Пока рассаживались за небольшим столом, появились еще два артиста, тоже мужчина и женщина. Они сразу пришли со своими стульями.
      И скоро стало так тесно, что трудно было вытянуть руку, чтобы взять кусок хлеба. На столе уже стояли не одна бутылка водки, а целых четыре, тут же бутылки с минеральной водой, открытые банки консервов со шпротами, сайрой, колбаса, нарезанная аккуратными кружками, сыр, пучки лука, помидоры – в общем, полное изобилие. Началось шумное веселье, все перебивали друг друга, смеялись, и только Мессинг оставался серьезным. Он молча переводил взгляд с одного человека на другого, словно видел будущее каждого, сидящего здесь, и жалость обжигала его сердце.
      – Вера, ну наливай же! Сколько ждать можно?
      – Товарищи, салат я собственноручно готовила – пальчики оближете!
      – Алина, а ты сегодня здорово пела, честное слово!
      – Братцы, а мы когда в Гомель едем? Восьмого или девятого?
      – Танюша, минерал очку подай.
      – А я новый анекдот услышал…
      – Вот за что люблю Илью – он знает новые анекдоты и стихи о советском паспорте, больше абсолютно ничего!
      – Мне этого вполне хватает. Ваше здоровье!
      – Смотрите, он выпил один! Даже ни с кем не чокнулся – нет, ну какая скотина!
      – Вас ждать – водка прокиснет…
      – Вольф Григорьевич, что вы так пригорюнились? Да выбросьте вы все из головы, Вольф Григорьевич! Будет война, не будет войны – прорвемся!
      И один из мужчин запел с энтузиазмом:
 
Мы – красные кавалеристы, и про нас
Былинники речистые ведут рассказ!
О том, как в ночи ясные, о том,
как в дни ненастные
Мы гордо, мы смело в бой пойдем!
 
      Последний куплет подхватили все и пели дружным хором. Мессинг глядел на лица, полные вдохновения. Вдруг в дверь резко и властно постучали, она распахнулась, и в комнату вошел военный в шинели с малиновыми петлицами и двумя шпалами, в фуражке тоже с малиновыми петлицами. За спиной майора НКВД маячил еще один военный.
      – Гражданин Мессинг кто будет? – оглядев всех, спросил майор.
      – Я Мессинг, – поднимаясь из-за стола, ответил Вольф Григорьевич.
      – Попрошу вас проследовать с нами.
      Артисты подавленно молчали, наблюдая, как Мессинг достал из платяного шкафа черное пальто, шарф и шляпу.. как он медленно оделся и шагнул к двери. У двери Вольф Григорьевич обернулся:
      – Прошу вас извинить меня, товарищи. Я скоро вернусь… – и вышел.
      Майор вышел за ним и закрыл дверь. По коридору забухали тяжелые шаги. Илья Петрович налил себе водки, выпил и пробормотал:
      – Скоро он вернется… оттуда скоро не возвращаются…
      – Типун тебе на язык с лошадиную голову! – оборвала его пожилая артистка.
      – Я его предупреждал! Я ему говорил! Он же, как ребенок, черт бы его побрал! – выкрикнул Илья Петрович.
 
      – Что вы там предсказывали, а? Кто разрешил, а? Вас же предупреждали, товарищ Мессинг. Вас еще в Москве товарищ Берия предупреждал… – говорил, сидя за столом, начальник НКВД Белоруссии, худощавый, бритый наголо генерал, с короткими «ворошиловскими» усиками. – У нас с Германией пакт о ненападении, вы это знаете? Договор о дружбе и взаимопомощи. А вы какую-то войну предсказываете… сеете панику.. Немцы идут по Белоруссии… по России… по Украине… Это ж додуматься надо! Вы что, не слышали заявление товарища Ворошилова? Если война и случится, она будет вестись на территории противника! Могучая Красная армия стоит на страже мирного и спокойного труда советского народа… А вы мелете черти что… – Генерал вертел в толстых пальцах карандаш и пристально смотрел на Мессинга, сидевшего перед столом на стуле.
      – Я не слышал выступления товарища Ворошилова… – сказал Мессинг.
      – А надо было слышать! – резко повысил голос генерал. – Газеты читать надо, господин Мессинг! Свалились на мою голову! Если бы не товарищ Берия, я бы вас давно… к стенке поставил! За все ваши предсказания и пророчества!
      – Почему вы называете меня господином?
      – А как мне еще тебя называть, фокусник чертов!? Ты мне не товарищ! Ты объективно есть враг народа! Который сеет панику среди советских людей! Пораженческие настроения! Который портит международные отношения Советского Союза с дружественной Германией! Полный набор шпионских дел! Провокатор ты, Мессинг, вот кто! Натуральный провокатор!
      – Я гражданин Советского Союза, – упрямо сказал Мессинг, – У меня паспорт есть.
      – Насрал я на твой паспорт! Гражданин нашелся! Кликуша! Танки он увидел! Это тебя с таким заданием послали? Панику сеять?! Гражданин Советского Союза! Какой ты гражданин? Ты вообще непонятно кто! – И генерал выразительно пристукнул по столу тяжелым кулаком.
      И в это время на столе зазвонил белый телефонный аппарат без цифр на диске, только в центре сверкало золотом изображение герба Советского Союза. Генерал поспешно схватил трубку, вскочил и стал другой рукой торопливо застегивать пуговицы на мундире.
      – Да, жду. Здравствуйте, товарищ Берия, Да, это я лично отослал телефонограмму. Так точно. Да, предсказывал. Народ возмущался. Теперь не знаю, как поступить… Слушаюсь, товарищ Берия. Да, сегодня же. Слушаюсь… – Генерал положил трубку, глянул на Мессинга.
      Тот сидел на стуле и, казалось, безучастно смотрел в окно.
      – И слава Богу.. – пробормотал генерал и рукавом утер мокрое от пота лицо. – Баба с возу – кобыле легче… пусть там с тобой разбираются…

Москва, 1940 год

      И вновь Мессинг сидел в самолете на жестком металлическом сиденье и смотрел в иллюминатор. Ревели двигатели, мелкой дрожью отзывался корпус самолета, внизу проплывала земля, тонкие синие жилки рек, блюдца озер…
      Самолет сел на военном аэродроме, когда уже начало темнеть. Он подрулил поближе к невысокому двухэтажному зданию, возле которого стояла черная легковая машина «ЗИС» и двое военных в шинелях, фуражках, перетянутые ремнями, с пистолетными кобурами на боку.
      Два солдата подкатили короткий трап, и дверь самолета открыли изнутри. Мессинг в темном пальто с поднятым воротником, придерживая рукой шляпу, осторожно ступил на шаткую лесенку и немного задержался, черными печальными глазами оглядывая аэродром, автомобиль и встречавших его военных. Думал ли он сейчас о своем будущем, кто знает? Лицо его, как всегда, оставалось непроницаемым.
      «ЗИС» катил по вечерней Москве. Светились тысячи окон в домах, редкие фонари на улицах и фары встречных машин, витрины гастрономов и промтоварных магазинов. Между Малым Каменным и Большим Каменным мостами стоял регулировщик и размахивал полосатым жезлом.
      «ЗИО вкатил на Красную площадь, направляясь к угловой башне Кремля.
      Офицер в воротах проверил документы у сопровождающих и у водителя, коротко и пронзительно взглянул на Мессинга и козырнул, разрешая проехать. Автомобиль мягко тронулся и въехал на территорию Кремля.
 
      Мессинг и двое его сопровождающих шли широкими коридорами, через небольшие залы, стены которых были украшены позолотой, барельефами старинных гербов и картинами в тяжелых багетовых рамах. Мессинг шагал, не глядя по сторонам, погруженный в невеселые раздумья.
      Приемная перед кабинетом оказалась на удивление небольшой. В противоположном от двери углу, за столом с лампой под зеленым стеклянным абажуром и пишущей машинкой сидел плотный невысокий человек в военном кителе без погон. Лицо его было скорее невзрачным, чем запоминающимся: лысеющий лоб, тонкие губы и крепкий, выступающий вперед подбородок.
      Мессинг и сопровождающие вошли, остановились на пороге.
      Один из офицеров козырнул и отрапортовал:
      – Товарищ Поскребышев! Приказание выполнено.
      Поскребышев встал, взглянул на Мессинга, потом на часы, сказал негромко:
      – Еще шесть минут. Присаживайтесь, пожалуйста.
      Мессинг сел на один из стульев, стоявших вдоль стены. Поскребышев тоже сел и стал медленно стучать по клавишам машинки.
      Сопровождающие остались у двери. Тонко пропели напольные часы, стоявшие в углу. Поскребышев встал и, открыв тяжелую, обитую кожей дверь и вошел в кабинет. И почти сразу вышел и обратился к Мессингу,
      – Проходите, пожалуйста. Иосиф Виссарионович ждет вас.
      Сталин стоял посреди кабинета с трубкой в руке, в темно-зеленом кителе, в такого же цвета брюках, заправленных в мягкие сапоги. Он произнес с улыбкой:
      – Здравствуйте, товарищ Мессинг.
      – Здравствуйте, товарищ Сталин. – Мессинг пожал протянутую руку и вдруг улыбнулся: – А я вас на руках носил.
      Брови Сталина вопросительно поползли вверх.
      – В Минске на первомайской демонстрации я ваш портрет нес, – поспешно пояснил Мессинг.
      Брови медленно опустились, и усы вождя тронула улыбка:
      – Что же вы испытывали, товарищ Мессинг, когда несли мой портрет?
      – Чувство огромного уважения, товарищ Сталин.
      – Вы ведь встречались со многими знаменитыми людьми? С Эйнштейном… с президентом Аргентины… президентом Бразилии… с Гитлером… с Пилсудским… – неторопливо перечислял Сталин, внимательно глядя на Мессинга.
      – Встречался, товарищ Сталин.
      – А что Пилсудский? Говорят, такой был начальник в Польше, что все над ним смеялись?
      – Каким он был в молодости, я не знаю, товарищ Сталин, а в преклонном возрасте он действительно вызывал сочувственную усмешку.
      – Почему?
      – Очень ревнивый был. Все мысли – о любовнице, бросит она его или не бросит? Изменяет ему или не изменяет…
      – Действительно смешно. Начальник Польши, как он себя называл, больше всего переживает из-за любовницы… – усмехнулся Сталин. – А как теперь дела в Польше? Немцев видели?
      – Меня даже арестовали в Варшаве. Удалось бежать.
      – Благодаря вашим известным способностям?
      – Отчасти да, товарищ Сталин.
      – Садитесь, пожалуйста, товарищ Мессинг. – Сталин указал на кресло у стола, а сам медленно уселся в кресло напротив. – Скажите, товарищ Мессинг, как вы считаете, Польша способна сопротивляться немецкой оккупации или нет?
      – Нет, товарищ Сталин. Реального сопротивления Польша оказать немцам сегодня не может. – Мессинг сел в кресло, но сидел прямо, не откидываясь на спинку.
      – Значит, вы бежали? – вдруг улыбнулся Сталин. – Как же вам удалось? Товарищ Берия рассказывал, как вы ушли с Лубянки. Слушал и не верил. Как вы такое проделали? Это гипноз?
      – Гипноз, товарищ Сталин.
      – Такой сильный гипноз? Любой человек подвержен такому гипнозу? – Сталин пытливо смотрел на Мессинга.
      – Нет, не любой. Многие люди сами обладают даром гипноза, только не знают об этом. Такие плохо поддаются чужому гипнозу. Он встречает у них мгновенное противодействие.
      – Но для вас, я вижу, преград нету? – снова улыбнулся Сталин.
      – Не знаю… речь шла о моей жизни. Тут напрягаешь последние силы. – Мессинг тоже улыбнулся.
      – Понимаю… Как вам теперь работается? Как живется в Минске?
      – Хорошо. Я всем доволен, вот только… у меня вся семья погибла в варшавском гетто… Очень одиноко, товарищ Сталин.
      – Понимаю… – чуть нахмурился Сталин и пососал потухшую трубку. – Мы все живем в трудное время, товарищ Мессинг. Мы, большевики, не скрываем трудностей от нашего народа. Мы научились их преодолевать. И вам… как человеку, одаренному такими способностями, в первую очередь следует вселять в народ веру в счастливую жизнь. Веру в то, что он преодолеет все трудности и построит социализм в отдельно взятой стране. Несмотря ни на какие происки наших врагов… – Сталин говорил, словно гвозди вколачивал, и не сводил с Мессинга темно-карих с искорками тигриных глаз. – И если вы таким образом будете работать, мы скажем вам большое спасибо, товарищ Мессинг…
      – Я буду стараться именно так работать, товарищ Сталин, – ответил Мессинг.
      – Не надо пугать людей войной… страданиями и смертью… Зачем это? Людей пожалейте, товарищ Мессинг… – уже с сочувствием проговорил Сталин.
      – Вы правы, товарищ Сталин. Больше ничего подобного позволять себе не буду, – усмехнулся Мессинг.
      – Но война все-таки, по-вашему, будет?
      – Будет, товарищ Сталин.
      – Когда будет?
      – Думаю, в будущем году… в июне, – твердо ответил Мессинг.
      Хорошо, товарищ Мессинг, пусть ваше пророчество останется на вашей совести, – усмехнулся Сталин. – Я ведь не из тех, кто легко поддается даже очень сильному гипнозу.. Скажите, за что Гитлер назначил награду за вашу голову? Двести пятьдесят тысяч марок – это большие деньги.
      – Я предсказал крах Германии, если она двинется с войной на восток.
      – Сами себе противоречите, товарищ Мессинг. Предсказываете крах Германии, а видите немецкие танки в Минске, – опять усмехнулся Сталин. – Скажите, а если я попрошу вас сделать что-нибудь… невозможное? – Сталин бросил на Мессинга испытующий взгляд..
      – Готов сделать, товарищ Сталин. Только не уверен, получится ли, – пожал плечами Мессинг.
      Сталин поднялся, прошел к письменному столу, достал из папки чистый лист бумаги и протянул Вольфу Григорьевичу. Тот тоже встал и подошел, чтобы взять лист.
      – Получите по этому документу в сберегательной кассе сто тысяч рублей, – медленно произнес Сталин, наблюдая за реакцией Мессинга. – Недалеко от Кремля, кажется на улице Горького, есть сберегательная касса. Однажды проезжал – видел.
      Мессинг еще раз посмотрел на чистый лист, потом на Сталина:
      – Сейчас, товарищ Сталин?
      – Да, сейчас. Вас проводят… – Сталин смотрел на него без улыбки и даже враждебно.
      Мессинг повернулся и медленно вышел из кабинета…
 
      «ЗИС» выехал из ворот Кремля и покатил через Красную площадь. Описав полукруг, машина свернула на улицу Горького, сбавила скорость и медленно поехала, держась поближе к тротуару. Вот за вывеской «Гастроном» блеснула вывеска «Сберегательная касса». «ЗИС» встал у самой обочины.
      – Дальше вы уж сами, товарищ Мессинг, – сказал один из сопровождающих, сидевший на переднем сиденье рядом с водителем.
      По тротуару спешили москвичи, сквозь стеклянные витрины виднелись очереди за продуктами в магазинах. Мессинг выбрался из автомобиля и медленно направился к сберегательной кассе. Шляпу он надвинул поглубже, почти на самые глаза, спасаясь от пронизывающего осеннего ветра.
      Подождав, когда Мессинг скроется в здании, двое сопровождавших его чекистов тоже выбрались из машины и направились следом.
      …В полупустом зале сберкассы находилось только несколько посетителей. Средних лет женщина в углу за столиком заполняла какой-то бланк, два человека стояли у окошка контролера. У окошка с надписью «Кассир» никого не было. Мессинг медленно направился к туда. Миловидная пожилая женщина в цветастом штапельном платье с улыбкой взглянул на него.
      Мессинг долго смотрел на нее, затем молча протянул ей чистый лист бумаги.
      Чекисты, вошедшие в сберкассу, остановились у входа, наблюдая за Мессингом. Переглянулись между собой и снова уставились на спину Мессинга, стоявшего перед окном кассира.
      Кассирша посмотрела на лист бумаги и спросила также с улыбкой:
      – Вы хотите все наличными?
      – Да… – глухо ответил Мессинг. Глаза его из-под шляпы смотрели на кассира, как дула пистолетов.
      Извините, я сейчас… – отложив лист бумаги, женщина поднялась и пошла вдоль окошек к картотеке, которая занимала почти всю противоположную стену. Рядом была дверь во внутренние помещения сберкассы. Кассирша вошла в эту дверь и закрыла ее за собой.
      Мессинг остался у окошка кассы. Он спокойно стоял и ждал.
      – Может, она за охраной пошла? – спросил один чекист у другого.
      – Зачем? – едва слышно ответил тот. – У нее кнопка под столом есть.
      Дверь открылась. Женщина-кассир возвратилась в зал, держа в руке брезентовую зеленую сумку с металлическими замками. Она прошла к. своему месту, улыбнулась Мессингу и, открыв замок на сумке, стала выкладывать перед собой толстые пачки денежных купюр, перетянутые банковской лентой.
      – У вас есть во что положить? – спросила женщина, наклонившись к окошку.
      Мессинг достал из кармана пальто матерчатую сумку, протянул ее женщине-кассиру. Она взяла ее и стала складывать в сумку пачки денег. Сложила и опять с улыбкой протянула Мессингу.
      – Сто тысяч. Будете пересчитывать? Упаковка банковская – там все точно.
      – Спасибо. Я вам верю, – ответил Мессинг, забирая сумку.
      Он медленно двинулся к выходу, прошел мимо чекистов, открыл дверь и вышел на улицу. Чекисты сразу же пошли за ним.
      На улице Мессинг молча передал им матерчатую сумку с деньгами. Старший чекист взял ее и посмотрел на Мессинга почти со страхом:
      – Ну ты даешь стране угля, мелкого, но много… – пробормотал он. – Она ничего больше не говорила?
      – Ничего…
      – Ладно, пошли обратно. – И старший чекист вернулся в помещение сберкассы.
      Женщина заполняла какой-то бланк, когда чекист наклонился к окошку и спросил:
      – Гражданочка? Посмотрите сюда.
      Кассирша подняла голову и увидела удостоверение капитана НКВД. Глаза ее округлились от испуга.
      – Что-нибудь случилось, товарищ капитан? – тихо спросила она.
      – По какому документу вы выдали эти сто тысяч? – спросил чекист и положил перед ней сумку с деньгами.
      Кассирша, словно в первый раз увидев сумку, заглянула в нее и стала с растерянным видом выкладывать пачки денег. Вид у нее при этом был совершенно ошеломленный. Она взяла чистый лист бумаги, посмотрела на него с обеих сторон и вновь подняла глаза на чекиста.
      – По этому пустому листу вы выдали сто тысяч рублей? – спросил тот.
      Кассирша хотела что-то ответить и не могла, губы ее кривились, глаза заблестели от слез. И внезапно она выронила лист, закатив глаза, стала медленно сползать со стула, а затем тяжело упала всем телом на пол…
      Две женщины из соседних окошек бросились к ней, стали поднимать.
      – Клава! Клавочка, что с тобой?
      Мессинг посмотрел на лежащую на полу в обмороке женщину и вдруг вновь память больно резануло… Вспомнил, как он, мальчишка, смотрел в спину контролеру поезда…
      И контролер почувствовал этот взгляд, обеспокоенно оглянулся, потом открыл дверь вагона, и громче сделался стук колес и грохот поезда, и замелькали в открытой двери проносящиеся с бешеной скоростью деревья, кустарник, телеграфные столбы.
      А контролер вновь оглянулся – в глазах у него плескался ужас. Вот он прыгнул вниз с несущегося, грохочущего поезда, и только душераздирающий крик на какое-то время остался висеть в воздухе…
 
      Они ехали обратно в Кремль. Вновь Мессинг смотрел в окно, а старший чекист то и дело оглядывался на него, улыбался и качал головой. Наконец не выдержал и проговорил:
      – И что ж ты за человек такой, товарищ Мессинг? Вот так расскажи – никто поверит
      – Ты лучше не рассказывай, а то язык отрежут… – негромко сказал второй чекист, сидевший на заднем сиденье рядом с Мессингом.
      Мессинг продолжал безучастно смотреть в окно. Автомобиль въехал на Красную площадь и остановился недалеко от Боровицкой башни.
      – Вы дорогу хорошо запомнили, товарищ Мессинг? – спросил чекист.
      – Куда?
      – В Кремль. В кабинет товарища Сталина.
      – Кажется, запомнил…
      – Тогда идите.
      – Как? Мы разве не вместе? – удивленно посмотрел на чекиста Мессинг и сразу же понял. – Я один должен пройти в кабинет товарища Сталина?
      – Именно так, товарищ Мессинг. У вас документы какие с собой есть?
      – Паспорт.
      – Давайте его сюда. – Чекист протянул руку и забрал паспорт. – Вы же, говорят, на Лубянку таким манером ходили? Ну вот теперь здесь попробуйте. Желаю успеха, – улыбнулся чекист и, перегнувшись через сиденье, открыл дверцу со стороны Мессинга.
      Мессинг выбрался из машины, постоял, оглядываясь по сторонам, потом медленно пошел к башне.
      Сидевшие в машине чекисты молча наблюдали за медленно удаляющейся фигурой в темном пальто и шляпе.
      В воротах стояли двое часовых и прохаживался старший лейтенант. Увидев Мессинга, он остановился, поджидая его. Мессинг подошел к нему, проговорил раздельно и четко:
      – Я Лаврентий Павлович Берия. Вы меня узнали?
      – Так точно, товарищ Берия, – старлей вытянулся и козырнул.
      – Я – к товарищу Сталину. – И Мессинг неторопливым шагом вошел в Кремль, стуча каблуками по брусчатке.
      Старлей, продолжая стоять по стойке смирно, смотрел Мессингу вслед и держал руку у козырька фуражки.
      Потом Мессинг шел по коридорам, пересекал небольшие залы, освещенные приглушенными огнями ламп под потолком. Колонны отливали молочным светом, огненным блестками вспыхивала позолота на стенах.
      Дойдя до двери в кабинет вождя, Мессинг открыл ее и вошел в приемную. Поскребышев, сидевший в углу за столом, поспешно встал и вытянулся по стойке смирно, вытаращив глаза. Мессинг молча прошел к двери в кабинет и открыл ее.
      Сталин сидел за письменным столом, его лицо освещала настольная лампа. Увидев Мессинга, он встал и проговорил с улыбкой:
      – Как вам удалось пройти, товарищ Мессинг?
      – Очень просто, товарищ Сталин. Я всем говорил, что я – товарищ Берия.
      Сталин негромко рассмеялся и взял со стола трубку:
      – А я не знал, что товарищ Берия может пройти в Кремль, не предъявляя документов… А вы большой хитрец, товарищ Мессинг.
      – А уж какой вы хитрец, товарищ Сталин, – улыбнулся Мессинг. – Пока я шел по Кремлю, чуть не умер от страха…
      – Кремля не надо бояться, товарищ Мессинг, – сказал Сталин, остановившись перед Мессингом. – Меня надо бояться… Вы где остановились?
      – Пока нигде. Меня с аэродрома прямо к вам привезли, товарищ Сталин.
      – Что ж, вас устроят… Поживите, посмотрите Москву.. Мы подумаем, как вам жить дальше, товарищ Мессинг. А вы сами как смотрите на свое будущее? Вы его видите?
      – Нет, товарищ Сталин. О своем будущем я ничего не могу сказать. Только смутные ощущения.
      – Какие?
      – Я обрел новую родину – Советский Союз… я полюбил эту родину и готов служить ей на любом поприще.
      – На каком же поприще больше всего хочется? – спросил Сталин.
      – Выступать со своими психологическими опытами.
      – Немногого же вам хочется, товарищ Мессинг.
      – Если меня позовут на другую работу, я буду работать, товарищ Сталин.
      – Хорошо, мы подумаем о вашем будущем, товарищ Мессинг… С товарищем Берия, а? – И Сталин вновь рассмеялся.
 
      По утрам Вольф Григорьевич выходил из гостиницы «Москва» и гулял по городу. Бродил по Александровскому саду, по улице Горького… Однажды зашел в ту сберегательную кассу.
      Остановился у входа, оглядывая зал с высоким потолком, окошки кассира и контролера, небольшие очереди посетителей. Мессинг встретился взглядом с кассиршей в окошке.
      Кассирша была та самая женщина, у которой он получил по чистому листу сто тысяч рублей. Она, увидев его, побледнела, мгновенно схватилась за сердце, взгляд ее затуманился.
      Мессинг поспешно отвернулся и быстро вышел из сберкассы.
      Он бродил по улицам, смотрел на прохожих. Долго стоял у памятника Юрию Долгорукому, у памятника Пушкину, Гоголю, у памятника Маяковскому.
 
      Берия обсуждал судьбу Мессинга с одним из своих генералов. Лаврентий Павлович, развалившись, сидел за столом и небрежно слушал генерала НКВД, сухощавого, стриженного под ежик.
      – Тут, конечно, обладание сильнейшим гипнозом, Лаврентий Павлович. Я что подумал, если этого Мессинга привлечь к работе с разведкой?
      – Каким образом привлечь? – спросил Берия.
      – Понимаете, я с разными психологами говорил – приемам гипноза можно обучать. Если, конечно, у ученика есть такие способности… ну хоть небольшие. При обучении эти небольшие способности можно развивать. Так вот, если этого Мессинга привлечь к обучению наших разведчиков? Которых за рубеж готовим. Думаю, большую пользу можем извлечь.
      – На чем гипноз основывается, что твои психологи говорят?
      На интуиции. У обычного человека есть, предположим, десять процентов интуиции, у человека опасной профессии – охотник, разведчик, летчик – процентов тридцать, а у человека, который, предположим, воевал, у него и все пятьдесят процентов интуиции будет. Инстинкт самосохранения срабатывает… И еще, конечно, есть самородки, у которых этой интуиции и все восемьдесят-девяносто процентов. Они и становятся гипнотизерами.
      – Что-то просто у твоего психолога получается. Тридцать процентов, пятьдесят процентов… А Мессинг из Лубянки вышел и на Лубянку вошел! Через все посты! К товарищу Сталину через все посты прошел! Прямо в кабинет пришел! Какая тут, к чертовой бабушке, интуиция?!
      – Психологи говорили… – растерялся генерал. – Известные ученые…
      – Ни хрена они не понимают, твои известные ученые, Сергей Николаевич, – усмехнулся Берия. – Определим его в школу разведки, а потом он убежит и всех наших агентов завалит. Так, да?
      – Почему убежит? Он сюда прибежал, от Гитлера спасался. Ему теперь убегать некуда.
      – В Англию убежит… в Америку убежит… – ответил Берия. – Не верю я ему..
      – Ну, раз не верите, тогда, конечно… – развел руками генерал.
      – Верю, но не до такой степени, чтобы привлекать его к работе с агентурой.
      – Тогда у меня все, Лаврентий Павлович. Разрешите идти? – Генерал встал.
      – Идите. Я должен подумать о будущем этого Мессинга… посоветоваться должен. Как он время проводит?
      – В гостинице сидит… завтракает, обедает, ужинает… гуляет много…
      – Через неделю отправляйте его обратно в Минск.
      Слушаюсь, Лаврентий Павлович

Минск, 1941 год

 
Я достаю из широких штанин
Дубликатом бесценного груза!
Читайте! Завидуйте! Я – гражданин!
Советского Союза!
 
      Илья Петрович даже покраснел от натуги, выкрикивая последние слова стихотворения, и зал взорвался дружными аплодисментами.
      Илья Петрович быстро откланялся и ушел за кулисы.
      – Раиса Андреевна, ваш номер следующий! Где Раиса Андреевна?
      – Господи, ей плохо! – отозвался взволнованный женский голос.
      – Как плохо? Ей на сцену через три минуты!
      – Говорят вам, плохо!
      В общей гримуборной, в большой комнате с несколькими зеркальными трюмо в одном из кресел полулежала Раиса Андреевна, пожилая женщина, худая, с бледным морщинистым лицом. Судя по наряду, ей стало дурно непосредственно перед выходом на сцену – она была загримирована, в вечернем черном платье с блестками по вырезу и белой искусственной розой.. Вокруг нее толпились артисты и администратор. Врач, полная, пожилая женщина в белом халате, наматывая повязку на руку Раисы Андреевны, говорила:
      – Все хорошо… сейчас уколем вас, и будет все нормально… не бойтесь, пожалуйста, не бойтесь…
      – Я уже давно ничего не боюсь, моя милая… – елейным голосом ответила Раиса Андреевна.
      – Анна Степановна, придется выходить вам, – тихо проговорил администратор молодой высокой женщине, одетой в вечернее платье, зеленовато-голубое, тоже с блестками по вырезу и с красной розой на груди.
      – Но я должна была заканчивать концерт, Осип Ефремович, я сейчас не готова…
      – Прекратите ваши вечные претензии, Анна Степановна. – вскипел администратор. – Еще скажите, что вы недостаточно подготовились по системе Станиславского!
      – При чем тут Станиславский? Просто я не готова сейчас выходить на сцену! И мой аккомпаниатор еще не готов.
      – Где он, черт бы его побрал! Где эта пьянь беспробудная?!
      – Он приходит в себя, – негромко ответила Анна Степановна, – к концу концерта он будет готов.
      – Артем! Где Виноградов, товарищи? Где Артем Виноградов?! Пусть немедленно идет на сцену! – Администратор с криком кинулся прочь из гримуборной.
      Все смотрели, как врач делает Раисе Андреевне укол.
      В это время в дверях выросла фигура Мессинга, в пальто с поднятым воротником и в черной шляпе, надвинутой на глаза. Он молча стоял и смотрел на толпу вокруг кресла, в котором полулежала артистка.
      – Сейчас вам станет совсем хорошо, – врач погладила Раису Андреевну по худой руке и стала складывать в саквояж тонометр и металлическую коробочку со шприцами.
      – Доктор, может, ей рюмочку коньяку можно? – спросил кто-то.
      – Можно, – улыбнулась врач.
      – Сей момент, – мужчина метнулся к шкафчику, достал бутылку коньяку, рюмку и, быстро налив, с великой осторожностью преподнес рюмку женщине. Раиса Андреевна улыбнулась:
      – Экий вы хулиган, Миша.
      – Раиса Андреевна, так ведь доктор прописал.
      Артисты рассмеялись. В это время в гримуборную влетел администратор, толкнув плечом Мессинга. Он недовольно взглянул на «препятствие» и вдруг расплылся в улыбке:
      – О! Вы приехали? Живы, здоровы? Не арестовали, не посадили? Немедленно на сцену! Будет ваш номер! Замените Раису Андреевну – она, вон видите, заболела. Спасайте, Вольф Григорьевич! Вы же советский человек, вы не можете подвести коллектив!
      – Вольф! Голубчик! – К Мессингу с раскрытыми объятиями кинулся Илья Петрович. – С чудесным возвращением!
      – Отстаньте вы от него – ему надо на сцену! – рявкнул Осип Ефремович.
      Мессинг молча снял пальто, бросил его на свободное кресло, положил шляпу и вышел из гримуборной. Администратор бросился за ним.
 
      – И самого товарища Сталина видел? – спросил Илья Петрович, выпучивая глаза.
      – Видел. Даже разговаривал.
      – Разговаривал? – ужаснулся Илья Петрович. – Сказки Венского леса! И чего?
      – Да ничего. Спрашивал о работе, о планах на будущее. Потом пожил в Москве… посмотрел… погулял… И – домой. – Мессинг улыбнулся.
      – А какой он, Сталин?
      – Трудно сказать. Очень хитрый… и очень жестокий…
      – Брось, брось, Вольф, этих слов не говори… Сталин – он великий!
      Великие тоже бывают очень хитрыми и очень жестокими… – без улыбки сказал Мессинг. – Я теперь не боюсь. Товарищ Берия сказал, что будет лично следить за моей работой и ни один волос не упадет с моей головы.
      – Ты и Берию видел? – Это известие окончательно повергло в ужас Илью Петровича.
      – Видел.
      – А говорили, тебе десять лет дали и ты уже в Сибирь поехал, – полушепотом произнес Илья Петрович, закуривая папиросу.
      Они сидели за столом в комнатке Вольфа Григорьевича. Тут же стояла бутылка водки, рюмки и какая-то нехитрая закуска.