Москва, 1940 год

      …На втором маршевом пролете рослый старлей также тщательно проверил у чекистов в штатском удостоверения.
      – Никого не было? Прямо перед нами никто не проходил? – опять спросил майор.
      – Никак нет, товарищ майор. Никого не было. И снова майор и его спутник молча переглянулись.
 
      И вот Мессинг спустился на первый этаж. За столом сидел еще один дежурный офицер. Но рядом стояли два сержанта с пистолетами и винтовками. Они о чем-то разговаривали, но, услышав шаги, замолчали, выжидательно глядя на лестницу.
      На лестнице появился Мессинг. Спускался он медленно. И вдруг остановился, глядя по очереди на каждого часового, потом – на старшего лейтенанта… Затем медленно приблизился к ним. Снова остановился.
      – Вы на выход? – спросил широкоплечий старший лейтенант. – Документ попрошу, пожалуйста.
      Мессинг молча вытянул вперед правую руку, показав офицеру открытую ладонь и небольшую пустую бумажку между пальцев.
      Тот некоторое время напряженно смотрел на ладонь и бумажку, потом проговорил, козырнув:
      – Проходите, товарищ майор.
      Мессинг плавно двинулся вперед, прошел мимо него, миновал высокий дубовый барьер и оказался на площадке перед высокой, тяжелой, обитой желтым металлом дверью. По бокам двери стояли два сержанта с автоматами. Мессинг прошел мимо них, с усилием толкнул тяжелую створку и вышел на улицу.
 
      – Человек предъявил документ, говоришь? – спрашивал майор в штатском. – Что предъявил? Удостоверение? Какое удостоверение?
      – Так точно, товарищ майор, – вытянулся испуганный старлей. – Удостоверение майора НКВД. Такое же, как у вас…
      – Ты хорошо смотрел? Это было удостоверение майора НКВД?
      – Я всегда хорошо смотрю, товарищ майор. У меня осечек не бывает.
      И опять чекисты молча переглянулись.
      – Что-нибудь не так, товарищ майор? Я допустил ошибку? Не тот человек вышел? Так мы сейчас задержим, – дернулся старлей, хватаясь за кобуру пистолета.
      – Все нормально, старший лейтенант. Продолжайте несение караула.
 
      Они в молчании сидели за столом в кабинете Берии. Шестеро офицеров – за длинным столом, Берия – за своим письменным. Потом Берия встал, прошелся по кабинету, проговорил, ни к кому не обращаясь:
      – Вот он исчезнет – и ищи ветра в поле… Как же это у него получается? Это же черт знает что такое, а? Это противоречит всей марксистско-ленинской науке, а? Такой человек хуже любого врага народа! Не так говорю, а?
      – Точно так, товарищ нарком! – вскочил один из сидевших офицеров.
      – Ладно, расстрелять всегда успеем… – Берия снова сел за стол, забарабанил пальцами по обтягивающему столешницу зеленому сукну, вновь пробормотал удрученно: – Как же так, а? Такую охрану пройти, а? Они что, совсем его не видели?
      – Дежурные на этажах говорят, что не видели, – встав, ответил майор в штатском. – А охрана внизу доложила, что он предъявил удостоверение майора НКВД.
      – Откуда у него удостоверение майора НКВД? – еще больше изумился Берия.
      – Полагаю, это внушение, товарищ нарком, – сказал кто-то из сидевших за столом. – Сильнейший гипноз.
      – Какой гипноз?! – крикнул Берия. – Такая охрана! Специальную школу проходили! Полгода учились! Всякие гипнозы-шнапнозы проходили! Разные гипнотизеры преподавали! Гипнотизеры-говнотизеры! Шарлатаны, получается, а?
      В это время дверь в кабинет отворилась и вошел Мессинг. Он оглядел присутствующих и остановился на пороге. Если бы Берия и остальные увидели в дверях рогатого черта, то, наверное, изумились бы меньше.
      – Я выполнил ваше задание, товарищ Берия, – негромко проговорил Мессинг.
      – Вижу, гражданин Мессинг, – блеснув стеклами очков, ответил Берия. – Что вы нам еще покажете? Чем еще повеселите? Давайте, дорогой, давайте! Не стесняйтесь! Вы ведь теперь здесь как дома! – Берия улыбнулся, и улыбка эта не предвещала ничего хорошего.
      – Дайте мне мысленно какое-нибудь задание, – ответил Мессинг. – Не знаю, развеселит ли это вас, но я постараюсь его выполнить.
      Берия долго, молча смотрел на Мессинга, стоящего на пороге, потом сказал:
      – Я дал задание, гражданин Мессинг. Выполняйте.
      Мессинг закрыл глаза и некоторое время стоял неподвижно, потом открыл их и медленно пошел к книжному стеллажу слева от письменного стола Берии. Приблизившись вплотную, он стал оглядывать ровные ряды книг. В кабинете царила тишина.
      Наконец Мессинг отодвинул стекло, закрывавшее книги, протянул руку к одной, потом к другой книге, затем – к третьей… нет, не то. Рука поднялась на полку выше, вновь медленно пошла по корешкам книг, остановилась у одной… у второй и наконец уверенно взяла толстый том с тисненными золотом буквами «ЛЕНИН». Мессинг вынул том, открыл его, стал листать, прочитывая названия статей. И вот он открыл страницу, на которой было написано: «ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ». Он пролистал еще несколько страниц, ногтем отчеркнул абзац и, подойдя к столу, положил перед Берией книгу.
      – Этот абзац вы просили отчеркнуть? Может быть, я ошибаюсь? Это было очень трудное задание, товарищ Берия.
      Лаврентий Павлович обалдело смотрел на страницу произведения великого вождя и молчал, в стеклах его очков отсвечивал свет лампы. Наконец он пришел в себя и вдруг спросил:
      – Где вы остановились, Вольф Григорьевич?
      – Нигде… Меня с аэродрома прямо сюда привезли.
      Ну да, ну да… – покивал Берия. – Кем бы вы хотели работать у нас в Советском Союзе? Ваша профессия, как я понимаю, называется артист оригинального жанра?
      – Можно и так назвать.
      – Вы сами так сказали полковнику Фридману, – улыбнулся окончательно пришедший в себя от шока Берия. – Значит, хотите артистом работать?
      – Очень хочу, товарищ Берия.
      – Что ж, предоставим вам такую возможность… В Минске будете работать?
      – Буду работать где угодно.
      – Зачем где угодно? – усмехнулся Берия. – Не зовите беду на свою голову.. где угодно – это опасно! – Берия рассмеялся, и все офицеры, сидевшие за столом, дружно заулыбались.
      Двойной смысл сказанного поняли все, кроме Мессинга.
      – Я действительно могу работать где угодно, товарищ Берия. Мне не нужно особых условий.
      – Минск подойдет? Хороший, красивый город! Столица советской Белоруссии, а?
      – Конечно, замечательный город, – согласился Мессинг. – Я готов туда поехать работать.
      – И очень хорошо, Вольф Григорьевич. Очень было интересно с вами познакомиться. Очень вы нас… повеселили своими загадочными способностями. Работайте, народ веселите… Но без перегибов, Вольф Григорьевич. Веселить надо, пугать народ – не надо! Думаю, эта наша встреча не последняя, Вольф Григорьевич… И мы здесь подумаем о вашем будущем… Как вы представились, когда границу перешли? Артист оригинального жанра? – Берия, казалось, от души веселился.
      – Так, товарищ Берия, артист оригинального жанра.
      – Вот и работайте, товарищ артист. Только особо не оригинальничайте! – и Берия шутливо погрозил Мессингу пальцем и снова захихикал.
      Офицеры, тоже негромко смеясь и гремя стульями, дружно встали. Берия долго тряс руку Мессингу и заглядывал ему в глаза.

Минск, 1940 год

      Руководитель Минской республиканской филармонии Борис Аркадьевич Френкель смотрел на Мессинга сердито и говорил тоном, не допускающим возражений:
      – Работаем мы бригадами. Ездим по всей республике. Так что у артиста филармонии вся жизнь на колесах, Вольф Григорьевич. Жить будете в нашем общежитии гостиничного типа. На этаже есть общественная кухня. В номере категорически не допускается держать электрические плитки, никакие керогазы и керосинки. Комендант штрафовать будет.
      – Почему? – задал наивный вопрос Мессинг.
      – Потому что пожароопасно. В прошлом году соседнее рабочее общежитие дотла сгорело. Трое слесарей трамвайного депо сгорели. Так что прошу учесть, товарищ Мессинг… Сказали, что вы человек непьющий?
      – Нет, я не пью.
      – Это просто замечательно. Это просто так чудесно, что даже не верится! У нас в филармонии есть общественный сектор борьбы с пьянством. Так что обязанности мы возложим на вас. Лекции там провести разок в месяц, наглядная агитация в виде стендов, плакатов, ну, прочее… Вы человек холостой?
      – Да, я холостой.
      – Это плохо. В филармонии много девушек, так сказать, незамужних… молодых, красивых… Так что моральный облик придется блюсти в чистоте. У нас тут с этим строго.
      – С чем строго? – искренне не понял Мессинг.
      – Ну вот, мы еще и дурачиться будем, товарищ Мессинг. С моральным разложением строго! Советский человек с этим делом – ни-ни! После загса пожалуйста, хоть… ну да чего это я? В общем, я понятно сказал… учитывая, что вы еще к тому же и беспартийный…
 
      Вновь, как и все предыдущие годы, жилищем Мессинга стал гостиничный номер.
      Небольшая, метров пятнадцать, комната вмещала платяной шкаф, маленькую горку для посуды, стол, кровать с никелированными спинками и полку с книгами. В углу примостился маленький столик с керосинкой. На керосинке в чугунной сковороде жарилась яичница с мелко нарезанной колбасой. На столе, в ожидании ужина – чистая тарелка, нож и вилка, стакан и бутылка минеральной воды. Мессинг стоял у керосинки, наблюдая, как жарится яичница.
      В дверь постучали, и не успел Мессинг что-либо ответить, как она открылась и вошел невысокий толстый человек в шлепанцах, темных шароварах и вязаной кофте поверх рубашки. Волосы его были всклокочены, на мясистом носу угнездились очки в роговой оправе. В руке мужчина сжимал бутылку.
      – Добрый вечер, Вольф Григорьевич… ах, как вкусно пахнет! Такая закуска пропадать не должна, потому я и явился к вам с главным продуктом, без которого такую замечательную закуску есть нельзя. – Мужчина поставил на стол бутылку водки.
      – Я ведь уже говорил вам, Илья Петрович, что не пью.
      Но я-то потребляю… но в одиночестве не идет, подлая! А все наши коллеги, сами знаете, сейчас на концерте – мы с вами на всю общагу одни кукуем, – возразил Илья Петрович.
      Мессинг, не отвечая, достал из горки еще одну тарелку, нож с вилкой, рюмку и еще один стакан. Илья Петрович, потирая руки, тут же уселся за стол.
      Мессинг, разрезав яичницу пополам, поднес сковородку к столу, половину яичницы положил Илье Петровичу, половину – себе. Илья Петрович налил в рюмку водки, улыбнулся:
      – Ваше здоровье, голубчик! Душевно рад. – Илья Петрович ловко опрокинул рюмку, крякнул и стал быстро закусывать.
      Мессинг молча ел, поглядывая на гостя.
      – Мой номер должен был идти предпоследним в концерте, черт бы их драл! – мрачно буркнул Илья Петрович. – Репертуар сократили, меня выкинули… А ведь у меня политическая декламация! Стихи о советском паспорте! Хотите почитаю?
      – Спасибо, Илья Петович, не надо… – продолжая есть, ответил Мессинг.
      Но Илья Петрович, не слушая, вскочил и буквально зарычал:
 
Берет – как бомбу, берет – как ежа,
Как бритву обоюдоострую,
Берет, как гремучую в двадцать жал
Змею двухметроворостую…
 
      – Илья Петрович, дорогой, помилуйте… – прижав руку к сердцу, проговорил Мессинг.
      – Что, не впечатляет? – упавшим голосом спросил Илья Петрович.
      – Очень впечатляет, – заверил Мессинг.
      Нет, не впечатляет, я же вижу… – совсем огорчился Илья Петрович. Налил себе еще и выпил, поковырял вилкой яичницу, но есть не стал. – Конечно, я понимаю… надо лирику какую-нибудь… борения страстей… любовь… – Илья Петрович налил себе еще и снова выпил одним махом. – А вот это вам нравится?
      Он сгорбился за столом и стал читать тихо, но внятно, с каким-то надрывом, казалось, сейчас зарыдает:
 
Вечер черные брови насопил.
Чьи-то кони стоят у двора.
Не вчера ли я молодость пропил?
Разлюбил ли тебя не вчера?
 
 
Не храпи, запоздалая тройка!
Наша жизнь пронеслась без следа.
Может, завтра больничная койка
Успокоит меня навсегда.
 
 
Может, завтра совсем по-другому
Я уйду, исцеленный навек,
Слушать песни дождей и черемух.
Чем здоровый живет человек.
 
 
Позабуду я мрачные силы,
Что терзали меня, губя.
Облик ласковый! Облик милый!
Лишь одну не забуду тебя!
 
      Он читал, едва шевеля губами, и слова падали, казалось, в самую душу.
      Мессинг перестал есть, слушал, глядя на Илью Петровича. Когда он замолчал, Мессинг спросил:
      – Чьи это стихи?
      – Есенина. А вы не знали?
      – Нет, никогда не слышал…
      – Вы там за границей много чего не слышали, – усмехнулся Илья Петрович.
      . – Вы замечательно читали… Он давно умер? Вернее, погиб.
      – Да, погиб… в двадцать пятом году… – Илья Петрович вдруг встрепенулся. – А вы откуда знаете? Вы же ничего об этом человеке не слышали?
      – Я почувствовал. Вы читали стихи мертвого человека…
      – Ох ты Господи… – Илья Петрович поспешно выпил рюмку. – Вас действительно надо немедленно арестовать и… расстрелять! Да, да, Вольф Григорьевич, всенепременно расстрелять!
      – За что? – улыбнулся Мессинг.
      – За то самое… с вами страшно разговаривать – все знаете… Вы дьявол и колдун…
      – А почему вы это не читаете на концертах?
      – Вы больной, что ли, Вольф Григорьевич? – Илья Петрович действительно посмотрел на него как на больного. – Кто же мне разрешит это читать?
      – Понимаю… понимаю… – глядя на гостя, проговорил Мессинг.
      – Ни черта вы, голубчик, не понимаете, – вздохнул Илья Петрович и вдруг хитро посмотрел на Мессинга: – Знаете, зачем в буденовском шлеме в шишаке дырочка?
      – Нет, не знаю…
      – Чтобы, когда кипит возмущенный разум, пар через эту дырочку выходил. – Илья Петрович захохотал, а Мессинг, не понимая шутки, удивленно смотрел на него.
      – Если это анекдот, то я не понял, в чем его соль, – наконец сказал Мессинг.
      – Вам и не надо! – махнул рукой Илья Петрович, продолжая смеяться. – Лучше читайте чужие мысли… И не вздумайте где-нибудь это анекдот повторить, а то… Ладно, не будем о мрачном, давайте поговорим о хорошем… – И Илья Петрович стал наливать себе водки.
      В это время в дверь постучали, осторожно, но сильно, и заглянул мужчина с коротко подстриженными усами, в потертом кожаном пиджаке и фуражке со звездочкой. Заглянул и спросил:
      – Товарищ Мессинг дома?
      – Я Мессинг. Чем могу служить? – Вольф Григорьевич встал из-за стола.
      – Здесь он, – довольно сказал усатый кому-то в коридоре и шагнул в комнату. Следом за ним вошел молодой парень в черном бобриковом пальто с поднятым воротником.
      – Позвольте представиться, товарищ Мессинг. Начотдела по борьбе с бандитизмом Минского утро майор Дудко Николай. А это опер – капитан Васильев Юрий.
      – Очень приятно, – чуть поклонился Мессинг. – Чем могу служить?
      – Мы на вашем концерте были, товарищ Мессинг, – начал майор Дудко.
      – Два раза были, – добавил капитан Васильев.
      – Точно, два раза, – подтвердил майор. – Поразили вы нас своими угадалками, честное слово. Человек прямо сквозь время видит…
      – Благодарю вас… – опять чуть поклонился Мессинг. – Так все-таки чем могу быть полезен?
      – Ваши способности нужны, товарищ Мессинг. Взяли мы одного крупного блатаря. По обвинению в убийстве зацепили. А он в несознанку наглухо ушел. Расколоть не можем…
      – И труп найти не можем, – вставил капитан Васильев.
      – Ну да! А без трупа – других доказательств и улик у нас нет, – вновь заговорил Дудко. – Вот такая незадача…
      – Чей труп? Мужчины, женщины? – спросил Мессинг.
      – Девушки…
      – Фотография у вас с собой?
      – Да, захватили. – Майор Дудко полез в карман пиджака. – Вот, посмотрите…
      Мессинг подошел, взял фотографию и посмотрел на девушку, русоволосую, улыбающуюся, довольно красивую. Он смотрел долго и молча. Фотография подрагивала в его пальцах. Майор, капитан и Илья Петрович тоже молчали, напряженно глядя на ясновидца.
      Мессинг закрыл глаза и опустил руку с фотографией. Стояла глухая тишина, и все боялись ее нарушить малейшим движением или даже громким вздохом. Только майор судорожно чихнул и тут же испуганно прикрыл ладонью рот.
      С закрытыми глазами Мессинг медленно прошел к кровати и сел на нее. И вновь замер… Плотная темнота окружала его, и сквозь темноту медленно проступало изображение крутых ступенек, спускающихся вниз… беленные мелом стены… бочки и ящики… рассыпанная картошка… деревянная полка, вделанная в стены… и на полке лежит полуобнаженная девушка… голова запрокинута… и вот лицо… это лицо девушки, изображенной на фотографии… Плотная темнота медленно рассеивалась… Медленно, один за другим, обозначались деревянные дома… улица в тумане… берег реки… дебаркадер пристани… табличка «ГРЕБКИ»… Улица тянулась к пристани… На калитке забора у одного дома видна табличка: «вул. Тополиная».
      – Эта девушка лежит в погребе, – не открывая глаз, медленно проговорил Мессинг. – Это где-то на окраине города… улица Тополиная… дебаркадер там, название «Гребки»… Не знаю, может быть, я ошибаюсь… но погреб – это точно… улица Тополиная… дебаркадер «Гребки»…
      – Есть такой дебаркадер «Гребки», – выдохнул майор. – «Гребки», десять километров от города… Поехали?
      – Вы меня приглашаете поехать? – открыв глаза, спросил Мессинг.
      – Ну да, товарищ Мессинг. Мы на машине, мигом доедем, – улыбнулся майор Дудко. – Вместе и посмотрим… Вы ведь сегодня не заняты на концерте. Я знаю, я с Френкелем говорил. Правда, если не хотите, то, конечно…
      – Нет, нет, я поеду. – Мессинг поднялся с кровати. – Мне самому интересно…
 
      Свет фар «эмки» вспарывал вечернюю тьму, выхватывал черные дома с освещенными окнами. Прильнув к окну автомобиля, Мессинг напряженно смотрел на дома, проплывающие в темноте. Говорил тихо:
      – Нет, не то… не то… и этот не тот…
      Кроме него в машине сидели майор Дудко, капитан Васильев и два милиционера в шинелях и форменных фуражках.
      – Остановите! – резко проговорил Мессинг. – Это здесь.
      Милиционер-водитель сбросил газ, подрулил к калитке, за которой виднелся большой деревянный дом с четырьмя освещенными окнами по фасаду.
      Освещая фонарями ступени, они спустились в погреб. Снова посветили по сторонам.
      – Вон она… на лавке лежит! – воскликнул майор Дудко. – Ай да товарищ Мессинг! Сквозь землю видит!
      Они стояли возле погреба. Майор курил, говорил возбужденно:
      – А шли бы к нам работать, товарищ Мессинг? Ну че вы там на концертах народ удивляете без всякой пользы для советского государства? А рабоче-крестьянской милиции такие люди – во как нужны! – И майор чиркнул себя ребром ладони по горлу. – Мы бы с вами знаете, как эту проклятую преступность взяли?! Мы бы с ней враз покончили бы! – Майор жадно затянулся.
      Мессинг молчал, глядя на черную дыру двери погреба. Вот из нее показался первый милиционер. Он держал за ноги мертвую девушку. Потом появилась тело девушки, потом – второй милиционер, державший ее за плечи. Они пронесли труп мимо Мессинга и майора.
      Подошел капитан Васильев, спросил:
      – Что с хозяевами делать будем?
      – Местные милиционеры прибыли? Пусть они хозяев к себе пока заберут. Они у нас за соучастие пойдут, как миленькие! Ишь, сволочи! Приедем домой, вышлем за ними машину. Дом опечатать. Поехали, Васильев, поехали. Мне не терпится с этим гадом еще раз поговорить… Взглянуть не желаете, товарищ Мессинг?
      – На кого?
      – На душегуба. Как мы ему труп девушки предъявлять будем!
      – Нет, нет, благодарю… Отвезите меня домой, пожалуйста.
      – Само собой, товарищ Мессинг. Еще раз от всей души благодарю вас.
      Они пошли к «эмке». Майор Дудко твердил на ходу:
      – А над моим предложением подумайте, товарищ Мессинг. Я с начальником угро Минска сам поговорю. Честное слово, мы бы с вами…
      – Нет, нет, благодарю, – поспешно ответствовал Мессинг. – Мне нравится моя работа…
 
      Залы в Минске были небольшие, с бедным убранством, и совсем не походили нате европейские и американские, где Мессингу доводилось выступать. Публика одета бедно, много военных – здесь и там видны гимнастерки. Над сценой растянули кумачовый плакат: «ИСКУССТВО ПРИНАДЛЕЖИТ НАРОДУ». На самой сцене стояла большая черная доска, и на козырьке лежал большой кусок мела.
      – Прошу вас, товарищи, – громко проговорил стоящий у доски Мессинг. – Есть желающие задать мне задачу? На умножение, на деление! Любые числа! Не стесняйтесь!
      И вот зале поднялся паренек в вельветовой курточке, взошел на сцену, взял мел в руку и написал на доске: «77 986 945 умножить на 1 429 426».
      – Ну что ж, задали вы мне задачу… – сказал Мессинг, улыбаясь. – Попробуем умножить…
      Лицо его стало серьезным и напряженным. Он закрыл глаза и через минуту ответил чуть изменившимся голосом:
      – Это будет… 111 476 566 843 570!
      Паренек записал на доске ответ Мессинга.
      – Пожалуйста, принесите арифмометр! – обернувшись к кулисам, попросил Мессинг.
      Вышел ассистент – тучный мужчина в темном костюме – и подал Мессингу большой тяжелый арифмометр «Дзержинец». Мессинг взял его и тут же отдал пареньку:
      – Обращаться с арифмометром умеете?
      – Умею, – паренек деловито осмотрел машинку, установил нужные цифры и покрутил ручку. Посмотрел результат и восхищенно сказал: – Все правильно… Здорово.
      – Повторите громче, пожалуйста, – попросил Мессинг.
      – Все правильно! – громко сказал паренек.
      В зале захлопали, многие переговаривались, обсуждая ответ Мессинга и его способность так мгновенно умножать в уме.
      – Кто еще желает заказать числа? – спросил Мессинг.
      В зале встала женщина в темном, мужского покроя костюме, медленно поднялась на сцену, подошла к доске и, взяв кусок мела, написала:
      «Извлеките квадратный корень из числа 131 133 067 129».
      Написав, женщина молча уставилась на Мессинга.
      – Сейчас попробуем… – сказал Мессинг. – Это будет 362 123.
      – Правильно, – улыбнулась женщина. – Я, как учительница математики, ставлю вам пятерку.
      – Это для меня самая дорогая пятерка в жизни, – поклонился ей Мессинг и снова обратился к залу: – Еще есть желающие?
      Зал долго аплодировал, медленно успокаиваясь. Наконец стало тихо.
      – А я хотел бы спросить вас о другом, товарищ Мессинг, – поднялся высокий молодой человек в очках, по виду студент. – Что касается телепатии, туг более-менее понятно. Материалистической философии телепатия не противоречит и даже вполне объяснима…
      – Буду весьма признателен, если вы объясните и нам всем, – проговорил Мессинг, обведя рукой зал.
      Телепатия существует и у животных. Собака собаке взглядом говорит куда больше, чем человек человеку при помощи слов. Энергия мозга, посылаемая одним объектом другому, встречается с энергией другого мозга. Они смешиваются, и происходит обмен информацией, поскольку энергия – это, ко всему прочему, еще и информация. Я правильно рассуждаю, товарищ Мессинг?
      – Прошу прощения, вы – студент? Где вы учитесь? – спросил Мессинг.
      – В медицинском институте на нейрохирургическом отделении.
      – Мне думается, вы рассуждаете правильно, – проговорил Мессинг. – Вопрос только в одном – все ли люди таким образом телепатически передают информацию?
      – Все, – ответил студент.
      – А принимают? – быстро спросил Мессинг.
      – Тоже все.
      – Хорошо. Я сейчас мысленно посылаю вам информацию – некое приказание. Расшифруйте, пожалуйста, что я вам мысленно приказал.
      – Не могу.. – юноша развел руками.
      – Почему?
      – Не умею… – улыбнулся студент.
      По залу прокатился смех, кое-кто захлопал.
      – Но ведь этому можно научиться, – перекрывая смех, проговорил очкастый студент.
      – Можно, конечно, – согласился с улыбкой Мессинг. – Вы считаете, каждый человек может этому научиться?
      – Н-ну-у.. конечно, не каждый…
      – Скажите, каждый человек может писать стихи? – вдруг спросил Мессинг.
      – Вообще-то, научиться может каждый… но хорошие стихи… стать поэтом… нет, к сожалению, не каждый, – констатировал студент.
      – А что нужно, чтобы писать хорошие стихи? – продолжал развивать мысль Мессинг.
      – Как что? Талант, конечно, нужен…
      – А откуда у человека появляется талант? Он с ним рождается? Или как-то по-другому? – допытывался Мессинг.
      – Рождается, конечно… Талант Богом дается… По залу вновь прокатился смех, снова зааплодировали, но студент быстро поправился:
      – Но это антиматериалистическая точка зрения! Антинаучная! И я согласиться с ней не могу!
      В зале смеялись, переговаривались. Мессинг улыбался, стоя на сцене. Улыбались и пожилая учительница, и паренек в вельветовой курточке.
      – Ну хорошо, с телепатией мы хоть немножко разобрались, – проговорил Мессинг. – Что еще вам непонятно?
      – Как вам удается видеть прошлое? И будущее? Не отдельного человека, хотя это тоже для меня непонятно, но будущее целых народов? – громко спросил студент, и в зале вдруг стало очень тихо.
      И Мессинг, стоя не сцене, вдруг перестал улыбаться. Лицо его сделалось тяжелым, глаза словно увеличились, почернели. Зал напряженно ждал, а Мессинг молчал.
      – Не знаю… я не могу этого вам объяснить… я вижу.. – Он закрыл глаза, и голос его изменился, будто шел из глубин космоса, далекий и вибрирующий. – Я вижу.. войну.. я вижу войну.. немецкие солдаты… немецкие танки… горящие деревни… горящие города… немцы идут по Белоруссии… идут по России… идут по Украине… Это страшная война… Она скоро будет… очень скоро…
      Зал молчал, словно оглушенный. В глазах женщин – страх и тревога. В глазах мужчин – блеск опасности… решимость воинов…
      А за кулисами столпились артисты, среди них и Илья Петрович. Они, затаив дыхание и вытянув шеи, следили за происходящим на сцене.
      – Он с ума сошел… что он говорит? – тихо сказал кто-то.
      – Прекратите немедленно! – раздался вдруг громкий требовательный голос. – Я требую немедленно прекратить!
      Мессинг вздрогнул и, пошатнувшись, чуть не упал. Открыл глаза и посмотрел в зал, ничего не понимая. Он все еще находился там, в космосе.
      – Как вам не стыдно сеять панику среди людей!? – кричал военный с тремя шпалами в петлицах. – Вы себя ведете, как шпион! Как провокатор!
      – Но позвольте… – тихо проговорил Мессинг.
      – Не позволю! Никто вам не позволит сеять панику! Сеять пораженченские настроения! Ишь придумали! Предсказания! Кликушество это! Разыгрываете тут представления! Моя бы воля, я бы таких… давно бы к стенке поставил! – и подполковник погрозил Мессингу кулаком. – Вы – враг народа, Мессинг!
 
      На сковородке шипела традиционная яичница с колбасой, Мессинг наблюдал за этим процессом, держа в руке широкий кухонный нож.
      Дверь без стука отворилась, и вошел Илья Петрович с бутылкой в руке. Видимо, Мессинг ждал его. потому что на столе стояли две тарелки, два стакана и одна рюмка. И бутылка минеральной воды. Тут же на уголке пристроились пузатый заварной чайник и две чашки.
      Илья Петрович молча поставил бутылку водки на стол. В это время подошел Мессинг со сковородкой, разложил по тарелкам яичницу.
      – Не переживай, Вольф Григорьевич, все образуется. – Илья Петрович налил в рюмку водки. – Ну покричат, выговор влепят… образуется! – Он выпил махом и, быстро закусывая, проговорил с набитым ртом: – Хотя, конечно, скандалище будет приличный… А ведь я тебя предупреждал, Вольф! Не надо этих предсказаний…
      Мессинг сидел за столом, смотрел на тарелку с яичницей и не ел.
      – Слушай, а вот почему у тебя все предсказания такие мрачные? То война, то горе какое-то… несчастья всякие… Ты говорил, что Гитлеру смерть предсказал, другому какому-то деятелю тоже смерть напророчил…
      – Такие деятели встречались, – ответил Мессинг. – Что я могу поделать?
      – А войну зачем? Ну предсказал бы… счастливую жизнь, праздник… ну снижение цен, наконец, или там… изобилие какое-нибудь, – жуя, рассуждал Илья Петрович.
      – Какое изобилие?
      – Как это какое? Ну продуктов изобилие… жратвы всякой… одежды хорошей… да мало ли! Изобилие – вот чего люди ждут. А ты – война… немцы идут…
      В дверь постучали, и в комнату заглянула женщина средних лет, миловидная, одетая в простенькое сатиновое платьице:
      – Ой, Вольф Григорьевич, простите, вы ужинаете? Я тогда попозже…
      – Заходите, Верочка, заходите, – привстал со стула Мессинг. – Хотите чаю?
      – Спасибо. Чашечку выпью. – Вера подошла к столу.
      Мессинг подвинул ей свой стул, а себе взял табуретку, стоявшую в углу у кровати.
      – Что-нибудь случилось, Вера? – наливая чай в чашку, спросил Мессинг.
      – Нет, нет, ничего…
      – Но я же вижу.
      – Да я все думаю… Понимаете, у меня муж на границе служит, под Брестом. Он командир полка. Я все думаю, а вдруг начнется? А нам куда? У меня девочкам пять и семь лет…
      – Э-эх, Вера-а! – протянул Илья Петрович, наливая в рюмку водки. – Взрослая женщина… коммунист. Что ты сразу в панику ударилась? Я вот – спокоен и тверд! – он опрокинул рюмку и выдохнул. – И верю в счастливое будущее.
      – Ты выпей еще – крепче верить будешь, – усмехнулась Вера.
      – И выпью. Пить законом не запрещено. – Илья Петрович налил себе снова.
      В дверь опять постучали, и в номер заглянули сразу две головы – мужская и женская.
      – Ой, вы ужинаете, Вольф Григорьевич… мы тогда попозже…
      – Заходите, заходите. – Мессинг даже обрадовался, вскочил, пошел к двери. – Только вот сидеть не на чем.
      – А я сейчас принесу, – сказал мужчина и скрылся. Через минуту он внес в комнату два стула.