Он спустился по лестнице и двинулся по улице мимо автомобилей, мотоциклов и двух военных грузовиков. Над городом сгустились сумерки, и вдоль домов стали зажигаться фонари.
      Спрятав руки в карманы пальто, Мессинг быстро зашагал по улице, затем свернул в узкий переулок, прошел некоторое время по нему и свернул в другой.
 
      Пивная была небольшой и располагалась в полутемном подвале. Четыре маленьких окна под самым потолком едва пропускали в помещение солнечный свет. Кирпичные стены покрывала отсыревшая штукатурка с темными разводами. За дубовыми столами сидели человек семь. Мрачно пили пиво, закусывая ржаными сухариками. Облака табачного дыма плавали в воздухе.
      Мессинг сел за стол, за которым уже расположились трое разного возраста варшавян, вежливо кивнул, здороваясь, и попросил у официанта в грязном белом переднике кружку пива.
      Тот ушел и быстро вернулся, поставив перед ним кружку с пивом и маленькую тарелочку с сухариками. Мессинг сдул пену и сделал несколько больших жадных глотков.
      – Из гетто ушел? – вдруг спросил молодой парень в кепке и сером пальто.
      – Да нет… хожу по городу.. – односложно ответил Мессинг.
      – Поймают – застрелят сразу, – сказал парень и тоже отхлебнул пива. – У меня так вчера друга застрелили…
      – Как застрелили? – спросил Мессинг.
      – Очень просто. Увидели магендавид на груди, остановили. Почему здесь ходишь, почему не в гетто? Где разрешение ходить по городу? Друг пытался им объяснить – ничего не слушают. Повели куда-то. Он бежать бросился – и застрелили… – Парень махнул рукой и вновь приложился к кружке.
      Двое сидевших рядом с ними мужчин отставили пустые кружки, расплатились и направились к выходу.
      – Вы ведь не еврей? – после паузы спросил Мессинг.
      – Я не еврей… а вы, похоже, еврей.
      – Еврей…
      – Потому и спросил – не боитесь на патруль наскочить? И звезды на вас нету. Оторвали, что ли?
      – Да нет, я здесь недавно… плохо ориентируюсь в городе… Нас из Горы-Кальварии привезли, – пояснил Мессинг. – Мне спрятаться удалось, а моих родных угнали в гетто.
      – Обычная история, – кивнул парень и еще выпил пива, достал сигарету, прикурил.
      – Послушайте, вы не могли бы помочь мне попасть в гетто… минуя немецкие посты. Меня Вольф зовут.
      – Збышек… Збышек Кучинский. – Парень пыхнул дымом и усмехнулся. – Обычно просят вывести из гетто, а вы просите… Вы хоть знаете, куда их потом угоняют?
      – Как угоняют? Куда угоняют?
      – Набирают партию – двести-триста человек и под конвоем угоняют из гетто. Куда – никто не знает. Думаю, расстреливают где-нибудь в лесах…
      – Этого не может быть, – покачал головой Мессинг, глядя на парня страшными глазами. – Нет, нет… Зачем?
      – Как сказал Гитлер, – окончательное решение еврейского вопроса, – усмехнулся Збышек.
      – Вы мне поможете? Я заплачу, – сказал Мессинг.
      – Тысяча марок… У вас есть?
      – Есть… – подумав, ответил Мессинг.
      – Учтите: на немцев нарвемся – стрелять будут. Могут убить. – Збышек испытующе смотрел на Мессинга.
      – Я уже это видел, – сказал Мессинг. – А вы сами не боитесь?
      – Тысяча марок – неплохие деньги, – усмехнулся Збышек. – Сейчас везде стреляют, а жить надо…
 
      В темноте они шли по узким переулкам, сворачивали в подворотни, пересекали захламленные дворы и снова шли по переулкам. Мессинг шел за Збышеком, упираясь взглядом в его сутулую спину. Потом Збышек остановился посреди большого двора. Три старых четырехэтажных дома окружали его. Клонились от ветра ветки старых кленов и тополей. Збышек посветил фонариком вниз, нашел что-то и наклонился, потом встал на колени, вцепился пальцами, потянул. Послышался глухой металлический скрежет. Збышек с трудом приподнял и сдвинул в сторону железный люк канализации.
      – Полезайте. Я за вами. Мне люк поставить на место надо.
      Мессинг с трудом протиснулся в узкое отверстие, стал спускаться по лесенке, держась за железные скобы, вделанные в стену. Скоро он скрылся из виду. Збышек огляделся по сторонам, хотя в темноте ничего не было видно, и тоже полез в отверстие люка. Спустившись почти на весь рост, Збышек подтянул к себе крышку люка и, убрав голову, поставил крышку на место.
      Они оказались в кромешной тьме. Мессинг спускался на ощупь, и скоро под его ногами захлюпала вода. Он шагнул в сторону, и на его место встал Збышек. Включил фонарик, посветил и медленно двинулся по туннелю, по дну которого с хлюпаньем текла вода. Мессинг пошел за ним, глядя на луч фонарика.
      – Тут крыс много, – сказал Збышек. – Не наступите, а то укусить могут…
      – Вы всех таким путем туда водите?
      – И туда и оттуда… – отозвался Збышек. – В Варшаве теперь живут подземной жизнью.
      Дальше шли молча… Вдруг впереди тоже замаячил свет фонарика. Збышек остановился, прижался к стене. Мессинг тоже прижался к стене, напряженно глядя вперед. Свет фонарика приближался, потом послышались хлюпающие по воде шаги.
      – Марек, это ты? – громко спросил Збышек.
      – А кто еще может быть в этой преисподней? – отозвался хриплый голос.
      Они встретились, посветили друг на друга фонариками, улыбнулись. За спиной Марека стояли двое мужчин и две женщины. Одна держала на руках грудного младенца.
      – Ты оттуда, а я – туда. Удачи, – сказал Збышек и первым двинулся вперед мимо беглецов.
      – И тебе удачи, – отозвался Марек и тоже двинулся, только в противоположную сторону.
      Проходя мимо людей, Мессинг задержал взгляд на измученном, с черными полукружьями под глазами лице женщины с ребенком на руках.
      И опять они одни брели по канализации, и вновь Мессинг смотрел на луч фонарика, блуждавший во тьме, и снова прошлое шевельнулось в его памяти. Люди и события теснили друг друга…

Южная Америка, 1923 год

      Мессинг спал в своем номере и отчетливо видел Лауру Ферейра… Вот она приезжает в автомобиле в свой замок… Вот поднимается по широкой лестнице. Ее встречает отец, что-то говорит ей, но слов ни Лаура, ни Мессинг не слышат. Лаура отстраняет рукой отца, проходит мимо горничной, мимо двух слуг в белых куртках и идет по широкому холлу… Вот она входит в свою спальню. Огромная кровать под широким шелковым балдахином не убрана, смятая простыня лежит на полу.
      Вольф ворочался в кровати с закрытыми глазами, кажется, он спал, но веки напряженно вздрагивали. И вдруг он отчетливо прошептал:
      – Не надо… не надо… – и через секунду закричал хрипло: – Не надо!
      …Лаура рассеянно оглядела спальню, медленно подошла к туалетному столику с большим, в бронзовой оправе зеркалом, медленно выдвинула один из ящичков – в нем вороненым стволом блеснул кольт. Лаура взяла его, медленно провернула барабан… Поглядела на себя в зеркало… поднесла револьвер к груди… и уперла ствол как раз напротив сердца…
      …Громко прозвучал выстрел. Вольф вздрогнул, проснулся и резко поднялся в постели. Ослепительное солнце било в большое окно. Вольф пошарил рукой рядом с собой, но постель была пуста. Он открыл глаза, сел и огляделся. В спальне никого не было. Никаких следов Лауры. Можно подумать, что ее ночной визит ему приснился. Он вновь огляделся: нет, не приснился. Скомканное одеяло и простыня лежали на полу, повсюду разбросана его одежда, и на рубашке – пустая бутылка из-под вина…
      И вдруг накатило воспоминание: грохочущий поезд, старый контролер, смотрящий на него несчастными глазами, и умоляющий шепот:
      – Не надо! – а потом отчаянный крик: – Не надо!
      Вольф с силой потер ладонями лицо, поднял с полу махровый халат, оделся и медленно пошел в гостиную. Там было убрано, и на пустом столе лежала четвертушка бумаги, а сверху тонкое золотое кольцо. На бумаге значились слова: «Вот мы и повенчались. Буду любить тебя всегда. Прощай».
      В дверь постучали, и Вольф едва успел спрятать в карман халата записку и кольцо. Вошел Цельмеистер:
      – Дорогой мой, собирайся. Пароход уходит в два часа. Мы плывем в Рио!
 
      Вольф Мессинг в белом свитере и белых брюках стоял на палубе океанского лайнера. С одной стороны на горизонте виднелась полоска земли, с другой – бескрайняя сине-голубая гладь, белые шапки пены над волнами, стаи птиц над водой. Откуда-то из иллюминаторов доносилась музыка. По палубе медленно прогуливались пассажиры, еще несколько человек, как и Вольф, стояли, опершись о перила борта, и задумчиво смотрели в океан.
      Сзади подошел Цельмеистер, тоже облокотился о поручень и стал смотреть вдаль. Помолчав, он проговорил:
      – Сейчас передали по радио… Дочь знаменитого мультимиллионера Ферейры Лаура… застрелилась сегодня утром…
      Вольф повернул голову и посмотрел на Цельмейстера. Молчал и смотрел. Цельмеистер поежился:
      – Что ты на меня так смотришь? По радио только что передали… Ты слышишь меня?
      – Слышу.. – глухо ответил Вольф. – Лаура застрелилась. Я об этом знаю…
      – Как? По радио сообщили десять минут назад, – растерялся Цельмейстер.
      – Я видел ее вчера утром в отеле… мертвой… во сне видел. – Вольф с трудом выговаривал слова.
      – Почему ты не остановил ее? Ты же мог… Ты что, не предвидел такого исхода?
      – Я даже видел его… отчетливо видел… Я пытался! И не смог! Не смог! Я, наверное, проклятый человек! Это Бог наказывает меня за того контролера!
      – Какого контролера? – встрепенулся Цельмейстер.
      – Неважно! Не твое дело!
      – Слушай, Вольф… – Цельмейстер посмотрел на него с состраданием. – Тебе не страшно жить?
      – Бывает и страшно… – Мессинг отвернулся и стал смотреть в океан.
      – Передали, папаша ее в безутешном горе. Но сказал одну фразу: «Я знаю, кто виновен в ее смерти». Ты понимаешь, Вольф? Надо предпринять кое-какие шаги, чтобы обезопасить себя. Журналисты понапишут черти чего… может быть страшный скандал. Нам это надо?
      – Оставь… – Вольф выпрямился. – Я ничего предпринимать не буду. И тебе не советую… – И он медленно пошел прочь по палубе.
 
      Мессинг лежал в каюте и смотрел в потолок. Из машинного отделения доносился смутный гул работающих двигателей. Он беззвучно плакал, хотя лицо его было совершенно неподвижно, и только слезы сползали по щекам.
      В каюту постучали, и вошел Цельмейстер, молча посмотрел на лежащего Вольфа, так же молча пошел к бару, открыл его, достал бутылку вина, два бокала, поставил на стол, налил и так же молча выпил. Сказал с просительной интонацией в голосе:
      – Через пять часов прибываем. Концерт через час после прибытия. Я понимаю твое состояние, Вольф, но ты должен быть в форме…
      Вольф молчал, глядя в потолок. Цельмейстер достал золотой портсигар, извлек из него тонкую папиросу, щелкнул золотой зажигалкой. На манжетах рубашки сверкнули бриллиантовые запонки.
      – Ты знаешь, Вольф, что-то мне начала надоедать эта Америка, – глядя в иллюминатор, задумчиво проговорил Цельмейстер. – Деньги, конечно, хорошие… деньги, деньги… и жизнь проходит, Вольф… и в Европу хочется… А что в Европе? В Европе опять бардак. В Германии какой-то Гитлер… в Италии какой-то Муссолини… В Польше Пилсудский, в России большевики… и куда прикажете податься бедному еврею? Ну, пусть не бедному, пусть богатому.. Куда податься богатому еврею? – Он подошел к столу, налил еще вина, выпил и проговорил уже буднично: – Что бедному еврею, что богатому податься некуда… Вольф, очень прошу, соберись, не распускай нюни. Ты должен быть в форме… Что ты молчишь, Вольф? Честное слово, мне не по себе становится, когда ты так молчишь…
      – Уйди, пожалуйста, Питер… – негромко произнес Вольф.

Монтевидео, 1925 год

      На улице южноамериканского города Монтевидео можно было наблюдать странную картину. Параллельно друг другу, почти борт в борт, ехали две открытые машины. В одной за рулем сидел Вольф Мессинг с завязанными плотной черной материей глазами, а рядом с ним – человек в клетчатом пиджаке и таких же галифе и в высоких кожаных сапогах «бутылками». Сзади сидели трое журналистов с фотоаппаратами в руках. Вторая машина, которая двигалась рядом, тоже была полна фоторепортеров, и все наперебой щелкали затворами камер, снимая Мессинга с черной повязкой на глазах. Впереди на расстоянии метров пятидесяти процессию возглавляла полицейская машина, и сзади на таком же расстоянии шла еще одна. На обочинах тротуара толпился народ, и все глазели на странную кавалькаду.
      Человек в клетчатом костюме, сидевший рядом с Мессингом, молча смотрел вперед.
      Вольф чуть повернул руль вправо, и автомобиль покатил по середине улицы. Через некоторое время Мессинг круто свернул налево, въехал в узкий переулок и почти сразу свернул направо, объехал шарманщика, стоявшего на мостовой у тротуара. Маленькая обезьянка сидела у него на плече. Вольф вел машину уверенно, на довольно большой скорости..
      Вот появилась встречная машина – автомобиль Вольфа двигался ей навстречу, но буквально в нескольких метрах от нее Мессинг сделал ловкий маневр, и автомобили благополучно разъехались на узкой улице. Неожиданно из переулка вылетело белое ландо, запряженное двумя гнедыми жеребцами. Лошади мчались прямо на автомобиль, которым управлял Вольф, и, казалось, столкновение неизбежно.
      Человек в клетчатом костюме, сидевший рядом с Мессингом, только покосился на него, но ничего не сказал.
      Буквально в последнюю секунду Вольф свернул в сторону, и гнедые кони пронеслись мимо. Фотографы, ехавшие на заднем сиденье, дружно повалились набок и едва не вылетели из автомобиля. В машине, ехавшей рядом, в голос завопили журналисты:
      – Браво! Виват!
      Дальше Вольф ехал с той же скоростью, лицо его, перехваченное черной повязкой, было неподвижным. Человек в клетчатом костюме растерянно косился на него.
      Машина выехала на площадь и свернула на огороженную стоянку, где находилось штук двенадцать больших «фордов» разных цветов, остановилась. Стоянка располагалась напротив длинной лестницы, которая вела к воротам средневекового замка, построенного еще испанскими конкистадорами. У этой каменной широкой лестницы Мессинг и остановил машину. Человек в клетчатом костюме снял с него повязку. Вольф открыл глаза, зажмурился от яркого солнца, потер глаза пальцами и вновь открыл их.
      Вокруг толкались журналисты, щелкали большими, неуклюжего вида фотоаппаратами.
      – Никогда не поверил бы, если б не участвовал в этом опыте сам, – улыбаясь, проговорил по-испански человек в клетчатом костюме. – Вы фантастический человек, мистер Мессинг. Я ведь не произнес ни слова, как вы понимали мои приказы?
      – Вы же отдавали приказы мысленно, – тоже по-испански ответил Мессинг.
      – Да, мысленно…
      – Вот я и принимал их… тоже мысленно…
      – А каким образом? – продолжал недоверчиво допытываться человек в клетчатом.
      – Мысленно значит мысленно… – улыбнулся Мессинг, выбираясь из машины.
      По лестнице к ним спускалась большая компания мужчин и женщин, и впереди спешили Цельмейстер и Лева Кобак.
      – Смею надеяться, опыт прошел нормально? – спросил на ходу Цельмейстер.
      – Как всегда, – пожал плечами Вольф.
      – Мистер Вольф меня просто поверг в изумление, – проговорил его спутник, пожимая руку Цельмейстеру. – Никогда ничего подобного не видел.
      – Вы господина Мессинга раньше никогда не видели, господин Родригес, – усмехнулся Цельмейстер.
      Компания окружила Мессинга, и журналисты невольно посторонились – это были важные люди, изысканно и дорого одетые. Со всех сторон посыпались восторженные реплики.
      – Сеньор Мессинг, я столько о вас слышала, столько слышала! – улыбнулась дама в длинном блестящем платье. – Говорят, вы опасный сердцеед!
      – Мистер Мессинг, как долго вы обучались этому искусству? – серьезно поинтересовался седоволосый, с коротко подстриженными усами господин в белом костюме.
      – Господин Мессинг, журналисты говорят, что вы знакомы с самим Зигмундом Фрейдом? – спросил щеголь лет тридцати, помахивая рукой и являя свету перстни с бриллиантами и большие золотые часы на золотом же браслете.
      – Вы действительно знаете Альберта Эйнштейна? Это Фрейд давал вам уроки психоанализа? – Вопросы посыпались градом.
      Все они спрашивали, перебивая друг друга и не давая времени ответить. Вольф только улыбался, глядя то на одного, то на другого.
      – Господа! Господа! Прошу вас, дайте мистеру Мессингу в себя прийти! – запротестовал господин Родригес. – Мы сможем обо всем поговорить в более приятной обстановке, за столом! Прошу вас, господин Мессинг.
      И вся компания, продолжая переговариваться, пошла по лестнице к воротам замка.
      Цельмейстер и Лева Кобак остались вместе с журналистами, растерянно глядя вслед. Похоже, их не пригласили!
      – Тут ресторанчик хороший, в двух шагах, – после паузы сказал Лева Кобак. – Пойдем там пообедаем.
      – Да уж… с аристократами за одним столом сидеть мы рылом не вышли, – пробормотал Цельмейстер.
      Вольф в это время, видимо, вспомнил о них, обернулся и поманил рукой.
      – Ты понял, как я передал мысли на расстоянии? – Цельмейстер хлопнул Кобака по плечу. – Пошли!
      И они проворно зашагали вверх по лестнице, догоняя компанию. Вольф стоял на месте, дожидаясь их.
      У машин остались только журналисты. Они деловито прятали в футляры фотоаппараты, курили… Подошли два человека в расшитых золотыми нитями черных куртках и таких же брюках, в белых перчатках, сели в машины, завели двигатели и поехали. Проехав совсем немного, остановились у конца лестницы и припарковали машины. Очередное фантастическое представление Вольфа Мессинга завершилось полным успехом.
      В огромном зале замка с высокими сводчатыми потолками, с устремленными ввысь узкими готическими окнами даже длинный громадный стол казался совсем небольшим. За столом разместилось примерно пятьдесят человек. Сервировка блистала изысканной роскошью – серебряные приборы, серебряные кувшины, серебряные же подносы, на которых высились горы фруктов, моллюсков и кусочков свежей рыбы самых разных видов. В кастрюлях из серебра дымились супы, источавшие ароматы разнообразных пряностей. Слуги в белых куртках разносили закуски, раскладывали угощение по большим фарфоровым тарелкам, наливали в бокалы вино.
      – Господа! – сухопарый господин в темном смокинге встал, держа бокал с вином. – Я предлагаю выпить за самого знаменитого человека в Южной Америке. Спросите любого на улицах Рио или Монтевидео, на улицах Буэнос-Айреса или Каракаса, Боготы или Сан-Пауло – спросите, как зовут президента Аргентины или Уругвая, Бразилии или Парагвая… и далеко не каждый гражданин вам ответит. Но если вы спросите, кто такой Вольф Мессинг, все граждане Южной Америки дружным хором прокричат: это волшебник! Это человек, читающий мысли других людей на расстоянии! Это человек, видящий сквозь время! Твое здоровье, амиго Вольф! Я горжусь знакомством с тобой!
      При этих словах Вольф тоже встал и раскланялся, прижав руку к сердцу. И весь стол дружно зааплодировал, многие тоже стали подниматься, подходили к Мессингу, чокались с ним, улыбались.
      Женщины поднимали бокалы и смотрели на Мессинга, улыбались и что-то произносили, но их голоса, расточавшие комплименты Вольфу, тонули в сплошной мужской разноголосице.
      И тут одна женщина вдруг решительно поднялась и подошла к Мессингу совсем близко, так, что ей даже не пришлось протягивать руку, чтобы чокнуться с его бокалом. Ее сахарные губы влажно и алчно блестели, глаза сверкали, высокая грудь вздымалась от волнения.
      – Я жду вас сегодня у себя в полночь, Вольф, – тихо проговорила она. – И не вздумайте увильнуть – я сделаю вашу жизнь невыносимой. Если я влюблена – для меня нет преград!
      – Она и так невыносима, сеньора, – улыбнулся Вольф. – В ожидании встречи с вами… Но я знаю, вы ревностная католичка…
      – А вы? Разве вы не католик? – перебила его женщина.
      – Увы, я из породы презренных атеистов… за что и расплачиваюсь… – Вольф сделал печальное лицо.
      – Но если вы атеист, чего же вам бояться? – тихо говорила женщина, быстро поглядывая по сторонам.
      Две дамы за столом, наблюдавшие за ними, тихо переговаривались:
      – Она давно за ним охотилась и, кажется, достигла цели.
      – Думаешь, у нее получится?
      – Я ее слишком хорошо знаю, эту ненасытную фурию, – ни одна знаменитость не миновала ее постели.
      – Думаешь, этот Мессинг так же похотлив?
      – А чем он хуже других мужчин? Я думаю, он даже лучше, чем другие. – Дама тихо рассмеялась. – Ведь он угадывает мысли и желания женщины на расстоянии.
      – А говорят… – одна из собеседниц наклонилась к уху другой и что-то зашептала, и обе разом засмеялись.
      Смех, шум голосов, звон ножей и вилок о серебряную посуду сливался в монотонный гул праздника…
      Потом в другом зале танцевали. Звучало вошедшее в моду аргентинское танго, и пары ритмично двигались, прильнув друг к другу. Одна из дам, перешептывавшихся за столом, танцевала с Вольфом и, глядя на него смеющимися глазами, спрашивала с иронией:
      – Как видно, наша знаменитая донна Сабрина совсем завладела вашим сердцем?
      – Разве? Я, признаться, этого совсем не чувствую, – улыбаясь, отвечал Вольф.
      – Вы хоть и великий провидец, но хитрить не умеете. Берегитесь. Предки Сабрины были конкистадорами, – и дама рассмеялась.
      Звуки танго таяли в огромной зале. Вдоль стен группками стояли мужчины и женщины с бокалами вина и соков в руках, оживленно беседовали. Официанты в белых куртках разносили на подносах напитки, не давая угаснуть аристократическому веселью.

ГЛАВА ПЯТАЯ