Глава 3

Белинда на ногах с того момента, как забрезжил рассвет. Выпив на ходу три чашки кофе с заменителем сахара Hermesetas, теперь она выводит из организма излишек кофеина, меряя шагами террасу. На шее висит бинокль. Последние десять минут она занята одним и тем же. В свободных темно-синих брюках с эластичной талией и блузке в цветочек с короткими рукавами, с прической, как у гения накануне великого открытия, она марширует в конец террасы, встает там возле горшка с розовой геранью и громко вздыхает. Потом она дергает нижней губой, пристально смотрит в бинокль на «Casa Padronale», резко поворачивается на босой подошве и возвращается к комфорту и удобству шезлонга. В течение чрезвычайно краткого времени занимает сидячую позицию и вновь повторяет весь процесс сначала.

– Мам? – спрашивает Мэри, появляясь на террасе; на ней только широкая майка и маленькие трусики. Стройные ноги едва начали темнеть от загара. – Что, черт возьми, ты делаешь? – спрашивает она, протирая глаза, все еще припухшие ото сна. Белинда как будто не слышит. – Мам? – повторяет Мэри. – Что ты делаешь?

– Что? – Белинда наконец с трудом останавливается.

– Что ты делаешь?

– А? – говорит Белинда, руки ее висят вдоль тела. – А-а, – повторяет она. – Я просто беспокоюсь… Думаю, что так.

– А-а, – говорит Мэри. – О ком бы ты там ни думала, уверена: от того, что ты шпионишь за ними, ничего не изменится.

– Я не шпионю, – протестует Белинда.

– А что ты тогда делаешь ?

– Смотрю.

– Ты делаешь гораздо больше.

– Ну, тогда смотрю с близкого расстояния, – допускает Белинда.

– Ага. Но для меня это, несомненно, выглядит как шпионство, – говорит Мэри, поворачиваясь, чтобы вернуться в кухню. – Хочешь кофе? – спрашивает она.

– Нет, – отвечает Белинда, снова направляясь в конец террасы и вертя в руках свой бинокль. – А вообще да, давай, – добавляет она, махнув рукой. – Я все равно могу от чего-нибудь умереть, и отравление кофеином – не худший способ для этого.

– Ну, что ты выяснила? – интересуется Мэри через плечо.

– Что? – рассеянно переспрашивает Белинда.

– Что ты увидела?

– Ну, – начинает Белинда. Ее глаза напряженно вглядываются во что-то через линзы, кончик языка высовывается изо рта: она осматривает лежащую внизу долину. – Не много, не много. – Она замирает, заметив что-то. Будто хищник из семейства кошачьих, напрягшийся перед прыжком, она делает пробный шаг вперед. – Но там определенно что-то происходит, – говорит она. – Я видела по меньшей мере троих: они там ходят вокруг. Вот один из них.

– Ты видишь американца? – Мэри возвращается на террасу, руки в боки: она ждет, пока вскипит чайник.

– Не глупи, я и понятия не имею, как он выглядит.

– Ну, скажем, кого-нибудь, кто похож на американца?

– Если ты имеешь в виду кого-нибудь в кричащих шортах, размером с пляжный мяч, то нет, таких я не видела, – говорит Белинда. Ее язычок высовывается наружу и снова исчезает от напряжения: она старается уследить за малюсенькой фигуркой, движущейся внизу.

– Можно посмотреть?

– Нет, – отрезает Белинда, крепко вцепившись в свой бинокль. – Ты понятия не имеешь, на что надо смотреть. Чайник еще не вскипел?

– Пойду погляжу, – отвечает Мэри и плетется обратно на кухню.

Миниатюрная фигурка в джинсах и белой майке возвращается в «Casa Padronale», но обратно не материализуется. Подобно снайперу с винтовкой, нацеленной на вражеские колонны, Белинда неподвижна. Она держит свою позицию. На самом деле она даже подвинулась на шаг ближе. Локти в стороны, глаза не мигают – она проглядывает долину в поисках других целей. Она прочесывает глазами землю вокруг «Casa Padronale». Рыщет взглядом по высокой, неухоженной траве между тремя фиговыми деревьями, растущими перед домом, и между девятью или десятью оливковыми деревьями справа. Ничего. Дорога, ведущая от дома к белому шоссе, также пуста.

– Там как будто нет никакой машины, – бормочет она себе под нос. – Либо они пришли пешком, либо их высадили тут еще до рассвета.

– Ты сидишь тут с рассвета? – спрашивает Мэри. Она держит в руках две кружки кофе.

– Довольно давно…

– О Боже! – вздыхает дочь, садясь на крыльцо в конце террасы и сонно уставившись в пространство. Потом дует на свою кружку и делает попытку отхлебнуть глоток. – Тебе не кажется, что ты слишком бурно реагируешь на происходящее ?

– Слишком бурно реагирую? – Белинда оборачивается на сто восемьдесят градусов. Ее бинокль следует за ней, но опаздывает на целую секунду и бьет ее по груди. – Слишком бурно реагирую? Ты обвиняешь меня в том, что я слишком бурно реагирую? У тебя есть хоть малейшее представление о том, чем все это может обернуться для нас? Для меня. Для тебя и меня. Для моего бизнеса. Для твоих средств на проживание. Для твоего будущего наследства.

Мэри замирает с открытым ртом.

– Американец может уничтожить нас. Его приезд– в мою долину! – может стать концом света! Ты понимаешь, что это значит? Понимаешь? – Теперь Белинда, похоже, впала в истерику. Сочетание изрядного количества вина, выпитого прошлым вечером, слишком большой порции кофе, выпитой сегодня утром, и запора, вызванного фуа-гра, сделало ее нервной и раздражительной. – Понимаешь? – повторяет она. – Или мои слова звучат неубедительно?

– Это просто немного здоровой конкуренции, – говорит Мэри самым что ни на есть мягким и кротким тоном.

– С каких это пор конкуренция стала здоровой?

– С тех пор как…

– Никогда она такой не была! – кричит Белинда, высоко вздымая свои короткопалые руки. Она идет к кружке с дымящимся кофе и делает большой глоток.

Мэри задерживает дыхание. – А-ууу! – Мать немедленно выплевывает все обратно, разбрызгивая кофе изо рта по всей террасе. – Господи, как больно! – орет она, прикрывает рот рукой агрессивно смотрит на чашку. – Этот кофе дьявольски горячий!

– Я только что его приготовила, – объясняет Мэри. Белинда не может ответить. – В любом случае, – продолжает дочь, пользуясь «обожженным» молчанием матери, – он с тобой не конкурирует.

– Нет? – мямлит Белинда. Голос у нее непривычно тихий.

– Нет, – объясняет Мэри. – Он открывает отель, а у тебя пансионат.

– Престижный пансионат, востребованный на рынке, – поправляет Белинда.

– Пусть престижный пансионат, востребованный на рынке, но это все же другой рынок, – настаивает Мэри. – Никто никогда не встает перед выбором: остановиться в отеле или в пансионате. Можно выбирать между дорогим отелем и дешевой гостиницей, но не между отелем и пансионатом. Это совершенно разный образ жизни. – Мэри старается изо всех сил. – В первом случае человек становится почти членом семьи, он как будто обретает второй дом, а во втором случае не обретает ничего. Платит деньги, снимает номер, пользуется удобствами, а потом уезжает. Вот и все. – Мэри улыбается. – Это не конкуренция. На самом деле отель и пансионат дополняют друг друга.

– Дополняют, говоришь? – произносит Белинда, все еще держа руку у рта.

– Именно, – кивает Мэри.

– И это хорошо?

– Очень хорошо.

Белинда усаживается в полосатый шезлонг:

– Ну, тогда все в порядке.

– Мам? – зовет Мэри.

– Гм… – говорит Белинда, облизывая свои розовые обожженные губы таким же розовым обожженным языком.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Вообще-то нет, – вздыхает Белинда, медленно ставя горячий кофе на пол террасы. – Я не очень хорошо спала. На самом деле мне немного не по себе.

– Почему бы тебе не пойти придешь?

– Ты думаешь?

– Ну, через пару часов к тебе приезжают постояльцы, поэтому, может быть, следует немного расслабиться перед тем, как они сюда явятся?

– Я думаю, ты права, – говорит Белинда, бессильно проводя рукой по волосам. – Пожалуй, я пойду.

Отправив мать в постель, Мэри получает свободу слоняться по дому, заглядывать во все четыре комнаты и копаться в вещах Белинды, пытаясь вспомнить, изменилось ли что-нибудь с прошлого года. Две комнаты для гостей на первом этаже в бывших cantina 58 для животных сохранились в точности в прежнем виде. Простые, белые, с двуспальными кроватями, деревянными стульями и букетами сухих подсолнухов в вазах. У каждой есть отдельный вход, ванная комната почти класса люкс и террасы чуть ниже уровнем, с геранями в горшках на каждом шагу. Этажом выше – кухня и гостиная, тоже с террасой, на которую ведет балконная дверь с окном. Оттуда можно пройти обратно к Белиндиному любимому шезлонгу, биноклю и многочисленным горшечным цветам.

В отличие от отведенной гостям части дома на втором этаже заметна масса небольших перемен и нововведений. Любимое кресло Терренса переделано во что-то более бронзовое, прекрасное и более соответствующее Тоскане. На телефон поставили автоответчик, в холле появилось зеркало с серебряными уголками. Компьютер и крепкий компьютерный стол остались прежними, как и большой круглый кофейный стол во внутреннем дворике слева от входной двери и справа от шоссе, – на нем Белинда подает всю еду гостям. Третий этаж изменился меньше. Комнаты Белинды – большая пурпурная спальня с выложенным терракотовой плиткой полом и дорогая бирюзовая ванная – сохраняют прежний вид на протяжении всех пяти лет, что она живет в «Casa Mia». В маленькой белой комнате Мэри, с душем и раковиной в углу, появилась новая односпальная кровать с пружинным матрацем. Прошлогодние жалобы на боль в спине и сломанные пружины, очевидно, не остались совсем уж незамеченными.

Снова на улицу: теплый воздух, зовущее яркое солнце. Мэри босиком шлепает по террасе, разглядывая горшки с геранью, выставленные в ряд на полу. Она вдыхает сладкий запах ползучей желтой розы, льнущей к оконной решетке на боковом фасаде дома, смотрит, как зеленые ящерицы прячутся в трещины стен, когда она подходит ближе.

Она спускается по каменным ступенькам, выбитым в склоне холма, к маленькому бассейну в форме почки. Белинда устроила его исключительно в расчете на самых требовательных постояльцев; она не большой любитель плавания, и потому вода все еще не прогрета и нуждается в некотором уходе. Мэри погружает в бассейн одну ногу. Вода не такая ледяная, как кажется. Солнечное тепло унесло прочь сводящий пальцы холод. Она садится на край бассейна, вытянув ноги. Щиколотки ее касаются воды. Она задумчиво глядит на простирающуюся внизу долину. Кричащий звук огромной пилы Бьянки поднимается вверх по холму, и Мэри, полузакрыв глаза, может представить себе Франко и его старшего брата Марко – как они медленно подставляют бревна под Движущееся лезвие. Мэри улыбается. Изгиб ее улыбки повторяется в уголках карих глаз. Обнаженная грудь Франко, конечно, шире и рельефнее, чем у брата. Но вряд ли это имеет значение, потому что Мэри едва ли когда-нибудь осмелится заговорить с одним из них. Она кивала и улыбалась всем членам семьи Бьянки и даже пожимала руку бабушке, но никогда не заговаривала с ними. Когда Франко приходит в «Casa Mia», чтобы помочь матери починить что-нибудь в доме, Мэри всегда проще казаться незаметной. Даже с такого расстояния ей неловко разглядывать Бьянки.

Она встает и возвращается к лужайке перед домом. Благодаря гравийной подъездной дорожке и каменным львам на задних лапах, венчающим колонны у входа, «Casa Mia» выглядит с шоссе ужасно щегольски. Мэри спускается по дорожке, камни застревают между пальцами ног. Стоя возле ворот, она обрывает увядшие бутоны с красного розового куста, который, кажется, вознамерился перерасти ограду сада. Отламывая засохшие головки, чтобы освободить пространство для новых цветков, Мэри слышит звук приближающейся машины. Прежде чем ей удается спрятаться, синий джип притормаживает, чтобы обогнуть дом. Тонированные стекла подняты, но из-за яркого солнца можно разглядеть два силуэта. Один из них в бейсбольной кепке. Мэри машет рукой.

– Американец, – бормочет она, замечая, что ей тоже машут в ответ.

Мэри поворачивается и, поддерживая свою округлую грудь одной рукой, ссутулив плечи, направляется к дому, выбирая дорогу между камней. Поднявшись наверх, она стучит в дверь комнаты матери.

– Мам?

– Мм-м? – Из щели под дверью доносится стон.

– Привет, мам, уже десять, – говорит Мэри.

– Мм-м, – отвечает Белинда.

– Мне кажется, минуту назад я видела, как JVIHMO проехали американцы, – произносит Мэри и ждет ответной реакции.

– Что-о-о?! – кричит Белинда по-птичьи, как индюшка перед Рождеством. – Что? – повторяет она и распахивает дверь спальни. На ней мятая ночная рубашка, доходящая до щиколоток; темные волосы практически стоят дыбом – должно быть, так выглядела Чери Блэр после победы мужа на выборах.

– Ага, – кивает Мэри. – Только что. Они проехали мимо. Я помахала им рукой.

– Ты помахала им рукой?

– Да.

– Зачем ты это сделала?

– Я пыталась быть дружелюбной.

– Дружелюбной? С чего бы это вдруг? – Белинда чешет в затылке. – В каком направлении поехала машина?

– Они ехали вниз по долине, к дому.

– Что значит «они» ?

– Их было двое.

– Два американца ?

– Похоже на то.

– Двое, – говорит Белинда, корча гримасу, будто унюхала чрезвычайно неприятный запах. – Два американца… Пожалуй, я лучше оденусь.

Через пять минут Белинда снова на террасе в свободных темно-синих брюках и блузке в цветочек. Бинокль наготове: она прочесывает взглядом склоны долины.

– Ну, ты была права, – объявляет она Мэри. – Синяя машина там, и вокруг нее возятся три или четыре человека. Интересно, кто из них – он. – Белинда старается поточнее навести фокус.

– Зайдем их поприветствовать? – предлагает Мэри.

Разумеется, нет, – заявляет Белинда, и ее Маленькие голубые глаза округляются от ужаса. – Появиться там? Непредставленной? Ты что, думаешь, я уже совсем в отчаянии?

– Это было только предложение, – пожимает плечами Мэри. – Мы можем им что-нибудь принести.

– Не будь смешной, – говорит Белинда. – В любом случае нам нужно… – Ее голос слабеет, она навострила слух. – О черт.., Ты слышала звук машины?

– Машины?

– Да, – говорит Белинда.

Глухой звук захлопывающейся дверцы машины спускается по склону холма.

– Черт бы побрал, Господи Иисусе! – шипит Белинда, сужая свои маленькие глазки. – Не говори мне, черт возьми, что эти чертовы постояльцы-бельгийцы приехали так чертовски рано, потому что я, черт… Здравствуйте. – Белиндина дежурная улыбка хозяйки пансионата расцветает как раз вовремя. – Здравствуйте. – Она машет рукой худому мужчине, стоящему возле железных ворот в начале подъездной дорожки. – Раненько вы! – сообщает она ему с тихим смешком. – Правда, черт возьми, рано! – бормочет она сквозь зубы.

– Я очень много извиняюсь, – говорит худой мужчина. – Просто не было транспортов из Пизы.

– Бо-о-оже, – говорит Белинда. – Что, совсем никакого транспорта?

– Совсем никаких транспортов. – Он улыбается, показывая зубы.

– Ну, на самом деле это… превосходно!

– Нам идти тут? – спрашивает мужчина, показывая на входную дверь.

– Да-да, – кивает Белинда. – Проходите через эту дверь. – Она улыбается. Он поворачивается спиной: Белинда вздыхает, и ее плечи ссутуливаются при мысли обо всей этой докуке. – Ну что ж, давай, – говорит она Мэри, – теперь счастливые лица до конца сентября.

– Ага, – кивает Мэри. – Счастливые лица.

– Ради Бога, Мэри, – добавляет Белинда, глядя на полуголую дочь, – пойди и надень хоть какую-нибудь, черт возьми, одежду.

Белинда решительно уходит с террасы и отправляется в гостиную, задумав преградить бельгийцам путь. как напористая сторожевая собака, метящая свою территорию, она рысцой достигает нужного места: руки скрещены на груди, на лице застыла улыбка. Она обходит комнату кругом, закрывая ящики, двери и шкафы, и встает как бы невзначай возле умеренно счастливых-сопливых семейных фотографий.

Высокий, худой бельгиец и его столь же высокая, худая, расслабленная телом жена, кажется, не обращают внимания на стремление Белинды загнать их в ограниченное пространство. Между тем каждая их попытка сделать марш-бросок в гостиную или кухню блокируется внешне бурлящей от радости хозяйкой. В этот момент входит Мэри: появление ее отлично продумано, хорошо отрепетировано, превосходно отточено (на этот раз на ней шорты и еще более открытая майка). Она относит багаж гостей на первый этаж, а Белинда тем временем сопровождает их к единственному выходу со своей террасы.

– Это моя terrazzo, – объясняет она медленно и вежливо, как будто имеет дело с плохо слышащими людьми. – А там, внизу, находятся ваши terrazzo-две маленькие терраски – вон там, сейчас на них тень. А это моя собственная часть дома, и вам нельзя сюда заходить. Вы можете входить сюда только по моему приглашению.

– Очень хорошо, – отзывается худая бельгийка, энергично кивая и начиная вглядываться в дальний конец дома.

– Хорошо, – улыбается Белинда. – В этом Доме есть еще несколько маленьких правил, которые я вам быстренько перечислю, прежде чем вы отправитесь в свою комнату. Бассейн открыт для плавания с десяти до шести – на ваш страх и риск, естественно. Бельгийцы кивают. – Никаких мокрых полотенец на лужайке – для гостей есть специальная бельевая веревка. Я обеспечиваю прачечные услуги, но только в крайнем случае. И конечно же, нигде в «Casa Mia» нельзя курить. Кроме того, никаких детей. Вы можете пользоваться телефоном, но только по предварительной договоренности со мной, в удобное для меня время. Я не буду записывать для вас информацию по телефону – только в экстренных случаях.

Белинда набирает побольше воздуха.

– Мы обеспечиваем еду в определенное время, список блюд на листе бумаги лежит на ваших прикроватных тумбочках. Никакой туалетной бумаги в унитазе, и, конечно же, расходуйте воду экономно. Мы здесь в сельской местности. Но если возникнут какие-нибудь вопросы, – она демонстрирует свою дежурную улыбку радушной хозяйки, – не стесняйтесь обращаться. – Она делает паузу и хлопает рукой по столу, чтобы показать, что разговор окончен. – Итак, добро пожаловать в «Casa Mia»!

– Так уточнить, да – заказать ужин сегодня вечером? – спрашивает высокий бельгиец.

. – Да, – вздыхает Белинда. Она уже начинает ощущать безмерную усталость от всего этого. – Вы уже спрашивали.

– Это симпатичная долина, – говорит худая бельгийка с оптимизмом.

– Да, – соглашается Белинда, – Внизу находится Валь-ди-Санта-Катерина, которой частично владеет семейство Бьянки, их ферму вы можете видеть вон там. – Она указывает пальчиком с крашенным розовым лаком ногтем. – А вон там – наш местный ristorante, где вы можете отведать molto местных деликатесов. – Она постепенно начинает говорить тоном экскурсовода: факты и цифры приобретают носовое звучание, скатываясь с ее губ. – Я живу здесь пять лет, моя дочь приезжает сюда помочь мне каждое лето, мы находимся в двадцати минутах езды от Серраны, нашего местного этрусского городка, но если вам нужны какие-нибудь удобства, которые трудно здесь обеспечить, например, доктор, chi parla italiano 59, – то и Поджибонси тут недалеко. – Белинда замолкает, улыбается и прикрывает рот рукой. – О, но вам ведь не понадобится такой доктор, не правда ли? – смеется она. – Ведь вы francesi 60!

– Да, – соглашается высокий бельгиец.

– Так… Ну, как бы там ни было, – говорит Белинда, смыкая ладони, – я оставлю вас: ведь вам нужно распаковать вещи в вашей комнате.

– Да, – говорит высокий бельгиец и не двигается.

– Хорошо, – говорит Белинда, выдержав короткую паузу. – Итак, вы выйдете… пойдете… поедете… после того, как распакуете вещи?

– Pardon? – спрашивает бельгийка.

– Из дома? Посмотреть окрестности? – спрашивает Белинда и кивает, словно это потрясающе хорошая идея. – Поджибонси?

– О нет, – улыбается бельгийка с таким же потрясающим энтузиазмом. – Мы остаться здесь.

– Вы останетесь здесь? – говорит Белинда, делая над собой усилие, чтобы скрыть досаду, раздражение и тотальное отсутствие дружелюбия в голосе. – А? Что? Здесь? Целый день?

– Да, – отвечает бельгиец с улыбкой. – Целый день здесь. – Костлявым пальцем он указывает на Белиндину terrazzo, дабы уточнить свою мысль.

– А-а, – говорит Белинда, вспоминая о своей милой улыбке. – Тогда для вас двоих никакого ленча, – говорит она, грозя пальцем. – К сожалению, мы попросту никогда не кормим постояльцев ленчем! Никогда. Вообще. И исключений не бывает.

– Мы знаем, – улыбается бельгийка, указывая на пластиковую сумку в руке мужа. – У нас есть пикник.

– Пикник?

Фантастически грубая идея устроить пикник в ее собственном доме приводит Белинду в такое замешательство, что ей нечего даже сказать. Она стискивает зубы, ее глаза наполняются влагой. Стоит, вытянув руки вдоль туловища, постукивая по бедру, будто желая вбить туда свое огорчение, и смотрит, как ее гости на свой лад, ужасно по-бельгийски, отправляются в свою комнату. Все – начиная от ее короткой, веселой стрижки а-ля principal boy 61 и кончая его маленькой, почти дамской кожаной сумкой, которую он, кажется, повсюду с собой таскает, – страшно раздражает. Когда они исчезают – оба в мужских спортивных рубашках, розово-фисташковых, то все, на что Белинда способна, – это испустить стон тоски из глубин грудной клетки.

– Это будет плохо-о-ой день, – говорит она.

Она стоит на террасе и понятия не имеет, что ей делать или куда деть себя. Присутствие жующе-грызущих визитеров с континента этажом ниже возмутительным образом нарушает порядок. Они не только пользуются ее удобствами в то время, когда должны быть за пределами «Casa Mia», на многочасовой прогулке в средневековый Манхэттен – Сан-Джиминьяно – или по крайней мере в Поджибонси. Более того, их присутствие в ее доме означает, что Белинда не сможет заняться своими обычными дневными делами.

С момента их прибытия у нее не было времени ни позвонить Барбаре и поблагодарить ее за вчерашний обед, ни вспомнить о том, что нужно найти Франко, чтобы тот убрал несколько булыжников, оставшихся от каменной стены вдоль террасы. От повышенного атмосферного давления она становится раздражительной. Добавьте к этому движение вокруг «Casa Padronale» – и станет понятно, что Белинда находится в той стадии нервного истощения, когда просто необходимо осторожно прилечь в шезлонге и собраться с мыслями.

Но она не способна сидеть спокойно, и, пока Мэри занята на кухне готовкой ужина, Белинда через равные промежутки времени покидает свое ложе и на цыпочках подходит к краю террасы, разглядывая постояльцев внизу. Принимая довольно сложную и, право же, требующую неплохой спортивной формы позу йоги, она нагибается: одна нога при этом болтается в воздухе, пальцы вытянуты. Она задерживает дыхание из страха, что ее заметят. Увы, все, что удается увидеть, – это пухлая розовая ступня и желтоватый комплект ногтей, в последний раз видевших солнце во время недельного зимнего отпуска в Марокко – в декабре прошлого года.

Примерно через полчаса любопытство Белинды достигает предела. Она входит в кухню и обнаруживает там Мэри: раскрасневшись и вспотев, она сражается с огромной порцией соуса.

– Привет, – говорит Мэри, выглядывая из своей миски. Ее длинные темные волосы распались на смоченные потом пряди: возня по хозяйству требует большого напряжения. Ее скулы блестят, плечи кругообразно движутся – и это порочный крут. – По-моему, он чересчур густой.

Мм-м, – соглашается Белинда, но мысли ее витают в более высоких сферах. – Разбавь водой, – говорит она, покрутив в воздухе рукой. – Я бы помогла, дорогая, но у меня огромное количество дел.

– Ничего, – говорит Мэри, кивая. – Разбавить водой, разбавить водой, – бормочет она и отправляется к крану.

Пока Мэри добавляет холодную воду в свой сырный соус, Белинда поднимается наверх, в свою комнату, и начинает рыться в платяном шкафу в поисках чего-нибудь, пригодного для занятий садом.