– Не надо… – нахмурился Мессинг. – Не надо фюреру это показывать.
      – Почему? Они ждут результатов, Вольф! Думаешь, из благотворительных чувств фюрер позволил нам выступать, где захотим?
      – Думаю, нет. Поэтому за нами все время следят, – ответил Мессинг.
      – О чем у вас был разговор во время встречи? – вдруг спросил Ганусен. – Ты ведь мне так и не сказал?
      – Ты мне тоже не говорил, о чем вы там с ним беседовали. Или с этим… как его… Геббельсом… – парировал Мессинг.
      – Мы что, не доверяем друг другу? – холодно поинтересовался Ганусен.
      – Я, например, тебе не доверяю, – улыбнулся Мессинг и бросил Ганусену рулон с начерченной синусоидой. – Посмотри на свою синограмму. Ты ни разу не ответил правду.. А ведь я задавал тебе совсем пустяковые вопросы.
      Ганусен едва успел поймать рулон бумаги, растерянно глядя на Мессинга.
      Помещение, где они разговаривали, было похоже на лабораторию. Просторная комната с несколькими электрическими аппаратами для измерений пульса и давления, три письменных стола с бумагами, тонометрами и разными другими медицинскими приборами. Над одним из столов висел небольшой портрет Зигмунда Фрейда.
      – Я просто хотел наглядно показать тебе разницу между правдивыми и лживыми ответами, – сказал Ганусен, со злостью комкая бумажную ленту.
      – Я это понял, – снова улыбнулся Мессинг. – Не сердись, пожалуйста… Скажи, тебе Гитлер задавал вопрос о будущем Германии?
      – Задавал.
      – И что ты ответил?
      – Ответил, что будущее Германии – великое и победное! Что рейх простоит тысячу лет. А ты что ответил?
      – Примерно то же самое… Ты действительно видишь эту тысячу лет рейха?
      – Нет… – ответил Ганусен.
      – Интересно, что же ты увидел? – Мессинг с интересом смотрел на него.
      – Ровным счетом ни-че-го… А что ты увидел? Ведь он наверняка спрашивал тебя о том же?
      – Я увидел войну., и кое-что еще страшнее, – нахмурился Мессинг. – Но в основном это война, война и война… Гитлер – это война.
      – Очень интересно, – усмехнулся Ганусен. – И ты сказал ему об этом?
      – Если бы я сказал всю правду, то, наверное, с тобой уже не разговаривал бы, – тоже усмехнулся Мессинг. – Я сказал, что Германию ждут победы… Кстати, я действительно видел это… Германия разгромит Европу в ближайшие годы…
      – Ты это увидел? – с сомнением спросил Ганусен.
      – Я увидел страшную войну.. увидел уничтожение целого народа… и других народов… – глаза у Мессинга расширились, словно он снова видел то, о чем рассказывал. – Мне стало так страшно, что я потерял сознание… И думаю, я ошибаюсь… Думаю, такого быть не может… – Мессинг замолчал.
      глядя остановившимся взглядом в пространство. – Такое просто невозможно…
      – Выходит, всей правды ты ему так и не сказал? Испугался? – вновь усмехнулся Ганусен.
      – Я же говорил, что потерял сознание… Тебе все время хочется убедить меня, что я такой же, как и ты. – Мессинг встал. – А мы совсем разные…
      – В чем же?
      – В том, что тебе фюрер нравится, а мне нет… Но ничего, я все-таки как-нибудь скажу ему всю правду..
      – Это будет похуже самоубийства… – предупредил Ганусен.
      – Ох, что ты, Эрих, разве я похож на самоубийцу? – Мессинг хлопнул коллегу по плечу. – Пойдем, нам пора.

Дрезден, 1937 год

      В небольшом зале сцена казалась близкой даже с последнего ряда. В ложе для важных гостей, наглухо задернутой шторами, сидел штандартенфюрер СС Генрих Канарис. Чуть отодвинув край одной шторы, Канарис в щелку наблюдал за сценой, на которой работали Мессинг и Ганусен. За спиной Канариса стояли два младших офицера СС.
      Мессинг и Ганусен кланялись аплодирующей публике. За кулисами стоял Цельмейстер, глядя в щелку на зал и выдерживая паузу. Затем он вышел на сцену, улыбаясь и потирая руки.
      – Прошу внимания, господа! Начинаем второе отделение нашего представления «Психологические опыты»! Есть у желающих вопросы к доктору Ганусену? Естественно, вопрос должен быть задан в виде задачи. Сложность этой задачи не имеет значения. Главное, чтобы можно было ее выполнить, не уходя со сцены. Прошу вас, господа, смелее! Спрашивайте! – и Цельмеистер поклонился, разведя руки в стороны.
      Стало тихо. Зрители выжидали, глядя на сцену. Затем поднялся аккуратно одетый господин в черном костюме и белой рубашке с галстуком. Его упитанную физиономию украшали короткие усики валя Гитлер».
      – Я прошу уважаемого доктора Ганусена назвать мое имя и мою профессию.
      – Пожалуйста, не садитесь! – встрепенулся Ганусен. – Я должен вас хорошо рассмотреть!
      Господин с усиками улыбнулся, развел в стороны руки и повернулся вокруг себя, дескать, вот он я, смотрите.
      Ганусен вперил в него горящий взгляд и застыл.
      – Вас зовут… – Ганусен вновь замолчал. – Вас зовут Курт Бонхоф! Работаете вы… Прошу прощения, вы владелец мясной лавки…
      – Я искренне восхищен, – наклонил голову лавочник, и зал дружно захлопал.
      Ганусен победоносно посмотрел на Мессинга, подмигнул ему. Мессинг ободряюще улыбнулся. Цельмеистер хлопал вместе со всем залом.
      Сидевший в ложе, закрытой шторами, штандартенфюрер Канарис поморщился, оглянулся на офицеров, стоявших сзади, спросил вполголоса:
      – Этот лавочник – наш человек?
      – Нет, господин штандартенфюрер, – ответил один из офицеров. – Наши люди сидят в пятом, двенадцатом и пятнадцатом рядах.
      – Я хотел бы задать уважаемому доктору еще один вопрос, – громко заговорил лавочник Курт Бонхоф. – Есть ли у меня семья и какова она?
      – Хорошо, я отвечу на ваш новый вопрос, хотя, признаться, мне хотелось бы услышать вопросы от других зрителей… Ваша семья? У вас есть жена и трое детей… мальчик и две девочки… Вам нужно сказать возраст? Пожалуйста, мальчику двенадцать лет, девочкам… девять и… семь лет…
      – А вот и нет! – радостно возразил лавочник. – У меня пятеро детей. Три мальчика и две девочки. Старшему восемнадцать, второму шестнадцать… а третьему, тут вы правильно сказали, двенадцать… Получается, ошиблись вы, господин Ганусен.
      По залу прокатился смех, но все равно раздались аплодисменты.
      Ганусен взглянул на Мессинга – в глазах отчаяние и немой вопрос.
      – У него была первая жена, и два мальчика от нее, – едва слышно, почти не шевеля губами, произнес Мессинг.
      Ганусен понял, медленно поднял руку, призывая к вниманию. Зал замолчал. Лавочник Бонхоф насмешливо смотрел на Ганусена. Тот выдержал паузу и сказал:
      – Да, господин Бонхоф, вы отчасти правы. Но я не ошибся. Я просто не принял во внимание вашу первую жену, от которой у вас действительно два сына. Это так?
      – Да-а… это так… – несколько растерянно протянул лавочник.
      – А ошибся я потому, что ваши старшие сыновья не живут с вами в одной семье. Они живут с вашей первой женой! – громко и уверенно продолжил Ганусен. – Я правильно говорю, господин Бонхоф?
      – Да-а… правильно… – Лавочник вконец растерялся и развел руками в знак своего поражения.
      Зал дружно зааплодировал. Ганусен рукавом пиджака быстро утер мокрый лоб, снова оглянулся на Мессинга. Тот ободряюще улыбнулся ему и захлопал вместе со всеми.
      – И чтобы предупредить ваш третий вопрос, господин Бонхоф, скажу вам, что вашу вторую жену зовут Марта! – перекрывая грохот аплодисментов, прокричал Ганусен.
      Аплодисменты загремели с новой силой. Ганусен поклонился.
      – Уважаемые господа! – Вперед, к краю сцены, вышел Цельмейстер. – Теперь попробуйте задать вопросы второму участнику нашего представления доктору Мессингу! А доктор Ганусен пока отдохнет после трудного поединка с господином Бонхофом.
      В зале снова засмеялись. Мессинг вышел вперед, поклонился, с улыбкой посмотрел в зал.
      В одном из первых рядов поднялась пожилая женщина в старенькой шляпке на пышных, но уже седеющих волосах. Темный жакет мужского покроя плотно облегал ее плотную фигуру. Она проговорила дребезжащим голосом:
      – Я читала в газетах, господин Мессинг, что вы можете предсказывать будущее? Так ли это?
      – Я попытаюсь в меру своих возможностей и способностей удовлетворить ваше любопытство, – поклонился Мессинг.
      – Будущее! – громко сказала женщина. – Оно не только меня волнует, господин Мессинг. – Оно волнует весь германский народ! В ту войну у меня погибли на фронте муж и старший брат. Каким вы теперь видите наше будущее? – женщина очень волновалась и, задав вопрос, не села, а продолжала стоять.
      – Это очень трудный для меня вопрос… – подумав, ответил Мессинг. – Я попытаюсь заглянуть в будущее… прошу только набраться терпения… всех прошу..
      Мессинг молчал, закрыв глаза, чуть раскачивался из стороны в сторону и наконец заговорил глухим тревожным голосом:
      – Я вижу Чехословакию, по которой идут германские солдаты… идут германские танки… Я вижу Польшу, по которой идут немецкие солдаты… и едут германские танки… Это война… Это большая война… Что будет дальше? Очень трудно сказать… Я вижу убитых людей, очень много мертвых солдат… вижу пожары… вижу самолеты в небе… они сбрасывают бомбы… Что будет дальше? Что ждет Германию? Если война пойдет дальше на восток, Германию ждут миллионы смертей ее солдат… миллионы смертей разных людей… Если война пойдет на восток – Германию ждет страшная беда…
      Женщина громко всхлипнула, села и стала копаться в маленькой сумочке, вынула оттуда платок и громко высморкалась. Зал ошарашенно молчал…
      – Сволочь… – с хрипом выдавил штандартенфюрер Канарис. – Жидовский ублюдок…
      – Прикажете арестовать, штандартенфюрер? – вскинулся один из офицеров.
      – Права не имею. Могу только доложить… – прохрипел Канарис. – Но я его сам… лично возьму! Я ему.. – И Канарис скрипнул зубами.
 
      Они ехали в машине. Мессинг и Ганусен – на заднем сиденье, Цельмейстер – впереди, рядом с водителем.
      – Я же говорил вам, говорил… – вдруг вырвалось у Ганусена, и в ту же секунду Мессинг прижал палец к губам и глазами указал на водителя.
      – Вы бы раньше об этом думали, – просипел Ганусен, но больше не сказал ни слова, молча смотрел в окно, за которым мелькала освещенная улица.
      – Именно так и сказал? – ледяным голосом спросил Геббельс и даже привстал из-за стола.
      – Именно так, как я сейчас произнес, рейхсфюрер, – ответил Канарис, стоя навытяжку перед столом.
      – Мерзавец… Это же вражеская пропаганда у нас на глазах! – Геббельс был вне себя от гнева. – У нас на глазах! Черт знает что! Я сейчас доложу фюреру! – И рейхсминистр схватился за телефонную трубку..
 
      Как только они вошли в гостиничный номер и Цельмейстер закрыл дверь, Ганусен подбежал к застекленному буфету, рывком открыл его, достал большую бутыль с коньяком и фужер, налил доверху и осушил его большими глотками. Потом схватил из вазы на столе яблоко, с хрустом откусил и проорал с набитым ртом:
      – Зачем ты это сказал?
      – Ну, сказал и сказал, – нахмурился Мессинг. – Я не мог соврать.
      – Вы посмотрите на этого оракула! Он не мог соврать! Ты понимаешь, что ты наделал?! Ты что, не знал, что за нами хвосты ходят с утра до ночи?! Любое наше слово записывается! Ты понимаешь, что теперь будет?
      – Я так понимаю, Вольф, что нам надо бежать, – тихо сказал Цельмейстер. – В ложе сидел штандартенфюрер СС и двое офицеров. И в зале были агенты гестапо – не знаю сколько. Странно, что нас не арестовали прямо за кулисами и дали возможность уехать в гостиницу.
      – Значит, арестуют здесь! – выкрикнул Ганусен.
      И в это время раздался стук в дверь.
      – Пожалуйста, господин Мессинг, принимайте гостей, – прошептал Ганусен, с ужасом глядя на дверь.
      Дверь медленно отворилась, и вошел Лева Кобак.
      – Ты, как всегда, вовремя, – усмехнулся Цельмейстер.
      – Что там? У входа в гостиницу никого нет? Гестаповцев нету? СС?
      – Пока спокойно… – ответил Кобак…
      – Вот именно – пока. – Цельмейстер подошел к буфету, достал рюмку, налил себе коньяку и махом выпил…
 
      – Немедленно арестовать, – положив трубку на аппарат, приказал Геббельс.
      – Обоих? – спросил Канарис.
      – Обоих! И доставить ко мне! Если будет попытка скрыться… бежать – уничтожить!
      – Слушаюсь, рейхсминистр, – щелкнул каблуками Канарис, развернулся и, печатая шаг, вышел из кабинета…
 
      – Я понимаю только одно: нам нужно бежать, и как можно скорее, – сказал Цельмейстер, дымя сигаретой.
      – Куда бежать? – закричал Ганусен. – Вы что, не понимаете, где находитесь? Вы в Германии! Здесь СС! Здесь гестапо! Здесь за каждым вашим шагом следят!
      – Зачем же ты уговорил меня сюда приехать, доктор Ганусен? – печально спросил Мессинг. – Одному было страшно?!
      – Мы могли бы стать здесь большими людьми! – вновь заорал и затопал ногами Ганусен. – Если бы ты не оказался тупоголовым идиотом!
      – Пока вы тут скандалите, гестапо сюда уже едет, – напомнил Цельмейстер.
      – Надо бежать в Польшу, – тихо сказал Лева Кобак.
      – Каким образом? – спросил Цельмейстер. – Как Баба-Яга, в ступе с помелом? Гестапо в одну минуту перекроет все железные и шоссейные дороги.
      – Я понимаю… Но попытаться уехать мы должны, – упрямо возразил Кобак. – Если будем сидеть на месте, нас точно через полчаса арестуют.
      – Что скажете, доктор Ганусен? – спросил Цельмейстер.
      – Я никуда бежать не собираюсь, – категорически заявил Ганусен.
      – На что надеетесь? – опять спросил Цельмейстер.
      – Я подобных предсказаний не делал! Я против режима не выступал. Я пользуюсь доверием фюрера и рейхсминистра Геббельса… – перечислил Ганусен. – А вот вам надо убираться. Фашисты щадить не умеют.
      – Тогда помогите нам, доктор Ганусен, – попросил Цельмейстер. – Господь не забудет вас…
      Ганусен подошел к буфету, снова налил себе полный фужер коньяка, выпил, взял со стола недоеденное яблоко и стал жевать. И молчал, тяжело дыша.
      – Не молчите, доктор, умоляю вас, не молчите. – Цельмейстер встал, погасил сигарету.
      – Хорошо… – жуя, проговорил Ганусен. – Возьмите мою машину. На стекле пропуск во все районы. Это пропуск реихсфюрера СС Геринга. Если они не прикажут искать и остановить мою машину, вы сможете проехать до самой границы с Польшей. Тут по шоссе не больше ста километров. К утру доедете. А там уж… действуйте сами…
      – Где эта машина?
      – За гостиницей на стоянке.
      – А ключи?
      Ганусен полез в карман пальто и, достав ключи, молча протянул их Цельмейстеру.
      – Поехали, Вольф. Если хоть один шанс есть, мы проскочим, – твердо сказал Цельмейстер. – Вставайте, вставайте, я вам говорю!
      – Прямо сейчас? А наши вещи? – растерянно спросил молчавший до сих пор Мессинг.
      – Немедленно уходим, – непреклонным тоном скомандовал Цельмейстер. – Я не хочу быть мертвым, но с вещами. Прощайте, доктор Ганусен. Огромное спасибо. – И Цельмейстер протянул Ганусену руку.
      Тот пожал ее, пробормотал:
      – Жаль, что все так закончилось… Желаю вам добраться живыми.
      – И вам желаю остаться живым, – ответил Цельмейстер.
      Мессинг подошел к Ганусену, сказал тихо:
      – Ну, прощай… береги себя…
      – И ты прощай, Вольф… – вздохнул Ганусен. – Я тебе всегда завидовал… Бывает такое, что поделаешь. И от зависти делал тебе пакости. Но я не полное дерьмо, как ты мог бы подумать. Я тебя еще и люблю… До сих пор не могу понять, что это? Господь нас наделил священным даром или дьявол послал проклятие?
      Они обнялись, потом Ганусен оттолкнул от себя Мессинга и сказал, сопя:
      – Идите. Поторопитесь…
      Они быстро спустились в вестибюль. Он был пуст. За стойкой о чем-то разговаривали два администратора. Слуга катил к выходу тележку, нагруженную чемоданами, за ним торопилась супружеская пара.
      Мессинг, Цельмейстер и Кобак следом за супружеской парой прошли через вестибюль. Вышли из отеля и быстро зашагали, почти побежали по узкой дорожке вдоль здания. Движение возглавлял Цельмеистер. Свернули за угол, и дорожка вывела их к огороженной стоянке.
      – Вон черный «майбах», – указал Цельмеистер, пошарив глазами по ряду машин.
      Они прошли вдоль ряда автомобилей, остановились возле «майбаха». Цельмеистер открыл его, сел на водительское место, вставил ключ зажигания, повернул. Ровно и сильно заработал мотор.
      – Садитесь быстрее!
      Мессинг и Кобак сели на заднее сиденье. Захлопнули дверцы. Автомобиль медленно тронулся с места и покатил, набирая скорость.
 
      Ганусен остался в номере один. Он снял пальто, достал из ящика буфета коробку с сигарами, вынул одну, откусил кончик, выплюнул его прямо на ковер. Долго прикуривал, ломая одну спичку за другой, наконец прикурил. Прикусил сигару и стал наливать коньяк в фужер. Выпил, пыхнул дымом и медленно прошелся по номеру. Дошел до окна, посмотрел на улицу, освещенную фонарями и витринами магазинов, повернул обратно и направился к двери, опустив голову и дымя сигарой.
      Вдруг дверь резко распахнулась, и Ганусен едва не столкнулся со штандартенфюрером СС Канарисом. За его спиной стояли два офицера и солдаты СС.
      – Он у вас? – спросил Канарис и, оттолкнув Ганусена, ввалился в номер. Огляделся, прошел в другую комнату, потом в спальню, заглянул в ванную, туалет и вернулся. – Где он?! – Канарис едва сдерживал ярость.
      – Не знаю… Я приехал на машине, а он сказал, что пойдет пешком… прогуляется… и его импресарио, и помощник… Из театра они ушли втроем.
      – Черт! – Канарис сжал в кулак руку в кожаной перчатке. – Поехали с нами! Быстро!
      – Куда, штандартенфюрер? – удивился Ганусен. – Я только что вернулся после выступления, я устал и хочу отдохнуть. Нельзя ли нашу поездку перенести на завтра?
      – Нельзя, – отрезал Канарис. – Это приказ фюрера.
      – Мы поедем к фюреру? – Ганусен мгновенно протрезвел, подтянулся, взял с кресла пальто.
      – Да, да, поехали! – Канарис похлопал Ганусена по плечу и подтолкнул к двери.
      Прямо у входа в гостиницу стоял большой черный автомобиль «Опель-адмирал» и два мотоцикла с колясками. Ганусен в сопровождении Канариса и эсэсовцев вышел из гостиницы.
      – Где твоя машина? – резко просил Канарис.
      – Не знаю… – пожал плечами Ганусен. – Должна быть здесь.
      – Ты отдал ее этим негодяям? Вместе с пропуском рейхсфюрера? – Канарис не выдержал и хлестко ударил Ганусена по щеке. – Ты знаешь, что тебя ждет? В машину, быстро! – Он схватил Ганусена за воротник пальто, поволок к машине, крикнул офицеру: – Ротенфюрер, немедленно в управление. Выслать наряды на все выезды из города. Предупредить полицейские патрули. И распорядитесь, чтобы немедленно начали печатать портрет Мессинга. Образец у меня на столе в кабинете.
      – Слушаюсь, штандартенфюрер!
      Ротенфюрер, высокий, плечистый молодой человек в кожаном пальто со свастикой на рукаве, отдал честь и широким шагом направился к мотоциклу с коляской. Четверо солдат СС заторопились за ним.
      Они вскочили на мотоциклы, и те, оглушительно взревев моторами, один за другим рванулись с места.
      Канарис проводил мотоциклы взглядом, посмотрел на молодого шарфюрера, стоявшего рядом:
      – Поехали… – и направился к машине.
      Шарфюрер поспешил за ним.
 
      – Это Восточное шоссе? Точно? – обеспокоенно спросил Лева Кобак, поглядывая на Цельмейстера, который, вцепившись в руль, не отрываясь смотрел вперед.
      Уже стемнело, и лучи света от фар вспарывали темноту, выхватывая перед собой широкую серую ленту убегающего асфальта.
      – Успокойтесь, Лева, я хорошо знаю этот город. Через полкилометра мы будем на восточном шоссе. И вперед – к границе!
      – Но ведь по пути еще будут города?
      – Мелочь… маленькие городочки. Лева. Там везде есть объезды. Главное, чтобы они попозже спохватились… главное – попозже. Лева… Вольф, как вы себя чувствуете?
      Мессинг не ответил. Он дремал, откинувшись на спинку сиденья.
 
      Машина с Канарисом и Ганусеном мчалась по пустынным улицам, сворачивала с одной на другую. Канарис сидел впереди, рядом с шофером, ротенфюрером СС. Ганусен и шарфюрер – на заднем сиденье. Ганусен смотрел в окно, и тревога все больше охватывала его.
      – Куда мы едем, штандартенфюрер? – наконец спросил он.
      Канарис не ответил, продолжая курить с безразличным лицом. Шарфюрер неподвижно сидел рядом и смотрел вперед.
      – Я спрашиваю, куда мы едем, штандартенфюрер? – повторил Ганусен.
      – Сейчас приедем. Успокойтесь, – коротко ответил Канарис и сильно затянулся сигаретой, выпустив густую струю дыма. Она ударилась в ветровое стекло, расплылась седым облаком.
      Ганусен достал из кармана пальто окурок сигары, пытался прикурить, ломая спички, но никак не получалось.
 
      Впереди показался полосатый шлагбаум, будка КПП, и на середину дороги вышел солдат, замахал включенным фонариком.
      Черный «майбах» начал медленно тормозить.
      – Вольф, умоляю, загляните в будущее, – проговорил Цельмеистер, нажимая на тормоз. – Что нас сейчас ожидает?
      «Майбах» остановился метрах в десяти от шлагбаума, и полицейский медленно направился к ним. Цельмеистер опустил стекло водительской дверцы.
      – Документы? Куда направляемся? – спросил полицейский, наклоняясь к окошку.
      Цельмеистер пристально посмотрел на него, потом достал из-за ветрового стекла пропуск, подписанный Гейдрихом, и протянул ему.
      Тот взял, посветил фонариком, увидел печать с имперской свастикой, выпучил глаза, медленно вернул пропуск и козырнул:
      – Прошу прощения.
      Цельмеистер не ответил, выжал сцепление и медленно тронул машину. Шлагбаум поднялся.
      «майбах» рванул с места, взвизгнув протекторами по булыжной дороге, и помчался дальше, сверкая в темноте красными задними огнями.
      – Печать рейхсфюрера СС сработала. – довольно прокомментировал Цельмейстер. – Или это вы постарались, Вольф?
      – Нет, нет. Я только проснулся… – отозвался с заднего сиденья Мессинг.
      – Тогда спасибо доктору Ганусену, дай ему Бог здоровья! – усмехнулся импресарио.
 
      Ночью этот парк казался еще глуше и мрачнее. Аллеи, заросшие густым кустарником, вековые липы и клены тянулись вдаль, освещенные призрачным, рассеянным светом редких фонарей. «Опель-адмирал» въехал в парк, прошелестел по аллее до поворота и остановился. Канарис первым открыл дверцу, выбрался из машины и громко приказал:
      – Прошу вас, доктор Ганусен, вылезайте! – Рука в кожаной перчатке легла на кобуру.
      Ганусен выбрался из автомобиля, растерянно огляделся и все понял.
      – Вы свободны, господин Ганусен, – улыбнулся Канарис. – Уходите!
      – Вы не посмеете… – прошептал Ганусен. – Я нужен фюреру., я буду жаловаться на вас… Вы не посмеете…
      – Вы свободны, доктор! Фюрер не нуждается более в ваших услугах! Идите!
      Ганусен посмотрел ему в глаза – в полумраке они ярко блестели. Хлопнула еще одна дверца – это вылез из машины шарфюрер, медленно подошел к Ганусену со спины, остановился.
      – Вы не посмеете… – бормотал Ганусен.
      – Да идите же, черт вас возьми! – рявкнул Канарис.
      И Ганусен медленно пошел по аллее, ссутулившись, втянув голову в плечи. Через несколько метров он оглянулся.
      Канарис и шарфюрер стояли и молча смотрели ему вслед. Через несколько секунд Канарис вынул из кобуры пистолет, поднял вытянутую руку и спокойно, как на стрельбах, прицелившись, выстрелил.
      Ганусен взмахнул руками и упал ничком на влажную землю.
      – Проверьте, шарфюрер, – сказал Канарис, сунул пистолет в кобуру и пошел к машине.
      Он сел, захлопнул дверцу и закурил сигарету, наблюдая, как шарфюрер подошел к лежащему на земле Ганусену, вынул пистолет и выстрелил доктору в голову. Тот резко дернулся и затих. Шарфюрер убрал пистолет в кобуру и неторопливо вернулся к машине.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ