После ужина хозяин дома рассказывал мне, какой старательный ученик был мой папа, что он никогда не опаздывал в школу - а ходить ему приходилось за восемь верст, - что он лучше всех в школе выучил русский язык. При этом учитель старательно лузгал семечки, а сидевший напротив него сынишка не уступал ему в этом. Я был поражен: папа один раз так отругал меня, застав за этим занятием, но мне нравилось, как свободно держался при отце Аббас, как легко он вмешивался в разговор. И я завидовал Аббасу, если бы мой отец вот так же, запросто обращался со мной, мне не было так одиноко на свете...
      НОВАЯ ЖИЗНЬ И Я
      Я с завистью смотрел, как парни в нашем городе носят галифе и гимнастерки защитного цвета, перетянутые широким командирским ремнем. Веселые, оживленные, они ходят повсюду группами, на собраниях громко ругают беков и буржуев. А время от времени вешают на плечо винтовку и вместе с милиционерами уходят в горы ловить бандитов. Парней этих называли "комсомольцами". Давно копившаяся во мне озлобленность против бекских сынков стремилась теперь выплеснуться наружу. Меня заражал воинственный дух, энергия и напористость комсомольцев - в искренность этих парней я верил. Впервые в жизни мне хотелось действовать. "Хочу быть комсомольцем!" - заявил я однажды отцу. Я думал, он рассердится. Ничуть не бывало. "Наш сын, видно, от рождения коммунист", - с улыбкой сказал отец маме.
      Через несколько дней он привел меня к своему односельчанину, занимавшему какой-то ответственный пост в укоме партии.
      - Вот этот парень хочет стать комсомольцем! - со смехом сказал папа.
      И ответственный товарищ, молодой и симпатичный, тоже засмеялся в ответ.
      - Не в отца пошел, не хочет буржуем быть. Дело хорошее, вот только рановато ему в комсомол... - И увидев, как вытянулось у меня лицо, добавил весело. - Пусть пока в пионерах походит. А потом - в комсомол!
      ... Мое вступление в пионеры пришлось по душе и папе и маме, будто тем самым и они стали причастии к новым порядкам, и новой жизни. Нам, пионерам, выдали синие короткие штанишки, белые рубашки и сатиновый красный галстук. Но мама сшила мне другой - из легкого шелка. Каждый день после школы я надевал пионерскую форму, повязывал галстук и уходил на сбор отряда. Алый, как весенние маки, нежный, как их лепестки, галстук, повязанный па шее, доставлял мне физическое наслаждение, делал меня смелым.
      Вожатый нашего отряда Фетиш, сын сапожника, один из первых комсомольцев в городе, на каждом сборе твердил о врагах советского государства, явных и скрытых. Если враг - твой отец или брат, пионер все равно должен быть к нему беспощаден. Должен пойти и сообщить в ЧК. Беки и буржуя все делают, чтоб помешать нам. Построить социализм, не хотят, чтобы не стало бедных.
      - А почему они не хотят? - спросил я. - Чем им плохо, если все будут богатыми?
      - Ну, как же ты не понимаешь: беки и буржуи потому и богаты, что обирают бедняков - крестьян и рабочих, эксплуатируют их, живут их трудом.
      - А почему бедняки не стараются разбогатеть, чтоб богачи не могли их эксплуатировать?
      Я спросил совершенно искренне, я очень хотел, чтоб все бедняки разбогатели. Но Фетиш разозлился.
      - Если бы такие, как твой дед и твой папочка, не обирали бедняков, люди давно бы уж стали богатыми!
      - Правильно! Точно!... - поддержали его ребята.
      А сын батрака Мириша встал и, ткнув в меня пальцем, заявил:
      - Его дед, когда был начальником, моего дядю арестовал!
      - И правильно сделал! - выкрикнул сын нашей соседки Сенем. - Твой дядя был первый вор!
      - Это твой отец - вор!...
      Мальчишки сцепились, Фетиш еле-еле рознял их. Я был уверен, что ни дед, ни отец мой не грабили, не обирали бедняков, но все равно чувствовал себя виноватым. После этого сбора я утерял свой энтузиазм, раскованность, радостное чувство сопричастности. Опять я оказался один...
      А отец мой не был в то время не только эксплуататором, но даже простым нэпманом. Торговля наша, поначалу шедшая успешно, разладилась - в крупных городах: в Москве, - Петрограде, Харькове стройматериалы были национализированы, и частным торговцам ничего с баз не отпускалось. Товаров не было, а налоги оставались прежними. Тогда отец за бесценок продал все, что еще оставалось, и стал приискивать себе место.
      Я был бесконечно рад, что папа больше не торгует в лавке, что он будет служить и что ни Фетиш, ни ребята не будут теперь звать меня "купеческим сынком".
      Но на службу папу не брали. Отец моего школьного приятеля Аваза тоже был раньше купцом и жил не беднее нас. Но он вовремя сообразил вступить в артель и стал рядовым портным, каким и был в молодости.
      Аваз был мне ближе других, у нас даже намечалось что-то вроде дружбы. Мы вместе ходили купаться на Куручай, и по дороге Аваз покупал у молокан, державших большие огороды, свежие огурцы (я не покупал - у меня никогда не было денег), и, выкупавшись, мы, хрупая огурцами, взбирались на Старухину Гору и любовались оттуда бескрайними равнинами, тянувшимися до самого Аракса. Бескрайние просторы, синее небо, река, бегущая внизу, - все это пробуждало в нас предчувствие радости, жажду жизни... Мы мечтали о том, как подрастем и вступим в комсомол, потом - в партию, станем ответственными работниками... Мы будем носить галифе, косоворотки, сапоги. Сыновья купцов, мы терпеть не могли бекских отпрысков, вечно обливавших нас презрением. В мечтах о будущем мы одинаково были полны энтузиазма.
      Когда на том сборе вожатый сказал мне, что я буржуйский сын и что мой отец и дед наживались за счет других, да еще мальчишки поддакнули ему, у меня было ощущение, будто меня отпихнули: "Уходи - ты не наш!". Но я так устал быть один!... Я.хотел быть вместе со всеми, мне нужна была радость, дружеское участие, нормальная мальчишеская жизнь. Я всеми силами старался забыть обидные слова, сказанные тогда на сборе. Но забыть их мне не давали.
      Когда оказалось, что я умею писать статьи в стенгазету, товарищ Джебраилов, заправлявший всей пионерской работой в уезде, предложил избрать меня редактором стенной газеты. Но Фетиш решительно возразил:
      - Что вы, товарищ Джебраилов, он же буржуйский сын!
      И товарищ Джебраилов, молодой и худощавый, сказал, улыбнувшись:
      - И кого же вы прочите в редакторы?
      - Вот его! - Фетиш показал на Савалана. - Его отец бедняк!
      - Хорош бедняк!... - выкрикнул сын батрака Ширина, - мясную лавку держит!... Такой же буржуй, как Мурад!
      Товарищ Джебраилов опустил голову и засмеялся тихонько.
      - Ну, хорошо, - сказал он. - Пусть Савалан будет редактором, а Мурад его заместителем. А вообще, буржуйских детей партия рекомендует перетягивать на сторону Советской власти.
      Ничего обиднее, чем слово "буржуй", я в то время не знал. Поэтому в один прекрасный день я подстерег Фараджа - сына батрака Ширина и отлупил его - первый раз в жизни я сам затеял драку. Отлупил как следует - парень ушел, размазывая по лицу кровь и слезы.
      Вечером его отец с вилами в руках подскочил к нашему дому:
      - Я тебе покажу, сукин сын!... - орал он. - Это тебе не старое время, буржуйское отродье!... - И все пырял вилами в стену дома.
      Папа спустился с лестницы.
      - Ладно, Ширин, кончай! Мальчишки подрались, помирятся. Чего зря шуметь?
      - Шуметь?! - еще громче орал Ширин. - Да я из вас дух вышибу! - Он замахнулся на папу вилами, но тот перехватил их в воздухе и отнял у Ширина. (Я и не подозревал, что папа такой сильный!...) Вытолкал Ширина за ворота и вслед ему кинул вилы.
      Я думал, Ширин схватит их и снова набросится на папу. Но он поднял вилы, отошел на почтительное расстояние и крикнул:
      - Это вам не старое время!... Я вам покажу, буржуйское племя!... Насидитесь в тюрьме!
      Но жаловаться Ширин не пошел. Мне папа не сказал ни слова. Мама же была в такой ярости!...
      - Вырвал бы у подонка вилы да в брюхо ему!... - Она закурила папиросу. - На дом набрасывается, мерзавец!...
      Я понимал, что такие, как Ширин, считают нашу семью врагами. Поэтому папа и не может устроиться на работу. Но какие же мы враги, какие мы буржуи, когда батрак Ширин живет теперь лучше нас? На перемене его сын покупает в лавочке груши и орехи, а мне тетрадь купить не на что, и обед у нас бывает не каждый день... "Знать бы, что купцы будут считаться врагами человеческими, никогда бы сохи не бросил", - вздыхал иногда папа.
      Однажды посреди ночи к нам явились трое: светлолицый молодой чекист, приехавший из Баку, и двое местных, в том числе брадобрей Амрах, ставший теперь членом горсовета. "Ханум, - вежливо сказал маме чекист (отец был в отъезде), - поступило заявление, что вы скрываете большие запасы золота. Прошу вас, предъявите!".
      Мама принесла ожерелье, несколько колец, медальон и наручные часики и положила на стол. "Это все? - спросил чекист. - Может быть, есть еще?" "Не верите - ищите!" - резко бросила мама. Я думал, чекист рассердится, но он вежливо спросил: "Почему вы прячете эти украшения? Носите". Мама не ответила.
      - Врет она все, товарищ Джамилов! У них столько добра было!...
      - Было! - Мама не выказывала ни малейшей робости. - Все украли, когда пришла эта власть!
      - Врет! - повторил Амрах. - Разрешите обыскать, товарищ Джамилов!
      - Не надо, - спокойно сказал Джамилов. - И грубить тоже не надо. Тем более женщине.
      Мама усмехнулась, бледная и негодующая:
      - У нас его зовут "подлец Амрах". Хлебом не корми, только дай донос настрочить!...
      Джамилов не стал продолжать этот разговор.
      - Где служит ваш муж? - спросил он.
      - Нигде. Не берут его на работу.
      - Почему?
      - Вот у этих спросите! - мама кивнула на Амраха.
      - Сами вы грамотная?
      - Грамотная.
      - Надо работать, - сказал Джамилов. - И вы, и ваш муж должны поступить на службу. У нас мало грамотных. А работа найдется для каждого честного человека.
      Когда они ушли, мама взяла папиросу, долго сидела, думала... Потом сказала, как бы сама себе: "Нормальный человек этот бакинец....."
      Пятый класс мы с Авазом окончили лучше всех. Летом отец отвез Аваза в Баку - учиться дальше. В нашем маленьком городе все, у кого была такая возможность, после окончания первой ступени школы везли детей учиться в Баку. Меня папа не повез, денег на мое содержание не было.
      ... Я поступил во вторую ступень у нас в городе.
      1 Курдоба - курдская деревня.
      2 Досл. - чернявый.
      3 Здесь и далее перевод стихов подстрочный.