Куба, 1933 год

      Мессинг потоптался в прихожей своего номера, надел пальто, шарф, шляпу, оглядел себя в зеркало и вышел из номера. Пройдя по широкому коридору, освещенному белым светом плафонов под потолком, он остановился у номера Цельмейстера, постучал и, не дождавшись ответа, толкнул дверь внутрь. Войдя, окликнул:
      – Питер, ты дома?
      – Мой дом так далеко, дорогуша Вольф, что я даже забыл, как он выглядит, – отозвался из ванной Цельмейстер. Скоро он вышел в гостиную, в халате, с намыленным лицом и бритвой в руках. – Ты куда собрался?
      – А ты куда бреешься на ночь? – усмехнулся Мессинг.
      – У меня свидание с прекрасной дамой, – подмигнул Цельмейстер. – Не только тебе пользоваться услугами могучих негров, надо немножко и мне.
      – Дурак… – пожал плечами Мессинг и направился к двери.
      – Но ты не сказал, куда навострил лыжи, Вольф?
      – Пойду прогуляюсь… муторно что-то на душе…
      – Не поздновато? В Гаване в позднее время опасно ходить одному., да еще гринго…
      – Какой гринго?
      – Так кубинцы презрительно зовут американцев.
      – Какой же я американец?
      – Белый… в костюме с галстуком, при шляпе – значит, американец… Я серьезно, Вольф, давай вызову полицейского. Будет сопровождать тебя.
      – Не надо. Ты всегда преувеличиваешь. – Мессинг вышел в коридор.
      Он прошел по коридору до лестничного марша, спустился по широкой мраморной лестнице с золочеными перилами.
      В просторном вестибюле с мраморными колоннами, ограждениями из золотых балясин, с позолоченными негритятами в большом круглом фонтане – кубинцы, как и другие латиноамериканцы, обожали золото во всех его проявлениях, – сновали слуги, катившие тележки с чемоданами, сумками и картонными коробками, в баре пили кофе и крепкие напитки и громко разговаривали.
      Мессинг надвинул шляпу на глаза и быстро пошел к выходу.
      Площадь перед ярко освещенным отелем была пустынна, у тротуара стояли такси, расхаживали полицейские, в открытых кобурах на их широких поясах торчали рукоятки крупнокалиберных кольтов.
      Мессинг пересек площадь и пошел по улице, освещенной светом реклам. Моросил мелкий дождь. Вольф поднял воротник пальто и запихнул руки в карманы.
      Он шел, глядя себе под ноги и не думая, куда идет. Улица кончилась, потянулся темный парк. Длинный ряд пальм и каких-то тропических деревьев уходил в темноту. Пустые лавочки, мокрые от дождя, бронзовые скульптуры птиц и зверей, выглядывающие из зарослей… тигры, гепарды и леопарды… Мессинг брел мимо них, в его голове крутились давно уже ставшие привычными мысли:
      «Господи, как я устал… сколько лет я мотаюсь по разным странам… Для чего? Нет семьи, нет детей… нет любимой женщины… Люди смотрят на меня как на диковинку.. как на каприз природы… или каприз Господа… А сам я что? Кому нужен?.. Неужели это и есть жизнь? Для чего она дается человеку? Для чего она подарена мне? Я заработал много денег, регулярно отсылаю деньги домой в Гору-Кальварию, но даже не знаю, живы ли мать и отец, живы ли брат и сестры? Сколько раз пытался представить их себе внутренним взором, и ничего не получается… Наверное, они не хотят, чтобы я видел их… Тогда чего я стою, Господи? Зачем ты дал мне эти способности? Я устал… я хочу жить, как обычный человек…»
      – Эй, гринго, стой, – внезапно раздался за спиной резкий мужской голос.
      Мессинг резко остановился и стал медленно поворачиваться.
      – Стой как стоишь, или башку продырявлю. Руки подними! – приказал голос. – Педро, посмотри, есть ли у него деньги. Подними руки, гринго, кому сказал?
      Мессинг медленно поднял руки. Сзади послышались шаги. Подошел худенький паренек в черной куртке и широких штанах, в сандалиях на босу ногу. Стал неловко шарить в карманах пальто Мессинга.
      – Здесь ничего нет, – сказал Мессинг. – Я лучше сам тебе отдам.
      – Давай, – сказал паренек.
      Мессинг повернулся к нему – на него смотрели большие черные, блестевшие от страха глаза. Мессинг улыбнулся ему и полез во внутренний карман.
      Второй парень, постарше, стоял в пяти шагах от них, держа в вытянутых руках пистолет, наведенный на Мессинга.
      – Возьми, – он достал тонкую пачку ассигнаций и протянул ее пареньку.
      Тот неуверенно взял ее и, глядя в улыбающееся лицо Мессинга, тоже улыбнулся.
      И в это время в глубине аллеи затопотали торопливые шаги и громкий грубый голос прокричал:
      – А ну, брось пушку, сукин сын! Пристрелю!
      Парень резко обернулся и хотел выстрелить, но другой выстрел опередил его. Стрелял высокий грузный полицейский, бежавший по аллее. Следом за полицейским в расстегнутом пальто мчался растрепанный Цельмейстер.
      Пуля ударила парня в грудь, отбросив назад. Он упал плашмя и раскинув руки. Второй паренек, державший в руке деньги, вскрикнул пронзительно и бросился бежать по аллее, и через секунду грохнул второй выстрел. Бежавший паренек вновь вскрикнул и упал ничком, вытянув вперед руки.
      – Ты живой!? О Господи, как я напугался! Я же сказал тебе, черт бы тебя побрал! Куда ты поперся на ночь глядя?!
      – Зачем он стрелял? – тихо спросил Мессинг. – Зачем он их убил… ведь совсем дети…
      – Я посмотрел бы на тебя, если б они тебя застрелили! Другой бы спасибо сказал, а этот гнусный тип еще возмущается! – обиженно проговорил Цельмейстер.
      Полицейский в это время осматривал убитых. Подошел к младшему, наклонился, разглядывая его, перевернул на спину. Подошел и Мессинг, молча посмотрел на лежащего на мокрой земле паренька. Сыпал дождь, и капли стекали по неподвижному смуглому лицу.
      Полицейский выдернул из руки паренька ассигнации, разогнулся:
      – Ваши? Возьмите. – Он протянул Мессингу деньги.
      – Да не нужны они мне! Зачем вы его убили?! – почти выкрикнул Мессинг и быстро пошел по аллее.
      – Возьмите их себе, – сказал Цельмейстер.
      – Благодарю вас, сеньор. – Деньги мгновенно исчезли в широкой лапе полицейского.
      – Вот моя визитка. Если понадоблюсь для свидетельских показаний, вызывайте.
      – Благодарю вас, сеньор. Если понадобитесь, вызовем, – улыбнулся полицейский. – Вас проводить?
      – Обязательно. Этот парк полон бандитов, – ответил Цельмейстер. – И не упускайте моего друга из вида.
      И они заторопились по аллее в ту сторону, куда ушел Мессинг…
 
      Измочаленный, в промокшем пальто и шляпе, с которой стекала вода, Цельмейстер вошел в номер Мессинга, включил свет в прихожей и посмотрел на вешалку – пальто и шляпа Вольфа висели на месте. Он открыл дверь и вошел в гостиную, тоже включил свет: все в порядке, на столе фрукты в вазе, бутылки с вином, чистые бокалы… Цельмейстер огляделся и пошел в следующую комнату – кабинет, снова огляделся и вошел в спальню.
      На кровати, одетый, лежал Мессинг и смотрел в потолок.
      – Черт бы тебя побрал, – сказал устало Цельмейстер. – Мы с полицейским весь парк обшарили – как сквозь землю провалился… Разве так можно, Вольф? Мне было плохо с сердцем…
      – Питер, я хочу домой, – сказал Мессинг, глядя в потолок.
      – Ну и что? Думаешь, я не хочу? – сказал Цельмейстер. – Но между «хочу» и «возможно» бездонная пропасть, Вольф. У нас контракты на два года вперед. Расписан каждый месяц, тебя ждут люди… билеты продаются за два месяца до твоего выступления…
      – Я хочу домой, – повторил Мессинг. – Я хочу увидеть мать… отца…
      – Сделай над собой усилие, и ты их увидишь в своем воображении.
      – Я хочу увидеть их наяву, Питер. Я хочу увидеть Париж… Вену.. Варшаву…
      – Ничем не могу помочь, драгоценный ты мой Вольф, – развел руками Цельмейстер и снял мокрую шляпу, с полей которой стекала вода.
      – Завтра же ты заявишь о расторжении всех контрактов. Три месяца я отработаю – и ни дня больше.
      – Мы разоримся, Вольф. У нас не будет денег даже на дорогу в Европу.
      – На дорогу заработаем. Завтра ты заявишь о расторжении всех контрактов. Или я сам это сделаю.
      Цельмеистер молчал. Он как-то вдруг постарел сразу, сгорбился, и вид у него, в мокром пальто, сбившемся на сторону галстуке и мятой рубашке, был жалкий.
      – Ну, что ж, может быть, ты и прав… – проговорил он после долгой паузы. – Вообще-то давно пора домой… мотаемся, как летучие голландцы. А в Париже сейчас весна… жареные каштаны… Монмартр… На площади Согласия проституток полно… и на Елисейских… И в Берлине тоже хорошо. Правда, там этот сумасшедший Гитлер, но все равно… Как думаешь, Вольф, ведь там тебя не забыли и мы сможем заключить новые контракты? Или ты не хочешь больше выступать?
      – Не хочу, но буду… – ответил Мессинг, все так же глядя в потолок.
      – Вот это хорошо, – мгновенно просиял Цельмеистер. – Я всегда знал, что ты настоящий друг. Я завтра же дам телеграммы в Париж и Берлин! И в Варшаву! У меня там знакомые импресарио. Я запрошу у них возможность гастролей… Наверное, ты прав, Вольф, мне тоже до чертиков надоела эта цыганская жизнь! Давай-ка выпьем по этому поводу! Я сейчас Леву позову, – Цельмеистер быстро вышел из спальни, прошел в кабинет, стянув с себя на ходу мокрое пальто, швырнул его на диван, вышел в гостиную и, схватив телефонную трубку, проговорил по-испански:
      – Сеньорита! Соедините меня с тридцать шестым номером. Благодарю вас… Лева, ты спишь? Ну конечно, спишь, подлец. Напяливай штаны и рубаху и быстро в апартаменты Вольфа. Зачем? Я тебе тут скажу. Сейчас сказать? Лева, мы едем домой! В Европу! В Париж, Лева! В Берлин, Лева! В Вену! Нет, не сошел с ума. Это Мессинг сошел с ума… Сейчас увидишь. Приходи быстро, а то я один все вино выпью!
      Вольф лежал на кровати, смотрел в потолок и слышал неразборчивый голос Цельмейстера, доносившийся из гостиной. Он закрыл глаза и притворился, что спит.

Варшава, 1939 год, немецкая оккупация

      Посреди булыжной мостовой вдруг тяжело шевельнулась металлическая крышка люка, приподнялась и со скрежетом поползла в сторону. Из отверстия показалась голова в кепке – это был проводник Збышек. Он с трудом выбрался наверх, протянул внутрь люка руку и помог выбраться на мостовую Мессингу.
      – Ну, все, – сказал Збышек, отряхивая пальто. – В ту сторону не ходите – там патрулей много, там выход из гетто. А все живут дальше. Бараки, сараи, склады – сами увидите.
      – Благодарю вас… В этих бараках тоже живут? Все окна погашены. – Мессинг достал пачку ассигнаций, протянул их Збышеку.
      – Везде живут. Просто боятся свет зажигать. – Збышек, не считая, сунул деньги в карман пальто и быстро пошел по улице вдоль приземистых кирпичных строений с черными безжизненными окнами. Скоро он растворился в темноте.
      Зябко поежившись и запихнув руки в карманы. пальто, Мессинг побрел по улице в противоположную сторону.
      Мессинг сидел на табурете посреди подвала, а перед ним стояли две женщины и пожилой мужчина.
      В полуподвальном помещении с запыленными окнами дети бегали и играли в куклы. Тут же, по углам, женщины готовили еду на керосинках, чистили картошку, резали лук на дощечках, вдоль стен были устроены двухэтажные нары, и кое-где наверху на них лежали спящие.
      – А больше никого нет родом из Горы-Кальварии? – спросил Мессинг, оглядываясь по сторонам.
      – Больше никого… всех угнали… – ответила одна из женщин в мокром грязном фартуке и шерстяной кофте с продранными локтями.
      – Но вы не знали такую Сару Мессинг?
      – Почему же? Они в соседнем бараке жили – и Сара, и ее дети. Они уже взрослые… ну. вот примерно одного с вами возраста, и невестка, и дети – трое детей у них было. Девочка и два мальчика, не помню, кто чей сын или дочка были. Помню по именам – Яша, Вольфик и Фаня. Они с моими детьми часто играли.
      – Вольфик? – переспросил Мессинг.
      – Нуда…
      – И всех увезли немцы?
      – Всех. И другие семьи из Горы-Кальварии увезли. Две недели назад…
      – А куда? Вы не слышали ничего? Что в гетто говорят?
      – Разное говорят… – Женщина опустила глаза.
      – Кто говорит, на работы на какие-то заводы… – подал голос мужчина и тоже отвел глаза в сторону. – А кто говорит… на ликвидацию…
      Мессинг долго сидел опустив голову. Кричали дети и носились по подвалу, шипели на горячих сковородках лук и картошка.
      – А вы сидите и ждете? – наконец спросил Мессинг и поднялся. – Когда вас повезут?
      А что мы можем сделать? Кто-то бежит из гетто, но все же убежать не могут… – ответила женщина и всхлипнула, высморкалась в подол грязного фартука.
      – Эх, евреи, евреи… овечье стадо… – вздохнул Мессинг и пошел из подвала.
 
      Несмотря на то что стоял день, на улицах гетто людей почти не было. Изредка мелькнет впереди фигура, жмущаяся к стенам бараков, и тут же исчезнет. И Мессинг вдруг поймал себя на мысли, что и сам все время прижимается к стенам, чтобы остаться незамеченным.
      Вот впереди показался немецкий патруль – два автоматчика и фельдфебель с пистолетом на поясе в кобуре.
      Мессинг быстро свернул за угол, заторопился по улице, снова свернул в узкий переулок, остановился, тяжело дыша. Увидел подворотню и направился к ней. Он оказался в небольшом дворе, окруженном двухэтажными каменными домами, присел на лавочку у стены одного из домов, вновь огляделся по сторонам.
      В углу стояли ящики для отбросов, и в них копался какой-то сгорбленный человек в грязном плаще и старой шляпе, надвинутой на глаза. Он что-то выискивал там и складывал в старую холщовую сумку.
      Мессинг пригляделся к нему и вздрогнул. Он узнал в нищем доктора Абеля, своего первого импресарио и учителя!
      Мессинг медленно встал, подошел, позвал негромко:
      – Доктор Абель… это вы?
      Нищий замер, напрягшись, – это Мессинг почувствовал по его спине, потом осторожно повернулся. Вольф увидел изможденное, морщинистое лицо Абеля, седые волосы, выбивающиеся из-под шляпы. Доктор узнал ученика и слабо улыбнулся:
      – А ведь я всегда верил, что мы обязательно встретимся… и встретимся здесь… в варшавском гетто… как видишь, я тоже стал провидцем…
      – Почему вы здесь? – спросил Мессинг.
      – А ты почему здесь, Вольф?
      – Я искал родных… маму, брата, сестер… племянников…
      – И никого не нашел? – вновь улыбнулся Абель.
      – Их куда-то угнали… на какое-то строительство…
      – Их никуда не угоняли, Вольф… их ликвидировали… И мою семью тоже… Мне одному удалось спастись, но теперь я даже не знаю, зачем я спасся.
      – Хотите, пойдем вместе? Постараемся выбраться отсюда, – сказал Мессинг.
      – Куда?
      – Будем пробираться к границе. Уйдем в Советский Союз.
      – У вас это не получится. – Абель заглянул в свою сумку, достал заплесневелый черствый кусок хлеба, откусил и стал жевать беззубым ртом.
      – Вы же погибнете здесь, доктор Абель. – Казалось, Мессинг сейчас заплачет.
      – Мы все погибнем, Вольф… скоро… И я никуда с тобой не пойду… Я живу здесь. – Абель показал рукой на один из домов. – Там, в подвале. У меня есть лежанка…
      – Пойдемте, пойдемте, доктор Абель. Я помогу вам.
      – Не надо. Я никуда не пойду. Я сделал ошибку – мне не надо было спасаться, мне надо было погибнуть с моей семьей. Думаю, скоро ошибка будет исправлена… Прощай, Вольф… Не надо было нам видеться… Впрочем, что Бог ни делает – все к лучшему. Прощай. – И Абель медленно пошел через двор к подъезду.
      – Подождите, доктор Абель! – Мессинг сделал шаг к нему. – Пойдемте со мной. Все поправится. Мы будем вместе работать.
      – Это новое ваше пророчество? – обернулся Абель. – Вы посылаете мне надежду?
      – Я верю, так будет. Мы заживем другой жизнью, доктор Абель.
      – Не хочу… я вообще не хочу больше никакой жизни… евреям не место в этой жизни. Прощайте. – Абель пошел прочь, но вдруг снова обернулся. – Я все эти годы следил за вашими выступлениями. У вас хорошо получалось… Только почему вы не предсказали всего этого? – Доктор Абель обвел рукой двор и медленно пошел дальше.
      Мессинг смотрел ему вслед, потом встряхнулся и повернул в подворотню. Вышел в переулок и пошел по тротуару, свернул за угол – и чуть ли не столкнулся со Збышеком.
      – Торопимся? – усмехнулся тот. – Патруль увидели?
      – Ну да, патруль… – ответил Мессинг и оглянулся.
      – Нашли родственников?
      – Нет. Их две недели назад угнали немцы… а куда – неизвестно.
      – Известно. Это всем известно, – ответил серьезно Збышек. – Только евреи этого знать не хотят.
      – Послушайте… вы… вы не могли бы вывести меня обратно? – спросил Мессинг.
      – Это будет стоить дороже, – улыбнулся Збышек. – Полторы тысячи марок.
      – Хорошо, я заплачу вам две тысячи марок.
      – Откуда у бедного еврея столько денег, чтобы ходить в гетто и обратно? – продолжал улыбаться Збышек.
      – Вы поможете мне? – вместо ответа спросил Мессинг. – Или я поищу другого проводника?
      – Только идиот может отказаться от таких денег. А лучше меня вы никого здесь не найдете… Как стемнеет, пойдем.
      – Опять в канализацию?
      – К сожалению, другой дороги нет, – развел руками Збышек. – Пойдем, я отведу вас туда, где вы сможете скоротать время до темноты, а то недолго и патрулям в лапы попасться.
      И дальше они пошли вместе, стараясь держаться поближе к стенам и зорко оглядываясь по сторонам.
 
      И вновь они шагали по гигантской кирпичной трубе, и вода хлюпала под ногами.
      – Хотел сказать вам, где-то я вас видел… – говорил на ходу Збышек, подсвечивая дорогу фонариком.
      – Может, где-то и видели… – не сразу ответил Мессинг.
      – Нет-нет, определенно где-то видел. – Збышек обернулся, посветил Мессингу фонариком в лицо и снова двинулся вперед. Вдруг опять остановился и пристально посмотрел на Мессинга. – А вы министром каким-нибудь при Пилсудском не были?
      – Каким-нибудь министром не был… – загораживаясь рукой от света, ответил Збышек.
      – А кем же вы были? – спросил Збышек.
      – Хотите, я лучше скажу, кем вы были? – спросил Мессинг.
      – Да вы-то откуда знать можете? – усмехнулся Збышек.
      – Вы родом из Лодзи. Вам двадцать шесть лет, вы были сержантом в армии. Войну встретили под Лодзью. Отступали до Варшавы. Ваш полк разгромили под Варшавой. Вы были ранены, вылечились. А тут и война кончилась…
      – Черт знает что… – перепуганно пробормотал Збышек. – Вы кто? Дьявол? Откуда вы это знаете?
      – Пойдемте, Збышек. Мы теряем время.
      Збышек молча повиновался. Какое-то время они шли молча. И снова Збышек остановился:
      – Хорошо. А когда я вас выведу, вы скажете, кто вы такой и откуда все про меня знаете?
      – Скажу, скажу., пойдемте, – улыбнулся Мессинг.
 
      Во дворе, закрытом с четырех сторон невысокими четырехэтажными домами, со скрежетом приподнялась и сдвинулась крышка люка и показалась голова Збышека. Было темно, у одного подъезда горел подслеповатый фонарь, рассеянным светом обозначая на фоне тьмы кроны деревьев и провалы окон. Збышек выбрался, затем помог вылезти Мессингу. Здесь царило тревожное молчание, лишь тихо шуршали под ветром ветви кленов.
      – Ну, вот вы и в свободной Варшаве, – сказал Збышек, и его зубы блеснули в улыбке.
      – Благодарю вас. Возьмите деньги. – Мессинг протянул ему ассигнации.
      – Теперь вы скажете, откуда вы про меня все знаете? – спросил Збышек, пряча деньги.
      – Я постарался вас хорошенько изучить. Уже когда мы встретились в пивной, – ответил Мессинг. – Иначе как бы я доверился вам?
      – Это понятно. Но каким образом?
      Видите ли… дело в том, что я Мессинг… Вольф Мессинг, – несколько смутившись, ответил Вольф. – Может, вы слышали обо мне? В газетах читали? Я долго концертировал в Варшаве… Берлине…
      – Точно… Дева Мария, как же я раньше вас не узнал… – расплылся в улыбке Збышек. – Ну да, в газетах читал… и портреты ваши… Как же вы это делаете?
      – Что именно?
      – Ну, вот про меня как вы все узнали?
      – Этого словами не объяснишь, Збышек… Я закрыл глаза и увидел вас в Лодзи… потом увидел вас в военной форме артиллериста. Вы ведь артиллерист?
      – Да, наводчиком служил… Закрываете глаза и все видите?
      – Не всегда… – улыбнулся Мессинг. – Мне вот не следовало идти в гетто, я уже знал, что никого родных живыми не застану, а я все-таки пошел… Надеялся на чудо, а получается – чудес в жизни не бывает.
      – Как это не бывает? То, что вы говорите, и есть настоящее чудо, пан Мессинг. Вот буду друзьям рассказывать, как водил вас по варшавской канализации, никто не поверит, ха-ха! – И он рассмеялся.
      Через подворотню они вышли из двора на улицу. Пусто и тихо. И вдруг в стороне послышалась автоматная очередь, через секунду вторая, потом крики, потом опять все стихло. Мессинг и Збышек стояли, прислушиваясь.
      – Вы теперь куда? – спросил Збышек, прикуривая сигарету.
      – Не знаю пока… буду выбираться из Варшавы…
      – Куда?
      – Буду пробираться к границе. Хочу в Россию. В Советский Союз. Только там я могу спастись.
      – Да вас три раза зацапают, прежде чем вы до границы доберетесь, – сказал Збышек.
      – Другого выхода у меня нет… Может, поможете? У вас, наверное, есть знакомые? Вы знаете, Збышек, у меня еще есть деньги. В Советском Союзе они мне не понадобятся. Я вам отдам их. Тут много… – Мессинг полез в дырку в подкладке и достал целую пачку марок. – Не знаю точно, сколько здесь. Берите все. – И он протянул пачку Збышеку.
      – Да куда столько? – Збышек даже испугался. – Себе хоть что-то оставьте.
      – Зачем? В Советском Союзе эти деньги не ходят. Новую жизнь надо начинать нищим, Збышек… отряхнув с себя весь прах прошлого… Извините за высокопарные слова. – Мессинг виновато улыбнулся.
      Но Збышек этой улыбки не увидел и даже, кажется, не слышал слов Мессинга – он держал на ладони толстую пачку денег и смотрел на нее, потом проговорил глухо:
      – Может, и я начну новую жизнь, а, пан Мессинг? Что вы думаете на этот счет?
      – Новую жизнь может начать любой человек, если знает зачем, – ответил Мессинг.
      – На эти марки можно купить кучу оружия… – вслух размышлял Збышек.
      – Уйдете в партизаны? – спросил Мессинг.
      – А для чего еще нужно оружие? Ладно, пан Мессинг, пойдемте. Я знаю, как вам помочь… – И он, не оборачиваясь, быстро зашагал в темноту.
      Мессинг едва поспевал за ним.
 
      Во дворе дома на окраине Варшавы двое парней запрягали в телегу лошадь. Мессинг и Збышек стояли рядом, Збышек курил.
      Один из парней похлопал лошадь по шее, поправил сбрую и сказал:
      – Пошли в дом. На дорогу подкрепиться надо.
      За большим столом расселись молча. На столе дымилась в миске горячая картошка, в другой миске горками лежали соленые огурцы и помидоры, на тарелках – куски вареного мяса, тут же бутыль самогона и маленькие стаканчики. Самый старший, с короткой окладистой бородой, налил в стаканы самогон, сказал:
      – Ну, в добрый путь…
      Все молча чокнулись и выпили и так же молча принялись за еду.
      – Когда придет человек от пана Щуки? – спросил Збышек.
      – В среду обещался, – ответил старший.
      – Янек, скажи ему, что я достал денег на взрывчатку и на оружие.
      – Откуда? – недоверчиво уставился на него Янек. – Ты знаешь, сколько нужно?
      – Есть деньги. Марки… – И Збышек выразительно скосил глаза в сторону Мессинга, и остальные тоже посмотрели на него, продолжая есть, и больше вопросов не задавали…
      Мессинг съел две картофелины, поел мяса и отодвинул от себя тарелку.
      – Благодарю вас.
      – Мало поели, вельможный пан, дорога долгая. Поешьте еще, поешьте, – сказал настоятельно Янек и, придвинув тарелку обратно к Мессингу, сам положил на нее два больших куска мяса и пару картофелин, налил в стаканчики самогону.
      – За ночь до реки доберетесь? – спросил Збышек.
      Нет. За две ночи. Днем будем сидеть в лесу. Чем ближе к границе, тем больше разных патрулей, – ответил Янек и поднял свой стаканчик, проговорил тихо, но с глухой яростью: – Смерть всем бошам!
      – Смерть, – повторили остальные и подняли свои стаканчики.
      – Смерть всем фашистам, – сказал Мессинг и поднял свой стаканчик.
      Чокнувшись, они молча выпили.

Марсель, 1936 год

      Вольф Мессинг сходил по трапу, улыбался и приветственно махал поднятой рукой. За ним шли улыбающийся Цельмейстер и Лева Кобак. Все в белых костюмах и белых лакированных туфлях. Внизу на причале собралась целая толпа корреспондентов и простых зевак. Многие размахивали газетами с портретами Мессинга. Крупным шрифтом чернели заголовки: «Знаменитый на весь мир Вольф Мессинг возвращается в Европу!», «Билеты в концертных залах Марселя и Парижа раскуплены за две недели до его приезда!».
      Другие пассажиры, спускавшиеся по трапу, с любопытством поглядывали на Мессинга и его спутников, переговаривались между собой, наверное, спрашивая друг друга, с какой такой знаменитостью они плыли через Атлантику?
      Когда Мессинг в сопровождении Цельмейстера и Кобака сошел на причал, толпа окружила их – совали газеты для автографа, наперебой задавали вопросы:
      – Мсье Мессинг, распишитесь, пожалуйста!
      – Автограф, мсье, поставьте свой автограф!
      – Как вы себя чувствуете, ступив на землю Франции?
      Я счастлив, господа! Все эти годы я мечтал о прекрасной Франции! – торопливо отвечал Мессинг, успевая расписываться на газетах, на блокнотах, просто на каких-то картонках и клочках бумаги.
      – Как долго вы намерены пробыть во Франции?
      – Где и когда состоится ваше первое выступление?
      – Господа, господа, дайте же пройти, черт возьми! – Цельмеистер и Кобак старались загородить Мессинга, с трудом пробирались через толпу. – Мы устали в пути! Дайте пройти, прошу вас! Дорогу, господа, дорогу!
      – Вы так и не женились за все эти годы, мсье Мессинг? Неужели во всей Америке не нашлось той, которая покорила бы ваше сердце?
      – Как видите, не нашлось! – ответил за Мессинга Цельмеистер. – Некогда ему жениться! Ему работать надо! И потом, глядя на каждую женщину, маэстро видит ее будущее, и это будущее его пугает!
      – Мсье Мессинг, скажите мне о моем будущем!
      И вдруг, когда они уже подходили к открытому автомобилю, к ним протолкался невысокий сухощавый человек в клетчатом светло-коричневом костюме, с хищным остроносым лицом.
      – Мсье Мессинг! Я – Эрих Ганусен! Я занимаюсь примерно такими же сеансами гипноза и телепатии, как вы! Где мы можем поговорить с вами о будущем?
      – О будущем господина Мессинга вам придется говорить со мной. – Цельмеистер грубо отстранил Ганусена. – Я распоряжаюсь его будущим, понятно? И уйдите, пожалуйста! В его будущем я вас не вижу!
      Они торопливо сели в автомобиль, который окружила толпа.
      – Поехали, мсье, поехали! – скомандовал Цельмейстер шоферу, и тот медленно тронул машину, отчаянно гудя клаксоном.
      Толпа расступалась, открывая дорогу, и только Ганусен, вцепившись в борт автомобиля, быстро шел рядом и говорил торопливо:
      – Вы не поняли, мсье! Меня знают в Германии! Я предлагаю вам совместное выступление!
      – Мсье, отцепитесь от машины! – перебил его Цельмейстер.
      – Совместное выступление! Огромный успех, мсье! – Ганусен продолжал бежать рядом с автомобилем.
      – Отцепитесь от машины, вам говорят! – пытаясь отодрать пальцы Ганусена от борта, закричал Цельмейстер.
      Наконец ему удалось оттолкнуть назойливого преследователя, и тот, едва не упав, сделал еще несколько шагов по инерции, остановился и с ожесточением сплюнул.
      – Кто такой этот Ганусен? – спросил Мессинг.
      – Твой конкурент, – усмехнулся Цельмейстер. – Тоже выступает с публичными опытами телепатии и гипноза. Говорят, он связан с фашистами…. Будто бы даже с самим Гитлером. Выступает в роли оракула…
      – Откуда ты все это знаешь? – удивленно посмотрел на него Мессинг.
      – Мой дорогой, я на пароходе последние пять дней только и делал, что читал французские и немецкие газеты. Пусть и месячной давности, но… кое-какое представление об обстановке во Франции, Германии и вообще в Европе они дают… Правда, не ожидал, что мы встретим этого типа уже в Марселе, в морском порту. Видно, специально приехал.
      – Откуда журналисты узнали, что мы приплываем?
      – Я заранее послал телеграммы в разные газеты, – осклабился Цельмейстер. – Рекламу, дорогой Вольф, надо делать заранее, иначе на твои выступления придут три с половиной человека.
      Машина ловко маневрировала по улице, заполненной автомобилями и конными экипажами. И скоро остановилась у подъезда четырехэтажного отеля, построенного в старом мавританском стиле: изящные колонны, подпирающие портик над подъездом, украшенные восточным орнаментом двери. Вход охраняли два швейцара в ливреях, тут же суетились мальчики-посыльные в форменных курточках и кепках.
      Не успел автомобиль остановиться, как несколько мальчиков кинулись к нему, мгновенно расхватали чемоданы и сумки и понесли к подъезду. Цельмейстер расплатился с шофером.
      – Будьте так любезны, мсье, приехать сюда вечером. Мы хотим покататься по городу, – сказал Цельмейстер. – Освежить в памяти прошлое.
      – Конечно, мсье, – кивнул шофер. – Могу предложить вам на выбор разные уютные местечки, где можно неплохо развлечься. Девочки на любой вкус – черненькие, беленькие, мулаточки, и цены весьма разумные. И не какие-то портовые шлюхи, а хорошо воспитанные девочки… даже образованные попадаются. А цены, правду говорю, мсье, очень… ну очень разумные.
      – Разумные, говоришь? А ты с этих разумных цен свой процент имеешь?
      – Совсем небольшой, мсье. У меня большая семья, трое маленьких мальчишек, подрабатываю, где могу..
      – Ладно, эту программу мы обсудим, когда поедем кататься, – понизив голос, сказал Цельмейстер и опасливо покосился на Мессинга, который медленно направился от автомобиля ко входу в отель.

Берлин, 1936 год

      Ганусен сидел в кресле в кабинете Геббельса, покуривал сигару и медленно говорил:
      – Что я могу сказать, рейхсминистр, мне было достаточно нескольких взглядов, чтобы понять… – Ганусен потянулся к столику, на котором стояла рюмка с коньяком, взял ее, отпил глоток, почмокал губами.
      – Чтобы понять что? – резко спросил сидевший за столом Геббельс.
      Громадный канцелярский стол производил внушительное впечатление на посетителей, и маленькая фигурка рейхсминистра казалась за ним еще меньше. За спиной Геббельса на стене висел огромный портрет Гитлера, и изображение фюрера было больше, чем рейхсминистр в натуральную величину.