Много лет прошло после войны. Разрушенный Новгород отстроился краше, чем был до нашествия фашистов. Кое-где заросли травой памятники-надгробия нашим воинам. И учителя и ученики, ежедневно встречавшие Ираиду Андреевну, стали забывать, какую жизнь прожила эта женщина, почему голова её рано стала совсем белой.
      Нет, старая учительница никому не навязывала своего горя, не напоминала о нём. Она, как Борис Сергиенко, старалась всегда быть занятой, не выключала рычажка, который помогает человеку забыть о своей работе и перестроиться на отдых, на развлечение, - мало ли чем заняты люди после звонка или после гудка, который оповестил: "Сегодня ты своё отработал. Делай что хочется".
      Да, есть люди, которые живут так: выключили станок или свет над своим письменным столом и тут же будто повернули выключатель в своём мозгу. И всё, чем занят был человек, вылетает из головы до утра, пока звонок или гудок не позовёт его снова к работе.
      За это нельзя осудить человека. Но вот Ираида Андреевна не умела переключаться. Отдыхая, она писала письма своим ученикам, развлекалась на праздниках своих учеников.
      Потеряв двух сыновей, которые на всю жизнь остались для неё мальчиками, она отдавала свои чувства матери сотням мальчиков, тоже всегда юных, ибо одни, окончив школу, уходили в жизнь, а другие, маленькие, приходили. И старая учительница всегда была среди детей.
      Ираиду Андреевну, случалось, спрашивали: "Не думаете ли вы переходить на пенсию?" Она отвечала: "Нет". А про себя думала: матери на пенсию не выходят. Мать - для детей всегда мать.
      Каждый раз, когда в конце урока звонил звонок, лицо Ираиды Андреевны выражало разочарование, точно ей помешали. Да так оно и было. Преподаватель истории Ираида Андреевна могла часами рассказывать о Новгороде. Когда школьники слушали её, перед ними, казалось, возникали древние стены Новгорода. Отражались в Волхове тяжёлые купола-шлемы Софийского собора, вечевая звонница, сторожевые башни кремля. И потому на уроках Ираиды Андреевны была такая тишина, что вдруг становилось слышно, как журчит в форточке вентилятор - очень тихий.
      ИСТОРИЯ И ПЕРВЫЙ КОСМОНАВТ
      В новгородской школе иллюстрации к урокам истории были тут же, за окном класса. Но, казалось, иллюстрации эти закрыты тонкой папиросной бумагой, как это бывает с красочными картинками в энциклопедии и в других больших книгах. Сквозь тонкую бумагу рисунок виден и не виден, обрисовываются одни только контуры. А перевернёшь лист папиросной бумаги, и вся картинка заиграет красками, откроется множество подробностей, поразит красотой.
      Так же было и с окнами класса до и после первого урока истории.
      Когда Ираида Андреевна в первый раз вошла в класс, на задних партах шумели. Костя Сахаров менялся с кем-то сидящим за ним. Кто-то о чём-то шептался со своим соседом по парте. А на "Камчатке", как в классе называли парты у задней стены, шебуршили, не то меняясь местами, не то подбирая что-то упавшее на пол.
      И вот вошла Ираида Андреевна.
      Новая учительница. Строгая или добренькая? Кто знает!
      Ученики встали. Они смотрели на Ираиду Андреевну, стараясь разгадать, какой же характер у новой учительницы.
      - Раскройте окна! - сказала Ираида Андреевна.
      Был ясный день, когда небо прозрачно-голубое и всё вокруг ярко и празднично. На востоке, будто пена в бурю у берегов Ильменя, сгрудились перистые облака. Школа была на высшей точке города, и Новгород раскинулся под её окнами в пёстрых красках листопада: желтели берёзы, пламенели клёны, а кое-где меж деревьев ещё зеленела изумрудная трава.
      - Так. Хорошо, - сказала учительница, - раскрыли окна. Садитесь. Высовываться не надо. Посмотрите: перед вами город, в котором мы живём.
      Ираида Андреевна подошла к первой парте, на которой сидели девочки.
      - Ты знаешь, сколько домов осталось в Новгороде, когда прогнали фашистов?
      Девочка стояла молча.
      - Двадцать домов, - сказала учительница. - Казалось, что Новгород погиб как город, что никогда не восстановить его памятников, прославленных по всему земному шару. Но город на Волхове возродился из пепла и стал очень красивым городом, где сочетаются старое и новое, седая древность и наша действительность.
      Ираида Андреевна подошла к Косте:
      - Как тебя зовут?
      - Костя.
      - Скажи, Костя, что ты видишь в конце этого проспекта?
      - Портрет.
      - Чей?
      - Юрия Гагарина.
      - Как ты думаешь, это история?
      Костя пожал плечами:
      - Не знаю.
      В классе поднялось несколько рук. Учительница перевела взгляд на девочку с первой парты.
      - Подвиг наших космонавтов, - сказала девочка, - это история.
      В окна класса как бы сбегали прямые, по-осеннему зелёно-жёлтые улицы, упиравшиеся противоположными концами в стены кремля со звонницей, со сторожевыми башнями и сверкающими куполами старинной Софии.
      Костя подумал тогда: "А я и не знал, что живу в одном из самых красивых городов". Он чуть прищурился, встал на носки и посмотрел вдоль проспекта: "Да, правда красиво".
      Учительница сказала, чтобы закрыли окна. Теперь она говорила о том, что история - наука о развитии человеческого общества. Она берёт начало с древнейших времён - от первобытного человека, который в отличие от обезьяны умел работать и производить орудия труда. То, что произошло тысячи лет назад, и то, как строились стены этого вот - за окнами кремля, и то, как первым поднялся в космос Юрий Гагарин, - всё это история.
      - Мы будем изучать историю и мы будем создавать историю, которую будут изучать наши дети, внуки и правнуки...
      Эти слова учительницы пришлись Косте по душе. "Создавать историю". Здорово! Ну, как её создавал Юрий Гагарин, ясно. Но как её создавать Косте Сахарову? Это пока было неясно. Разве что ему удастся найти Перуна и в паре с Володей Замараевым полететь в космос. Так или иначе - создавать историю очень хотелось, и было радостно, что учительница сказала: "Будем создавать историю".
      Кто знает, может быть, Костя и стал бы отличником по истории, увлёкшись первым уроком Ираиды Андреевны, если бы не помешала двойка. А получил он её из-за хронологии. Штука эта, надо сказать, такая трудная, что просто так, без усилий и упорства не даётся.
      ДВОЙКА
      Началось всё, правда, очень хорошо. Учительница спросила Костю, в каком веке была Великая Отечественная война. Костя задумался, а Ираида Андреевна тут же задала вопрос:
      - В каком веке мы живём?
      - В двадцатом, - ответил Костя. - И Великая Отечественная война была тоже в двадцатом веке.
      - Правильно, - кивнула головой Ираида Андреевна. - Хорошо.
      И у Кости стало очень хорошо на душе. Оттого ли, что он правильно ответил и учительница похвалила его, или потому, что он, Костя, живёт в том же веке, когда была Великая Отечественная война.
      Да, на этот вопрос Ираиды Андреевны он ответил. Но дальше дело пошло куда хуже. Вопросы, правда, тоже были связаны с войнами, но тут Костя оказался не на высоте.
      В каком году монголо-татарские завоеватели во главе с ханом Батыем двинулись на Русь? Когда была битва на Чудском озере? Когда в летописях впервые упоминается Москва?
      Все эти годы надо было знать так же точно, как знаешь, сколько тебе лет, какой номер школы, где учишься, на какой улице живёшь, номер дома и квартиры.
      Номер дома, квартиры, школы и свой возраст Костя знал отлично. Разбудить его среди ночи и спросить - он не ошибётся. А вот на уроке, когда Ираида Андреевна спросила Костю год битвы на Чудском озере, он понёс такую чушь, что учительница прервала его:
      - Погоди, Сахаров, подумай.
      Костя молчал.
      Ираида Андреевна сняла пенсне и принялась вытирать стёкла; это она делала, когда волновалась. Теперь, без пенсне, она видела Костю как бы в тумане. Черты его лица расплылись, и ей показалось, что это один из её сыновей. Тот тоже, когда был озадачен, стоял так, чуть приподняв одно плечо.
      Косте подсказывали, и от этого в классе слышалось жужжание, точно здесь летал шмель.
      Неожиданно Костя тряхнул головой, будто отмахнулся, и сказал:
      - Не надо!
      Ираида Андреевна надела пенсне:
      - Что - не надо?
      - Это я им, Ираида Андреевна. Я же не знаю этого самого... даты, когда что было. Можно я сяду?
      - Садись, Костя. Я надеюсь, что ты выучишь хронологию и исправишь отметку. Да?
      - Угу, - произнёс Костя и медленно пошёл к своей парте.
      "Двойка, - думал он. - Надо же! А с двойкой в исторический кружок и соваться нечего. А на раскопки пускают только кружковцев. Эх!.."
      "ИДУ НА ВЫ!.."
      В школьном дворе на переменках шла война между "ушкуйниками", грабившими в древние времена прохожих, и "воеводами". В это время гремели деревянные мечи, летели с голов картонные шлемы и то и дело слышался боевой клич "ушкуйников":
      "Сарынь на кичку!"
      Здесь Костя бывал одним из первых. Он кричал громче всех, носился из конца в конец школьного двора. И куда только девались при этом его неповоротливость и медлительность? Он и на уроках истории был теперь совсем другим: не сидел, втянув голову в плечи и уткнувшись глазами сквозь очки в крышку парты так, будто видел её впервые. Нет, теперь Костя то и дело поднимал руку: "Спросите меня".
      И дома у него всё шло не так, как раньше, а, как говорится, наоборот. Раньше мама, как большинство мам, по вечерам спрашивала:
      "А ты сделал уроки?"
      И Костя отвечал:
      "Угу".
      Но Костину маму, Регину Михайловну, как многих мам, это междометие не удовлетворяло, и она говорила:
      "Покажи".
      И тут начиналась торговля:
      "Да я успею. Я во двор только на полчасика. Да я всё знаю. Меня завтра спрашивать не будут. У нас спрашивают по алфавиту, и до моей буквы ещё далеко... Да я, мамочка..."
      И вот всё изменилось. Теперь Регина Михайловна говорила:
      "Костя, хватит сидеть за столом. Пошёл бы погулять перед сном".
      Костя опять произносил своё "угу", но теперь оно означало совсем другое. Дескать, я ещё посижу за книжкой, а гулянье успеется. Не мешай.
      Да, Костя готовился к осуществлению своего плана, не жалея времени и сил и даже изменив своей обычной медлительности. Но всё равно, нет-нет, а сомнение охватывало его: удастся ли ему попасть в исторический кружок?..
      Чего не сделаешь ради поставленной перед собой цели! Костя засел за историю, стараясь за несколько дней догнать недоученное. Можно ли так поступать, хорошо ли это? Не о том сейчас речь.
      Всю неделю Костя воображал себя русским воином в кольчуге, которая была надета поверх полотняной рубахи. Голову прикрывал шлем - не картонный, как у мальчишек, игравших во дворе, а настоящий, из железа. Косте даже казалось, что он ощущает тяжесть этого шлема. А может быть, от усиленных занятий историей у него просто болела голова.
      В своих мечтах Костя рубился в бою тяжёлым мечом, стрелял из лука и самострелов, вытаскивая острые стрелы из колчана.
      Костя читал страницу учебника, снимал очки, закрывал глаза, и вот уже он скачет по льду Чудского озера или бьётся на поле Куликовом с войсками Мамая.
      В эти дни мечтаний Костя побывал в широких степях у берегов Каспийского и Чёрного морей, где жили хазары и печенеги. Он слышал, как бесстрашно князь Святослав предупреждал врагов: "Иду на вы!.."
      В долгих походах Костя вместе со всеми воинами спал на земле, прямо под звёздами, а подушкой ему служило скрипучее седло. Он обедал кониной или мясом зверей, которое пахло дымными углями. Воины любили его, как любили они Александра Невского, и вместе с Костей смело врубались в ряды врагов, сбивая их с коней, топча и обращая в бегство.
      И даже во сне Костя продолжал рубиться с врагами, скакал на лошади, стрелял из лука и пращи...
      - Костя! - Мама трясла его за плечо. - Оторвись от книжки. Марш во двор!
      Иногда Костя слушался маму.
      Он закладывал раскрытую книгу промокашкой, вставал, потягивался и уходил на улицу. Но и сюда история шла вместе с ним.
      В вечернем сумраке, как сквозь туман, виднелись контуры кремлёвских стен. Тишина. Вдруг в эту гулкую тишину врезался скрипуче-грохочущий звук старого грузовика, что прошёл по площади. Машина громыхала своими дряхлыми суставами и болтающимися в кузове железными бочками. Известно: от пустой бочки, особенно железной, много шуму. Но Косте в этом шуме слышится иное...
      ...С кремлёвских стен летят вниз, на головы врагов, юркие стрелы, громадные камни и брёвна, горшки с углями, железные колёса и кузнечные молоты - всё, что под руки попало.
      Вот уже на каждой улице Новгорода бой.
      Высоко вздымается в небе рыжее пламя, голосят женщины. Но не сдаются врагу ни женщины, ни старики, ни дети. И Волхов темнеет от крови. Рыжие его воды текут из Ильмень-озера мимо горящего города.
      А набат громко бьёт и бьёт: бум-бум, бум-бум, бум-бум!
      Нет, новгородцы не сдаются врагу, хотя в каждом переулке груды тел, как срубы для новых изб, хотя дым и гарь стоят над городом и сажа падает на кремль, на воинов, живых и мёртвых, как чёрный снег.
      Бум-бум, бум-бум, бум-бум!
      Множество новгородцев побито, но и силы врага иссякают. А тут из засады вылетают всадники и рубят врага с тыла. Молча бьются воины. Только слышно - звенят мечи, храпят кони, глухо падают всадники, как туго набитые мешки!
      Бум-бум, бум-бум, бум-бум!
      Набат не знает отдыха, не знают отдыха и бойцы до той самой поры, пока не повержен враг, не освобождена новгородская земля, пусть истерзанная, кровью залитая, но близкая, как мать, - любимая, родная русская земля.
      И снова тишина. Костя слышит, как бьют большие башенные часы: бум-бум, бум-бум, бум-бум!
      Надо идти домой. Пустынны прямые, широкие улицы города. Прошуршит по асфальту поздний автобус, и снова тишина. А Косте слышится треск мотоциклов. Гитлеровцы разъезжаются по Новгороду, обливают дома керосином, поджигают факелами. Пылают дома, старинные церкви, превращённые фашистами в конюшни, с треском лопаются и осыпаются древние фрески - замечательные картины.
      Но вот уже катится по улицам города русское "ура-а".
      Грохочут танки, наступают советские воины, гонят захватчиков, гасят пожары.
      Костя смотрит на площадь перед новым большим Домом Советов и вспоминает прочитанное в истории. Для Кости Великая Отечественная война советского народа - история: его, Кости, в те годы ещё не было на свете. Но он теперь знает: после ухода гитлеровцев на Софийской стороне Новгорода сохранился, можно сказать, только кремль. Над кремлёвской стеной у звонницы в день освобождения Новгорода было водружено наше боевое красное знамя. Здесь навстречу нашим воинам вышло несколько жителей города: обросшие, почерневшие, измождённые. Они скрывались в подвалах разрушенных домов.
      Все улицы города, где теперь Костин дом, школа, кино, казались морем бурьяна, который вырос на пепелище и в развалинах. Жителей в городе было тогда меньше, чем учеников в пятом "А", где учился Костя. Новгородцы, вернувшись в родной город, жили в проломах кремлёвской стены, в землянках и полуразрушенных церквах. А по улицам, заросшим дикой травой, бегали лисицы и зайцы.
      Будильник будил утром Костю, а он называл будильник вечевым колоколом. Знаменитый Костин перочинный ножик окрещён мечом, фуражка шлемом, пенал - колчаном.
      Костя торопился, он почти бежал. Сегодня первый урок - история.
      КАК СТУЧИТ СЕРДЦЕ
      Ираида Андреевна входила в класс, как всегда торопливо-радостная и чуть возбуждённая. Стёкла пенсне чуть подрагивали, в них отсвечивало солнце, будто то и дело вспыхивали огоньки. За секунду до её появления в классе бывал такой ералаш, что казалось, и за полчаса его не успокоить. Но всё менялось как по волшебству. В раскрытой двери появлялась Ираида Андреевна. На мгновение она задерживалась тут, а в классе уже тишина и порядок. В эти мгновения учительница, седая, статная, казалась особенно величественной и красивой. Наверно, так входят в зрительный зал театра на спектакль, о котором давно мечтали.
      Не сразу удалось старой учительнице увлечь школьников. Однажды она пришла на урок с двумя десятиклассниками. Эти два высоченных парня принесли и поставили на стол что-то очень тяжёлое, завёрнутое в чёрный коленкор.
      Урок начался как обычно:
      - Итак, дети, на чём мы остановились в прошлый раз? Да, мы говорили про оборону Севастополя, в которой участвовал Лев Николаевич Толстой. Кто читал Льва Толстого?
      Должно быть, все, кто был в классе, подняли руки. И Костя поднял руку. Он читал "Детство" и "Отрочество", хотел сказать об этом учительнице, но промолчал, потому что и другие молчали, а только подняли руки.
      - Опустите руки, - сказала Ираида Андреевна. - У нас в школьном дворе до войны стоял на постаменте бюст Льва Толстого. И знаете, дети, весной, как только сходил снег, у этого бюста всегда появлялись букетики подснежников и первых фиалок. И осенью дети приносили сюда яркие цветы. А зимой украшали памятник зелёными ветками.
      Костя выглянул в окно, за которым был школьный двор. Он посмотрел так, будто не проходил сотни раз мимо небольшой клумбы. Знал же, что никакого бюста там нет.
      - Сахаров, - спросила учительница, - ты что смотришь?
      Костя встал:
      - Ираида Андреевна, а где теперь этот бюст?
      Учительница подошла к столу, на котором темнело что-то покрытое чёрным коленкором. Одним движением Ираида Андреевна сдёрнула чёрное покрывало.
      Сразу Костя не понял, что перед ним, а какая-то девочка вскрикнула:
      - Ой!
      Приглядевшись, Костя увидел бюст Льва Толстого. Голова была прострелена насквозь. От этого глаза Толстого казались ещё более глубокими; они смотрели на детей из-под густых бровей, точно живые.
      И вдруг Костя услышал приглушённо-размеренные удары. Будто где-то очень далеко били в набат - с промежутками равными и частыми, а сюда доносилось: тук-тук, тук-тук, тук-тук...
      "А я ведь никогда раньше не слышал, как стучит моё сердце", - подумал Костя.
      Все в классе молчали. А вентилятор в форточке, казалось, рычал громче, чем всегда.
      Ираида Андреевна бережно укутала бюст чёрной материей. Потом стала спиной к доске и провела ладонями по лицу, точно умылась. Учительница говорила негромко, но каждое её слово отдавалось в Косте так же отчётливо, как стук его сердца.
      - Да, дети, это было. Когда фашисты захватили Новгород, они сделали из бюста Льва Толстого мишень... В этом классе, где сейчас сидите вы, учились такие же, как вы, новгородские ребята. Они ушли в сорок первом году защищать Родину от фашистов. Многих из этих новгородских мальчиков уже нет. Да, их уже нет. Но они завоевали победу... Этот бюст недавно нашли во время раскопок. Его передают в музей. Он останется для истории. Он всегда будет напоминать о варварстве фашистов...
      Ираида Андреевна медленно подошла к столу и села. Несколько мгновений она молчала. Молчал и весь класс. Те, кто знал о её сыновьях, понимал: тяжело ей.
      ДО ПОСЛЕДНЕГО ЧЕЛОВЕКА
      Однажды, в воскресенье, Борис Сергиенко пошёл на раскопки в кремль. Пошёл просто так, как бы на прогулку. Он обладал счастливой способностью неуклонно стремиться к своей цели, как стрелка компаса, которая, как ни верти, поворачивается на север. Правда, Борис не думал специально о своей цели. Но всё делалось для этого как бы само собой. И в то воскресенье он шёл в толпе гуляющих новгородцев как бы бездумно, не торопясь, степенно, празднично. Борис был в начищенных сапогах, на которые чуть спускались заправленные в голенища брюки, и в кепке-восьмиклинке. Внешне он мало чем отличался от молодых новгородцев, проводивших воскресный день в кремле. Однако Борис, пройдя раза два по кремлёвским аллеям, зашёл - в который раз! - в музей и молча постоял там перед бюстом Льва Толстого. Здесь же, в музее, он узнал, что в кремле, разбирая кирпичи разрушенного фашистами домика, нашли останки советского офицера.
      За много дней, проведённых в Новгороде, Борис мог бы уже разувериться в том, что ему удастся напасть на следы отца. Нет, Борис не разуверился в этом, хотя его постигали одни неудачи. И в то воскресенье он не ушёл из музея до тех пор, пока не убедился: находка в кремле ничего не прибавила к его поискам. А всё равно у Бориса было чувство какого-то удовлетворения: выходит, не всё ещё рассказали о себе годы Великой Отечественной войны. И ещё радовался Борис тому, что и в этот воскресный день он не прошёл мимо своей цели. Пусть не достиг её, но шёл к ней и будет идти - каждый день, каждый час, пока не победит...
      На следующий день Ираида Андреевна принесла в класс небольшой лист бумаги, порыжевший от крови. На этом тёмном, похожем на кожу листке можно было разобрать слова: "...Драться будем до последнего человека..."
      Это и было то донесение, что нашли в кремле, в полевой сумке. Сумка эта лежала рядом с останками советского офицера.
      Бумагу эту, так не похожую на бумагу, Костя Сахаров держал в руках, и он подумал тогда: можно сколько угодно читать и слушать про события, происходившие двадцать, сто или тысячу лет назад, но совсем по-другому чувствуешь эту историю, если прикасаешься к ней рукой.
      Ираида Андреевна, приходя на урок, почти всегда приносила какие-то предметы, которые помогали её ученикам не только слушать, но и видеть, осязать историю.
      Однажды она достала из своего портфельчика какие-то глиняные чашечки, кусочки кожи и наконечники от стрел.
      - Сегодня, - сказала учительница, - мы побеседуем об археологии науке о древности... Как же нам удаётся выяснить, как жили наши предки тысячу лет назад?
      Костя поднял руку.
      На задней парте кто-то хихикнул, вспомнив, должно быть, о Костиной двойке, но Ираида Андреевна предостерегающе подняла руку:
      - Говори, Сахаров.
      - Жизнь наших предков, - сказал Костя, - археологи могли восстановить по предметам, найденным при раскопках.
      Ираида Андреевна чуть покачивала головой, а взглядом как бы говорила: "Хорошо. Правильно". От этого Костя становился увереннее, и слова сами собой слетали с языка. Скажет фразу, а вторая вот она - сама тут как тут. Костя очень любил, когда его хвалили.
      Он говорил:
      - По древним предметам можно узнать, чем люди занимались, чем питались, во что одевались, какими владели орудиями...
      Когда он кончил говорить, учительница протянула руку к столу. Здесь лежали какие-то странные предметы, которые в начале урока она вынула из своего портфеля.
      - А что ты можешь сказать, Сахаров, об этих предметах?
      Костя потёр лоб и с минуту подумал.
      - Кожа, - сказал он. - В новгородских раскопках часто находят кожаную обувь. Это потому, что места заболоченные и здесь нельзя было ходить в лаптях, и потому ещё, что город называли Господин Великий Новгород. Город был очень богатый. А это голосники. - Он протянул руку к глиняной чашечке. - Такие вроде бы свистульки попы вставляли в стены церквей, и голоса слышались как бы с потолка, с неба... Вот и получалось: бог-громовержец... Правильно я говорю, Ираида Андреевна?
      - Правильно, Сахаров, правильно. Расскажи нам теперь и об этом костяном наконечнике. Ведь не одним только чтением учён человек, - сказала учительница. Она протянула сидящим на первой парте наконечник. - Передайте по ряду!
      Наконечник поплыл из рук в руки по ряду, и в классе заохали:
      - Каменный!
      - Нет, посмотри - кремень!
      - Здорово! А я думал, железный...
      Когда наконечник вернулся к Ираиде Андреевне, она сказала:
      - Этот кремнёвый наконечник стрелы нашёл на берегу Ильменя ученик нашей школы, только он чуть постарше вас. Костя Сахаров подробно знает историю этой находки... Сиди, Костя, сиди, я расскажу. Этот наконечник простая, казалось бы, штучка. А вот после находки школьника археологи обследовали эти места на берегу Ильменя и обнаружили там остатки поселения первобытного человека каменного века. Вот что дала находка школьника. Выходит, что не только по книгам можно узнать многое. Вот, например, Костя Сахаров, оказывается, хорошо подготовлен - отлично знает предмет, хотя в табеле у него по истории, кажется, не очень хорошая отметка. И если бы Костя, обладая такими знаниями, пошёл бы с нами на раскопки, позанимался в нашем кружке, он ещё больше расширил бы и углубил свои знания. Как ты считаешь, Сахаров?
      Костя молчал. Он молчал от неожиданности. То, к чему он так стремился, свершилось само собой. Теперь он считал, что дорога к Перуну открыта.
      - Так как же, Костя, пойдёшь ты завтра с нами на раскопки? - спросила Ираида Андреевна.
      Костя встал. Где-то у него внутри сцепились два спорщика. "Не ходи, требовал один, - пропустишь Перуна". - "Обязательно пойди, - говорил второй. - Сам добивался этого кружка, а сам же и отказываешься от первой экскурсии. Нельзя так..." А первый опять своё: "Можно отказаться, раз нужно. Главное для тебя - найти Перуна".
      - Что же ты, Сахаров, - спросила учительница, - идёшь или не идёшь с нами? Неужели так трудно решить эту задачу? Ты же только на днях говорил, что для тебя нет предмета интереснее истории. И не только говорил, но и доказал. Что же ты?
      - Пойду, - сказал Костя и подумал: "Прозеваю Перуна. Его же будут поднимать со дна озера, а я буду на раскопках земли".
      В ГЛУБЬ ВЕКОВ
      Кто не побывал на археологических раскопках, вряд ли может понять всю прелесть путешествия в глубь веков.
      Здесь люди работают с осторожностью и точностью сапёров, разминировающих поле войны. У археологов нет бульдозеров и многих других машин, которые здорово помогли бы работе, избавили бы от тяжёлого физического труда. Но здесь машины часто неприменимы. Слои земли снимаются вручную, чтобы не повредить возможные находки.
      Вы спускаетесь в котлован по узкой стремянке и проходите одно столетие за другим. Первая ступенька - и вы видите, как из среза земли торчит пучок бронзовых проволочек. Это двадцатый век. Здесь проходил телефонный кабель к командному пункту в Великую Отечественную войну. Вы опускаетесь ниже, ещё ниже и вдруг обнаруживаете, что земля совсем другого цвета. Она не чёрная, не сырая, не блестящая. Загребаете пальцами в ладонь серую землю, растираете её и видите - зола. Целый пласт золы. Смотрите в летопись и читаете: "И бысть пожар великий, и погоре вся улица".
      Ещё ниже - брёвна мостовой и остатки дубильного чана, где вымачивали кожу.
      Слой за слоем, век за веком.
      Вы спускаетесь десять, пятнадцать минут, даже двигаясь очень медленно, а проходите тысячелетие. По чану, в котором вымачивали кожу, и по оставшимся сапожным инструментам вы узнаёте, что в этом месте, где сейчас к вашему ботинку прилип комочек земли, жил четыреста лет назад кожевник, который не только сам обрабатывал кожу, но и шил обувь.
      Ещё ступенькой ниже - и вы как бы пронизываете улицы кузнецов, торговцев воском, гончаров.
      Вот обломок деревянного колеса. Он лежит на брезентовой ленте транспортёра. Шумит электрический мотор. Гудят огромные самосвалы. Наверху, куда отброшена тщательно проверенная земля, работает техника двадцатого века. А вскрыли уже далёкий пятнадцатый век, когда полтысячи лет назад на этом же месте в весеннюю или осеннюю распутицу сломалось колесо в телеге нашего бородатого прапра и ещё пять раз прадеда. Обломок колеса так и засох в грязи. Его покрыли брёвна мостовой, уложенные на лаги (так назывались длинные толстые жерди). И только сегодня откопали свидетельство этой неудачной поездки новгородца. Кто знает, может быть, он торопился на сборище новгородской рати, выступавшей против врагов. Или вёз на пристань товар, чтоб погрузить новгородские ладьи - "бусы-кораблики".
      Стремянка спускается ещё ниже, к самому дну котлована.
      - Смотри, Сахаров!
      Ираида Андреевна спускается первой. Она в непривычном для седой женщины костюме - в широких брюках и куртке.
      Вот уже, придерживая пальцем пенсне на переносице, учительница спрыгнула с последней перекладины на землю. Рядом с ней - почерневшие лаги мостовой. За ними земля более светлая - серая, будто и не земля это, а порошок. Тут же широкий меч, копьё, черепа и кости.
      - Сахаров, Костик, где же ты?
      - Прыгаю! - Костя отрывается от последней перекладины и прыгает на мягкую землю. Она сохранила за много сотен лет остатки построек, заботливо сберегла свидетельства событий, которые здесь произошли.
      Черепа немного пугают Костю. В котловане сумрачно и сыро.
      - Что это? - шёпотом спрашивает он Ираиду Андреевну.
      - Погоди, - говорит учительница. - Другие спустятся - расскажу...
      Ираида Андреевна стояла на краю почерневшей лаги. Она видела детей как никогда близко. Вот они сгрудились возле неё. Костя мотал головой и чуть откидывался назад.
      - Эй вы там, не напирайте!
      Но всем хотелось посмотреть, что лежит на дне раскопа.
      - Шире круг, шире! - Ираида Андреевна разводила руками, словно плавала. - Так лучше? Лучше! Ну, слушайте. Тут, дети, много веков назад был бой. Вот видите: враги напали на этот дом. Он стоял здесь, где сейчас стою я. Врагов было семеро против одного новгородца. Он погиб у порога сожжённого дома, но дом так и не сдал врагам - перебил всех их до одного и погиб сам. Погиб, но не сдался. Учёные зарисовали всё: как лежали копья, топоры и мечи, где найдены черепа и кости. А в пепле сгоревшего дома горшки и камни очага. И теперь ясна вся картина событий, которые произошли здесь много веков назад. Ясно?
      - Угу, - ответил Костя и подумал: "Ох, и дал же он им, этот новгородец!"
      Костя стоял ниже учительницы, и она видела его чуть курчавые волосы и очки, а в них удивлённо-восторженные и в то же время чуть испуганные глаза. И ей вспомнились такие же детски-наивные глаза одного из её сыновей и курчавые волосы другого.
      Ираида Андреевна почувствовала сухость во рту - язык стал шершавым, губы стянуло, словно их опалило солнце. И дышать стало труднее, и веки стали набухать.
      Кто-то из школьников с визгом прыгал со стремянки в котлован, кто-то бегал взапуски и смеялся.
      Возле Ираиды Андреевны стояли теперь только Костя и девочка из его же класса, но такая маленькая, что её можно было принять за дошкольницу. Костя медленно стянул с головы фуражку, а девочка, осторожно ступая, подошла к полоске земли, за которой был серый пепел пожарища. Она опустилась на колено и постояла так, опустив голову. Потом вынула из волос синий полевой цветок и положила его на серую кромку пепла. Здесь был порог дома, хозяин которого отдал свою жизнь, но не пустил врагов на родную землю.