Мы катались по полу, царапаясь и кусаясь, как две дикие кошки, сбивая вазы с цветами и хрупкие старинные столики со статуэтками. Незаметно мы докатились до лестницы; Парашка уселась на меня сверху и попыталась удушить, вцепившись тонкими пальцами с острыми ноготками в мою тонкую шейку. В этот момент она подняла голову и застыла, холл был полон все прибывающим народом. Сейчас они с ехидным любопытством, которым обладают только истинные аристократы, следили за потасовкой. Я быстро представила, как завтра во всех высокородных салонах и гостиных города будут обсуждать «сумасшедшую Парашку». Девушка подумала то же самое, потому как тоненько захихикала и попыталась встать. Но не тут-то было: я со всей силой, на которую была способна, пнула ногой по ее подтянутой филейной части. Ангел выругался матом, как матрос, и полетел головой вперед вниз по лестнице. То, что было отражено на лицах гостей в тот момент, описать было невозможно, они кивали на каждый удар о ступеньку и легко ахали. Прасковья орала, как чокнутая, и звала стражу, только добры молодцы, удивленные непривычным видом хозяйки застыли на месте. Я вскочила на ноги и заголосила:
–Па-а-ан!
Тут у меня закружилась голова, и чувство, что Анук совсем рядом захлестнуло с такой силой, что я согнулась пополам, словно получила удар в солнечное сплетение и жадно хватала воздух открытым ртом. Он был наверху, здесь, он услышал крики, но не мог выйти из комнаты. Я развернулась и кинулась вверх по лестнице. Пока Петр помогал встать больше униженной и оскорбленной, нежели побитой и потрепанной Прасковье, она визжала:
–Девку держите, идиоты! Она за ребенком пришла!
Петр бросился за мной по лестнице, за ним доблестная охрана, но не тут-то было: я летела, как ласточка, перепрыгивая ступеньки, а дыхание опасности в спину придавало темпа. Я увидела темной коридор. «Анук где-то здесь!»
Я повернулась, на площадке лестницы застыла охрана, боясь подойти ко мне. Я хотела задорно улыбнуться, но не могла, словно что-то сковало все мышцы лица, получился жуткий звериный полуоскал. Дверь, за которой был Анук, оказалась заперта, я легко ее толкнула и осознала, что она не сорвалась с петель, а развалилась в щепки.
Мальчик сидел на ковре совершенно один, в неярком цвете керосиновой лампы блестели черные глаза-лужицы. Он смотрел на меня, испуганный звереныш, крепко сжимающий кулачки и готовый защищаться. Узнавание пришло в один миг:
–Мама!
Через секунду я уже подхватила его на руки. Какое это было блаженство прижимать его маленькое хрупкое тельце к своей груди, ощущать тонкие косточки под своими пальцами, жаркое тепло, стук сердца, ручонки на своей шее! Я глубоко вдохнула его сладкий детский запах, и погладила узкую спинку. Анук прижимался ко мне всем телом, как котенок; я почувствовала, как легкая струйка энергии уходит у меня из груди.
– Отдай ребенка! – услышала я голос Прасковьи, стоявшей в дверном проеме.
Я развернулась, резко вскинула голову, и внезапно почувствовала, как волна ярости красной пеленой застилает глаза. Из груди едва не вырвался звериный рык: да, как она ПОСМЕЛА?!
– А ты забери, тварь!
Уж не знаю, что увидели мои преследователи, но они явно испугались. Молодые стражи шарахнулись в стороны, а Петр со странным стоном рухнул на пол. Прасковья побледнела.
– Я сказала тебе: попробуй – забери! – прорычала я и спокойно пошла к двери.
Молодцы сбились в кучку в глубине коридора, с животным ужасом поглядывая в мою сторону. Хозяйка дома осталась стоять, казалось, она не могла сделать ни шагу, ее трясло, а на лбу появилась испарина.
–Откуда ты меня знаешь? – прошипела я в лицо Прасковье.
–Мне мой любовник сказал, он принес ребенка ночью, а потом описал тебя.
–Кто он?
–Он? – нервы у нее были действительно слабенькие, а потому не выдержали, и она с совсем не благородным грохотом устроилась на полу рядом с Петром.
–О, как, мальчики, – вдруг не понятно отчего (видимо я тоже становилась немного чокнутой) произнесла я, – от моей неземной красоты все штабелями ложатся.
Уж, не знаю, чего я ожидала увидеть, может, что и они сваляться в глубоком обмороке, но мальчики только отошли подальше, и я свободно прошла к лестнице, крепко держа на руках ребенка, никто и не думал меня останавливать. Уже спускаясь в ярко освещенный, наполненный людьми холл, я заорала:
– Пан, гном чертов, ты где?! Ты все пропустил! Пан!
Гости с ужасом и неприкрытым любопытством рассматривали меня, уже принимаясь шушукаться. Теперь я могла сказать со всей пугающей откровенностью: от репутации Прасковьи, если таковая, вообще, была, остался одни пшик.
Гном выскочил в холл, как черт из табакерки. Пола его жилетки топорщилась, а из кармана высовывались вершки позолоченных ложек.
– Ты нашла его? Нашла? – он неловко наклонился, и на пол со звоном упал серебряный подсвечник.
– Да, не видишь что ли?
Люди разбежались, освобождая нам дорогу. Интересно, а Парашка уже очнулась?
– Ась, а что с твоим красивым платьем? – спросил гном, когда мы вышли на улицу и нырнули в маленький темный переулок.
– Оно мне мешалось, Пан! – рявкнула я. – Побежали уже, а то за нами, наверное, послали погоню.
Уходили мы темными переулками, где обычно проводили вечера «ночные бабочки» и продавцы дурман-травы. За нами все же выслали погоню, мы слышали топот ног, цоканье подкованный лошадиных копыт и крики на пустынных улицах. «С девчонкой осторожнее! – раздавался из темноты гнусавый голос, отдающий приказы. – Она та тварь, про которую даниец говорил!», «Стрекоза?» – вторил ему другой, «Какая к черту стрекоза! Бабочка! – вопил третий. – Увидишь, убегай, что есть мочи!» «А как же мы ее тогда выловим?» – снова изумлялся голос. «Да, к черту, все! Она здесь нас всех порешит!»
Мы стояли в темноте, прижимаясь к холодным камням стены здания, подальше от фонарного света, пытаясь перевести дыхание. «Что за Бабочка?» – мелькнуло у меня в голове, но времени додумать мысль не оставалось. Шаги смолкли, и мы снова кинулись вперед. Через некоторое время мы стояли у светящейся вывески «Райского блаженства».
–Пан, – едва дыша, протянула я, – это ход конем! В борделе нас точно искать не станут.
–Слушай, – вдруг плаксиво протянул гном, – я перетащил на кухню целый пуд муки, и что же за работу мы ничего не получим?
–Оставь себе в качестве премиальных украденные ложки! – хмыкнула я.
* * *
Утром мы были уже далеко от Краснодола. Дорога шла вдоль реки, крутые берега, обрамленные ветвистыми зелеными кустами, высились над серой гладью. В воде отражались белые облака, плавно дрейфующие по небу. Где-то трещали цикады и резко выкрикивали свое хрипловатое «ква» лягушки. Дорога вильнула, впереди показалась небольшая деревенька, на перекрестке стояла большая таверна ярко красного цвета с буквой "Б" на крыше вместо петушка.
–Ой, – запричитал Ваня, – «Бутербродная Илюшки»! Давайте заедем!
«Бутербродная Илюшки» – сеть таверн по всей Словении, их фирменным знаком был красный цвет, витиевато нарисованная буква "Б" и отвратительные бутерброды, больше похожие на стельки от ботинок. Дети эту дрянь, признаюсь честно, обожали до беспамятства. Бутерброды подавались в маленьких красных ящичках, выложенных пергаментной бумагой. Напитки разливались по деревянным стаканчикам, внутри плавали кусочки подкрашенного льда, но самое главное в каждый стакан клалась маленькая деревянная трубочка, через которую можно было бесконечно тянуть охлажденную подслащенную воду.
–Ваня, – строго сказала я, – ты не читал «Вестник Словении»? Там написали, что такие бутерброды – это не здоровая пища!
–А я сам не здоровый! – буркнул Петушков.
С таким аргументом было просто невозможно не согласиться, мы завернули к таверне, привязали лошадей к специальным стойкам и вошли в помещение.
Маленькие столики из светлого дерева, раскиданные по залу, огромная стойка с тремя кассами, выходящая прямо на кухню, на стене приколочена фанера с названиями кушаний. Народ толпился у стойки, и близоруко рассматривал мелкие кривые буквы в общем меню.
–Касса свободна! – заголосила пигалица в красном колпаке, больше похожем на клоунский.
Мы выбрали бутерброды с самыми невероятными названиями: «Большой Бутер», «Бутер с Сыром и Луком по Илюшевски», «Илюшка курица». Уложили все ящички на огромный поднос и уселись за столик.
Ваня набросился на еду, словно голодный волк, а я начала рассказывать о наших ночных приключениях.
–Знаешь, что, – произнес Пан, не отрывая взгляда, от Вани, откусывающего огромный кусок от хлеба с луком, сыром и котлетой, – мне кажется, что Парашка такая баба, которая только с богатыми данийцами или приближенными к Арвилю Фатиа общаться будет.
В это время Петушков прожевал, пошире раздвинул челюсти и отхватил еще одну треть бутерброда.
–Значит, – продолжал строить логическую цепочку гном, – даниец, похитивший у нас ребенка, достаточно богат и обладает некоторой властью.
Ваня подавился, закашлялся и поспешно отхлебнул коричневой жидкой мути «Кофейное чудо».
–Но ведь она меня узнала, – заметила я, – значит, кто-то меня подробно описывал.
Гном кивнул:
–У тебя есть влиятельные данийские друзья? – он внимательно посмотрел в мою сторону. Я замотала головой:
–Откуда? У меня, вообще, данийских знакомых отродясь не было, да Анук первый увиденный мной даниец.
–А влиятельные маги? – он окинул меня пытливым взглядом.
Я опять замотала головой.
–Это большая политика, – начал гном. В это время Ваня снова глотнул «Кофейное чудо», подавился напитком и начал судорожно кашлять, стараясь вздохнуть. – Петушков, – не выдержал гном, – ты жрешь, как свинья!
Глава 6
Петенки
Представьте себе прекрасную девушку с густыми золотистыми волосами и пухленькими губками и огромными сияющими глазами, но с огромной отвратительной бородавкой или язвой на носу. Представили? Так вот, на теле Словении была такая же язва со звучным женским именем – Петенки.
Официально города не существовало, на картах между вотчиной Пяти островов и приграничными землями Нови чернели болота «Непролазные топи», но знающие люди и без условных обозначений обходили заповедное место за сто верст. Всем известно, Петенки – маленькое бандитское государство.
Не смотря на недолгое существование, история крохотного городка-царства оказалась насыщенной многочисленными событиями. Основал его и единолично царствовал здесь знаменитый разбойник со звучным именем Александр Графовский, в народе просто Граф. Александр, в свое время, прославился ужасными и леденящими душу злодеяниями, его банда орудовала на Большом Торговом пути к Стольному граду, сотни разграбленных обозов и тысячи невинно загубленных жизней лежали на нем смертным грехом. В один распрекрасный момент банду сумели изловить, но Графу удалось сбежать и затаиться. Магистр Ануфрий рвал на себе длинные седины, стараясь отыскать мерзавца, но все было тщетно, казалось, разбойник, как сквозь землю провалился, а на свои именины уважаемый Глава Совета получил похоронный венок и черную скорбную открытку с пожеланиями скорейшей кончины с короткой подписью «Граф». Круговерть началась по новой, во всей Словении на доски прибили портреты Графовского, обещали большие деньги за его голову, но даже среди готовых на все наемников не оказалось ни одного сумасшедшего, готового потягаться с самим Графом.
Через несколько лет между приграничной зоной и неспокойным районом Пяти остравов появился город Петенки, названный в честь любимой женщины Графа. Все здесь было устроено в насмешку над великим Стольным градом, все улицы вымощены красным кирпичом, все стражники носили плащи с гербом города в виде перекрещенных мечей и черепа.
Было здесь и свое Училище, где подрастающее поколение разбойников обучали хитрому мастерству грабежа, сие заведение работало под девизом: «Научить делать так, чтоб все было, а за это ничего не было!» Когда Словению облетел Указ Совета о запрещении дуэлей и кровавых боев на выживание, здесь построили арену и казармы, где готовили самых беспощадных, жаждущих крови бойцов. Но самым страшным в городе был рынок рабов. Даже когда эльфов и гномов признали цивилизованной расой, здесь их продавали, как товар, а потом ассортимент разбавился и людьми. Данийцев и вурдалаков не трогали, очевидно, первых уважали, вторых боялись до полусмерти.
Совет, конечно, на такое безобразие закрывать глаза не мог, Петенки стирали с лица земли два раза, и оба раза он возрождался из пепла, как птица Феникс, краше и лучше прежнего. Тогда решили, что коль его нельзя уничтожить, можно просто не замечать, и город зарисовали на карте болотами. И только Магистр Ануфрий, несчастная жертва бессовестных нечестивцев, каждое пятое число марта продолжал получать похоронный венок и ласковые пожелания смерти.
С Петенками были связаны самые страшные, скандальные, а порой и курьезные случаи. Не давеча, как месяц назад в газетном листке «Стольноградский вестник» написали занимательную историю «Маруся Распрекраснова против рабства». Честно говоря, когда я ее читала, то давилась от смеха и просто мечтала пожать руку этой самой Маруси. Дело было так. Каждый год по осени в Словении во всех вотчинах проводят конкурсы самой красивой девки. Девушки, обряженные в национальные костюмы с разноцветными венками на очаровательных головках, поют, танцуют, водят хороводы и готовят каши, а победительницы едут в Стольный град, где и выбирается несомненная «Краса Словении». В этом, Х.Х.Х. году, конкурс выиграла та самая Маруся Распрекраснова, тогда ее лубяные изображения на каждом углу прибивали, девка – кровь с молоком. После конкурса она должна была путешествовать по всей необъятной матушки Словении, дабы нести людям вечное и прекрасное. Подошло время отправляться в путь, а «Краса Словении» исчезла в неизвестном направлении. Искали ее тщательно, с ног сбились и лапти поистоптали, и тут объявилась она в Петенках на рынке живым товаром в кандалах. Сбыли ее за огромные деньги, только жалость – покупатель так и не смог снять сливок с ентого молока. Маруся в свое время окончила Училище борьбы свободным стилем и скрутила мерзавца еще на подходах к своей опочивальне. Когда она появилась в Совете под руку с новоиспеченным хозяином, Магистры так и ахнули, глядя на синяки и переломы несчастного. Спросили, почему раньше не скрутила мерзавца, сказала, что хотела почувствовать себя, как в романе, и все ждала, когда ее кто-нибудь спасет. Не дождалась, поэтому начала действовать сама. Но история на этом не закончилась, прекрасное и вечное, конечно же, победило, и Маруся Распрекраснова вышла замуж за своего богатенького приобретателя. Поговаривают, что теперь в его семиэтажном тереме все прежние наложницы зубными щетками моют полы, а молодой супруг ходит по лестнице на цыпочках, дабы не потревожить благоверную.
Я Марусей Распрекрасновой не была, а всего лишь Аськой Вехровой, и Училищ борьбы вольным стилем не заканчивала. Вернее я, вообще, ничего не заканчивала, правда можно, если что, поварешкой помахать в разные стороны, чему я блестяще научилась в Поварском Училище, но думается мне, бандитов это не впечатлит. Поэтому я предпочитала, сею дыру Петенки объехать ни за сотню, а за тысячу верст. Нет, не поймите меня превратно, я боялась не за себя, чего с меня взять: роста два вершка и локоть и четыре пегих кудряшки, а вот маленький Наследник мог стать лакомой добычей для подонков всех мастей. Один раз мы его уже потеряли, и второго я никак не могла допустить.
Но по какой-то неизвестной мне причине, гном, к нашему дружному удивлению, заплутал, и мы оказались в восьми часах езды от города.
В маленькой деревеньке, где мы решили остаться на ночлег, постоялый двор оказался переполненным, более того списки прибывающих расписывались на трое суток вперед, и знающие люди, среди который были довольно известные Словенские деятели, заранее присылали курьеров с нижайшими просьбами оставить закуточик для ночлега. Не помогли даже грамоты Петушкова с внушительной печатью Совета Магов. Как нам объяснил хмурый и уставший хозяин постоялого двора, был бы Ванятка хотя бы магом второй ступени, то, может быть, нам бы и выделили место для ночлега в конюшнях в стойлах собственных лошадей. Но так как Ваня имел только пятую ступень, то нам прямая без поворотов дорога в лес под открытое небо. Спорить мы не стали, Петушкову до второй ступени учиться еще полжизни, и не факт, что он ее получит, а поэтому, понурив головы, мы отправились на свежий воздух. Пред нами встал нелегкий выбор: ночевать в чистом поле или у реки в молодом леске. Альтернатива, прямо скажем, не блестящая, и мы предпочли последнее, рассудив, что в лесу все-таки не так ветрено, как в поле.
Напрасно. Ровно через пять минут у нас началась битва не на жизнь, а на смерть с маленькими оголодавшими рыжими кровопийцами, противно пищащими над ухом. Они нападали стайками, сразу со всех сторон, отыскивали обнаженные места и впивались, впивались. Тогда мы развели костер, но комары быстро раскусили наш хитрый маневр и нападали на ту жертву, на которую не попадал дым, нам не помогали даже специальные травки, брошенные в огонь. От их вони мы едва не задохнулись сами, а пищащим гадам хоть бы что, пищат себе по-прежнему, даже с большим энтузиазмом.
После того, как я согнулась пополам от приступа кашля, а потом с громким шлепком убила очередного комара, то взвыла:
– Ваня, в конце концов, мы из-за тебя сюда попали, так что давай, отпугивай комаров!
– Это еще, почему мы из-за меня сюда попали?
– А это ж ты не пошел на курсы повышения квалификации, думаешь, получил диплом Училища Магов, попал на службу в Совет и все, можно про учебники забыть? Если бы не твоя лень мы сейчас спали на мягких чистых постелях и ели копченые ребрышки, а так мы коптимся сами, и жрут нас!
– Не справедливо! Как я, по-твоему, могу их отогнать? Расставить руки и с бешеным криком бегать по полянке, приговаривая: брысь, брысь, брысь? – обиделся Петушков.
– Можно и так, – одобрила я, – мне пришло в голову всего лишь охранное заклятье.
– Ну, чисто бабья логика, – отозвался гном, которому явно надоела наша перепалка, – Аська, не бурчи, лучше усыпи их всех, у тебя это отлично получается.
Ваня противно захохотал.
– Да идите вы! – обиделась я, и, взяв полотенце и чистую рубаху, пошла к реке, искупаться и смыть дорожную пыль.
– Аська! – крикнул мне вдогонку гном. – Если утонешь, обратно не приходи – не приму!
Скинув всю одежду, я с визгом плюхнулась в реку. Теплая ночь, оказалась всего лишь обманной уловкой природы, вода была не просто холодная, а ледяная. Завизжала я еще громче и выскочила обратно на берег. Клацая зубами, я начала растираться: вот и искупалась. От холода сердце зашлось в бешеном ритме, чтобы хоть как-то согреться я решила побегать вокруг куста, на котором висела моя одежда. На четвертом круге я уколола ногу о скошенную травинку, едва не расплакалась от боли, поскользнулась на мокрой гладкой дорожке, упала и поняла, что не только не согрелась, а замерзла еще сильнее и перепачкалась еще больше, но чувство оскорбленной женской гордости не позволяло вернуться к приятелям так скоро.
–Хорошо, девка, носишься! – раздался в темноте мужской голос.
Я на мгновение застыла от изумления, а потом со скоростью, какой позавидует адепт-новобранец начала натягивать одежды. Попав четвертый раз двумя ногами в одну штанину, я матюгнулась, а одетую наизнанку рубаху посчитала за благо. Я отдышалась и, аки ястреб, попыталась рассмотреть в темноте подглядывавшего за мной и ставшего свидетелем моего позора мужлана. Темнота приоткрывать завесу тайны отказалась, а из-за кустов снова послышался голос:
–Чего перепугалась, я не буйный, побалуюсь и отпущу.
–Ну, иди сюда, – заорала я с ярко выраженным стольноградским акцентом, – я с тобой сейчас тоже побалуюсь! – я начала петушиться, сжала маленькие кулачки и представила, как легко уложу оппонента ударом левой. – Я тебе покажу, как подглядывать за девицами, принимающими ванны!
–Ванна в грязном болоте? – хмыкнул голос, и из темноты вышел мужчина.
Он оказался здоровяком богатырского роста, судя по фосфорициирующей в темноте белой рубахе «с косою саженью в плечах». Мои кулачки разжались сами собой, такого громилу я и в мечтах не смогу с ног сбить, хотя если ударить его с разбегу головой в живот, то, может быть, он и качнется.
Потом мысли понеслись самым странным образом. Я, некстати, вспомнила один любовным роман, прочитанный мной под одеялом в тайне от Марфы, с благозвучным названием «Страсть на Висле» (замечу, Висла – река между Московией и Бурундией). Так вот в ней главный герой – богатырь спасает девку из жуткой передряги с бандитами, погибает сам, но честь девушки остается незапятнанной. Может быть, это и есть мой богатырь? Кто знает, романтическая обстановка, ночь, река... Мои бредни вовремя прервал резкий удар по голове, кажется, дубиной, а может быть «мой герой» опустил мне на макушку свой семи пудовый кулак. Уже угасающим сознанием мне подумалось: «Вот ведь точно – ночью все кошки серые».
* * *
Лучше бы я сразу умерла, сознание возвращалось с мучительной болью в каждой клеточке мозга и в каждой мышце на теле, как после ночной попойки. Я с трудом приоткрыла тяжелые веки, к горлу моментально подступила тошнота, а в ушах установился равномерный гул. Когда пелена перед глазами рассеялась, я попыталась приподняться и осмотреться. Шею рассекла резкая боль, затекшее тело отказывалось слушаться, я дернулась и вернулась в исходную позицию, дабы перевести дыхание.
Осознание того, что происходит, пришло не сразу. Сначала я поняла, что куда-то еду и это меня насторожило, потом я рассмотрела прямо перед глазами пыльные доски пола, и почувствовала, что мои руки и ноги связаны. Потом я вспомнила вчерашний вечер, мою ссору с друзьями, незнакомого богатыря и удар по голове. Меня похитили!
От злости на собственную глупость и беспомощность я застонала и с трудом перевернулась на спину. Взгляд уперся в дырявый брезент раскачивающегося полога повозки, поддерживаемый ржавыми кольцами, вокруг меня валялись тюки с сеном. Настил повозки оказался ужасно грязным, и на моих светлых портах появились черные пыльные полосы, почему-то именно это обстоятельство меня расстроило особенно сильно. Я тихо заскулила, по щекам побежали горячие слезы, пропитывая соленой влагой рубашку.
Теперь меня везут в неизвестном направлении, легко предположить, что в Петенки, а там продадут какому-нибудь богатенькому дядечке за пару медяков, потому что дороже я все равно не стою, и никто меня больше никогда не увидит. Да восславится невезучесть Асии Прохоровны Вехровой, самой глупой ведьмы-недоучки в Словении! Почему же я не закончила хотя бы Училища борьбы вольным стилем? Попробовать колдовать? Я с сомнением вспомнила, как все вокруг загоралось красным колдовским пламенем и в одночасье превращалось в горку пепла. Да и с завязанными руками много не наколдуешь, технику магии через взгляд я освоить так и не сумела, а потому, когда решалась сотворить что-нибудь незапланированное чудо, то прихлопывала, притопывала и колотила себя по бокам.
Через некоторое время я успокоилась и даже попыталась рассуждать логически, в конце концов, можно как-то договориться с похитителем. Через дыры изношенного брезента просачивалось восходящее солнце, колымагу трясло на разбитой дороге, оси жалобно скрипели в утренней тишине. Веревки сильно натерли руки и ноги, в этих местах начало жечь, пить хотелось невыносимо, от жажды пересохло горло, а язык прилип к небу.
–Эй, – крикнула я из последних сил, в горле сразу запершило от сухости, – я пить хочу!
Где-то раздалось тихое «Пру», повозка качнулась и остановилась, раздались тяжелые шаги, полог приоткрылся и перед моим мутным взором появился давешний знакомый. В утреннем свете я смогла его рассмотреть в полной красе, великолепный образчик мужской особи: к богатырскому телосложению, прибавились золотые кудри, черные брови, густая рыжая борода и орлиный нос, только вот глаза подкачали – круглые, навыкате и косые. Про таких говорят: «Одним глазом на соседа смотрит, а другим тебе в карман». Вид у него оказался настолько придурковатый, что я, позабыв про все свои горести, широко ухмыльнулась.
–Очнулась? – пробасил он.
Я кивнула:
–Не заметил что ли? Куда мы едем?
–Мы? – вскинул брови громила.
–Хорошо, – терпеливо поправила я, – куда ты меня везешь?
–Любопытная, – буркнул он.
–Какая есть! – разозлилась я. Парень поджал губы, и я решила сменить тон: – Я пить очень хочу!
–Пить, – протянул мучитель, долго и пристально посмотрел на меня, потом улыбнулся и вышел. Через минуту передо мной стояло ведро с водой. – Пей, – дружелюбно предложил он.
–Развяжи мне руки, – попросила я.
–А ты так лакай!
–Да, пошел ты в баню! – заорала я, что есть мочи.
–Раз так, то слизывай водичку! – ласково улыбнулся он и толкнул ведро. На жестяном боку появилась внушительная вмятина, емкость перевернулась, и вожделенная жидкость моментально растеклась по грязному настилу. Через секунду я лежала в мокрой луже, мучаясь от зверской жажды, с горьким комком в горле, по щеке покатилась непрошеная слеза. Ну, не облизывать же мне доски, в самом деле?
–Напилась? – ехидно спросил он, а потом спрыгнул с повозки и задернул полог. Раздался его довольный свист, виртуозно исполняемой скабрезной песенки, а через некоторое время: «Пошла!» и повозка тронулась с места. Я снова затряслась среди мешков, глотая ставшую тягучей слюну и глядя на то, как по доскам растекаются тонкие ручейки.
Когда-то давно, когда вурдалаки ступили на тропу войны за независимость, они устраивали показательные захваты зданий с мирными горожанами. Тогда в Стольном граде в обязательном порядке всех одаривали книженцией, отпечатанной на дешевой газетной бумаге, «Как вести себя, если вы попали в плен к вурдалакам», и я прочитала ее забавы ради. Главная мысль которую несла книга: доказать самому похитителю, что ты несчастная жертва и единственный друг у тебя твой же мучитель. Я долго теребила толстые веревки, разодрала кожу в кровь, поцарапала локти и колени, а потом заорала:
–Развяжи хотя бы ноги, уже в кровь стерла!
Повозка сразу же остановилась, парень заглянул через отогнутый брезент, поставил на пол ведро воды, а потом залез сам. «Ага, – подумала я со злорадством, – совесть замучила! Думал, нет ее, пропил всю, так нет же, заговорила внутри!»
Он молча подошел ко мне, грубо развернул и начал развязывать веревки, внезапно его руки застыли:
–Ты что ведьма? – раздался напряженный голос.
Я прикусила губу, ну, как же не вовремя эти звездочки загорелись!
–Нет, – пролепетала я, – я ничего не умею, горят себе и горят, – я запнулась, когда увидела его хмурый взгляд. Вы себе можете представить озлобленного косоглазого мужика? Поверьте, зрелище не для слабонервных!
–Знаю я вас магов, – прорычал он, – все покалечить норовите! Сиди так!
–Ах, так! – снова сорвалась я. – Тогда я покалечу себя, и ты не сможешь меня дорого продать!
Верзила хмыкнул:
–Да, я тебя и так дорого не продам! Ты худая, как палка, одно хорошо, колдовать умеешь!
–Ты сам захотел! – зло крикнула я, а потом приложилась лбом к полу. Раздался гулкий звук, словно упал пустой бочонок, в глазах у меня потемнело, шум в голове переродился в звон, а по лицу потекла красная струйка из рассеченной брови. Похититель развеселился:
–Дура!
Мы снова тронулись в путь. Мои мучения продолжались, усугубляясь тем, что теперь вода стояла рядом и расплескивалась из ведра на пол. Я подползла к помятой жестянке, опустила туда лицо и с жадностью втянула прохладную струйку, влага попала не в то горло, я зашлась кашлем, мужик расхохотался:
–Ты там живая или все калечишь себя?
–Да пошел ты! – буркнула я себе под нос, стараясь хлебнуть воду так, чтобы не подавиться.
Казалось, мы ехали целую вечность, с каждым часом становилось все жарче. Свежего воздуха под брезент практически не попадало, он раскалился, а мне пришло в голову, что мой персональный ад за все грешки настиг меня раньше смерти. Все тело покрылось липким потом, разодранные руки горели огнем. Через маленькую дырочку в пологе извне тянулась тонкая прохладная струйка, я подставила под нее разгоряченные щеки, спасаясь тем самым от духоты.
В голове крутились страшные мысли: а что если Пантелей и Иван не догадаются, что со мной случилось? Если не поймут, где меня искать? Мне надо отсюда бежать!
Через четыре тысячи лет мы остановились, полог приоткрылся и мне в лицо ударил прохладный воздух. Я жадно вдохнула, и с облегчением почувствовала легкий ветерок, обдувающий лицо. Громила развязал мне ноги, на которых остались красные кровавые рубцы, и выволок за шкирку из повозки.
Мы стояли посреди крохотного захламленного двора; здесь сваленные в одну кучу гнили старые колеса от бричек и повозок, сломленные клинки, какие-то ящики, тряпки, сундуки с вывернутыми петлями. Рядом с домом-избушкой из голой вытоптанной почвы торчало кривое засохшее дерево. Сама избушка маленькая, вросшая в землю почти до грязных окошек, крыша застелена потемневшей, давно не перестланной, соломой.
Я с омерзением рассматривала сие убожество и не могла придти в себя. Перед глазами вставали картины одна страшнее другой: окровавленные пальцы под столом в домике, заспиртованная печенка в баночке на полке, я привязанная к тому самому столу и абориген, похитивший меня, с занесенным надо мной топором. Я мелко затряслась, а затекшие ноги отказались слушаться, колени подогнулись, и я рухнула на землю.
Парень удивился, схватил меня за шкирку и потащил к двери. Я хотела заорать, но от страха пропал голос, поэтому только тихо поскуливала. Верзила втолкнул меня в сени. После яркого солнечного света в глазах потемнело; мой мучитель бросил меня в угол на домотканый половичок, а сам принялся стягивать сапоги и разворачивать портянки, потом привязал меня к ножке прибитой к полу скамейки и вошел в дом.
Я попыталась вырваться, но веревка надежно держала на одном месте, шансы на спасение приближались к нулю. 