этом камне какую-то глубину, свет или радость, не могу сказать, что именно… Где это находят такие камни?
      Ни крупная, общая четырем витринам надпись «Антские погребения VII века, Среднее Приднепровье, река Рось», ни маленькая этике в самой витрине: «Гребенецкий курган, древнее родовое святилище» — ничего не объяснили молодым людям. Непонятными были и предметы, окружавшие замечательный камень: обезображенные до неузнаваемости ржавчиной обломки ножей и копий, плоские чаши, какие-то подвески в форме трапеций из почерневшей бронзы и серебра.
      — Это раскопано в Киевской области, — пытался сообразить юноша, — но я не слыхал, чтобы там или где-нибудь на Украине добывались подобные камни… У кого бы спросить? — Молодой человек оглядел просторный зал.
      Ни одного экскурсовода, как назло, не было поблизости, только в углу около лестницы сидела сторожиха.
      Послышались шаги: в зал спускался высокий человек в тщательно отглаженном черном костюме. По тому, что сторожиха встала со стула и поздоровалась почтительно, девушка безошибочно догадалась, что этот человек здесь какое-то начальство. Она тихонько подтолкнула своего спутника, но тот уже шагал навстречу пришедшему и, вытянувшись по-военному, начал: — Разрешите спросить?
      — Разрешаю. Что угодно? — сказал ученый, и его спокойные глаза близоруко сощурились, рассматривая молодых людей.
      Юноша объяснил, что именно их интересует. Ученый улыбнулся.
      — У вас есть чутье, молодой человек! — одобрительно воскликнул он. — Вы напали на одну из самых интересных вещей нашего музея! Изображение на камне вы хорошо рассмотрели?.. Нет?.. Мелко! А зачем же здесь это приспособление? Смотрите!
      Ученый схватился за деревянную рамку, прикрепленную на верхнем срезе витрины, опустил ее. Как раз против камня установилось большое увеличительное стекло. Щелкнул выключатель, яркий свет залил поверхность камня.
      Заинтересованные еще более, девушка и юноша заглянули в стекло. Вырезанные на камне фигуры, увеличившись, стали полными жизни. С одного края прозрачной голубовато-зеленой пластины тонкими скупыми линиями была обозначена фигурка обнаженной девушки, стоявшей с поднятой к щеке правой рукой. Завитки густых вьющихся волос ложились на намеченную четкой дугой округлость плеча.
      Всю остальную часть поверхности камня занимали три обнявшиеся мужские фигуры, выполненные с еще большим мастерством, чем изображение девушки.
      Стройные, мускулистые тела замерли в момент движения. Повороты тел были сильны, резки и в то же время изящно сдержанны. В центре могучий человек, выше двух стоявших по сторонам, широко раскинул руки на их плечи. По бокам его двое, вооруженных копьями, стояли с внимательно наклоненными головами. В их позах была напряженная бдительность мощных воинов, готовых с уверенностью отразить любого врага.
      Три маленькие фигурки были исполнены с большим мастерством. Идея — братство, дружба и совместная борьба — была в них выражена с необычайной силой.
      Глубина прозрачного и светлого камня, служившего одновременно и фоном и материалом, усиливала красоту произведения. Теплый влажный отблеск, казалось исходивший откуда-то из камня, придавал телам трех обнявшихся людей золотистую веселость солнечного света…
      Под фигурами и на гладком сломе нижнего края можно было заметить неровно и поспешно нацарапанные непонятные знаки.
      — Насмотрелись? Вижу, что вас захватило! — Голос ученого заставил вздрогнуть обоих молодых людей. — Хорошо. Хотите, немного расскажу про камень? Этот камень — одна из загадок, какие встречаются нам иногда в исторических документах древности. В чем загадка? Слушайте по порядку. Это берилл, минерал не из очень редких. Но такие голубовато-зеленые бериллы чистейшей воды крайне редки. Во всем мире находятся только на юге Африки. Раз. Теперь, на камне вырезана гемма — подобные вещи любили делать в расцвете древнегреческого искусства в Элладе. Но берилл — камень очень твердый. Чтобы вырезать на нем изображения с такой тщательностью, нужно резать только алмазами — эллинские мастера их не имели. Два. Далее, из трех мужских фигур средняя, несомненно, изображает негра, правая — эллина, а левая — это какой-то человек их других средиземноморских народов: может быть, критянин или этруск. И, наконец, по технике изображения человеческого тела гемма должна бы относиться к эпохе расцвета Эллады; в то же время целый ряд особенностей указывает на время несравненно более раннее. Я уже не говорю о том, что копья, здесь изображенные, совсем особенной, не свойственной ни Элладе, ни Египту формы… Целый ряд противоречивых, несовместимых указаний… Но гемма-то существует, вот она…
      Ученый помолчал, потом продолжал так же отрывисто:
      — Есть еще много исторических загадок. Все они говорят одно: мало, мало мы знаем! Плохо представляем жизнь древности. Например, здесь у нас в золотой кладовой есть среди скифских изделий одна золотая пряжка. Ей две тысячи шестьсот лет, а на ней изображен ископаемый саблезубый тигр во всех подробностях. Так. А палеонтологи вам скажут, что этот тигр вымер триста тысяч лет назад… Ха!.. В египетских гробницах вы увидите фрески, где с поразительной точностью нарисованы все породы зверей, обитавших в Египте. Среди них неизвестный зверь огромной величины, похожий на гигантскую гиену, — такой не известен ни в Египте, ни во всей Африке. Или в Каирском музее есть статуя девушки, найденная в развалинах города Ахетатона, в Египте, построенного в XIV веке до нашей эры, — вовсе не египтянки, и работа совсем не египетская — будто из другого мира. Мои коллеги вам сразу объяснят коротко — сти-ли-за-ция, — шутливо растянул слово ученый. — А я всегда при этом вспоминаю одну историю. В тех же египетских стенных росписях часто встречалась одна рыбка. Небольшая, ничем не особенная. Но нарисована всегда кверху брюхом. Как это так: египтяне, такие точные художники, и вдруг неестественная рыба? Объяснили, конечно: и стилизация тут была, и религия, от влияния культа бога Аммона. Вполне убедительно, ну и успокоились. А спустя пятнадцать лет выяснилось: есть в Ниле и сейчас такая рыбка, и — совершенно точно — плавает она всегда кверху брюхом. Поучительно!.. Вот заговорился я, увлекся! До свиданья, молодые люди, интересуйтесь загадками истории…
      — Одну минутку… профессор! — воскликнула девушка. — Неужели вы сами не можете объяснить эту вещь? Ну так, сами для себя. Скажите нам… — Девушка смутилась.
      Ученый улыбнулся:
      — Что с вами поделать! То, что я скажу вам, будет просто догадка, не больше. Одно несомненно: настоящее искусство отражает жизнь, само живет и поднимается к новым высотам только в борьбе против старого. В те далекие времена, когда была создана эта гемма, процветали бесправие и рабство. Множество людей влачило безысходную жизнь. Но угнетенные поднимали оружие против беспощадного рабства. И вот, глядя на изображение трех воинов, хочется думать, что их дружба возникла в битве за свободу… Может быть, они вместе бежали на родину из плена… Мне кажется, эта гемма еще одно свидетельство далекой борьбы, которая бушевала тогда, но скрыта от нас веками. Сам неизвестный художник, возможно, участвовал в борьбе… Да это и не может быть иначе… От этого так и совершенно его произведение. Это, так сказать, одинокая победа нового над старым, свершенная в глубине прошлых веков. Эти свидетельства, доходящие до нас, особенно привлекают внимание наших людей, поднявшихся на борьбу со всем тем, что мешает росту нового. Во всем — в жизни, науке, искусстве. Вот и вы оба сразу обратили внимание на эту гемму среди множества резных камней.
      Девушка и юноша снова приникли к стеклу, ошеломленные потоком сведений. Камень казался им таинственным и влекущим.
      Глубокий, ясный и чистый цвет моря… На нем братское объятие трех людей. Сверкающий камень, как бы передавший свой свет прекрасным телам, здесь, в пасмурном, строгом зале… Юная девушка, полная жизни и женственного обаяния, стояла будто на краю моря.
      Молодой моряк со вздохом распрямил уставшую спину. Девушка еще продолжала смотреть. Издалека по гулким проходам донесся топот ног и шум приближающейся экскурсии. Тогда и девушка оторвалась от стекла. Щелкнул выключатель, рамка была поднята, а голубовато-зеленый кристалл продолжал сверкать на бархате. — Мы придем еще сюда, правда? — спросил моряк. — Конечно, придем! — отозвалась девушка. Юноша нежно взял ее под руку, и они задумчиво пошли вверх по белым ступеням лестницы.
 

Глава первая
УЧЕНИК ХУДОЖНИКА

 
      Плоский камень далеко выдавался в море. Оно, невидимое в ночной темноте, слабо плескалось внизу. Камень еще не потерял дневной теплоты, и юноше не мешали порывы прохладного ветра, пробегавшие между скалами.
      Юноша задумчиво смотрел вдаль, туда, где тонул во тьме конец серебряной полосы Млечного Пути. Он следил за падающими звездами. Они вспыхивали сразу во множестве, пронизывали небо сверкающими иглами и скрывались за горизонтом, потухая, как раскаленные стрелы, упавшие в воду. Вновь рассыпались по небу огненные стрелы и улетали в неведомую даль, в сказочные страны, лежавшие за морем, у самых пределов Ойкумены.
      «Спрошу у деда, куда они падают», — решил юноша и тут же подумал, как хорошо было бы летать так через небо, прямо к неизвестной цели.
      Да, он уже не юноша — еще несколько дней, и он достигнет возраста воина. Но не воином он будет, а сделается знаменитым художником, прославленным скульптором. Он отличался от многих людей врожденной способностью видеть формы природы, чувствовать и запоминать их… Так сказал ему учитель — художник Агенор. И в самом деле, там, где другие равнодушно проходили мимо, он останавливался, потрясенный до глубины души, замечая то, чего еще не мог осмыслить и объяснить. Многообразные лики природы влекли его своими ежечасными переменами. Позже взор стал острее. Юноша мог сам выделять и надолго удерживать в памяти те черты, которые находил прекрасными. Неуловимая красота таилась повсюду — в изгибе гребня бегущей волны и в развевавшихся ветром завитках волос Тессы, дочери учителя, в стройных колоннах сосновых стволов и в грозных утесах, надменно возвышавшихся над морем. С тех пор стремление к созданию прекрасных форм стало его целью. Показать красоту тем, кто не в состоянии уловить ее. И что может быть прекраснее, чем тело человека! Но его передать — как раз самое трудное…
      Вот почему так непохожи эти подхваченные памятью живые черты на те изображения богов и героев, которые он видит вокруг, которые сам учился делать! Даже творения самых искусных мастеров Энниады не могли дать убедительного изображения живого человеческого тела.
      Юноша смутно чувствовал, что в них искусственно выпячены и грубо усилены только отдельные черты, выражающие радость, волю, гнев или ласку, но и только. Ради силы впечатления скульптор жертвовал всем остальным. Нет, он Должен суметь передать красоту! Тогда он сделается величайшим скульптором своей страны и люди будут прославлять его, восторгаясь созданными им произведениями. В них живая красота впервые будет навеки запечатлена в бронзе или камне!
      Юноша далеко унесся в смелых мечтах, но тут сильная волна гулко плеснула внизу. Несколько капель попало на камни и на лицо юноши. Он вздрогнул, очнувшись, и смущенно улыбнулся в темноте. Боги! Еще, наверное, далеко то время… А сейчас Агенор часто бранит его за неумелую работу и почему-то всегда оказывается правым… А дед? Тот мало интересуется его успехами как художника. Он озабочен только тем, чтобы сделать из своего внука знаменитого борца. Как будто для художника нужна сила! И все-таки хорошо, что дед так воспитал его!.. Юноша знал, что он на редкость силен и вынослив. Как приятно показать свою силу и ловкость на вечерних состязаниях в селении перед Тессой, радостно замечая огонек одобрения в глазах девушки!
      Юноша вскочил с горящими щеками, все мускулы его тела напряглись. Он с вызовом подставил грудь ветру, поднял лицо к звездам и вдруг тихо рассмеялся.
      Медленно приблизился он к краю камня, взглянул в темноту, казавшуюся бездонной, и, звонко крикнув, прыгнул вниз. Сразу ожила тихая, молчаливая ночь. Внизу было море, ласково охладившее его разгоряченную кожу, засверкавшее мельчайшими огоньками вокруг рук и плеч.
      Волны, играя, выталкивали юношу наверх, стремились отбросить назад. Он поплыл, угадывая в темноте колебания воды, уверенно вскидываясь на высокие волны, внезапно встававшие перед ним. Сердце слегка замирало — море словно не имело ни дна, ни края, сливаясь с темным небом в одно целое. Он был наедине со звездами.
      Большая волна подбросила юношу; он увидел на берегу отдаленный красный огонь. Легкое движение — и волны послушно понесли юношу на берег, к едва серевшему пятну песчаной отмели.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24