Он шел со смирением в каждой черточке румяного лица, сложив руки на животике. Второй длинный, сутулый, ряса висела на нем, как на деревянной вешалке, еще сильнее выделяя неестественную худобу, сам безусый, волосы на голове, в отличие от собрата, жидкие светлые, сосульками свисающие с остроконечного черепа. В глазах смирение и покорность, отчего-то мне захотелось прижать его к своей груди и утешить, как маленького потерявшегося ребенка.
–Здравствуйте, – приятным басом поприветствовал нас первый, – меня зовут брат Еримей.
–Очень приятно, – я кивнула, – а я Ася, просто Ася.
Я протянула руку, но мой жест остался незамеченным, очевидно, у отшельников было не принято в качестве приветствия пожимать руки. Может, они раскланиваются в пояс? Но кланяться перед нами никто не собирался.
–Зачем пожаловали? – тем же тоном поинтересовался брат Еремей.
–Мне бы с Питримом встретиться, – пролепетала я, уже жалея о своей затее.
–Старец никого не принимает, – блаженно произнес Еремей, как ни старался он показать смирение, на лицо лезла подленькая злорадная улыбочка.
–Ага, – я кивнула и беспомощно посмотрела на гнома, тот пожал плечами, но нам ответил второй монах:
–Старец Питрим скорбит о детях неразумных. К нам адепты на прошлой неделе заезжали и ...
–Действительно, – встряла я, прерывая его меланхоличную речь, – а Ваня у нас тоже адепт.
Обоих как-то странно перекосило. Еремей откашлялся, покосился на собрата и начал перечислять, загибая пальцы:
–Они залезли в погреб и выпили месячный запас пива, – я вытянула губы; хорошо мальчики повеселились за чужой счет, – потом выпустили черта четырех копытного, – я едва не поперхнулась, значит сейчас по территории бегает маленький проказник, не дающий покоя жителям, – и написали на стене прибежища блаженного старца Питрима срамное слово! – загробным голосом закончил Еремей.
–Срамное слово? – ужаснулась я. – Наш Ваня не такой, он милый интеллигентный парень.
В этот момент «интеллигентный парень» с выбитым зубом и синяком под глазом, вполне, безобидно заинтересовался миленькими голубенькими цветочками, торчащими в хаотичном порядке на огромной, больше похожей на могильный холмик, клумбе. Он долго тянулся к одному из венчиков, не удержался в седле и начал медленно заваливаться набок. Раздался глухой удар, Ваня распластался на клумбе, потом, надеясь, что никто не заметил недоразумения, вскочил на ноги и, махнув рукой, вернул помятые цветочки в первоначальный вид. Только чего-то он не рассчитал, и ровно через секунду клумба вместо облезлых стебельков пышно зацвела ярко-багряными неизвестного происхождения бутонами.
Мы в оцепенении следили за Петушковым, а тот, как ни в чем не бывало, понюхал один из цветов, сморщился и направился в нашу сторону.
–Они, наверное, потрясающе пахнут, – оскалился гном в притворной улыбке.
Легкий ветерок донес до нас резкий запах отхожего места, мы недоуменно уставились на клумбу: цветы распадались на глазах, и летели вслед адепту невероятным красным облаком, накрывая Ивана и тая в воздухе.
–Красота, – откашлялась я.
Святые отцы не двигались с места, на застывших лицах отражалось недоверие. Еще немного и они были готовы нас выставить за ворота.
–Вы говорите, бесенок по скиту носится? – фальшиво улыбнулась я, делая отчаянную попытку остаться в ските. – Так давайте мы его выловим!
Брат Еремей недоверчиво посмотрел на меня.
–Да, мы с Ваней всех чертей Словении переловили, – еще шире улыбнулась я.
–Наш зело шустрый!
–Да и мы не лыком шиты! – попыталась убедить его я.
Братья отошли в сторонку, дабы посовещаться, стоит ли впускать на территорию скита подозрительных странников. Пантелей подскочил ко мне и горячо зашептал мне в ухо:
–Аська, ты рехнулась! Вы с Ваняткой весь скит разгромите, пока будете отлавливать безобразника!
–Ты хочешь сказать, мы зря делали круг? – буркнула я. Довод оказался безошибочным, гном поджал губы и замолк, всем своим видом демонстрируя, что он нас предупредил, остальное наши проблемы.
Братья что-то долго обсуждали и спорили, вероятно, подсчитывали предстоящие убытки. Потом подошли к нам с хмурыми лицами.
–Ладно, – изрек Еремей, – вы ночью черта отлавливаете, а я о встрече со старцем Питримом на утро договариваюсь.
–А наоборот нельзя? Сначала встреча – потом черт!– встрял гном, искренне надеющийся избежать ловли беса.
–Можно, – задумчиво кивнул Еремей, – но черт вперед!
Мы, нарушая все церковные каноны, плюнули и ударили по рукам.
Вечером нам с Ваней выдали подсобный материал для отлова бесенка: проржавелое с одной стороны кадило, стоящее с неделю ведро святой воды, пяток церковных свечей и склянку с жидким ладаном, впрочем, последним нам наказали пользоваться в крайних случаях, как особо дефицитным в этих местах продуктом.
–Ась, ты представляешь, где его искать? – поинтересовался Ваня, деловито переливая воду во флягу.
Я покачала головой:
–Понятие не имею.
Ваня с возмущением посмотрел на меня:
–Так зачем ты меня в это дело втянула?
–Чтобы в лесу не ночевать! – огрызнулась я.
Начать мы решили с погреба. Черти по природе своей очень любят сырые укромные уголки. Мы спустились по скрипучим ступенькам и надежно прикрыли за собой дверь. Внизу пахло квашеной капустой и прокисшим молоком, нас со всех сторон обступил подземный холод. Зажженный огарок восковой свечи тускло освещал темное полупустое помещение. Памятуя о последнем визите адептов, братья убрали из погреба все мало-мальски ценное: оставшиеся бочки с пивом, копченые рульки, запасы сушеных грибов. Они хотели вытащить и кадку с мочеными яблоками, но та оказалась такая тяжелая, что братья смогли дотащить ее только до лестницы, и теперь она сиротливо перегораживала проход.
Протиснувшись с трудом между холодной стеной и мокрым боком кадки, мы начали приготовления. Расставили и зажгли по углам святые свечи, какой от них прок мы не знали, но лучше так, чем, вообще, никак. Кое-где капнули драгоценным ладаном, со злорадством представляя, как бы вытаращился на такое безобразие Еремей. Развалившись на мешках с зерном, мы принялись ждать полуночи. Время текло, как густой кисель. Я начала засыпать, ткнувшись головой в плечо адепта, Ваня зорко разглядывал освещенную, почти догоревшими свечами, комнату. Далеко заполночь по стенам пробежали голубые искры, темный угол осветился яркой вспышкой, раздался глухой хлопок и появился черт. Вернее чертенок, совсем маленький, лет сто отроду, худенькое мохнатое тельце, переливалось разными цветами, нос пяточком, крохотные копытца на тоненьких лапках, хвост с облезлой кисточкой, больше походил на крысиный.
–Появился! – Ваня ощутимо толкнул меня в бок.
–Да, вижу я.
Между тем, чертенок перестал мерцать, стал ровного серого цвета и повел по воздуху мохнатым рыльцем. Мы затаили дыхание, ужасно боясь, что он нас заметит. Черт на задних копытцах подошел к сваленным мешкам и встал практически возле наших ног, с любопытством разглядывая черными глазками-бусинками огромные Ваняткины сапоги. Петушков бесшумно поднял кадило, бес насторожился, через секунду Ваня подпрыгнул, как на пружинах, и стал махать оным, как булавой, во все стороны, заполняя комнату приторным запахом ладана.
–Чур, меня, чур, меня! – повторял он как заклинание.
Бес скорее удивленно, нежели испугано, оглядел чудище со странной штуковиной в руках и исчез с тихим хлопком, на его месте лишь заклубилось маленькое облачко дыма. Я подняла голову, немедленно получила кадилом между глаз и пригнулась, надеясь, что адепт меня не покалечит.
–Чур, меня, чур, меня! – орал, как сумасшедший Ванятка. Не замечая, ничего вокруг, особенно того, что жертва растворилась в воздухе, он носился по квадратному подвалу, поднимая пыль и размахивая кадилом. В какой-то момент он не успел притормозить и успокоился, только перелетев кадку с мочеными яблоками.
–Чтоб меня! – фыркнул он, поднимаясь и пытаясь отряхнуть с портов грязь.
–Ваня, – я спокойно слезла с мешков на пол, – он ушел.
–Как ушел? – изумился адепт, вытаращив на меня свои чистые небесно-голубые очи.
Я почувствовала несвоевременный приступ веселья и, с трудом сдерживаясь, проговорила:
–Пока ты тут, как шальной, носился и голосил, он исчез.
–Дела, – протянул Ваня и почесал затылок, – пойдем на улице поищем.
В кромешной темноте двора, не зажигая энергетических шаров, чтобы не спугнуть черта, мы добрались до стены со срамной надписью домика Питрима. Бесенок сидел на заборе, беспечно свесив ноги, и рассматривал звезды. «Романтик», – подумала я.
Ваня прислонил палец к губам с просьбой молчать, осторожно снял с пояса флягу со святой водой, прицелился и по мере сил окатил водицей беса. Скорее всего, после недельной выдержки у святой воды закончился срок годности, черт только встряхнулся, разбрызгав вокруг мелкие капли воды, соскочил с забора и бросился наутек.
–Держи его! – заорали мы с Ваней в два голоса.
Гонка началась, мы носились, как полоумные по двору, больше похожие не на охотников, а на двух загнанных болонок, отлавливающих лесного зайца.
–Аська, Аська! Крест в него кидай! – визжал адепт.
Я покосилась на зажатый в руке крест, а потом со всей молодецкой силушкой метнула его в темноту. Раздался звон разбитого стекла, мы на миг остановились, как вкопанные:
–Дура, – плюнул Ваня, – в черта кидать надо было, а не в окно!
–Сам тогда его вылавливай! – разозлилась я и, схватившись за бок, прислонилась спиной к колодцу, пытаясь отдышаться.
В ушах раздавался стук сердца, а во рту пересохло. Ваня носился по двору, как заведенный, размахивал над головой давно погасшим кадилом и громко орал матом. Рядом с моими ногами упала брошенная в черта фляга, я ее подняла и сделала глоток, пытаясь смочить пересохшее горло, и тут краем глаза заметила прошмыгнувшую рядом со мной серую тень, а потом, огромную темную фигуру Петушкова, в развивающемся черном плаще и несущуюся на меня во весь опор.
–Вехрова, не стой пнем, хватай его! – завопил адепт.
В следующее мгновение он задел меня плечом, и я, не удержавшись на ногах, с диким визгом свалилась в колодец. Полет занял буквально пару секунд, сгруппировавшись, я вошла в ледяную воду солдатиком, с тихим плеском и громким матом. От холода перехватило дыхание, в тело вонзились тысячи иголок, а сердце забилось в бешеном темпе. Я вынырнула, оказавшись в кромешной темноте, и заорала:
–Ваня, идиот! Вытащи меня отсюда!
–Ты где? – заголосил в ответ адепт.
–Здесь, в колодце!
–В каком колодце?
–Ты видишь много колодцев во дворе? – захрипела я и схватилась за скользкие деревянные стенки, чтобы не уйти под воду.
–А, ты в этом колодце!
–Кретин! – буркнула я себе под нос.
В круглом проеме появилась Ванина башка:
–Как ты там оказалась?
–Ты меня столкнул, остолоп! Доставай меня быстрее, пока я не окочурилась здесь!
Я почувствовала, что от холода начинает сводить ноги. Ваня исчез и отсутствовал целую вечность. Я успела окончательно продрогнуть и попрощаться с жизнью. На поверхности меня держала только одна мысль, что утону я только на его бесстыжих глазах. В тот момент, когда я решила, что пора идти ко дну, сверху упала длинная леска с крючком:
–Что это? – удивилась я.
–Удочка, в сарае только она была! – донесся голос.
–Ваня, я же не рыба! Как я по ней заберусь?
–Ага, понял!
Леска исчезла, через несколько мгновений появилась толстая веревка.
–Аська, держись! – раздался голос Вани.
Я из последних сил замершими руками схватилась за протянутый канат. Пыхтя, адепт начал поднимать меня на поверхность. Я выбралась из колодца на траву, зубы отбивали барабанную дробь, а тело трясло мелкой дрожью.
–Ва-ва-ня, ты и-и-идиот-т-т! – с трудом простучала я.
В этот момент, прямо рядом со мной мелькнула серая тень.
–Паршивец! – заорал Петушков и, уже не обращая внимания на меня, продолжил погоню.
Я скорчилась на траве, пытаясь согреться.
Стоило мне подняться, послать в душе всех в болото и собраться в дом, как испуганный погоней чертенок прыгнул мне в руки, схватил лапками за шею, затрясся и тоненько завыл. От неожиданности я обняла его. Через мгновенье мчащийся Ванятка брызнул мне в лицо святой водицей, явно попахивающей тухлятиной, и треснул кадилом по макушке. Я осела и свалилась на спину, при этом крепко прижимая черта и матерясь, как сапожник.
–За что? – прохрипела я, поднимая голову.
–Чтобы бес не проник, – тяжело дыша, пояснил Ваня.
–Петушков, ты форменный болван. Это ребенок, он погони испугался и носится, как угорелый! – едва не плакала я, растирая наливающуюся шишку.
Мы заперли бесенка в заговоренную клетку и с чувством выполненного долга завалились спать.
Наступило, пожалуй, самое тяжелое в моей недолгой жизни утро. Все тело ломило, я простудилась в колодце, заходилась кашлем и с трудом сдерживала поток слез, рассматривая страшную физиономию с фиолетовым синяком промеж бровей вместо собственного отражения:
–Ваня, ты посмотри, как ты меня кадилом избил! – причитала я.
–Так вы подрались ночью, – догадался гном. – Поэтому орали, как бешенные?
Я тяжело вздохнула и вышла на крыльцо. Двор оказался в плачевном состоянии. Ночью мы носились в кромешной тьме, не разбирая дороги, и, как варвары, крушили все на своем пути. Окончательно истоптали клумбу с остатками стебельков на ней, разломали жерди на колодце, когда Ваня старательно меня оттуда вытягивал, снесли с петель дверь погреба, разбили пару пустых, но отчего-то чрезвычайно необходимых, бочек, а довершало картину заткнутое клетчатой подушкой разбитое окно в домике Питрима. Посреди этого хаоса, держа в руке клетку с бесенком, стоял брат Еримей. Он повернулся в мою сторону, на его бородатом лице отражалась настоящая боль от вида развороченного двора.
–Старец ждет тебя, – обратился он ко мне голосом, полным скорби.
Я кивнула, ощущая, как внутри все сводит от нервных судорог. Ноги стали ватными, а ладони вспотели. Я так хотела повидаться со старцем, но отчего-то сейчас было очень страшно, что-то подсказывало мне: «не стоит знать все тайны, правда может не понравиться». Я старалась не замечать настойчивого внутреннего голоса и с замирающим сердцем вошла в сени домика.
Здесь стояли маленький столик со стулом и обычная деревянная лавка.
–Чего стоишь, садись! – услышала я недовольный, тихий, как шепоток голос. Я с изумлением обернулась и увидела восседающего за столом домового – маленького бородатого, седого старичка в лаптях, полосатых портах и подпоясанной рубахе.
–Чего рот разинула? – пробурчал дед. – Секретарь я его!
Домовой, щегольнув новомодным словцом, которое запоминал уже больше десяти лет, и в первый раз произнес правильно, довольно улыбнулся, сверкнув золотой коронкой на зубе.
Я понимающе кивнула и присела на краешек лавки, с тоской рассматривая пухлый бок клетчатой подушки, свисающей из дырки в стекле окна. Клеточки были разноцветными, красными и синими.
–Чего притихла, – бросил на меня недовольный взгляд домовой. – Твоя работа! – он кивнула на окно. – Черта ловили! Весь двор в щепки разнесли! – разошелся он. – Девку едва не утопили!
Я уставилась на старика. Бог мой, да, меня так с детства не отчитывали!
–Между прочим, – откашлялась я, пряча взгляд, – девка сидит перед Вами живая и, вполне, здоровая!
–Митька, – послышалось из-за двери, – пригласи Асю сюда!
У домового отвисла челюсть, он недовольно свел брови у переносицы и гордо кивнул на оббитую клеенкой дверь. Я испуганно вскочила, потом села, потом опять вскочила и, затаив дыхание, вошла в горницу. Старец Питрим оказался меньше всего похожим на старца, высокий, сбитой, в черной рясе мужичок с затаившим страхом в прищуренных глазах. Я его знала, я его видела когда-то давно, не в этой жизни.
... Петр Андреевич Лисьев, в народе просто Петька, с самого детства обладал вздорным нравом. Кутила и дуралей, обожающий женщин, кости и выпивку. Именно в таком порядке. Все изменилось за одну ночь, когда в пьяном угаре сна, он увидел хрупкую кудрявую девушку, с черными без белков глазами и с горящим красным мечом в руках, она дала ему толстую старинную книгу с надписью на обложке на неизвестном языке. «Прочитай». И он открыл книгу. Потом Петька часто гадал, как бы сложилась его судьба, откажись он посмотреть в старинный фолиант...
На пустых желтоватых страницах проявились буквы, и он прочел свою судьбу. Потом девушка сказала, что однажды она придет к нему и попросит совета; он должен сказать, что она выиграет смертельную хватку, сделав самый трудный выбор, и что она должна идти туда, куда зовет ее сладкий голос.
Он проснулся, мир вокруг него остался прежним, а вот сам Петр изменился. Он смотрел на людей и Чита их мыслил, как ту книгу, он знал и прошлое, и будущее. Тогда-то он и стал Питримом, удалился в забытый скит и со страхом в сердце начал ждать прихода худенькой невысокой кудрявой девочки с черными глазами-лужицами. А сейчас перед ним стояла эта девчонка, живая и подвижная, с ужасом и ожиданием ответов. Только глаза у нее были человеческие, каре-зеленые.
Я со страхом, перемешанным с интересом, смотрела на старца. Тот, нахмурившись, изучал меня.
–Ты знаешь ответы на все свои вопросы! – вдруг произнес он.
Я ошарашено уставилась на него:
–Знаю?
Старец кивнул:
–Понимание приходит со временем, время нельзя торопить, время мудрое и знает, когда открыться человеку.
Я кивнула и от всех души попыталась понять ход его мыслей, но он для меня оставался загадкой.
Питрим помолчал, а потом добавил:
– Правду надо искать в глубине, а не поверхности. Ты должна идти за голосом, долетающим до тебя по ночам.
Я задумалась: «Какая все чушь, он-то себя со стороны слышит? Какой еще голос? Да, я последнее время кроме Ваниного храпа по ночам больше ничего не слышу!»
–Тебя ждет трудный выбор, – добавил он, а потом будто испугался своих слов, – но ты сделаешь все правильно, – добавил он поспешно.
После этого, мне показалось, он вздохнул с облегчением, повеселел и даже стал выше, словно сбросил с плеч стопудовый груз.
Ласково улыбаясь мне, он развел руками:
–Все.
–Что все? – изумилась я. Я что за этим так стремилась сюда? Для чего я бегала полночи за чертом, с диким желанием поговорить с провидцем, если провидец только напустил тумана на тайны? Хоть бы про деньги что-нибудь сказал, все-таки 750 золотых.
–Хочешь, про будущую любовь скажу? – вдруг предложил старец.
–Лучше про вознаграждение, – вяло воспротивилась я, до крайности расстроенная нашим с ним разговором.
–Про что? – изумился старец, я печально махнула рукой.
–Ты его уже знаешь! – радостно, словно о моем выигрыше в Лотерею Честный Маг, поведал Питрим.
Я встрепенулась. Кандидатур на роль суженного было не так много, и я начала в уме перебирать знакомых мне мужчин, получалось, что это либо Ваня, либо Сергей.
–Петушков? – осторожно поинтересовалась я, вздрагивая от одной мысли об адепте.
–Какой, еще Петушков? – удивился Питрим.
–Ваня.
–А это тот, который вчера, как сумасшедший, с кадилом по двору за чертенком гонялся?
Я кивнула.
–Нет, такое горе тебя стороной обойдет!
–Сергий Пострелов? – сразу же предложила я.
–Учитель, – Питрим помрачнел, – я бы на твоем месте держался от него подальше. Ну, иди!
–Куда? – не поняла я.
–К своим друзьям иди! – он покосился на дверь, я вздохнула и вышла. Вот и поговорили. Оказывается, я все знаю, но ничего не вижу! Беседа получилась философской под общей темой: «иди туда, куда шла, ищи то, что ищешь», потрясающе!
Ваню я нашла в кузнице. Он был раздет по пояс, тощую спину с выпирающими позвонками покрывала испарина.
–Правильно, Вань, труд облагораживает! – похвалила его я.
–Какой труд?! – пропыхтел адепт. – Вчера пока носился за чертом, меч сломал, новый захотел, а мне кувалду в руки!
Через несколько часов Иван принес кривую железяку меньше всего похожую на меч.
–Вот, это все на что я был способен! – устало произнес он, присаживаясь рядом со мной на скамеечке.
–Да, Вань, умелец из тебя никудышный, – согласилась я.
–Зато вот! – он достал небольшую блестящую саблю.
–Ваня, ты ее что украл? – ужаснулась я.
–Почему украл? – обиделся адепт. – Кузнец за работу дал. А что тебе старец сказал?
–Сказал, что мы поженимся с тобой! – я встала и направилась к гному, выводящему из конюшни лошадей.
–Мы с тобой? Нет, только не это! Мы не можем с тобой пожениться! – с паникой в голосе воскликнул приятель.
–А это тебе кара такая будет! – усмехнулась я.
Глава 7
Новый друг
Мы выехали к землям, называемым Новье. После опасных и грязных приграничных городов: Краснодола и, особенно, Петенки, эти места казались раем на земле. Территория – узкая полоска земли, в основном специально засаженная лесом шириной 40 верст, была нейтральная и не принадлежала ни данийцам, ни словенцам. На вырубленных просеках нам встречались маленькие деревеньки с аккуратненькими белыми домиками, цветущими палисадниками, сочными заливными лугами, золотой рожью, поля с пшеницей, льном и даже картофелем. Все было аккуратно и добротно, во всем чувствовалась хозяйская рука. В этих местах снимали урожай по три раза в год, и торговали со всеми государствами Словении и Данийи. Да и люди здесь резко отличались от словенцев; нас встречали улыбками, иногда Анука угощали, кто куском пирога, кто наливным ярко-красным яблоком, от одного взгляда на которое текли слюнки. За весь наш путь нам не попалось ни одного плохенького дома или покосившегося заборчика.
– Интересно, – задумалась я, – а в Солнечной Данийе так же здорово, как здесь?
Мы сидели в тенечке около дороги, разморенные полуденной жарой. Гном дремал, оглашая окрестности неприлично громким храпом, Ванятка смотрел в синее небо и жевал травинку, а малыш спал детским радостным сном у меня на руках.
– Наверное, – протянул Ваня, широко зевая.
Разговор не клеился, друзья грелись на солнце, отдыхали от дороги и пережитых злоключений, а в моей неспокойной голове роились тревожные мысли.
Все казалось странным и запутанным. Разговор со старцем в Егорьевском ските не давал мне покоя: «иди туда, куда идешь, там будут все ответы». Какие ответы – отдаст ли мне Совет мои законные денежки? Просто сказка: «Иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что!»
Когда Питрим меня увидел, то испугался, и Прасковья испугалась, она тоже что-то увидела. Что-то глубоко внутри меня, чего я сама еще не понимаю. Бабочка?
Я прилегла на благоухающую, теплую траву и уставилась в голубое и чистое, без единого облачка, небо, прямо перед лицом пролетела легкая бабочка-капустница. Я проследила за ее полетом, она уселась на желтый цветок и сложила крылья. Я протянула к ней руку, и она испуганная вновь взлетела. Что же это за пресловутая Бабочка?
Все казалось странным, запутанным и непонятным.
Почему Анук принял меня за мать, самое родное существо? Что это – зов крови? Какой зов крови может быть у меня безродный ведьмы и юного Властителя? Почему мальчика украли, кому это нужно, кому мог помешать малыш? Бертлау не самая сильная и не самая крупная провинция Данийи, так зачем похищать несовершеннолетнего Наследника? Если это борьба за власть, то не проще ли было покончить со страшным и ужасным Арвилем Фатиа?
По сему получается, что только Властителю Фатии было выгодно похищение малыша, ведь по прошествии определенного времени Анук сам станет Властителем, и Арвиль лишится Бертлау. Значит, это был он? Он похитил мальчика тогда в лесу, он спрятал его в доме Прасковьи. Вряд ли это Фатиа, он бы не стал пачкать руки, скорее всего, кого-то послал сделать всю грязную работу, а сам сидит в своем дворце, или что у него там, и ожидает нашего прибытия.
И Виль подчинился могущественному Властителю, предал Совет, предал нас, предал Словению!
Господи, но при чем здесь я?! Парашке меня описывали, достаточно подробно, чтобы она едва ли не с первого взгляда узнала мое лицо, Фатиа этого не мог сделать по одной единственной причине – мы с ним не знакомы, слава Богу! Да, вообще, было бы странно, если бы мы оказались знакомы!
Загадки громоздились друг на друга и превращались в бесконечную пирамиду, с острой вершиной: «Что, черт возьми, происходит?!» В моих мыслях было некое иррациональное зерно, приводящее к самому дурацкому ответу на самые очевидные вопросы.
В это время гном открыл глаза и, кряхтя, поднялся:
– Ась, – широко зевая и потягиваясь всем телом, позвал он, – хватит мечтать. Пообедаем и поедем. На стол собери.
– Ладно, – согласилась я, вставая, – а ты куда?
– Природа, – загадочно протянул Пан и поковылял по направлению к густым с большими круглыми листьями придорожным кустам.
Я постелила белую тряпицу и начала раскладывать припасы: крынку с квасом, половину каравая, колбасу, кусок сыра, вяленое мясо, вареные яйца и пяток огромных румяных яблок.
Ваня сел рядом и отломал кусок от каравая. Только он начал жевать, как из кустов донеслись громкий голос:
– Приветствую тебя, о, странник, одинокий,
Нужду свою справляющий в кустах,
Подвинься, дай присяду к тебе рядом.
– Чего? – раздался гневный крик гнома. – Вали отсюда, я их сам облюбовал!
– Постой же, ты скажи мне честно и понятно,
Ну, разве же тебе не скучно одному?
Как весело, как здорово, приятно,
В компании справлять свою нужду!
– Да что ты ко мне привязался, стихоплет чертов? Откуда ты взялся-то вообще, да что ты на меня так смотришь?
Через мгновение из кустиков показался Пан, поспешно застегивающий ремень на штанах. Его бородатое и пунцовое от ярости лицо перекосило.
– Нет, ну вы видели это? – заорал он, как ужаленный. – Даже в туалет спокойно не дают сходить, уж выбрал самые темные кусты, а там этот гад притаился и ждет.
– Кто?
– Да, чучело это страшное. Маньяк недобитый!
Тут в подтверждение его слов из кустов вышел замечательной внешности субъект. Лицо его было испещрено морщинами, густая седая борода спутана, длинные седые же волосы, перевязанные пурпурной лентой в тонкий крысиный хвостик. Худое костлявое тело завернуто в синюю простыню до колен наподобие тоги, подвязанной на поясе, портов видно не было, пыльные ноги обуты в потрепанные сандалии. Он встал в картинную позу, продемонстрировав нам орлиный профиль с крупным горбатым носом.
Я открыла рот из изумления, такое чудо надо было поместить или в Стольноградский музей исчезающих видов или в дом для душевнобольных. Он повернулся ко мне, окинул меня величественным взглядом и молвил, жестикулируя одной рукой, второй придерживая простыню, чтобы та не соскользнула с худых плеч:
– О, дева юная, прекраснее тебя
Не видел никого на белом свете!
Ты держишь на руках свое дитя,
А я пою тебе о лете.
Все-таки дом для душевнобольных, – поставила я диагноз и поскорее, действительно, прижала Анука к груди. Ну, на всякий случай, мало ли, что может быть!
– Я вижу: собираетесь обедать,
– продолжал незнакомец.
И собираешь, дева, ты к столу,
– тут он замолчал, надул щеки и покраснел.
– Совсем не складно, – заявил разозленный Пантелей.
– Это все из-за тебя, рассадник заразы, – взвился поэт, и даже поднял вверх палец, демонстрируя, как он раздражен этим обстоятельством, – ты, гном, меня с рифмы сбил, это теперь надолго! А вы кушать будете, да? – он посмотрел на стол с щенячьим восторгом и громко сглотнул.
Я молча кивнула, стараясь придти в себя, и следила за тем, как незнакомец подходит к импровизированному столу и водит носом, как жалом. Мужик, не дождавшись приглашения, шустро сел на траву отломил краюху хлеба, отхлебнул от крынки с квасом и начал энергично жевать. Ваня не донеся до рта кусок сыра, ошарашено уставился на незнакомца.
– Да, вы присоединяйтесь, не стесняйтесь, – с трудом произнесла я.
– Вы тоже угощайтесь, – предложил он нам, как гостеприимный хозяин, приятно улыбаясь.
От такой наглости у Пана отвисла челюсть. Ваня продолжил трапезу, стараясь не смотреть на нечаянного соседа, гном застыл на месте и шумно дышал, отчего его ноздри раздувались, как у разъяренного быка.
– Знаешь, что, милок, вали отсюда, – прошипел он, – мало того, что ты сел под мои кустики, так еще и жрешь мой обед?!
– Да, ладно, Пан, – махнула я рукой, сооружая бутерброд для Анука, – не злись, иди лучше кушать.
Гном надулся, но к столу подсел и тоже начал жевать.
– Меня зовут Марлен, бродячий поэт. Я следую в Фатию на ежегодный конкурс рассказчиков и поэтов, – представился новый знакомый с набитым ртом.
– Ася, это Ваня, это Пан, а это Анук.
– Анук?
– Ну, да, Бертлау. Мы его к Арвилю Фатиа везем.
Поэт поперхнулся и вытаращил глаза.
– Пропавший Наследник?!
Он подскочил, а потом упал на колени перед мальчиком, сильно ударившись о корень огромного дуба, под которым мы сидели.
– Ты, чего, еще и больной на голову? – удивился Пан.
– Но, ведь это Наследник! – не поднимая головы, благоговейно пробормотал Марлен.
– Да ладно, встань, – смилостивился Пан, – мы никому не скажем, что ты не поцеловал ему ступню и жрал, как свинья, за одним столом с ним.
Поэт приподнял голову, заметил наши удивленные взгляды, а также полное равнодушие мальчика к его персоне, и принялся есть с новой силой. У меня сложилось ощущение, что они с Паном соревновались, кто больше запихнет в рот, и быстрее прожует. В конце концов, оба объелись и начали икать, я покачала головой и убрала остатки еды в мешок.