Опыты психоанализа: бешенство подонка

И ещё понимаю, что это ваш, можно сказать, последний шанс. Согласитесь, это будет горьким событием, если сейчас на полпути вас завернут, а в Россию поедет этот герр… И там, используя ваши же наработки, будет устраивать эту, как бы… революцию. И ещё один очень важный момент. Мы ведь изучали все группы, находящиеся в оппозиции. Выяснилось что большинство ведущих «революционеров», простите, евреи. Нет, дело не в антисемитизме. У меня самого в друзьях масса евреев. Но согласитесь, странно будет. Вождь России и не русский. Нонсенс. А вы…

Во всяком случае, по официальной версии…

– Но, есть, в конце концов, левые эсэры. Та же Спиридонова…

– Простите, мы бы хотели иметь дело с человеком мыслящим более-менее адекватно.

Ленин встаёт. Долго смотрит на гуляющую во внутреннем дворике пару. Решительно распахивает дверь в коридор.

Идёт быстро по коридору. Мирбах едва успевает за ним. Ленин распахивает дверь в кабинет. Они входят. Дверь закрывается.

Санкт-Петербург. Квартира Алилуева. Утро

Пока Ленина бреют, Сталин пьёт чай в кухне. Пьёт он на восточный манер. Не спеша. Мелкими глотками. Думая. Дочка хозяина, шестнадцатилетняя девушка в коротеньком домашнем халатике ставит перед ним тарелку с баранками.

ДИКТОР:

Алилуева Надежда. Через год жена Сталина. В ночь с 8 на 9 ноября 1932 года погибнет. Официальная версия – самоубийство.

Ленин смотрит в зеркало. Гладковыбритое лицо уже немолодого человека. Мешки под глазами и бегающие красные глаза.

Санкт-Петербург. Улица. Утро

Из здания выходят и идут по улице на набережную к рейсовому катеру в Кронштадт три человека. Двое – Ленин и охранник – в матросской форме. Сталин в гражданской одежде. Садятся на катер. Катер благополучно отчаливает. Ленин, придерживая бескозырку, смотрит на удаляющийся Петроград.

К причалу подъезжает автомобиль. В нём уже знакомый нам гауптман. Он смотрит вслед катеру.

Кронштадт. Конспиративная квартира. Ночь

Сталин наливает чай в стакан. Несёт его в комнату. Там на стуле при свете керосиновой лампы сидит Ленин и безучастно смотрит перед собой на пустую стену. Когда Сталин касается его плеча, он резко оглядывается. И снова утыкает взгляд в стену.

Сталин ставит на стол возле него стакан с чаем и выходит на кухню, садится у окна. Пьёт чай.

Санкт-Петербург. Мариинский Дворец. Зал заседаний Временного Правительства. Вечер

На трибуне вещает Керенский²⁰. Министры скучают. Среди них Терещенко.

Рутенберг с места перебивает Керенского.

– …А очень просто! Надо чтобы Указ правительства выполнялся!

– Продовольственный вопрос, Пётр Моисеевич, в связи с которым Вы приглашены, у нас следующий на повестке дня, – отбивается Керенский. – Так что…

– Нет! Я же вижу, Александр Фёдорович, что вы уже идёте на попятный?! И вот это как раз имеет прямое отношение к ситуации с хлебом в Петрограде. Ведь невооружённым глазом видно, что трудности с продовольствием в городе искусственные. Явный саботаж с целью вызвать взрыв недовольства у жителей. И всё дело в Ульянове, которого поддерживают немцы. Если мы сейчас не захватим эту шайку…

– Перестаньте! Володя Ульянов учился у моего отца!

– Ну, мало ли какая шваль могла учиться у Вашего отца, Саша.

– Бросьте, Пинхас. И вообще у меня нет времени. Мне пора на митинг в цирк.

– О! Наконец-то я подобрал ключ к тому, что наблюдаю вот уже неделю. Цирк!

– Перестаньте паясничать!

– Перестану, если вы дадите жёсткую команду сыскному отделению. Пусть расшибутся в доску, но достанут из-под земли. Троцкого тоже под суд! Вам доложили результаты расследования расстрела демонстрации на Невском?!

– Это голословно. Бундовцы могут печатать в своей газетёнке любой бред. Я как адвокат с громадным стажем вижу, что веских доказательств нет. Большевики выиграют суд.

И вообще, я тороплюсь. У меня выступление.

– Езжайте, Саша. На манеж! Там вам и место. Оркестр туш! Та-та-та! На арене сам Керенский. Спаситель России!

– Вы, Пинхас, много на себя берёте!

– Вы даже не представляете, гражданин Керенский, как много я на себя взял!

И тут в перепалку вмешивается Терещенко.

– Но простите, гражданин Рутенберг! Что вы хотите? Вот я, например, тоже не верю в эту болтовню! – Терещенко весело оглядывается на министров, приглашая их повеселиться вместе с ним, – А, граждане министры?! Сейчас все ловят шпионов. Вон и вдовствующую императрицу Марию Фёдоровну обвиняют. Давайте её, старушку, под суд. Тоже! Хотя нет! Кто же будет у нас в стране вдовствующей… Чепуха всё это! Ленин-Пенин… У вас гражданин Рутенберг, какая-то идея фикс, честное слово!

– Вы так считаете?! – ощеривается Рутенберг.

– Да! Как министр иностранных дел, я…

– Вы министр?! Ну, я тогда японский император. Вы просто дойная корова! Им, – он показывает на министров, – нужны не вы с вашими красивыми пустыми словами, а деньги и связи династии Терещенко. Вас раскрутили на военный заём как последнего фраера. Министр он, бля! Как там в «Нью-Йорк таймс»: «мальчик, рождённый с золотой ложечкой во рту! Олигарх!» Какой вы на хер олигарх?!

– Как это?

– А так! Олигарх – этот тот, кто идёт во власть для пользы себя и своего бизнеса. А вы!? Мало того что, не заработали, так ведь ещё и разорились. Тоже мне… Министр иностранных дел! Где ваши решительные заявления? Где ваше встряхивание за шиворот союзников?! Зато приятное времяпрепровождение, коктейли, фраки и возможность потрахивать дочерей и жён послов. Главное, чтобы вам было не скучно? Верно?! Да, я вижу, в завещание наследства от дедушки Николы пункт – поделиться умом – внесён не был.

– Что?! Как вы смеете!? Да, я вас… Вызываю на дуэль! Терещенко бросается на Рутенберга, но его удерживают.

– Бросьте, гражданин Терещенко! – говорит Рутенберг. – Ну, не надо так горячиться. Я не из дворян. Да и вы не из князей. Дуэль это не из нашего обихода. Вот морды друг другу набить… Хотя нет! Детей не бью!

Рутенберг выходит из зала заседаний. Терещенко смотрит вслед.

Пригород Санкт-Петербурга. Сестрорецк. Пристань. Утро

Ленин сходит на берег. Он уже в одежде рабочего. Такой себе конторщик Путиловского завода Ильин. Сопровождает его тот же Сталин. Уходят по улочке.

Пригород Санкт-Петербурга. Сестрорецк. Окраина. Утро

Жарко. Солнце слепит. Пыль. Из своего авто выходит Терещенко. Элегантный и весёлый. За ним из машины выходит адъютант поручик Чистякова. Терещенко останавливает его:

– Не боись, Чистяков. Всё в порядке. Видишь, птички поют. Пройдусь пешочком. Жди здесь.

Терещенко идёт по переулку вдоль заборов, сверяясь с запиской, рассматривает дома. Останавливает мальчика девяти лет.

– Скажи-ка, малец, где тут дом Емельянова?

Мальчик подводит Терещенко к дому. У калитки женщина, тревожно оглядывает улицу.

– Тётка Надежда, тут вот Емельяновых спрашивают.

– А чё?! – пугается женщина. – А-а-а… Мы никак не Емельяновы. Мы это…

– О!? Тётка Надька?! Емельянова ж ты? – удивляется мальчик. – У нас на квартале других Емельяновых и нет.

– Ну, ладно! – громко, чтобы услышали в доме, говорит женщина, – Емельяновы мы! Не расслышала. Но вам ежели молока, так это через три дома.

– Нет, я к вам, – Терещенко сам открывает калитку, проходит по двору. Женщина семенит рядом. Терещенко поднимается на крыльцо.

В доме суматоха. Сталин вынимает наган, Емельянов²¹ нож. Вместе с Лениным они переходят из гостиной в кухню.

Терещенко входит в дом. Женщина паникует:

– Вы чё безобразничаете, господин хороший?! Я чичас власть позову. Городового.

– А я власть и есть, – весело сообщает Терещенко. – Позвольте представиться. Михаил Иванович Терещенко. Министр иностранных дел. Хотел бы встретиться с господином Ульяновым.

– Какой-такой Лянов-Белянов?! Не знам такого! Идите отсюда! Вы видали, министр он!

– Поверьте мне, я не враг господину Ульянову. Я пришёл поговорить.

– Вы с ума сошли господин хороший! Уходите по добру, по здорову!

На кухне Сталин показывает жестом – чирканье по горлу. Ленин отрицательно качает головой.

– Успеем, – шепчет Ленин. – Проверьте вокруг! С кем он? Казаки? А я…

– Да, Бросьте вы, мадам! – продолжает Терещенко. – Мне нужен Ульянов. Он здесь!

– Конечно, здесь! – Ленин, как в омут с головой, выходит в комнату. – С вами я не буду играть в прятки. Потому что весьма и весьма… Наслышан. Вы тот самый герой, который своими действиями разогнал это идиотское правительство князя Львова. Позвольте пожать Вашу героическую руку! Мы, большевики, ведь тоже за предоставление независимости Украине. Проходите, садитесь. Сейчас чайку попьём! – усаживает Терещенко, проходит к дверям на кухню. – А ну-ка, хозяюшка, наладьте-ка нам с гражданином министром самоварчик! Сядем, будем чаи гонять. С баранками. Вы любите свежие баранки, Михаил Иванович?

– Баранки люблю. Да… Я вообще-то ненадолго, – Терещенко выкладывает перед Лениным газету. – Вот у нас спор случился. Я проголосовал против Указа о вашем аресте…

– Почему? Не верите газетам?!

– Нет! Я верю только в то, в чём сам убедился. Пощупал. Вот и сейчас… Пришёл спросить. Прямо. Глядя Вам в глаза. Это же печатный орган революционной партии. Бунд. Как я понимаю, они социалисты тоже. В какой-то степени соратники ваши.

– В том то и дело, что в какой-то степени, Дорогой Михаил Иванович! Вы, насколько я знаю, в политике человек свежий. А ведь это такая особенная французская борьба, батенька. Да ещё к тому же без всяких правил. Подножки, оплёвывание, наговоры, явное враньё! И потом Бунд мелкобуржуазная еврейская секта. Они давно отошли от линии, увязли в болоте национализма. Враги революции!

– Ну, для меня все эти ваши партийные дела тёмный лес…

– А я, знаете ли, батенька, этим занимаюсь всю жизнь. И поверьте мне, это войны… Убитые, раненые. Ведь идёт борьба за чистоту идеи. И в ход идут самые жуткие средства. Похуже газов на войне. Всякий иприт это ерунда по сравнению с…

– А мне помнится, – Терещенко рассматривает гладковыбритого Ленина. – У вас усы были. И бородка. Когда мы встречали вас на Финляндском вокзале.

– Да… – Ленин трёт голый подбородок. – Но сами понимаете, таких как вы, мудрецов, не верящих в газетные бредни и провокации архи мало! Так что это для тех, кто, не заглянув в святцы, уже бьёт в колокола! Лжецы, клеветники, кадетские негодяи. Давайте без обиняков. Мы же с Вами умные люди. Реалисты! Вот я смотрю вам прямо в глаза. Располагает ли прокуратура, ваши министры и, наконец, разведка какими-то доказательствами? Кроме вот этих бредней! Ну, документы какие-нибудь. Моё досье, как, ха-ха, шпиона? Вот! Всё инсинуации этих негодяев! Милюковы, Гессены, Даны и прочие…

Ленин выглядывает на кухню:

– Так как там с чайком для нас?! Емельянов шепчет ему в ухо:

– На площади стоит автомобиль. Водитель и офицер. Ни полиции, ни казаков.

Ленин вздыхает облегчённо и возвращается в комнату с самоваром, за ним испуганная женщина выносит чашки и вазу с баранками. Ленин, улыбаясь:

– Чаёк поспел. Поговорим сейчас вдоволь. Я вижу, вы умный и мудрый. И вас волнует судьба России, как и нас.

– Простите. Посидел бы с удовольствием. Но водитель так плутал по Сестрорецку, что время всё вышло. У меня в три встреча с представителями Красного Креста.

– Ничего страшного. Езжайте. Но только, батенька, дайте слово, что вы приедете завтра. Баранок с вареньицем. У хозяйки чудное кизиловое… Поговорим. Жду-с! С нетерпением. Ну и сами понимаете, никому ни слова. Не все такие, как Вы, Михаил Иванович.

Ленин с улыбкой провожает гостя к двери.

Терещенко спускается с крыльца. Пересекает двор. Хлопает калитка.

Ленин, в изнеможении падает на стул. Поднимает голову на вышедших из кухни спутников:

– Бляди! А говорили, безопасное место, безопасное место. Немедленно уходим! Ни минуты!

Пригород Санкт-Петербурга. Сестрорецк. Окраина. День

Мостик над ручьём. На перилах мостика сидит тот самый соседский мальчик. А мимо быстрым шагом проходят соседи Емельяновы (муж с женой) и Сталин.

Мальчик подбегает к тётке Надежде, дёргает её за юбку.

– Тётка Надька, а барин мне целый целковый отвалил!

Тётка оглядывается и мальчик видит, что это не соседка, а какой-то дядька, но в платье и платочке тётки Нади. Это переодетый Ленин. Он крепко ухватывает мальчишку за плечо и перегибает через перила мостка.

– Молчать, мальчик, а то утоплю к чертям!

Он говорит таким шёпотом, что мальчик не умом, а всем содрогнувшимся нутром понимает, что дядька утопит.

Беглецы торопливо исчезают за поворотом.

ДИКТОР:

Через два десятка лет мальчик будет выступать перед пионерами и бойко рассказывать, как дядя Николай Емельянов посылал его с едой для товарища Ленина в шалаш на Разливе.

Журчит ручей. Успокаивает. Мальчик сидит, болтает над водой ногами. Обдав пылью и запахом бензина, возле мальчика останавливается автомобиль. В нём гауптман²² и шустрый морячок Лёха²³.

– Эй, малой! – окликает гауптман. – Тут соседи твои Емельяновы? Ты их не видел?

– Никого не видел! – огрызается мальчик.

– Да… – Лёха выбирается из авто. – Это не так надо, Франц Иванович. Он присаживается рядом мальчиком. Достаёт из кармана конфету. Даёт.

Из другого кармана рубль. Тоже даёт.

– Как звать?

– Минька?

– Чё!? Строго наказали молчать?

– Ага! Утопить грозился!

– Кто?

– Да, дядька что в платье тётки Надьки нарядился.

– И куда этот дядька пошёл?

– Да на станцию они пошли. На Дибуны.

Лёха встаёт. Достаёт ещё рубль. Отдаёт. При этом Мальчик замечает, что подмышкой у морячка пистолет.

– Наган! Дай подержать, дядя!

– Тороплюсь, – улыбается Лёха и гладит мальчика по голове. – Но в следующий раз обязательно. Только про нас уж точно, чтобы никому. Ага?

Лёха садится в машину:

– На Дибуны едем. Может, хоть тут успеем.

– Д-а-а! И чтобы я, Лёха, без тебя делал – улыбается гауптман.

Платформа пригородного поезда станции Дибуны. День

Ленин в женском одеянии со Сталиным и Емельяновым ждут поезда. Садятся в вагон. Уезжают.

Гауптман и Лёха выбегают уже на пустой перрон. Смотрят вслед поезду.

– В Финляндию уходит, – говорит гауптман.

Станция Удельная. Перрон. Вечер

Ленин в женском одеянии со Сталиным идут по переулку. Заходят во двор дома.

Санкт-Петербург. Мариинский Дворец. Коридор у зала заседаний Временного правительства. Вечер

Министры расходятся после заседания. Терещенко с гордым видом подходит к Рутенбергу, ведущему разговор с министром продовольствия. Останавливается. Достаёт коробку сигар:

– Прошу! Угощайтесь! Кубинские!

Рутенберг и его собеседник не отказываются. Берут по сигаре.

– Кстати, гражданин Рутенберг, а ведь всё клевета. Ульянов чист! – победоносно улыбается Терещенко, – Никаких связей с немцами!

– Это с чего вы взяли?

– А он мне дал честное благородное слово. Буквально три часа назад. Звал с ним чаи погонять. С баранками! Но я торопился. А завтра ведь погоняю. С таким интересным собеседником…

Довольный, что вот так эффектно он отомстил Рутенбергу, Терещенко уходит.

Рутенберг смотрит ему вслед. Потом срывается с места, бежит по коридорам, по лестницам. Выбегает из Дворца. Пересекает улицу. Вбегает в Губернскую Управу.

Санкт-Петербург. Губернская Управа. Вечер

Рутенберг останавливается перед дверьми сыскного отдела прокуратуры. Отходит к окну. в коридоре. Барабанит пальцами по стеклу и всё-таки не успокаивается.

Врывается в кабинет. Подходит к столу. На него поднимает невинные глаза ротмистр Маслов-Лисичкин²⁴ с напомаженным пробором и аккуратно подстриженными усиками.

– Послушайте, ротмистр! Адрес, по которому прятался Ленин… Да! Который вы получили от своего осведомителя. По долгу службы, вы должны были принять в разработку и выслать наряд для задержания! Я не знаю, сколько вам дал Терещенко, чтобы… Сто, триста рублей!? Для него это херня. Ладно, этот «мешок золота», играющий в демократа и патриота… Но вы?! Считайте, ротмистр, что это были тридцать сребреников. Вы же русский офицер! И я еврей, вам, говорю «Вы продаёте Россию!». Ох, как пожалеете!

ДИКТОР:

Ротмистр Маслов-Лисичкин будет расстрелян в августе 1921 года вместе с Николаем Гумилёвым по подозрению в участии в заговоре «Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева»

Пригород Санкт-Петербурга. Сестрорецк. Окраина. День

Всё там же останавливается авто Терещенко. Теперь он привычно проходит по улице. Заходит во двор дома Емельяновых. Взбегает на крыльцо. Дверь забита. Окна забиты.

Оглядывает двор. Из-за забора высовывается соседка.

– А вам, господин, чего? Молока? Так ремонт у хозяев. Съехали они к родне. А корову мне оставили. На пока. Так что, пожалуйте за молочком.

Из-за угла сарая появляется Рутенберг. С ним ротмистр Маслов-Лисичкин и мальчик-сосед.

– Ну, что, гражданин министр, попили чаю? С баранками? – язвительно говорит Рутенберг. – Судя по опросу, в доме было трое мужчин. Сильно вы рисковали, Михаил Иванович. Зарезали бы как барашка. К чёртовой матери! А как только вы вышли, они поднялись и бёгом. Этот ваш с честными глазами даже переоделся в платье хозяйки. Спугнули…

Два автомобиля пылят по улочкам Сестрорецка. «Ролс-Ройс» Терещенко и старенький «Рено» следственной группы.

Санкт-Петербург. Штаб Военного Округа. Двор. Вечер

Командующий округа генерал Половцев. Перед ним офицер и взвод юнкеров.

– Пункт назначения станция Удельная, – офицер повторяет полученный приказ – Цель-арест гражданина Ульянова. Разрешите выполнять?

– Есть вопросы?

– Есть, – тихо говорит офицер – Желаете получить этого господина в цельном виде или в разобранном?

– Ну, знаете, – усмехается генерал Половцев – арестованные ведь часто совершают попытки к побегу.

– По коням!

Юнкера взлетают в сёдла.

Станция Удельная. Вечер

Ленин, уже в мужской одежде, в парике, с удостоверением на имя сестрорецкого рабочего Константина Петровича Иванова в сопровождении Сталина идут по железнодорожным путям.

Подходят к паровозу. Ленина знакомят с машинистом. Сталин шепчет:

– Там в Гельсинфорсе на вокзале встретит… Верный человек! Тоже кавказец. С усами. С букетом гвоздик.

Ленин поднимается в паровозную будку. Сталин платит машинисту за контрабандный провоз через границу в Финляндию. Паровоз пыхтит.

Ленин смотрит на огонь в топке паровоза. Потом в окно на проносящиеся перелески. Там остаётся Россия. И он всем нутром понимает, что он уже не хочет назад. Ни за какие коврижки.

Хельсинки (Гельсинфорс). Вокзал

Среди прибывших пассажиров в очереди на контрольно-пропускном пункте к финскому пограничнику стоит Ленин. Он взглядом выискивает в толпе встречающих кавказца с усами и букетом. Переглядывается с ним.

Ленин протягивает пограничнику удостоверение рабочего Иванова.

– Господин Иванов?

– Да. А что? – напрягается Ленин.

Пограничник смотрит на стоящего среди встречающих гауптмана. Тот кивает.

– Ничего. Просто вас, господин Иванов, встречают.

Ленин выходит за барьер. И его любезно под руку подхватывает гауптман. Они идут к выходу на площадь.

Кавказец торопится за ними, но спотыкается об подставленную ногу. Падает. Вскакивает и бросается на обидчика. Это Лёха, который ласково улыбается и показывает парабеллум под пиджачком.

Ленин с гауптманом, нервно оглядываясь, выходит на привокзальную площадь.

– В чём дело?! Почему вы идёте со мной рядом?! На нас смотрят! Это нежелательный контакт. При этом скандале… – твердит истерично Ленин.

– Успокойтесь, герр Ульянов. Мы не в Петрограде. Мы в Финляндии. Птички поют.

Люди гуляют. Напрасно вы не связались с нами сразу. И в панике бросились бежать. Пришлось вычислять. Кронштадт, Сестрорецк, Удельная, Терриоки… Герр Мирбах очень волновался за вас…

Они вместе садятся в пролётку. Едут. Потом идут через дворы. Входят в дом.

Хельсинки (Гельсинфорс). Дом начальника милиции Гельсинфорса

Из кресла встаёт в мундире начальник милиции города Густав Ровио²⁵.

– Очень приятно. Рад такому гостю! Разрешите представиться. Начальник милиции Гельсинфорса Густав Ровио.

И тут у Ленина случается нервный срыв. Он покрывается холодным потом, валится как пустой мешок на пол…

Санкт-Петербург. Здание суда. День

Полицейские выводят под конвоем арестованных Троцкого, Рошаля, Коллонтай и других членов Петроградского совета депутатов. Сажают в арестантский фургон. Вокруг толпятся репортёры.

Австрия. Курорт Бад Гаштайн. Клиника. День

Ленин открывает глаза. Белые потолки, белые стены. Он в кровати. Внимательные глаза профессора Адлера²⁶.

– Ну, всё в порядке. Я профессор Адлер. Можете встать?

Ленин оглядывается. У кровати на стуле сидит, улыбаясь, Карел Радек.

Ленин неуверенно встаёт. Поддерживаемый санитаром он проходит по палате. Подходит к окну. За окном чудный пейзаж – заснеженные вершины Альп. Он вопросительно оглядывается.

– Да, пастор Брик, вы в Австрии. Бад Гаштайн. Альпы. Вам предстоит небольшой курс лечения нервной системы. И модный сегодня психоанализ. Всё будет хорошо. Вопросы?

– Какое сегодня число и какой год? – спрашивает Ленин.

– Пятнадцатое июля 1917 года. Есть какие-нибудь просьбы?

– Бумагу, ручку. И свежие газеты.

– Давайте договоримся, герр пастор. Первые две недели никаких газет.

– Соглашайтесь, Учитель – улыбается Радек.

– Хорошо. Тогда работы Маркса и Энгельса.

– Найдём, – улыбается Радек. – Разве что на немецком языке.

– Пусть! Буду переводить!

Санкт-Петербург. Мариинский Дворец. Кабинет Керенского

В кабинете сам Керенский, Савников²⁷, Терещенко, Рутенберг. Керенский кричит:

– Это попытка мятежа! – Oн обращается к Терещенко. – Дорогой Михаил Иванович, вот вы министр иностранных дел, вы понимаете, что будут говорить о нас на Западе!

– Да, резонанс может быть огромный, – важно произносит Терещенко. – Послы стран Антанты в один голос, что призывать диктатора это чересчур. В конце концов, эти Советы депутатов решаемая проблема.

– А вы, Борис?! – Кричит Керенский Савинкову– Кто Вам дал право вести переговоры за моей спиной?!

– Почему за спиной?! Ведь вы сами…

– Нет! Я не поддерживал идеи с Корниловым²⁸. Нет и ещё нет! Вы всё себе нафантазировали!

– Господа, вы ошалели! Что вы делаете?! – кричит Рутенберг.

– А у вас, Рутенберг, вообще нет права голоса, – отбивается Керенский – Вы напросились побыть здесь, пользуясь дружбой со мной и с Борисом. И теперь сидите и молчите!

– Поймите, эти большевики… Вы понимаете, кому вы сдаёте Россию! – Рутенберг поворачивается к Терещенко. – А вы?! Нашли кем пугать! Послами, бля! Они спят и видят Россию в жопе! Временное правительство должно поддержать Корнилова! Дайте ему войти в Петроград и уничтожить эту мерзость!

– Простите, но демократия требует… – Керенский становится в позу оратора.

– Демократия?! Ха-ха.… Эта ваша подлость! С генералом Крымовым²⁹… Вы заманили его! А я знаю, Саша, почему вы… – говорит Рутенберг.

– Почему?!

– Да потому что поняли, что Корнилов повесит и вас. И поделом! – Oбращается к Савинкову – Как считаешь, Борис?

– Я всегда и во всём был не согласен с Рутенбергом – говорит Савинков – Но сейчас сто процентов твоя правда, Пинхас. Послушайте его, Александр!

– Ой! Рутенберг – провидец! Патриот России… – саркастично смеётся Керенский. – Вы вообще, Пинхас, перебежчик! То вы креститесь, то опять в иудаизм!

– Да! Потому что с вами, православными дремучими идиотами… Власть временного правительства это шагреневая кожа и она с каждым вашим словом, Саша, съёживается донельзя. Скоро только на один Мариининский Дворец и будет распространяться. А там, глядишь, на один ваш сральник. Прекратите клоуном на манеже работать! Огромная страна в ничто превращается!

Терещенко с улыбкой наблюдает спор.

Фургон для перевозки арестованных. Вечер

Ленин в фургоне в наручниках и ножных кандалах. Машина останавливается.

Ленин спускается по ступенькам из фургона. Вокруг фигуры юнкеров. Он делает два-три шага. И вдруг один из юнкеров втыкает в него примкнутый к винтовке трехгранный штык.

С удовольствием проворачивает. Ленин пытается ухватить штык руками. Крупно руки и текущая кровь. И тут другой юнкер с криком «Коли!» втыкает свой штык, ему в спину. И вот уже над кучей сбившихся юнкеров только взлетают приклады винтовок.

Австрия. Курорт Бад Гаштайн. Клиника. Ночь

Крик несётся по коридору клиники. Дежурный санитар влетает в палату. Там бьется в истерике Ленин. Ему делают укол. И он снова засыпает, но еще некоторое время бдительно вскидывает веки. Он боится заснуть и снова уйти в кошмар.

Австрия. Курорт Бад Гаштайн Клиника. Процедурные комнаты. День

Калейдоскоп процедур клиники того времени. Массаж, ванны, водолечение, грязи, гипноз. Ленина массируют. Ленина опускают в ванну. Обмазывают грязью. Гипнотизируют.

И наконец, главное – психоанализ. Ленин на кушетке и профессор Адлер с блокнотом в руках.

Австрия. Курорт Бад Гаштайн Клиника. Палата. Вечер

На столе толстые тома «Маркс» и «Энгельс» немецких изданий и словарь. Ленин старательно выписывает оттуда цитаты в синюю тетрадь. Переводит на русский язык.

Австрия. Курорт Бад Гаштайн Клиника. Палата. День

Ленин с удовольствием пишет. Стопка исписанных листов почтовой бумаги растёт.

Поезд Стокгольм – Гельсинфорс (Хельсинки). Вечер

Такой себе тихий, аккуратный человечек. Видно, что бухгалтер. Он пьёт чай. Выходит в тамбур. Закуривает. Рядом с ним стоит ещё один курящий. Именно он незаметно открывает замок двери вагона.

Поезд приближается к мосту над речкой. Дверь открывается в нужный момент. Толчок. И тело бухгалтера, для верности ещё и проткнутое ножом, улетает вниз в воду.

Курильщик проходит в купе, забирает портфель бухгалтера. Проходит через пару вагонов. Заглядывает в купе. Передаёт портфель Карелу Радеку.

Радек рассматривает содержимое портфеля и озадачено качает головой.

– Как же так?! Ведь доверяли скотине! Все копии банковских документов!

– Вы должны выйти на этой станции, – предупреждает курильщик, – А то ненароком заедете в Россию.

Станция. Перрон

Радек с портфелем выходит и пересаживается в поезд, возвращающийся в Швецию.

Санкт-Петербург. Финляндский вокзал. Вечер

Ротмистр Маслов-Лисичкин из сыскного отдела проверяет готовность агентов. С ним рядом Рутенберг. Ждут прихода поезда.

– Сразу не подходить, – просит Рутенберг. – Пусть он выйдет на привокзальную площадь.

Подходит поезд. Выходят пассажиры. На них внимательно смотрят агенты. Пустой перрон. Рутенберг проходит вдоль вагонов. Останавливается у одного из них. К нему подбегает ротмистр. Разводит руками.

Санкт-Петербург. День

Мальчишки-газетчики снуют между прохожими и выкрикивают:

– За отсутствием улик Троцкий и Рошаль выпущены на свободу! Газета «Новое время»! Только у нас! Троцкий на свободе!

Санкт-Петербург. Возле ворот тюрьмы «Кресты»

Из ворот выходят выпущенные на свободу Троцкий, Рошаль, Коллонтай, Бубнов и т. д. Кучка демонстрантов, размахивающих красными флагами. Крики «Ура!». Иоффе и Троцкий обнимаются. Иоффе набрасывает на плечи Троцкого лёгкое пальтецо:

– Накиньте, Лев Давыдович. Ведь сажали вас летом, а уже осень. Троцкий становится на принесенную тумбу и произносит речь.

На углу стоит автомобиль. Оттуда за происходящим наблюдают Мирбах и гауптман.

Австрия. Курорт Бад Гаштайн Клиника. Открытая веранда на фоне Альп. Утро

Сеанс воздухолечения. Ленин сладко спит в гамаке.

Австрия. Курорт Бад Гаштайн Клиника

Кабинет Профессора Адлера. Утро

На спящего Ленина из окна кабинета смотрит Мирбах. Потом он возвращается к столу:

– Кстати, профессор, вам привет от герр Иоффе. Адольф Иоффе. Ваш бывший пациент и большой фанатик психоанализа. Именно он порекомендовал Вашу клинику.

– Как же, отлично помню! Светлая голова! И где он сейчас?

– В России. Лекции, практика. Продвигает в жизнь Ваше учение о психоанализе.

– Ну, не надо. Я всего лишь скромно оппонирую Фрейду. По поводу же вашего протеже… Пастора Брика? Ведь так по документам? Правильно?

– Правильно. Пастор Брик. Из Венгрии.

– Курс лечения завершён. Состояние стабильное. Выписываем. Что же до клинической картины. Очень неустойчивая психика, масса всяческих фобий. Перенапряжение запустило процесс деградации. Плюс клиент пережил очень сильный испуг. Развилась мания преследования. Ему всё время кажется, что его закалывают штыками. Только это. Не стреляют, не отравляют, а именно штыками. В живот. Причём триггером невроза стала встреча с человеком по фамилии… Славянская фамилия. Турчнкин, Тереченкин, Терещенко…