Я спасу тебя, Арвиль!

 
      Ваня целыми днями валялся в гамаке или же с задумчивым видом поэта, измученного кризисом творчества, бродил по саду. За ним по пятам трусил Тризорка, грустно уставившись в землю и размышляя о своей собачьей жизни. Ваня бледнел и чахнул; в Совет его обратно не взяли, а мысль путешествовать по стране и творить добро его, отчего-то, не вдохновляла.
 
...Само слово «ДОБРО» казалось Петушкову ненастоящим. Он не верил в него, ему никто не делал хорошего и ДОБРОГО. Всю свою сознательную жизнь он заботился и думал только о себе родном, а «ДОБРО» подразумевало большую чистую душу и готовность отдать последний медяк даже на спасение полосатых хохлаток в лесах на крайней границе. Душа у Вани была большая, но не слишком, а последние медяки он, как правило, пропивал или же прятал в голенище сапога на черный день, а потом все равно пропивал в «Веселом поросенке». Иногда он думал, чтобы случилось с ним, не встреть он кудрявую пигалицу Асю Вехрову с ее сундуком секретов. Сначала он ее ненавидел искренне и безоглядно, всей своей большой, но не слишком, душой, а потом вдруг понял: она такая же НЕВЕЗУЧАЯ, как и он; и ненависть испарилась, и кудрявая пигалица вдруг стала другом, наверное, единственным настоящим другом...
 
      –Пе-туш-ков! Пе-туш-ков! – голосила я на весь сад, пытаясь рассмотреть за густыми кустами малины его длинную худую фигуру. – Петушков!
      –Чего тебе, Вехрова? – Ваня, оказывается, возлежал в гамаке, накрывшись покрывалом и, скорее всего, оплакивал свою загубленную жизнь.
      –Ваня, – я перелезла через колючие кусты, расцарапала щеку и оставила на ветках клок волос, – она приехала! – пропыхтела я.
      –Аська, испарись, и без тебя тошно! – он тяжело вздохнул и посмотрел на меня полными надежды глазами, – может, в запой уйти?
      –Ты рехнулся? – я плюхнулась в гамак, придавив его ноги. – ОНА приехала!
      –Кто? – устало спросил Ваня, понимая, что я не все равно не отстану.
      –Прасковья, в ее доме прятали Анука!
      Я нервно оттолкнулась ногой о землю, гамак, скрипя веревками, закачался.
      Петушков явно не понимал моей истерики, вытянул губы трубочкой и продолжал рассматривать между толстых веток яблонь лоскуты голубого неба.
      –Она здесь не случайно, – продолжала я, – ее вызвал тот, кто организовал похищение!
      –Вехрова, что ты от меня хочешь? – не выдержал Петушков, пытаясь незаметно освободить ноги из-под меня.
      –Ты будешь следить за ней! – торжественно объявила я свой план.
      –Следить? А почему я, почему вся грязная работа достается мне? На дерево лезу я, на тележке еду я! – возмутился Петушков, открыто отодвигая меня ногой в сужающийся край гамака, я по инерции завалилась на приятеля всем телом, ударив острым локтем его худой живот. Ваня громко застонал.
      –Зато я в Ненэлии на стену стадиона первая забиралась! – прервала я его стенания. – Петушков, я бы проследила за ней, но не престало одной девице за другой по кустам и огородам лазить!
      –А мне престало? – возмутился Ваня.
      –Да! – рявкнула я. – Вставай уже, а то она уедет из Фатии раньше, чем мы что-нибудь выясним!
      От злости Ваня ткнул ногой мне в спину, я ласточкой соскочила с гамака. Веревки жалобно затрещали, и через секунду Петушков лежал на земле, опутанный гамачной сетью.
      –И за что ты на мою голову? – пробормотал он, безрезультатно пытаясь подняться.
      Как ни странно, игра в шпионов Ване понравилась. К своей миссии он подошел со всем возможным энтузиазмом: нашел помятый свиток, заколдовал обгрызенное сверху перо, чтобы у него не заканчивались чернила, снял с огородного пугала драную рубаху, натянул ее на себя и сам стал похож на это пугало.
      –Ну, как? – довольный собой улыбнулся Ваня.
      Я промолчала, не желая обидеть его.
      –Я выделяюсь из толпы? Меня увидят?
      –Нет, Ваня, не выделяешься, – кивнула я, соображая как скоро Прасковья разглядит следящего за ней в сем невообразимом наряде Петушкова.
      Ваня ушел, а я снова открыла книгу «Приключения».
 
"...-Давай мне свой зуб! Я верну этому прохвосту его побрякушку!
Дракон громко захлопнул пасть и уставился на меня желтыми глазами:
–Только через мой труп! – не разжимая челюстей , промычал он..."
 
      «Как странно, – вдруг подумала я, – отчего повествование мне кажется поразительно знакомым?»
      Ваня вернулся только вечером усталый и голодный. С довольной улыбкой ударил по столу смятым свитком и уселся на стул, закинув ногу на ногу. Я покосилась на бумажку, исписанную кривым почерком.
      –Узнал что-нибудь? – на листе вместо букв значились точки, тире и размашистые загогулины. – Это что такое? – удивилась я.
      –Это шифр! – Ваня улыбнулся еще шире, схватил свиток, откашлялся и... замолчал.
      –Ваня, что ты там зашифровал? – сладким голосом, готовым сорваться на визг, поинтересовалась я.
      –Э-э-э, – приятель нахмурился и поскреб затылок, – да так ничего важного.
      –Как понять – ничего важного? Ты из меня дуру делаешь? – я стала медленно подниматься, опираясь на стол, неотрывно глядя на краснеющего Петушкова. – Ты забыл, что зашифровал!
      –Отчего же, – проблеял он, тыча пальцем в бумажку, – я все помню.
      Я ласково кивнула, предлагая ему излагать.
      –Я ничего не помню, – сдался Петушков, сгорбившись на стуле, – только основную идею. Вот три точечки...
      –Тебе только вражеским шпионом работать! – буркнула я и открыла дверь в коридор, предлагая ему выметаться из моей спальни.
      –Аська, – заныл Петушков, уже стоя в дверях, – я не специально!
      –Ваня, – я похлопала его по плечу, – я тебе верю, честно. Такой канделябр может случиться только с нами.
      Стоило мне захлопнуть дверь за Ваняткой, как тот ворвался обратно, едва не сбив меня с ног:
      –Вспомнил! Я все вспомнил! – заорал он, размахивая смятым свитком. – Вот смотри: 12.00 обедала 20 минут.
      –Тише ты! – цыкнула я, выглянув в темный коридор и убедившись, что мы одни, захлопнула дверь.
      –Смотри! – веселился Петушков. – 15.00 снова обедала теперь в Доме Властителей.
      –Фатиа принимал стерву в своих хоромах? – присвистнула я. – Вань, а в твоей ахинеи есть что-нибудь стоящее?
      –Не понял? – Ваня враз растерял всю свою веселость. – Какая ахинея? Я, между прочим, целый день по кустам носился ради этой ахинеи!
      Он скорчил обиженную гримасу, завалился на кровать прямо в сапогах и уставился в потолок.
      –Ваня, не обязательно было записывать каждый ее шаг, – прикидывая, как согнать приятеля с кровати, объяснила я. – Скажи, она с кем-нибудь встречалась?
      –Ах, ты про это? – махнул рукой Ваня. – Да, с Леоном Неаполи.
      –Что? – у меня закружилась голова. – Петушков, это же самое главное! – заорала я. – О чем они говорили?
      Тут Ваня покраснел, как рак, и замялся с ответом:
      –Ну, они, некоторым образом, и не разговаривали вовсе, – он кашлянул, стараясь не смотреть мне в глаза.
      –Да? А что же они делали?
      –Ну, это они делали! – Ваня окончательно сконфузился, вскочил с кровати и начал мерить шагами комнату, заложив руки за спину. Я смотрела на его метания: три шага до двери, три до окна, три до двери; у меня шагов выходило больше. – Совсем не понимаешь? – трагическим шепотом произнес он.
      –Не понимаю! – начала злиться я.
      –Они любовью занимались! – едва слышно выговорил Петушков.
      Я выразительно моргнула.
      –Ну, смотрю, она в лес, – начал сбивчивые объяснения приятель, – я за ней, она к сторожке, глядь, а туда Неаполи, навострив уши, пробрался. Я подождал чуток и к окошку, а они там, – Ваня замолчал.
      –Молодец, Петушков, тебя поставили подслушивать, а ты подсматривал! Ты уверен, что они ни о чем не разговаривали?
      –При этом не разговаривают, а действуют! – огрызнулся Петушков.
      –Не знаю, не пробовала! – буркнула я.
      –Я тоже, – печально вздохнул Ваня, с грустью поглядывая на примятую подушку на моей кровати.
      –Так, Петушков, отправляйся спать!
      Я выставила приятеля из комнаты.
      «Значит, любовник Прасковьи – Неаполи. Она говорила, что именно ее любовник описывал меня. Выходит, тогда под Краснодолом ребенка похитил именно Леон! Именно Неаполи хотел пробуждения Бабочки. Интрига: для чего ему все это?»
 

* * *

 
      «Фатиа обязан узнать, какую змеюку пригрел у себя на груди!» – с такой мыслью я проснулась, едва прокричали петухи.
      Моэрто меня раздражало и мучило, но не замечать и отсекать его я не могла, а потому сама для себя находила компромиссы. Привычку Властителя вставать ни свет, ни заря я компенсировала здоровым послеобеденным сном; его маниакальную страсть к рыбе, запах которой не переносила с детства, заедала курятиной; но когда я обнаружила, что меня воротит от сладкого, то пригорюнилась: за булочки с вареньем и пять столовых ложек сахара в стакане с чаем, я была готова продать родину, а теперь от одного вида румяных куличиков мне дурнело.
      Но самым неприятным оказалось открытие, что Фатиа лютой ненавистью ненавидит людей, тем паче магов Совета Словении. Каждый день его обуревала такая злоба, что я, задыхаясь, едва не лезла на стену и мечтала придушить, к примеру, ничего непонимающего Петушкова, на Сергия моя ярость отчего-то не распространялась.
      Сгорая от нетерпения, я заглянула в комнату Вани:
      –Петушков, вставай! – позвала я его. Приятель похрапывал, закутавшись с головой в одеяло. – Петушков, пойдем Властителя спасать!
      Ваня еще раз громко хрюкнул и зашевелился.
      –Вехрова, умри! – он приподнял голову от подушки; короткие волосы с одной стороны примялись, и стояли дыбом с другой.
      –Не могу! – заявила я, стягивая одеяло с костлявого Ваниного тела. – Мы идем спасать Властителя от страшной змеюки Ненэлии!
      Похоже, что Властитель быть спасенным кем бы то ни было, а тем более мной, не собирался и наше рвение не оценил. Проще говоря, нас не пропустили даже за ворота Дома, пришлось огибать сад и пролезать в дыру забора, заботливого расковырянного яблочными воришками.
      Честно говоря, я поражаюсь на фатийцев! Представьте себе, воровать яблоки в саду у Властителя! Да, в Словении у Совета, только Советники и не боятся воровать! Так и не отдали мне обещанные за Наследника 750 золотых, списав их на возведение нового храма в Ненэлии. Скорее всего, за мои кровные денежки Леонид потом замечательно отдохнет в Вотчине Пяти Островов, проиграв все до последнего медяка в Краснодоле. Нет, я не поборница справедливости, но ведь обидно!
      –Аська, не высовывайся! – цыкнул Ваня, когда мы осторожно пробирались к черному входу за спиной стража. Ступенька под моими ногами печально скрипнула, парень насторожился и на всякий случай обнажил меч. Мы с Ваней застыли, затаив дыхание; повертев по сторонам головой, страж успокоился, убрал оружие обратно в ножны и начал насвистывать песенку. Мы не слышно проскользнули в приоткрытую дверь Дома.
      Длинный пустой коридор вел в знакомый круглый холл с лестницей на второй этаж. Похоже, прислуга по приказу Властителя сегодня устроила коллективный отдых. Из-за одной из высоких дверей доносился гул голосов, изредка можно было расслышать особо громкие реплики: «Я против!», «Это полная чушь!» Похоже, обсуждение насущных проблем шло полным ходом, в пользу Фатиа, разумеется. Внезапно у меня заболела голова, и перехватило дыхание. «Мучается от боли, – поняла я, – и злится. Злится – это плохо!»
      Мы с Петушковым в нерешительности переминались с ноги на ногу перед плотно закрытой дверью и испуганно переглядывались. «Будет ли наглостью ввалиться без особого приглашения в кабинет самого Властителя Фатии, прервав пламенную речь второго по величию мага Словении?»
      –Ну, что? – Ваня кивнул на дверь.
      Я пожала плечами, чувствуя такую головную боль, словно меня ударили обухом по затылку.
      –Что скажем? – Петушков занес кулак, дабы деликатно возвестить о нашем приходе настойчивым стуком.
      Тут дверь самым волшебным образом, без нашей на то помощи, со скрипом открылась. Перед нами предстала занимательная картинка: длинный стол, заваленный бумагами, во главе Властитель Фатии, Магистр Леонид красный, как вареный рак, с занесенным кверху пальцем и три Советника, самый приметный из них белобрысый, не менее красный, чем Магистр.
      Пять пар глаз уставились в сторону, где в дверном проеме застыли мы. Пауза была достойна театральных подмостков. Магистр громко щелкнул зубами, закрыв рот, и, вмиг побледнев, опустил палец.
      Выглядело все так, будто мы подслушивали под дверью. Ваня, глупо улыбаясь, по-прежнему стоял с поднятым кулаком. Я набрала побольше воздуха, стараясь не замечать изумления, охватившего Фатиа, а заодно и меня, и на одном дыхании пробормотала:
      –Здравствуйте, Властитель, мы пришли тебя того... спасать! – голос отчего-то сел, я громко кашлянула и убрала за спину трясущиеся руки.
      У Арвиля поползли на лоб брови, он так не мог понять, зачем спасать его, если пора спасаться нам самим от его властительского, а заодно и леонидова, гнева.
      Я хлопала ресницами и ждала его ответа. Арвиль встал:
      –Извините нас, господа, по-моему, Ася хочет нам всем сказать нечто важное!
      –Да, – я почувствовала, как земля уходит из-под ног, единственное хорошее во всем произошедшем оказалось то, что за последние два дня – это было первое мое, а не властительское, ощущение.
      –Хочу сказать, только с Петушковым наедине, – едва слышно выдавила я из себя, Арвиль округлил глаза, а Магистр незаметно схватился за сердце, – в смысле, наедине со мной, ну, со мной и Петушковым.
      Фатиа медленно и аккуратно вышел из-за стола, слишком медленно и слишком аккуратно, чтобы сие оказалось хорошим знаком. Воздух перестал поступать в мои легкие, выпучив от страха глаза, я попыталась вздохнуть.
      –Ася, уходим! – если слышно прошелестел над ухом Петушков.
      Мы начали отступать в глубь коридора, чтобы в следующее мгновение дать деру, но Фатиа смерил нас обоих таким взглядом, что ноги, словно, вросли в пол.
      Два стража препроводили нас в крохотную, больше похожую на карцер, комнатку рядом с кухней. Посреди маленького помещения стоял стул и стол, отчего-то приколоченные к полу, на потолке крюк для керосиновой горелки. Через некоторое время, показавшееся нам бесконечным, пришел Фатиа. Он с самым хмурым видом остановился в дверях и уставился на Петушкова, как на врага народа, а у меня снова перехватило дыхание, я схватилась за горло и тихо прошептала:
      –Арвиль, прекрати злиться, мне дышать нечем!
      Ваня испуганно перевел взгляд с перекошенного лица Властителя на меня. Честно говоря, я тоже не понимала, отчего Петушков вызывает у Арвиля такую жгучую ненависть.
      –Говорите и убирайтесь! – вымолвил Фатиа, скрестив руки на груди. Ваня впился взглядом в семь выжженных на запястье Властителя звезд, не в силах отвести от них взгляда. Арвиль заметил это и поспешно сцепил руки за спиной.
      –Ребенка украл Неаполи, – спокойно произнесла я. Взрыв ярости внутри него – мой судорожный вздох, резкая боль в груди.
      –Доказательства!
      –Ваня его видел с Прасковьей, – я всхлипнула, в глазах потемнело от желания вздохнуть. Презрительный и высокомерный взгляд, брошенный в сторону Петушкова. Боже, какие демоны роятся в душе Властителя Бертлау, Фатии и Перекрестка Семи Путей! Темнота...
      –Ася, Ася очнись! – я отпрянула от резкого запаха и с трудом подняла тяжелые веки, перед глазами все расплывалось.
      Я застонала от головной боли, картинка стала проясняться. Я лежала на кровати в спальне Властителя, надо мной склонился Петушков и с самым затравленным видом водил перед носом тряпочкой, смоченной в чрезвычайно вонючей настойке. Отпихнув Ванину руку, я поспешно села, опустив ноги на пол, комната закружилась перед глазами. Арвиль развалился в кресле и задумчиво рассматривал вид за окном.
      –Что это такое вонючее? – прохрипела я.
      –Бальзам, которым ты мне руку велела мазать, – хмыкнул Властитель, безразлично посмотрев в мою сторону.
      –Какая мерзость, – я сглотнула подступающую к горлу горечь.
      –Что ты говорила про Леона? – Фатиа сдерживал себя, как мог, страшась, что меня снова придется откачивать.
      –Неаполи организовал похищение, – снова повторила я.
      –Чушь! – вдруг заорал Арвиль, я выпучила глаза и задохнулась, Ваня сжался.
      Властитель нервной рукой схватил хрустальный графин, плеснул в стакан воды, а потом осушил стакан один глотком.
      –Если твой Ваня, – он бросил на бледного Петушкова суровый взгляд, – видел Леона вдвоем с Прасковьей, это ничего не значит! Прасковья частая гостья в городе!
      Ваня затрясся, а потом прошептал:
      –Можно мне тоже водички? – и без спросу кинулся к графину. Он сделал три жадных глотка, поперхнулся и сдавлено кашлянул.
      –Поймите, Леон воспитывался в этом доме вместе со мной, мы росли бок о бок, – продолжал Фатиа. – Он не может быть предателем! Вехрова, ты не хуже меня знаешь, что Анук просто прикрытие для... – он осекся и покосился на Петушкова. – Это кто угодно, но не Неаполи. Разговор окончен! Обсуждать нечего! – процедил он сквозь зубы, открывая дверь и предлагая нам удалиться.
      Мы с Ваней вышли, уже в коридоре я обернулась. Властитель все еще стоял в дверях, его раздирало странное чувство. Неуверенность? Я усмехнулась про себя: «Только не Фатиа!» Сожаление? Недоверие? «Точно, он мне НЕ ДОВЕРЯЕТ!»
      –Мы предупредили тебя, Фатиа, мне жаль, что ты слеп! Но поверь, я этого так не оставлю, я докажу вину Леона, и найду его сообщника среди магов, хотя бы потому что это напрямую касается меня! – бросила я напоследок и с гордо поднятой головой зашагала к выходу.
      На улице охранники удивленно уставились в нашу с Ваней сторону, пытаясь понять, каким образом двое посторонних проникли в Дом, если они их так и не пропустили?
      –Ведь это Моэрто? – хмыкнул Ваня ни с того, ни с сего.
      Я нахмурилась и неохотно кивнула.
      –Вехрова, я говорил, что ты дура? – усмехнулся приятель, сплевывая на дорогу.
      –Неоднократно, – снова кивнула я.
 

* * *

 
      На следующее утро я проснулась поздно. В окна бил солнечный свет, я выглянула в сад, Гарий разбивал новый цветник, и сейчас энергично ковырял землю лопатой.
      –Доброе утро! – сонно улыбнулась я.
      Гарий выпрямился, стер со лба пот и кивнул:
      –Доброе! Ты сегодня поздно!
      Я потянулась и встала с кровати. Действительно, поздно?
      Поздно?!
      Я застыла посреди комнаты, с портами в руках.
      Фатиа внутри меня не было! Мои мысли и ощущения остались на месте, а вот Властительские растаяли, как первый снег. Это хорошая новость или плохая? Может быть, Моэрто продержалось пару дней и само по себе исчезло? Я посмотрела на тонкий шрам на ладони. Все чрезвычайно странно.
      Я оделась и вышла на веранду. Тут-то я и поняла: исчезновение Моэрто – новость отвратительная!
      На лежаке развалился Ваня, в руках он зажимал розовый надушенный листочек и перо, очевидно, только что выдернутое у гуся, и что-то вдохновенно карябал на бумаге. Я долго рассматривала его расслабленную позу и бессмысленную улыбку, а потом тихо позвала:
      –Вань, ты чего делаешь?
      Адепт поднял расширенные глаза и выдохнул:
      –Асенька, я стихи сочиняю!
      «Что?! Какие, к черту, стихи? Петушков в слове „мама“ делает четыре ошибки!»
      –Ваня с тобой все в порядке? – я осторожно дотронулась до холодного лба приятеля.
      –Я себя великолепно чувствую! – широко улыбнулся он. – Ты послушай:
 
Ночь, тишина, мы одни с тобою сегодня,
Хороша за окошком весна и прекрасна с тобой непогода.
Слезы радости мы разделим на двоих...
 
      Ну, как? – Ваня поднял на меня поддернутые поволокой глаза.
      –Чего-то не в рифму.
      –Не в рифму? – Иван с самым сумасшедшим видом схватил себя за волосы, – думай, думай голова! Как же я это покажу ей, если не в рифму?
      Я внимательно рассматривала приятеля, пытаясь понять, как за одну ночь из нормального мужика он смог превратиться в буйного неврастеника с замашками романтика.
      –Тебе не нравится, – махнул он рукой, вмиг успокоившись. – Мне тоже не нравится, я все равно не могу сюда вставить имя Прасковья, – он схватил лист и порвал на мелкие клочья.
      Я хлопнула ресницами:
      –Какая Прасковья?
      –А вот еще полночи сочинял, – не обращал внимания на мое изумление Петушков,
 
О, Прасковья, ты мой свет,
Лучше в мире тебя нет,
Подарю тебе смычок,
Будешь петь ты как сверчок!
 
      Ну, как?
      –Отвратительно, – прошептала я, с восхищением глядя на приятеля.
      Может, сегодня знаменательный день и все мужики сошли с ума? Хотя Гарий не выглядел умалишенным, но ведь и Ваня с первого взгляда кажется совершенно нормальным. И Фатиа куда-то испарился из моей головы. Чего там говорил Сергий: «при магическом воздействии чувствовать его престану?»«Приворот? – вдруг мелькнула мысль. – Какой, к черту, приворот? Приворот на двоих и Властителю, и Ване? Бред! Полный бред!» Как в насмешку, перед глазами проплыла картинка хрустального графина и жадных Ваниных глотков прямо из тонкого горлышка.
      Отчего-то мне стало весело: «Значит, Парашка здесь действительно не случайно! Доподлинно мне известно, что некоторые привороты начисто лишают мужиков мозгов, и Ваня живой пример тому! Бедный Петушков, нечаянная жертва обстоятельств, – я едва сдержала нервную улыбку. – А вот для чего из игры вывели Властителя, непонятно».
      Тут Ваня зашевелился и попытался встать.
      –Ты куда? – схватила я его за руку.
      –Я должен ее увидеть! – с трагическим заломом в голосе прошептал он.
      –Кого?
      –ЕЕ! – Ваня махнул в сторону двора.
      –Петушков, – я толкнула его обратно на лежак, – не сходи с ума, сиди дома, сочиняй стишки!
      Я приготовилась привязать приятеля к стулу, если понадобится крайняя мера, но уверенности, что не убежит к любимой вместе с ним, отнюдь не было. В это время на веранду вышел Сергий, заспанный и помятый, пухлую щеку пересекал красный пролежень.
      –Сергий! – скомандовала я. – Следи за Петушковым!
      –Зачем? – зевнул тот.
      –За надом!
      Я кинулась в комнату искать дорожную котомку, где в самой глубине валялась маленькая книжечка для записей.
      Однажды я прочитала очередную Марфину «инструкцию», называлась сея гадость «Как сделаться совершенным магом за год». Так вот, в ней советовалось все новое и удивляющее тебя записывать в отдельную книжечку. В течение трех месяцев я карябала на желтеньких листочках все, чтобы со мной ни происходило, а заодно и самые легкие рецепты из штудируемой в это время «Как сделать отворот». Зря время теряла, магом я все равно не сделалась, а вот рецептики остались.
      Книжечку в сумочных закромах я не обнаружила, зато нашла давно потерянный черепаший гребень, чему сильно обрадовалась.
      Вани на веранде не оказалось.
      –Где он? – накинулась я на Сергия, прихлебывающего чай из фарфорового блюдца.
      –Ушел, – приятель безразлично махнул рукой.
      –Ты его отпустил? – ужаснулась я.
      –А что мне его надо было скрутить?
      –Надо! – я выскочила на улицу и поспешила к соседнему постоялому двору, где остановилась Парашка.
      Петушков сидел под ее окном в обнимку с гитарой и, ударяя по всем семи струнам разом, извлекал совершенно невыносимую какофонию, при этом завывая унылый мотив. Прасковья же, свесившись по пояс из окна, колотила его по голове скрученным полотенцем, пытаясь прогнать со двора, как шелудивого пса. Ваня на нее не обращал внимания и, лишь изредка, уклонялся, вытягивая особенно тонкую, а оттого раздражающую ноту.
      –Иди отсюда! – голосила несчастная прокуренным голосом.
      –Приветствую тебя, Прасковья Ивановна! – крикнула я, развеселившись от представшей перед моими глазами сцены.
      Обомлевшая Парашка застыла в нелепой позе, а потом заголосила с двойной силой:
      –Ах, ты, ведьма данийская, ты чего тут делаешь?
      –Живу я здесь, – пожала я плечами. Петушков, между тем, перевернул гитару и стал колотить по ее звонкому полому телу, как по барабану. – Ты зачем, каналья, Властителя приворожила? – ласково поинтересовалась я.