Свободный полет одинокой блондинки

Эдуард Тополь

Свободный полет одинокой блондинки

Об Эдуарде ТОПОЛЕ и его книгах

«Тополь пишет с таким знанием российской жизни, которого не могут достичь ни Ле Карре, ни Дейтон. Головокружительные тайники информации…» – «Нью сосайети», Великобритания

«Тополь использует вся и всё, что делает бестселлер, – убийство, интригу, секс, любовь, юмор – и, самое главное, не разочаровывает в конце…» – «Бирмингем ньюс», США

«Тополь держит сюжет в напряжении и интригует тайной, разворачивая блистательную панораму российской жизни» – «Цинциннати пост», США

«Тополевские книги читаются запоем, от них трудно оторваться» – «Комсомольская правда», Москва

«Эдуард Тополь, по определению парижан, “самый крутой мастер современной прозы”» – «Общая газета», Москва

«Все романы Эдуарда Тополя – это большой захватывающий сценарий, который издается массовыми тиражами не только в России, но и в США, Европе, Японии… А все потому, что Тополь не лукавит с читателем, не морочит ему голову, не играет с ним в литературные игры, а прямым текстом излагает, что думает» – Ирина ИВАНОВА, газета «Версия»

«Некоторые считают романы Тополя бульварным чтивом. Ну, в общем, да – купи увесистый том, садись на скамью на бульваре и читай. Но уже через полчаса ты почувствуешь сдвиг в сознании – “это было со мной и со страной?”. Или будет – завтра, через полгода, через полвека?.. Меня всегда поражало и поражает, откуда Эдуард Тополь, этот блудный сын “Комсомольской правды” и нашего непредсказуемого в своей доброте и бешенстве отечества, знает на своей новой родине – в нью-йоркщине – такие реалии российской политики и российского быта, что диву даешься, отчего же свои, не выехавшие никуда летописцы не могут врубиться в нашу действительность и рассказать нам, очевидцам, о ней так, что начнешь читать и не отвалишься, хотя будешь смеяться, и плеваться, и швырять от себя эту книжку, но все равно не поделишься с другом, а дочитаешь до конца» – «Комсомольская правда», Москва

«Обилие деталей подчас заслоняет главное нам, живущим на 1/6 (или теперь уже меньше?) твердой земной поверхности. Эдуарду Тополю это не грозит. Он – далеко, он – за океаном… пишет книги о нас, о себе, о любви, счастливо совмещая “близорукость” и “дальнозоркость”. Наверное, это и есть объективность, причем жанр книги – будь то детектив, гротесковый роман или воспоминания эмигранта – значения не имеет. Разве что давнее призвание лирика чуть-чуть мешает. Или помогает. Кому как видится…» – Сергей БОРИСОВ, «Вечерняя Москва»

«“Красная площадь” – это куда больше удовольствия, чем “Парк Горького”, это убедительно и достоверно…» – «Спектейтор», Великобритания

«“Красная площадь” – смесь реальности и авторской выдумки, написана в стиле типичного американского триллера в соединении с глубиной и сложностью русского романа» – «Файнэншл таймс», Великобритания

«“Журналист для Брежнева” – высшая оценка за правдоподобие!» – «Таймс», Великобритания

«“Журналист для Брежнева” насыщен безостановочным действием и документальной достоверностью» – «Нью сосайети», Великобритания

«“Русская семерка” – захватывающий триллер, любовный роман и панорама жизни современной России» – «Нью сосайети», Великобритания

«В “Красном газе” Эдуард Тополь превзошел свои предыдущие романы и выдал захватывающий триллер… Богатый набор характеров, полных человеческих страстей, мужества и надежд… С прекрасной сибирской натурой и замечательной главной героиней, это глубокая и волнующая история…» – «Сёркус ревью», США

«Эдуард Тополь умеет создать грандиозную сцену. Его “Красный газ” – возбуждающе-приключенческая история, где вместо автомобильных гонок герои мчатся на собачьих упряжках, оленях и вертолетах, где плевок замерзает, не долетев до земли, а эскимосы живут по законам тундры. Фабула полна неожиданных поворотов и сюрпризов, снабженных сексом и безостановочным действием…» – «Питсбург пресс», США

«Совершенно необычный роман, “Красный газ” куда больше, чем просто детектив, посвященный расследованию загадочных убийств…» – «Вест Гавайи тудей», США

«“Красный газ” – сильно сбитый роман, полный сочного реализма… Зубасто-когтистая история, полная сильных характеров среди суровой природы…» – «Истерн дейли пресс», Великобритания

«“Любимые и ненавистные”… – бездонное море удовольствия. Притом гарантированного…» – «Известия», Москва

«Эмигрантская трилогия Эдуарда Тополя “Любимые и ненавистные” – это сильнейшая и откровеннейшая страница нашей истории. Я просто поражена страстностью этого произведения. Яркий, неравнодушный автор в любом читателе зажжет свет интереса к тому, чем сам пленен.

Мое мнение: по степени “бешеной” любви к своим героям (девам и евреям) Эдуарду Тополю просто нет равных на современном литературном поле. А по глубине и беспредельной откровенности чувств он уже приближается к классикам. Но книги Тополя – это не просто развлекательное чтиво, хотя с захватывающими сюжетами у него все в порядке. Они очень страшны по правде своей. Почему страшны? Почитайте – узнаете!» – Наталья ЖЕЛНОРОВА, журналист

«Строго говоря, Эдуард Тополь лукавит, выделяя из двадцати (или уже больше?) написанных им романов “еврейскую трилогию” “Любимые и ненавистные”. Во-первых, евреев и “еврейских” проблем хватает и в остальных его книгах, а во-вторых, вряд ли можно найти другого современного русского писателя, все произведения которого составляют столь непрерывную автобиографическую повесть. Будь то рассказ о кознях КГБ, о газовых олигархах или о друзьях по кино – Тополь всегда пишет о своей собственной жизни. Просто таков его общественный темперамент, не только заставляющий “принять близко к сердцу” очередной отечественный невероятный сюжет, но и побуждающий вгрызться в проблему, докопаться до корней, до прямых свидетелей даже тех событий, которые по определению проходят “без свидетелей”. Это не творческий метод, а способ жизни, который позволяет писателю в обмен на нервные клетки обходиться без высасывания из пальца натужных “приключений для развлечения”.

Продолжая аналогию с автобиографической прозой, замечу, что этот жанр особо нетерпим к языковой неряшливости и смысловой невнятности – для некоторых авторов просто саморазоблачительным. Эдуард Тополь выдерживает и этот критерий – он пишет хорошим русским языком, привитым той сценарной школой ВГИКа, которой может по праву гордиться не только русское кино, но и русская литература» – Борис Пастернак, газета «Время новостей»

«Тополь не документалист, хотя в романе “Римский период, или Охота на вампира” соединяет разное: свои непосредственные впечатления первого периода еврейской эмиграции с рассказом о преступном “романе” итальянского психиатра с тогдашним КГБ; репортаж о событии, которое сейчас называется просто “11 сентября”, – с нашими отечественными медико-криминальными документами такой страшной силы, присутствие которых в романе еще вчера представить себе было невозможно… Этот человек, этот Тополь просто не может не писать романы на злобу дня… Своим беспощадным пером он, как плугом, роет, взрывает знакомые пласты всемирной истории… а злоба сегодняшнего дня – борьба со всемирным терроризмом – объединяет российского президента, бывшего русского коммуниста и разведчика, с еврейско-российско-американским писателем-диссидентом, с американским президентом и с американским летчиком и английским парламентарием…» – Татьяна КОРСАКОВА, газета «Трибуна»

«Прочла “Невинную Настю” и еще раз убедилась в гениальности автора, так реально отражена в ней жизнь современного подростка» – Наталья БАБЕНКО, психиатр, главный врач ММУ «Лосино-Петровский наркологический диспансер», Московская область

«“Невинная Настя”, имея в своем названии слово “невинная”, – на первый взгляд проста и неказиста. Но читатель глубокий, мыслящий, дочитавший ее до конца, ужаснется от той трагической развязки (Тополь как-никак писатель, прославившийся как автор хорошо скроенных детективов), от понимания, что перед его взором во весь рост обозначено название страшной болезни многих нынешних шестнадцатилетних – детская сексуальная наркомания…» – «Версия», Москва

«Если скандальный роман Владимира Набокова “Лолита” вам не по зубам, то теперь у вас есть шанс восполнить пробел в вашем эротическом образовании. И поможет вам в этом новое творение одного из лучших авторов русских бестселлеров Эдуарда Тополя. Книга носит незамысловатое название “Невинная Настя, или Сто первых мужчин”. Юная прелестница подробно рассказывает о своей бурной интимной жизни. Конечно, книга может кого-то шокировать своей откровенностью, но нам-то с вами не привыкать. Ведь правда?» – «Вот так!», Москва

«Не трудно догадаться, что за показной бравадой аппетитной кошечки (а слабо начать сексуальную жизнь в тринадцать лет!) скрывается несчастный, отчаявшийся малыш, который вопиет: “Что делать? Как мне дальше жить, ведь я уже на пределе!” – к нам, чужим и неизвестным взрослым… И пропасть, которая отделяет мир несовершеннолетних от нашей взрослой реальности, становится очевидной до жути…» – «Вечерняя Москва»

«“У. е.” – наилучший из лучших триллеров Тополя. Супер!» – Сергей Юрьенен, радио «Свобода»

«Читайте Тополя!» – «Бильд», Германия

КНИГИ ЭДУАРДА ТОПОЛЯ ИЗДАНЫ В США, АНГЛИИ, ФРАНЦИИ, ГЕРМАНИИ, ИТАЛИИ, ГОЛЛАНДИИ, НОРВЕГИИ, ПОРТУГАЛИИ, ШВЕЦИИ, ФИНЛЯНДИИ, БЕЛЬГИИ, ВЕНГРИИ, БОЛГАРИИ, ПОЛЬШЕ, ЯПОНИИ И

В РОССИИ

От автора

В марте 2000 года руководство Российского телевидения заказало мне сценарий 16-серийного развлекательно-увлекательного блокбастера по мотивам романа «Я хочу твою девушку». И ровно год мы с режиссером Александром Стефановичем придумывали, а я писал приключения «одинокой блондинки» Алены Бочкаревой, с которой вы познакомитесь в этой книге. Надо сказать, что «блондинка» оказалась весьма своенравной – хотя в иных коллизиях читатель и обнаружит перекличку с новеллами романа «Я хочу твою девушку», эти сюжеты стали для Алены лишь взлетной полосой, с которой она улетела в свою жизнь, независимую от авторов. Да, очень часто, когда один из нас предлагал тот или иной поступок героини, второй говорил: «Извини, но Алена этого сделать не может». Зато сама Алена сумела без всяких наших подсказок налетать своих приключений серий на тридцать. Однако заказ есть заказ, и в феврале 2001 года РТР получила сценарий ровно шестнадцати серий «Свободного полета...».

Закончив эту работу, мы договорились, что Стефанович поставит по нашему сценарию фильм, а Тополь напишет роман. Что я и делаю, желая своему партнеру превзойти на экране то, что я попытался сделать на бумаге.

При этом я понимаю, что читатели, возможно, попрекнут меня сходством отдельных эпизодов этого романа с предыдущей книгой. Но с другой стороны, я давно понял: если мне что-то интересно писать, то и читателю это интересно читать. Надеюсь, что и в данном случае я не зря потратил год жизни.

И последнее. Конечно, у каждого может быть свое виденье, но когда я писал эту книгу, то Красавчиком-«принцем», возлюбленным героем злоключений Алены, я видел актера Олега Меньшикова, его другом Андреем – Леонида Ярмолъника, близнецами бабкой Феклой и «графиней» Марго – Людмилу Гурченко, Марксеном Владиленовичем – Александра Филиппенко, Кузьмой Аверъяновичем – Льва Дурова, Жуковым– Сергея Гармаша, майором Дугиным – полковника МВД Андрея Дугина, модельером Славой Зайцевым – маэстро моды Вячеслава Зайцева и маэстро Ростраповичем – самого Мстислава Ростраповича.

Алена Бочкарева оказалась как две капли воды похожа на Наталью Бочкареву, новгородскую находку Олега Табакова и студентку Школы-студии МХАТа.

В основу ее приключений легли документальные факты из жизни русских девушек в нынешней России и на Западе и подлинные аферы асов криминального бизнеса.

Желаю вам приятного чтения.

Том первый

ДЕВУШКА И ПРИНЦ,

или БОЛЬШИЕ ЛЮДИ

Пролог

Конечно, богатые тоже плачут, но кто им сочувствует? И какой богатенький из-за каких-то там слез откажется от денег, вилл, яхт, самолетов, любовников и любовниц? Нет, не спорьте со мной – богатыми быть замечательно! Особенно где-нибудь во Франции, на Лазурном берегу, в Вильфранш, например, сюр-Мер, что неподалеку от Монте– Карло.

Вы были на Лазурном берегу? Еще не были? Я вам сочувствую. Представьте себе рай на берегу Средиземного моря. Монако, Монте-Карло, Ницца, Канны, Сан-Рафаэль, Антиб, Сен-Тропез… Звучит, правда? Сразу слышится мелодия каких-нибудь Легранов, сразу чудится ленивая нега золотых пляжей, тусовка Каннского фестиваля, дорогие парусники с загорелыми красавцами в майках от Феррагамо, кайф курортного флирта и прочие блаженства, доступные только в раю или в фильмах о райских уголках для старо– и новонуворишей.

А теперь представьте, что в этом раю вы выходите замуж. Да, вам двадцать два года, все параметры в норме, вы натуральная блондинка – и две портнихи и стилист примеряют на вас свадебные платья, привезенные ими из Ниццы на вашу виллу – небольшую такую, но вполне приличную, с бассейном, виллу в Вильфранш-сюр-Мер, в трехстах метрах от моря. Возле зеркала, перед которым вы порхаете, как Наташа Ростова + Одри Хёпберн + Людмила Савельева в «Войне и мире», стоит компьютер-«лэптоп» с небольшим экраном и с глазком видеокамеры, и вы периодически подлетаете к этому объективу и на хорошем французском спрашиваете:

– Мон амур, как тебе это платье?

А на экране ваш жених, родственник принца Монако, стоит за штурвалом скоростного катера, летящего по Средиземному морю со скоростью сорок узлов в час, и перед ним тоже компьютер с видеокамерой, и он говорит вам на том же чистейшем французском языке:

– Повернись вокруг, любовь моя.

Вы поворачиваетесь эдак-разэдак и с бедром взакрут, зная, что он любуется вами там, на своем экране, и он говорит:

– Н-да… Знаешь, мон амур, предыдущее платье мне нравилось больше, потому что его было меньше…

Стоп! Здравствуйте, товарищи Сидни Шелдон и Даниэла Стил! Это сцена из ваших романов, не так ли? Погодите, это только начало! Ведь по петляющей Верхней дороге уже катит из Ниццы в Вильфранш миниатюрный грузовичок экспресс-почты «DHL» и – пока невеста меняет платье и снова порхает к зеркалу с видеокамерой, а жених закатывает глаза: «О, это платье замечательно! Ты так прекрасна! Я хочу тебя как безумный!» – этот грузовичок все ближе и ближе к Вильфраншу, и как раз тогда, когда невеста спрашивает: «Милый, а где ты сейчас?», а «милый» сообщает: «Лечу к тебе с Корсики, буду через три часа!» – именно в этот счастливый момент грузовичок с надписью «DHL» подкатывает к воротам виллы и шофер в красном колпаке Санта-Клауса и с фирменным пакетом в руке жмет кнопку звонка. Служанка открывает, хочет принять пакет, но шофер объясняет, что это новогодний презент для невесты, она должна получить его лично и расписаться.

Служанка идет за невестой…

Через минуту невеста выходит, расписывается за пакет и удивленно рассматривает надпись жирным фломастером, которая красуется рядом с ее именем:

Personnel et confidentiel

FOR YOUR EYES ONLY[1]

Невеста вскрывает пакет. В нем только видеокассета, ничего больше. А на кассете – ни наклейки, ни лейбла. С недоумением вертя этот странный новогодний презент, невеста возвращается к зеркалам, и жених спрашивает у нее с экрана компьютера:

– Что это, мон ами?

– Понятия не имею, – отвечает невеста.

– Будь осторожна…

– Буду. – И невеста поворачивается к портнихам и стилисту: – Перерыв, можете отдохнуть! – И в камеру, жениху: – Милый, я тебе перезвоню через пару минут.

Оставшись одна, она выключает телекамеру, вставляет кассету в видеомагнитофон, нажимает на клавишу «Play». На экране ее телевизора появляются полосы, как от пустого ракорда в кино, а затем возникают черно-белые кадры, снятые сверху, как снимает видеокамера, подвешенная в углу комнаты. И на этих кадрах:

она же, невеста, только на несколько лет моложе, чем сейчас, совершенно обнаженная стоит на четвереньках в центре какой-то комнаты... На ее спине лежит стекло от журнального столика, на стекле тарелка с фруктами и бутылка шампанского. И какой-то мужлан – крутой и далеко не француз– обходит этот столик, нагибается, заговаривает с ней по-русски, но она неподвижна, как статуя... Он лапает ее за грудь... предлагает дернуть с ним шампанского...

Невеста в ужасе смотрит на экран и видит новое изображение:

она же, семнадцатилетняя, с российской псевдомодной прической-укладкой, в крупной бижутерии и в дешевом платье в обтяжку, неумело позируя, говорит прямо в камеру:

– Здравствуйте, дорогой незнакомый жених! Меня зовут Алена Бочкарева, мне семнадцать лет. Посылаю вам это видеописьмо, чтобы вы видели, какая я есть... —И, поведя глазами в сторону, за камеру: – Ну, чё им еще сказать ?

Голос оператора отвечает ей за кадром:

– Пожелания какие-нибудь,,,

– Ой, да!– спохватывается Бочкарева на экране. —Дорогой незнакомый жених! Я надеюсь на встречу с вами. Я хочу, чтобы вы были высокого роста, добрый, ласковый и, конечно, без ВП. То есть без вредных привычек. Ну, чтобы не курил и не пил. Много...

– Все, заканчивай! – перебивает ее голос оператора. – Пленка кончается.

– Погоди! У меня шесть минут оплачено!—отвечает Бочкарева и показывает себе под грудь. – Сымайте вот так! Чтоб лицо!—Ив камеру: —Дорогой незнакомый жених! У меня много поклонников, но замужем я еще не была. Потому что мой главный принцип: умри, но не отдай поцелуя без любви. – И опять оператору: – Вот теперь все, выключай!

Но оператор не выключает камеру, а говорит за кадром:

– Как все ? А главное ?

– Что главное?– спрашивает Бочкарева.

– Ну, раздеться надо, – требует голос оператора. —Думаешь, женихи что? За красивые глаза будут тебя выбирать?

Давай раздевайся по-быстрому!

– Совсем, что ли?—в сомнении спрашивает Бочкарева, начиная раздеваться.

– Конечно! – требует оператор. – Я же снимаю! Быстрей!

Бочкарева спешно раздевается, и за кадром раздается жеребячий хохот всей киногруппы.

—Дураки! – со слезами на глазах отвечает Бочкарева...

Писк мобильного телефона прерывает этот просмотр, невеста останавливает кассету, ее изображение застывает на экране, а она подбегает к своей сумочке, достает звенящую трубку.

– Алло!

И слышит ироничный мужской голос, который произносит по-русски:

– Привет, красавица! Ты уже все посмотрела?

– Что тебе нужно? – холодно спрашивает она.

– Нам нужно увидеться. Я жду тебя вечером в Париже, на Елисейских полях, в ресторане «Фукетс».

– Я не могу. Я занята.

– Если ты не приедешь, завтра твой жених получит ту же пленку.

– Ты мерзавец!

– Возможно. Но это не меняет наших планов. Восемь вечера, ресторан «Фукетс».

– Я тебя убью!

– Конечно, дорогая. Вечером на Шанз Элизе! – И в трубке звучат гудки отбоя.

Невеста в сердцах отбрасывает телефон, извлекает кассету из видика и восстанавливает связь с обеспокоенным женихом.

– Что там, мон амур? – говорит он с экрана «лэптопа». – Куда ты пропала?

– Милый, возникло небольшое дело. Мне нужно срочно слетать в Париж.

– Но мы же приглашены на новогодний прием к его высочеству! Мы не можем пропустить!..

– Я постараюсь вернуться к одиннадцати.

– Я люблю тебя…

Снимая свадебное платье, она улыбается в видеокамеру:

– Я тебя тоже люблю, мон шер!

Посылает ему воздушный поцелуй и тут же выключает компьютер.

Изображение жениха исчезает с экрана «лэптопа», невеста открывает стенной шкаф и, порывшись в нем, достает короткоствольный дамский пистолет, прячет его в сумочку…

А спустя двадцать минут в открытом «мерседесе» она уже мчится по Верхней дороге из Вильфранша в Ниццу, украшенную еще не убранной рождественской иллюминацией. Выходное платье делает ее неотразимой, а рядом с ней на пассажирском сиденье лежат ее норковая шубка и сумочка с пистолетом.

В аэропорту, на поле для частных самолетов, она останавливает машину у трапа небольшого реактивного самолета фирмы «Гольфстрим». Стюард в белой форме приветствует ее:

– Мадам, вы сегодня – нокаут!

– Спасибо. Это именно то, что мне нужно, – отвечает она и входит в салон.

Самолет разбегается и взлетает.

Сидя в салоне, она смотрит в иллюминатор.

Под ней – накренившись – стелется Ницца и полоска Лазурного берега, а затем самолет разворачивается над Средиземным морем и плывет на север…

«Господи, – думает она, – какая же я идиотка! Этого мерзавца, негодяя и подлеца я называла принцем и любила всю жизнь…»

Часть первая

ДОЛГИЕ КРИКИ

1

Принц. Сначала он выглядел очень просто – кружочек вместо головы, точки вместо глаз и носа, палочки вместо ручек и ножек, но с обязательной подписью «ПРЫНЦ» кривыми детскими буквами. Затем, когда ей стукнуло девять или десять, подписи исчезли, а принцы стали натуральней, надели камзолы и шляпы. В двенадцать они оседлали боевых коней, в четырнадцать к ним добавились высокие красивые замки. В шестнадцать на стене печной завалинки, где Алена спала с младшей сестрой, не осталось свободного места, но, просыпаясь по утрам, она все равно дорисовывала и дорисовывала своих принцев – в просветах между старыми рисунками, над ними, в углах…

Кричал в курятнике петух, блеяла во дворе коза, мычали, проходя за забором, коровы, плакал в горнице младший брат-сосунок, сползала с печи и шумно писала в ведро сеструха Настя, а Алена все рисовала на печной стене своего принца, все ладила карандашами его волшебный лик. Пока не доставал ее громкий окрик матери:

– Алена, ё-моё! Сколько ты будешь спать?! Вставай козу доить! Артемка проснулся!

Впрочем, нет, Алена, поглощенная своим принцем, и на этот крик не обращала внимания. Хотя одним глазом, боковым зрением, уже видела за окном своего отчима Федора – как он вороватой походкой шкодливого кота прямиком крадется в курятник. Но бесшумно открыть дверь курятника Федору не удалось – оттуда с криком вылетел петух, а за ним кудахтающие куры.

И тут же мать ринулась в доме к окну, высунулась наружу:

– Федор, стой! А что ты на праздник пить будешь?

Зная, что за этим последует, Алена включала плейер, надевала наушники и с француженкой Патрисией Каас улетала куда подальше – от Федора, который, добравшись до спрятанного в курятнике самогонного аппарата, наспех выпивал все, что там накапало за ночь, и от матери-хромоножки, которая с криком «Ах ты, алкаш гребаный!» набрасывалась там на него с тумаками…

Вздохнув, Алена слезала с печи. Одиннадцатилетняя Настя, нависая над звучным цинковым ведром, что-то кричала ей, показывая рукой в угол комнаты, Алена снимала наушники, слышала рев Артемки, подходила к люльке и совала соску годовалому брату. Тот, доверчиво чмокая, тут же и замолкал. Алена снимала с себя ночную холщовую рубашку, чтоб переодеться в дневное, а Настя, вставая с ведра, подходила к ней и завистливо зырилась на ее грудь.

– Ален, а почему у меня не растут?

– Рано еще.

– А у Катьки Свиридовой уже третий номер!

– Ладно врать!

– Ну, первый! А она меня младше! И по телику я видела – в Африке у десятилетних знаешь какие сиськи!

– То в Африке! Там климат другой…

– Ой! – ойкала Настя, глянув за окно. – Твой Виктор едет!

И бегом, в одной рубашке, выскакивала на крыльцо навстречу почтарю, который на велике катил к их домику от реки, от парома.

Остановившись подле их калитки, Виктор отстегивал от багажника свою тяжелую брезентовую сумку и вынимал из нее пачку писем, перетянутую резинкой.

А Настя уже нетерпеливо гарцевала по эту сторону калитки.

– Привет, Виктор!

– Привет, малявка, – отвечал Виктор.

– Сам ты малявка! – обижалась Настя. – Мне письма есть?

Тут Алена, одетая и в наушниках, ленивой павой выходила на крыльцо. Виктор столбенел от одного ее вида, шумно сглатывал кадыком неизвестно что и пялил глаза. Алена, зная свою власть над бедным парнем, белой лебедью плыла через двор и с усмешкой протягивала ручку за письмами.

– Это всё мне?

Виктор приходил в себя, обижался:

– А «здрасти» где?

– Приветик! – снисходила Алена, ногой катая пустую пивную бутылку, валявшуюся на земле.

– Все Францию слушаешь?

Алена промолчала, не удосужила.

– Та-ак… – Виктор напустил на себя значительный вид и снял резинку с пачки писем. – Кузьмины…

– Мы не Кузьмины! – возмутилась Настя. – Мы Бочкаревы!

– А отчим? – спросил Виктор.

– Отчим не в счет! – отмахнулась Настя. – Мы Бочкаревы!

– Та-ак… – Виктор, шурша конвертами, стал считывать с них имя получателя и по одному вручать эти письма Алене и Насте. — Бочкаревой Алене, Бочкаревой Алене, Бочкаревой Алене… Бочкаревой Насте… Бочкаревой Алене, Бочкаревой Алене… Бочкаревой Насте, Бочкаревой Насте… Бочкаревой Алене… Бочкаревой Насте… Ну, вы даете, девки! Даже на Курилах достали пограничников!

– А тебе-то от кого письма? – удивилась Алена сестре.

– Тоже от солдат, – сообщил Виктор.

– А что я – тебя хуже? – фыркнула Настя.

Алена попыталась выхватить у сестры письма.

– Ты ж малолетка еще!

Но та спрятала свои письма за спину.

– А я вырасту, не боись! – И отбежала с ними в сторону, нетерпеливо вскрывая первый конверт.

– Значит, за солдата стремишься? – обиженно спросил у Алены Виктор. – И где вы только их адреса берете?

– В газете, – усмехнулась Алена.

Тут из курятника вышли мать с отчимом. Мать, пряча сытые масленые глаза, отряхивала с подола пух и перья, а Федор, хмельно покачиваясь, пошел к Виктору, распахнув руки и лучезарно улыбаясь.

– Витек! Керя ты мой! Гляди, какая у нас краля выросла! – И, обняв Алену со спины, слапал ее за грудь.

Алена резко отстранилась:

– Руки!

– А я чё? – нагло ухмыльнулся Федор. – Я ему твою красоту показую! Вон у тебя какая красотища-то вызрела! – И двумя лапами поддел Алену за ягодицы.

И тут Алена, не выдержав, подхватила с земли пустую бутылку «Балтики» и так ухнула ею Федора по затылку, что тот, оглушенно обхватив голову руками, кулем осел на землю.

– Боже мой! Федя! – хромая, набежала мать.

– Алена, ты чё? – испугался и Виктор.

– А он к ней все время под юбку лезет! – сказала Настя. – Я свидетель!

– Воды! Воды неси! – закричала ей мать. И Алене: – Ты его убила, сука!

– Сама ты сука! – отрезала Алена. – А будет лезть – и убью. – И на Федора, с трудом поднимающегося на колени: – Кобель гребаный…

Коза, забравшаяся на крышу сарая, громким блеянием подтвердила ее слова.

2

У входа в церковь стояли две старухи с плакатами «ПРЕКРАТИТЬ БОГОХУЛЬСТВО!» и «ВЕРНИТЕ НАМ ЦЕРКВУ!». Плакаты были самодельные – углем по обрывкам картона из-под коробок «Bananas from Congo».

Не обращая на пикетчиц никакого внимания, Алена – с наушниками от плейера в ушах – вошла в церковь.

Здесь, в зале, переделанном под сельский клуб и дискотеку, руководитель художественной самодеятельности Марксен Владиленович, еще при советской власти высланный из Москвы за гомосексуализм да так и прижившийся в Долгих Криках, сдавал концертную программу председателю местного сельсовета Георгию Жукову: на сцене, под магнитофон, сельские дети в пачках и балетных тапочках изображали «Вальс цветов» из «Щелкунчика» Чайковского.

А Жуков и Марксен Владиленович сидели на скамье перед сценой.

Алена прошла через зал, села рядом с Жуковым.

Но Жуков и не посмотрел на нее, наклонился к Марксену:

— Слышь, Марик…

«Марик», однако, берег свое достоинство.

– Я вам не Марик, а Марксен Владиленович.

— Ладно, Марксен, – согласился Жуков. – А нельзя это полюбовно решить? На церковные праздники – они в церкви, а на гражданские – самодеятельность?

– Ни в коем случае! – горячо вскинулся Марксен.

– Почему? Ты подумай…

– И думать нечего! – перебил Марксен. – Если ты впустишь их сюда с попом и кадилом, они отсюда еще тыщу лет не выйдут! – И семилетнему пацану на сцене: – Петя, не части!

– Но понимаешь, Марик, – сказал Жуков. – Ты знаешь разницу между селом и деревней?

– Нет. Какая разница?

– А-а! То-то! – назидательно ответил Жуков. – Вот у нас сейчас что? Деревня Долгие Крики, и нам из районного бюджета что дают? Копейки! А соседям в Черные Грязи что дают? Рубли! Потому что у них село, у села статус выше, понимаешь? А на самом-то деле село – это что такое? Та же деревня, только если в ней церковь имеется. Теперь понимаешь?

Тут Марксен вдруг порывисто вскочил на сцену и закричал танцующим детям:

– Стоп! Стоп! Замрите! – и хлопнул в ладоши.

Дети по его хлопку замерли в своих позах, как статуи.

Марксен обошел их, трогая каждого и даже толкая, чтоб пошевелить, но дети словно окаменели.

Проверив последнего, Марксен с гордостью повернулся к Жукову:

– Видишь? Они у меня не только танцуют! Они римскими статуями стоят! А хочешь – греческими будут стоять по пять часов не шелохнувшись! – И снова хлопнул в ладоши: – Отомрите! А теперь греческими богами – замрите! – И опять хлопок.

Дети по этому хлопку действительно сменили позы и застыли теперь на манер древнегреческих статуй богов и богинь.

– Понял? – сказал Марксен Жукову. – Но и это не все! Алена, коман сова?

– Сова бьен! – ответила Алена.

– Понял? – гордо спросил Марксен у Жукова.

– Ни хрена не понял! – сказал Жуков.

– И правильно! – согласился Марксен. – Потому что ты, я извиняюсь, человек необразованный! А они у меня и по-французски, и по-английски. Петька, отомри! Хау ар йю?

Восьмилетний Петька, выйдя из позы Геракла, светски наклонил голову:

– Вери гуд, сэр. Сэнк йю, сэр.

– А ну-ка прочти нам что-нибудь из Шекспира!

И Петька, не дрогнув, стал наизусть жарить монолог Гамлета «To be or not to be?».

– Стоп! – перебил его Марксен. – А теперь по-французски! Бодлера!

И Петька начал читать Бодлера, но, правда, сбился после второй строфы, и Алена стала суфлировать.

– Стоп! – остановил ее Марксен и торжествующе повернулся к Жукову: – Ну? Кто еще их этому научит? Поп с кадилом? Я их культурными людьми делаю! Так что ты лучше подумай, куда ты свою деревню ведешь – в будущее, к интеграции в европейскую культуру или назад, к церковной схоластике? – И снова хлопнул в ладоши. – Все, дети! Отомрите! Переходим к «Танцу пастушков». Музыку!..

Жуков, почесав в затылке, озадаченно пошел к выходу из церкви. Но Алена заступила ему дорогу, улыбнулась:

– Дядя Жора, дай взаймы сорок шесть рублей.

– Не дам! – отрезал Жуков.

Алена, однако, верила в свои чары и улыбнулась еще ослепительней:

– Ну, дядь Жор! Пожалуйста!

– Не лыбься, – сказал Жуков. – Ослепну, а все равно не дам. Зачем тебе деньги?

– На билет. Я уехать хочу.

– Вот именно! Ты уедешь, а кто ж отдавать будет? Отстань! – И, отстранив Алену, Жуков вышел из церкви.

Но Алена не отставала, а шла следом, канюча:

– Ну, дядь Жора… Ну, дядь Жора…

Он наконец не выдержал, повернулся, смерил ее взглядом с ног до головы.

– Ладно, пошли ко мне.

Алена воспрянула духом:

– Зачем? За деньгами?

– Деньги за просто так не дают, – назидательно сказал Жуков. – Заработать надо.

– Дядь Жора, вы чё? – оторопела Алена. – Я ж девушка.

– Тьфу! Дура ты, а не девушка! Нужна ты мне?! – осерчал Жуков и показал вдаль, на свой приусадебный участок. – Вон грядки видишь? Прополешь – получишь сорок шесть рублёв.

– Да там же соток тридцать, дядь Жора!

— Тридцать две, — уточнил Жуков. – Полтора рубля за сотку.

– Жамэ дэ ля ви!

– Чего? – не понял Жуков.

– Да никогда в жизни! – оскорбленно перевела ему Алена с французского. – Ты б еще полторы копейки дал! – И, надев наушники, пошла прочь по деревенской улице.

Но и сквозь наушники слышала, как Жуков кричал ей в спину:

— А тут тебе не Франция, блин! Тут работать надо!

3

Днем неподалеку от причала парома, который был единственной связью Долгих Криков с остальным миром, Алена и Настя стирали в речке белье. Катая мокрую простыню по стиральной доске в ритме песни все той же Патрисии Каас, Алена и головой подергивала в такт музыке, и плечами, и бедрами. Но тут Настя дернула ее за кофту.

Алена сняла наушники и услышала крик:

– Алена! Алена!

Она повернулась.

Это на паром въезжал трактор с прицепом. В прицепе сидели и стояли местные парни и девчата, кричали и звали ее ехать с ними.

– Ладно, достираешь, – сказала Алена сестре, вытирая руки о подол.

— Ну вот, так всегда! – проворчала Настя, но Алена уже побежала к парому.

Там, сидя на водительском месте, тракторист Алеха – уже под банкой, конечно, под водкой с димедролом – наяривал на гармошке и пел:

Как над нашим над селом

Аура зеленая.

Карма ехать в магазин

Покупать крепленое.

Когда паром достиг противоположного берега, Алексей повернулся к Алене:

– Плейер дашь послушать?

– А трактор дашь повести? – И Алена тут же нацепила ему на шею плейер на шнурке, столкнула с водительского места. – Все! Все! Мы договорились!

Он и не особенно сопротивлялся – в школе они все учились автоделу, и в деревне любой пацан мог водить хоть трактор, хоть грузовик. А страсть Алены к автовождению Леха уже не раз проверил – за «порулить» она могла ему потом и кое-что позволить. Не все, конечно, но все-таки…

Однако в этот день – после стычки с Федором и отказа Жукова – у Алены было иное настроение. Спустив на противоположном берегу трактор с парома, она вдруг до упора выжала педаль газа – так, что трактор сорвался с места, и в прицепе все попадали с ног. Но Алена, не обращая на это никакого внимания, все гнала и гнала трактор, выписывая им кренделя по полям и лугам. В прицепе всех болтало, они что-то кричали, размахивали руками, Леха пытался перехватить у Алены рычаги, но Алена, хохоча, пела что-то из репертуара Патрисии Каас и закладывала новый вираж, да такой, что Леху отшатывало в сторону и едва не сносило с трактора.

Наконец трактор выскочил на асфальтированную дорогу Новгород – Тверь – Москва и остановился у придорожного сельпо. Парни и девчата посыпались из прицепа.

– Леха, кому ты трактор дал?!

– Она ж чумная!

– Ей лечиться надо!

– Я чуть голову не сломала!..

Леха отдал Алене плейер и вытащил ключ из замка зажигания.

– Охолонись, психованная! Постереги машину…

Ругая Алену, парни и девчата, переждав проходивших коров, ушли в магазин, а Алена уселась под солнцем на бревно у дороги, вставила в уши наушники и в такт новой песне закачала головой, отлетая со своей любимой Каас в заоблачные выси и дали.

Там, в этих заоблачных высях, все было хорошо – там плыли облака, пышные, как взбитые сливки, там пели ангелы с крыльями, как у лебедей, а прямо перед Аленой вдруг остановился спортивный кабриолет с сияющими лаковыми крыльями, кожаными креслами и никелированной панелью приборов. За рулем этого роскошного космического авто сидел загорелый красавец в белоснежной рубашке со стоячим, как у киношных звезд, воротником. Повернувшись к Алене, он что-то сказал ей, но она не слышала его из-за музыки в наушниках.

Он помахал ей рукой.

Алена сняла наушники и спросила по-русски:

– Чё?

– Загораем, я говорю? – тоже по-русски произнес красавец.

– В каком смысле? – с медлительностью парашютирования на землю спросила Алена и огляделась вокруг. Оказалось, что заоблачный красавец четырьмя колесами своего немыслимого авто действительно стоял на земле, причем буквально в двух шагах от свежих коровьих лепешек.

– Вот я и спрашиваю, – говорил он, – какой смысл девушке такой красоты так бездарно тратить время у деревенского сельпо? – И красавец выразительно посмотрел на воробья, усевшегося на коровью лепешку. А потом опять на Алену. – Ведь так и жизнь пройдет на фоне этого пейзажа, будто ее и не было. Правильно?

Алена, балдея от его неместной красоты, тупо молчала.

– Так, может, покатаемся? – предложил красавец.

– Куда?

– А куда угодно! Можем в Тверь, можем в Москву, можем в Париж, а можем и в Монте-Карло.

– Куда-куда?

— Монте-Карло, девушка, – это город на Лазурном берегу в княжестве Монако. Неплохое, скажу тебе, местечко: улицы выложены чистым мрамором, и живут там, между прочим, настоящие принцы и принцессы. Поехали?

И вдруг Алена, как загипнотизированная, стала подниматься, словно ее магнитом потянуло к этому красавцу.

Но именно в этот миг из магазина вышли парни и девчата с бутылками «Балтики» и банками «Джин энд тоник». И Леха, конечно, тут же попер на красавчика:

– Эй, козел, тебе чё надо? Алена, пошли!

А красавец, игнорируя его, насмешливо усмехнулся Алене:

– О! У вас, оказывается, свой транспорт. Оревуар, чудо мое!

И, сделав двумя пальцами прощальный жест, с места рванул свой кабриолет, со скоростью метеора полетел прочь по дороге.

Алена завороженно смотрела ему вслед, а Леха, сев за рычаги трактора, хозяйски распорядился:

– Алена, ну долго тебя ждать? Залазь в прицеп!

Алена перевела взгляд с улетевшего кабриолета на Леху и своих земляков в прицепе и сказала в сердцах:

– Да пошли вы все! С прицепом!

Тут на старом грузовичке времен Второй мировой войны к сельпо подкатили черногрязские парни. Черные Грязи были ближайшими соседями Долгих Криков, и между парнями двух сел шла постоянная война. Алена даже не успела заметить, по какому поводу на этот раз началась драка, да повод и не был важен, драка при встрече черногрязских и долгокрикских возникала всегда – что с поводом, что без. Вот и на этот раз мордобой начался сразу, без предисловий и толковища – просто кто-то из черногрязских, проходя мимо долгокрикских, как бы случайно выбил у долгокрикской девахи банку джина с тоником и – пошло, поехало. Только слышались мат, шмяканье кулаков и кастетов да голоса долгокрикских девчат, которые наблюдали за дракой из кузова прицепа, словно с трибуны:

– Колян, вмажь ему по яйцам, по яйцам!..

– Васька, берегись! Сзади!..

– Леха, башку прикрой!..

– Серый, вломи ему по рогам!..

– Вовик, токо не падай, не падай!..

– Эй, козлы черногрязские! Хватит! Хватит!.. – Ссыпавшись с прицепа, Алена и другие девчата заслонили собой побитых долгокрикских парней, отпихивая от них разгорячившихся черногрязских.

– Ну, все, все!.. Помахали, и будет!..

– Но-но! Не лапай, козел! А то я те сама счас врежу!..

В этот приятный момент на подводе подвалили черногрязские девчата и стали уводить своих парней, базаря при том с долгокрикскими девахами, поскольку черногрязские парни неохотно отставали от долгокрикских красавиц. В связи с чем снова чуть не возникла драка – уже женская, но черногрязские парни удержали своих девчат и уехали, оставив на поле боя побитых ими долгокрикских парней. Девчонки помогли своим богатырям завалиться в кузов. У Лехи рука была вывернута, и Алена села за рычаги, повела трактор назад.

На пароме девчата развели своих героев по оба борта и стали замывать им раны, говоря:

– Ну, ты ему влупил!..

– Здорово вы им врезали!..

– Суки они, с кастетами! Это нечестно…

Когда паром пристал к причалу в Долгих Криках, девчата вывели своих героев на берег.

Навстречу им катил на паром почтальон Виктор.

Алена спрыгнула с трактора, подошла к Виктору и проникновенно заглянула ему в глаза.

– Витя, ты меня любишь?

Виктор покраснел, но не дрогнул.

– Люблю.

— Займи сорок шесть рублей.

Виктор развел руками:

– Откуда?

Алена, круто повернувшись, ушла.

– Алена! Если бы было, я б те всё отдал! – крикнул он вслед, но она лишь пренебрежительно повела плечом.

4

Ночью она лежала на печи и через окно смотрела на луну и на россыпь звезд над Долгими Криками.

Звенели цикады, с близкого лесного озера ухал филин, а где-то вдали, в глубине леса выли волки. На луну, наверно.

Рядом с Аленой, свернувшись калачиком, спала Настя и во сне одной рукой прикрывала несуществующую грудь, а другой отбивалась от кого-то.

Потом из темноты спящего дома до Алены доносятся шум какой-то возни, скрип кровати и сдавленные голоса матери и Федора.

– Не надо, Федя, Алена не спит.

– Да спит она. Давай!

– Ну тебя! Не хочу. Ты опять нажрался.

– Давай, сука!

– Нет. Отстань.

– Счас к Алене пойду! – пригрозил Федор, и тут же послышался звонкий удар оплеухи, которую отвесила ему мать.

И голос Федора:

– Ах ты, кур…

И – еще удар, но уже глухой, кулаком, и тут же – вскрик матери, грохот упавших с кровати тел, матерщина, шум драки и плач проснувшегося Артемки.

Алена, спрыгнув с печи, схватила валявшийся у стены топор и бросилась в комнату матери.

Там в темноте пьяный Федор бил ногами мать, лежавшую на полу, и орал:

– Ах ты, курва кривая! На кого руку поднимаешь? Я тебе и вторую ногу укорочу, сука гребаная!

Алена, не раздумывая, занесла топор под потолок.

– Не-е-ет!!! – вдруг закричала мать и, перекатившись по полу, ударилась в ноги Алены. – Нет, Алена!

Федор, повернувшись, увидел и топор над своей головой, и глаза Алены, которые были посильней топора.

– Вон отсюда! – негромко сказала ему Алена.

Федор не вынес ее взгляда, опустил глаза.

– Да я вас тут всех… в три креста! – буркнул он и ушел, шибанув наружной дверью.

Алена помогла матери подняться с пола.

Со двора донеслось кудахтанье переполошенных кур. Это Федор пошел в курятник – знамо зачем.

– Все, мама, – сказала Алена. – Или я, или он.

— А что у тебя с ним? – ревниво и словно бы вскользь спросила мать.

Алена долгим взглядом посмотрела на мать, но та отвела глаза и сказала:

– Ехала бы ты от греха. Поступать куда, что ли…

– Дай на билет, – ответила Алена.

Мать, как и Виктор днем, бессильно развела руками:

– Откуда?

5

Назавтра она полола Жукову грядки под музыку своего плейера и песню Патрисии Каас.

Въедливая пыль засоряла глаза.

Тяпка мозолила руки.

Нагибаться да выдергивать сорняки с корнем – от этих (даже под музыку) поклонов спина надламывалась так, что не разогнешь.

А солнце палило, и капли пота катились по лбу.

Мимо катил на велике Виктор. Остановился и спросил изумленно:

– Эй, Алена! Ты чё делаешь?

Алена, разгибаясь, сняла наушники.

– Я говорю: ты чё делаешь? – повторил Виктор.

– Чем спрашивать, помог бы.

– Мне почту надо развозить, – пожаловался Виктор.

– Ну и катись тогда…

Виктор подумал, потом положил свой велик у дороги и пошел помогать Алене.

Спустя какое-то время мимо катили на тракторе с прицепом все те же местные девчата и парни. И весело заорали наперебой:

– Алена, вы чего – в крепостные подались? На Жукова пашете?

А Леха-тракторист загорланил:

Я работала в колхозе —

Загубила жизнь в навозе!

Вот такая дребедень,

Зашибись, мой трудодень!

Но Алена презрительно заткнула уши наушниками.

6

Все ее имущество поместилось в пластиковый пакет с надписью «Наш дом – Россия!». Провожать ее собралась у парома вся семья – мать, отчим, Настя, грудной братик и даже коза.

– Пиши! Пиши обязательно, ладно? – с лживой нежностью просила мать.

– А мне плейер в городе купи, – сказала Настя.

– И правда, купи ей, – подхватила мать. – Она меня уже допекла с этим плейером. А мне знаешь чего купи? Прокладки и… – И мать зашептала Алене на ухо про какие-то обезболивающие импортные таблетки при месячных.

— Купи, купи им! – сказал и Федор. – Семью не забывай.

Почтальон Виктор, стоя на пароме и держа канат, позвал:

– Ну, Алена. Поехали!

Алена вдруг отдала Насте свой плейер – «Держи!» – и запрыгнула на паром. Виктор тросом потянул этот паром к другому берегу.

Там Алена села на раму его велосипеда, и Виктор, нажимая на педали, покатил вдоль берега все дальше и дальше от деревни Долгие Крики.

Мать, отчим и Настя махали ей вслед руками.

Вскоре Алена уже стояла на палубе большого волжского парохода. Проходя под огромным мостом, этот пароход вплывал в Тверь…

7

Так Алена впервые в жизни оказалась в городе с высокими пятиэтажными домами, с потоками пешеходов на тротуарах и даже с автобусами, которые катят по мостовым. Шагая по тверским улицам, она во все глаза разглядывала витрины магазинов, ларьки с заморскими фруктами, удивительные машины – «мерседесы» и джипы, сияющие лаковыми боками, и вывески неизвестных ей фитнесс-клубов. Что это за фитнесс такой, гадала она, фрукт, что ли?

Тут она увидела вожделенное с детства мороженое. И уже шагнула было за ним в кафе, но вовремя пересчитала свои деньги и поняла, что на мороженое у нее не хватает. Утерши ладонью пересохшие губы, она собралась двинуться дальше, когда заметила на двери кафе трепыхавшийся под ветром листок с объявлением:

ОЧАРОВАТЕЛЬНЫЕ ДЕВУШКИ

ПРИГЛАШАЮТСЯ НА КОНКУРС КРАСАВИЦ.

ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ!

ТАВЕРНА-КЛУБ «МОНТЕ-КАРЛО»

Сразу за словами «Монте-Карло» была нарисована стрелочка, которая указывала на соседнюю дверь, украшенную вывеской «Таверна-клуб “Монте-Карло”» и неоновой Мэрилин Монро в юбке, взлетающей парашютом.

Сам же клуб располагался в подвале бывшего бомбоубежища – сразу за лестницей было помещение с железными дверьми, зелеными трубами теплового коллектора и стенами, покрашенными в черный цвет и разрисованными парусами и нагими красавицами.

У этой железной двери Алену и встретила администраторша:

– Ты на конкурс?

— Да.

Кивком головы администраторша приказала следовать за ней и провела Алену в узкую проходную комнату перед туалетом. Здесь на стене висело длинное зеркало, перед ним прихорашивались юные местные красавицы, а где-то за стеной гремела музыка.

– Готовься, – сказала Алене администраторша. – Ты шестая. Как фамилия?

– Бочкарева.

– Как на пиве, что ли?

Алена не успела ответить – в комнату влетела разгоряченная брюнетка не старше пятнадцати лет.

– Ну? Как там? – спросила у нее одна из сидевших у зеркала.

– Ой, клево! – возбужденно откликнулась брюнетка. – Мне сказали, что я лучше всех! А я, между прочим, и не знала, что это конкурс стриптиза!

Алена удивленно повернулась к администраторше:

– Так это стриптиз?

Кто-то из девушек фыркнул, кто-то посмотрел на нее с насмешкой.

– А стриптиз – это что? – сказала администраторша. – Сифилис, что ли? Это эстрадное искусство и ничего больше! – И, взяв Алену за руку, повела ее куда-то в глубину клуба-бомбоубежища.

Тут из динамиков грянула мелодия «На пароходе музыка играет, а я одна стою на берегу», администраторша сказала: «Пошла! Смелей!» – и вытолкнула Алену на сцену.

Алена, ослепленная мощным прожектором, плохо видела сидевшее перед сценой жюри. Но, пританцовывая, запела, чтобы произвести на жюри впечатление:

На пароходе музыка играет,

А я одна стою на берегу.

Машу рукой, а сердце замирает,

И ничего поделать не могу…

Жюри – четверо крутых парней, хозяев «Монте-Карло», которые, развалясь в креслах, сидели перед сценой, – удивленно уставилось на нее.

А Алена как ни в чем не бывало продолжала свой эстрадный номер:

Вот опять теплоход

Замедляет свой ход,

То ли мель, то ли лед…

– Раздевайся, раздевайся!.. – зашипела ей из-за кулис администраторша.

Алена стала раздеваться, не прекращая петь и танцевать, – скинула туфли… кокетливо сняла с шеи платочек… потом сбросила кофточку… юбку… (Не надо объяснять, какое на ней было белье.) И так, отплясывая, довела свой номер до конца, а напоследок помахала юбкой над головой, словно косынкой вслед уходящему пароходу.

Жюри расхохоталось, но Костя – менеджер и один из хозяев клуба – сказал им:

— А чего? Смешная девчонка! – И Алене, которая уже убегала со сцены: – Постой! Мы тебя берем. Только больше не пой.

– А что я буду делать? – спросила Алена.

– То же самое – танцевать.

– За деньги?

– Конечно.

– А за сколько?

– Десять баксов. Триста рублей. Устроит?

– За месяц?

– За один вечер, дуреха!

– Только предупреждаю, – тут же сказала Алена, – я девушка. Танцевать буду, но ничего кроме.

8

Ровно в девять вечера из настенных часов клуба «Монте-Карло» выскакивала кукушка, а потом начинался «стрип-парад» – на сцену под музыку выходила сначала одна танцорка, за ней вторая, третья, пятая, и наконец все пятнадцать стриптизерш, стоя на подиуме, синхронно танцевали и раздевались. Алена была в их числе. И оказалось, что делать это в компании с другими девчонками куда проще, чем в одиночку…

Под утро, когда на настенных часах кукушка куковала пять раз, клуб закрывался, и Алена устало уходила спать в общежитие – в дальнюю комнату бомбоубежища, где стояло восемь двухэтажных коек.

Койка Алены была у бетонной стены. И как бы она ни уставала, Алена карандашом для ресниц делала перед сном несколько штрихов на этой стене, рисуя себе очередного принца – теперь уже не на боевом коне, а в открытом спортивном автомобиле. Только после этого засыпала…

А днем, в перерыве между репетициями, девушки постоянно занимались марафетом. Двухметроворостая татарка Зарема накручивала волосы на бигуди, Полина делала себе педикюр, Вика – мелирование, Шура рисовала узоры на ногтях, и при этом все, конечно, трепались и рассматривали «Вог», «Элит», «Плейбой» и другие модные журналы, которые Алена в своих Долгих Криках и в глаза не видела. Но виду не показывала, конечно, а, наоборот, старалась продемонстрировать свою «не лыком шитость».

Как-то во время такого общего трепа Зарема заметила, что раньше, когда она работала в «Гаване», там «было ужасно, а тут, в „Монте-Карло“, жить можно». Желая поучаствовать в общем разговоре, Алена встряла, сказала:

— Ха! Думаете, эта дыра и есть Монте-Карло? Монте-Карло это знаете что?

– Ну расскажи! – насмешливо глянула на нее Зарема.

– Это… это такое место… – не замечая подначки, мечтательно произнесла Алена, – там улицы выложены белым мрамором! Там живут настоящие принцы и принцессы!..

Но никто не поддержал эту тему.

— Курникова опять на обложке, надо же! – завистливо произнесла Полина, разглядывая журнал.

– А Анисимова уже три раза в «Элит»! – заметила ей Вика.

– Да, – мечтательно произнесла Зарема, – хотела бы я в Париже побывать!..

– И в «Элит» на обложке, – иронично поддела ее Шура.

– А я буду! – вдруг вырвалось у Алены, уязвленной тем, что все проигнорировали ее сведения о Монте-Карло.

– Где ты будешь? – спросила Шура.

– А везде! – ответила Алена. – И в Париже, и в Монте-Карло, и даже в «Элит»!

– Будешь, будешь, деревня! Особенно в «Элит»! – презрительно усмехнулась Зарема.

— Ага, я деревня! – вспыхнула Алена. – Только я в деревне такому выучилась, чего никто из вас, городских, не может!

– Это чему же?

– А я могу, как статуя, застыть и хоть час не двигаться!

– Да ладно врать!

– А на что поспорим?

– А на что хочешь!

– Отвечаешь за слова?

– Отвечаю! – завелась и Зарема.

– И на сто баксов отвечаешь?

– Но и ты отвечаешь! – сказала Зарема. – Если двадцать минут не простоишь статуей, отдаешь сто баксов!

Алена вышла на сцену, показала на часы с кукушкой. Было без двадцати два.

– Только тихо! – приказала Алена всем, и так притихшим от любопытства. – Полина, хлопни в ладошки, это будет начало.

И изготовилась – стала в позу дискоболки.

Полина хлопнула ладонями, и Алена замерла.

Танцорки подошли к ней – сначала с недоверчиво-скептическими улыбочками, а потом с изумлением.

Алена стояла совершенно неподвижно, не моргая, не шевеля ни бровью, ни ресницами.

Кто-то дотронулся до нее, хотел пощекотать…

Кто-то помахал руками перед ее глазами…

Глядя прямо перед собой, Алена не шевелилась, не моргала и не дышала.

Зарема смотрела на часы с кукушкой.

Стрелка шла…

Девушки стали трогать Алену, звать ее, кричать ей в уши:

– Эй, деревня, проснись!

– Классно стоишь!

– Эй, у тебя что, паралич?

Алена стояла не шевелясь, не моргая и даже не слыша их…

Менеджер Костя, войдя в зал, остановился в двери.

Зарема с беспокойством смотрела, как стрелка приближается к двум часам.

Ровно в два выскочила кукушка и крикнула свое «Ку-ку!».

Полина зааплодировала Алене, за ней стали аплодировать и остальные.

Алена от этих хлопков пришла в себя, вышла из транса, заулыбалась.

Девушки захлопали ей еще громче.

Алена подошла к двухметроворостой Зареме и протянула руку:

– Гони бабки!

– Да пошла ты! – презрительно ответила Зарема, вставая над Аленой во весь свой рост, как Голиаф над Давидом.

На что Алена с криком «Ах так?» подпрыгнула и вцепилась Зареме в волосы.

Но тут подскочил Костя:

– Девки, девки! Отставить! – и, оттащив Алену в сторону, спросил у нее: — А ты в любой позе можешь так стоять?

– Ну! – подтвердила Алена.

— Не «ну», а можешь или нет?

— Ну, могу!

– И долго?

– А хоть час!

– Не врешь? – усомнился Костя. – А как ты это делаешь?

– Меня учили, есть система.

– А сотку баксов за вечер хочешь делать?

— Смотря чем.

— Стань на четвереньки!

Алена уставилась на него подозрительно.

– Стань, стань! – сказал Костя. – Не надломишься!

Алена нехотя стала на четвереньки.

– Так, неплохо… – сказал он. – Только чтоб спина ровной была, горизонтальной!

Алена выпрямила спину.

Сняв с журнального столика стекло, Костя положил его на спину Алене и, любуясь своей выдумкой, отошел, как художник перед полотном.

– Класс!

9

Через неделю в клубе загремел туш, и Костя в смокинге и при бабочке вышел на сцену перед закрытым занавесом.

– Дамы и господа! Внимание! Клуб «Монте-Карло» приготовил вам сюрприз! Такого вы еще не видели! Необыкновенное зрелище! Фантастический трюк с шампанским и фруктами! Занавес!

Занавес взлетел, открыв зрителям сцену. На сцене, на круглом подиуме с колесиками, Алена, полностью обнаженная, стояла на четвереньках, держа на спине овальное стекло и изображая собой скульптуру-«столик».

– Дамы и господа! – Взмахом руки Костя подавил смех в зале и продолжил с серьезной миной на лице: – Приглашаем вас в мебельный салон нашего клуба! Экспонат номер один! Античный греческий столик. Такие столики служили украшением интерьеров в Древней Греции. Да и сегодня такой предмет может украсить любую гостиную нового русского бизнесмена…

Тут – под смех зала – Костя крутанул столик, демонстрируя посетителям казино все его прелести. И продолжил тоном экскурсовода на выставке мебели:

– Несколько слов об использовании этого столика в быту. На него можно ставить шампанское…

Конечно, на сцену немедленно вышла полуобнаженная стриптизерка и поставила на Алену-«столик» бутылку шампанского и бокалы.

– А можно, – сказал Костя, – положить фрукты…

Еще одна полуголая стриптизерка, выбежав на сцену, поставила на «столик» большую вазу с фруктами.

– Возле него, – сказал Костя, – удобно смотреть телевизор… – Он сел в кресло и положил ноги на «столик». – А теперь – следующий предмет! Прошу барабанную дробь!

Под барабанную дробь занавес упал, и Костя, выйдя перед занавесом на авансцену, объявил:

– В нашем антикварном магазине вы можете приобрести самые редкие вещи. Например, мавританскую статуэтку под названием «Женщина в позе подношения». Прошу!

Взлетел занавес, открыв сцену, на которой обнаженная Алена стояла мавританской статуэткой с подносом на ладонях.

Зрители зааплодировали.

Алена стояла не шелохнувшись.

– Но и это не все! – сказал Костя. – Дамы и господа! Сегодня вы имеете редчайшую возможность приобрести действительно бесценные античные произведения искусства…

Он хлопнул в ладоши, занавес упал и тут же взлетел, а на сцене Алена уже стояла в позе Афродиты.

– Новое «Рождение Афродиты»! – победно объявил Костя. – Вы думаете, она живая? Ничего подобного! – Костя хлопнул в ладоши перед глазами Алены, но Алена и не моргнула. – Видите? Это чистейший мрамор со дна Эгейского моря! – Он стал гладить Алену по плечам, по груди. – Обратите внимание на белоснежные формы, созданные неизвестным скульптором древности…

Публика ревела от восторга.

Алена стояла в позе лотоса, Статуи Свободы, русалки и еще бог знает кого.

Костя, развивая успех, сочинял на ходу:

– Наш салон открыт с девяти вечера до пяти утра семь дней в неделю! Приходите семьями, приводите друзей, делайте индивидуальные заказы на девушку-«столик» или любую скульптуру по вашему выбору!

Алена, «ожив», кланялась и принимала аплодисменты.

А через несколько дней, сидя на почте, писала домой в письме:

«Дорогие мои! Пишет вам ваша дочь и сестра Алена. Я нашла свою дорогу в жизни. Теперь я так зарабатываю, что уже купила себе новый плейер, а маме прокладки…»

И действительно, трюк Алены стал пользоваться популярностью. Ей аплодировали и заезжие знаменитости, и местные крутые, и сотрудники районной администрации. Она стала настоящей звездой клуба, у нее завелись деньги, и она уже позволяла себе погулять днем по магазинам, потратиться на красивое белье, косметику, бижутерию…

Во время одной из таких прогулок она наткнулась на небольшую очередь девушек, стоявших у дверей «Бракопосредническое бюро “Женихи из Европы”». Там она и записала свое звуковое видеописьмо: «ЗДРАВСТВУЙТЕ,ДОРОГОЙНЕЗНАКОМЫЙЖЕНИХ!ПОСЫЛАЮВАМЭТО ВИДЕОПИСЬМО,ЧТОБЫВЫВИДЕЛИ,КАКАЯЯЕСТЬ». Но это был так, мелкий и проходной эпизод ее тверской жизни, а обычно, отработав свой номер в клубе «Монте-Карло», она возвращалась в пустое общежитие в дальней комнате бомбоубежища и, слушая по новому плейеру все ту же Патрисию Каас, продолжала рисовать на стене своего принца, который так стремительно укатил от нее в Долгих Криках на своем роскошном кабриолете…

Однажды на рассвете в это общежитие забежала Зарема.

– Слушай, «звезда»! – сказала она Алене. – Хватит дурью маяться! Там на тебя такой жених запал – ну просто завал! Денег немерено! Хочешь заработать?

Алена вынула из ушей наушники.

– Что?

– «Что, что»! – передразнила Зарема. – Мужика я тебе нашла. Хочешь заработать?

– Я же сто раз говорила: я девушка.

– Дура ты, а не девушка! – психанула Зарема от перспективы потери комиссионных.

— Ну и пусть! – согласилась Алена. – Лучше я буду всю жизнь столиком стоять, чем это.

И все шло хорошо, и клуб продолжал процветать, пока не произошел один случай. Как-то приехали из столицы крутые парни, заказали в кабинет «мавританку», то есть Алену в позе мавританки на коленях с подносом в руках и коньяком на этом подносе. Оказалось, что они назначили в этом кабинете «стрелку» местным товарищам. Те пришли, и сначала у них шло цивилизованное толковище.

– За что будет базар? – спросили местные.

– За Долгие Крики, – сказали столичные.

Алена, недвижимо стоя на коленях с подносом в руках, насторожилась.

– А какие у вас претензии? – цивильно спросили местные.

— А такие, – отвечали столичные. – Мы три года пробивали разрешение строить гольф-клуб в этой экологически чистой зоне. Столько бабок вложили! Проект утвердили! По проекту – деревню сносим, засаживаем все канадской травой, делаем вертолетную площадку. К нам весь дипкорпус уже записался и половина начальства из Завидова. Гольф теперь – самый шик!

– А с чего вы взяли, что Долгие Крики ваши? – спросили местные. – Это мы Долгие Крики сносим. Вот бумага. У нас землеотвод, уже подписанный под строительство коттеджей.

Стоя неподвижной «мавританкой» между двумя спорящими сторонами, Алена с ужасом вслушивалась в этот спор о судьбе ее родных Долгих Криков.

— Да кто вы такие? – горячились столичные. – Вы понимаете, что мы на федеральном уровне?

– А мы на областном, – ухмылялись местные. – Вы что, не знаете, что теперь вся власть в регионах?

– Но у нас постановление!

– А у нас землеотвод! Это мы пробили решение деревню снести, жителей отселить!..

– Ну, козлы! – хрипло вырвалось у Алены, про которую все в пылу спора давно забыли.

– Что?! – оскорбились местные, глядя на столичных и хватаясь за пистолеты. – Кто козлы? Мы козлы?

При виде оружия главарь столичных тут же выхватил свою пушку, и они стали палить друг в друга.

Алена, стоя «мавританкой», зажмурила от страха глаза. Прямо перед ней гремели выстрелы, сыпалась штукатурка со стен, кричали раненые, чья-то кровь брызнула ей в лицо, а под потолком вдребезги разлетелась люстра, засыпав комнату осколками хрусталя…

Алена, оцепенев, продолжала стоять статуей, в ужасе вращая глазами. И только когда пальба прекратилась, в кабинет ворвались бравые охранники с криками:

– Хватит! Все! Постреляли и будет! Счас «скорая» приедет! А кто живые – валите, пока менты не замели.

Оставшиеся в живых бандиты тут же сбежали, а появившиеся санитары «скорой помощи» стали выносить убитых и раненых.

– Стойте! – остановил Костя врача. – А девку? Девку сначала!

– Какую еще девку? – спросил врач.

— Да вот эту, статую!

Санитары уставились на Алену, по-прежнему стоявшую статуей голой «мавританки». Глаза у «мавританки» были неподвижны.

– А она что? Живая? – изумился врач.

– Была живая. А сейчас не знаю… – Костя стал тормошить Алену: – Алена, вставай! Все уже…

Но Алена не шевелилась.

Врач подошел к ней, ударил по щекам. Алена не двигалась. Он пощупал ей пульс, потом щелкнул зажигалкой и посветил в зрачок.

– Она жива, но в шоке, в ступоре, – поставил он диагноз и поднес к носу Алены нашатырь.

А когда и это не помогло, он сделал ей укол и насильно влил в рот коньяк из бутылки, да такую дозу, что Алена тут же пришла в себя, дико повела глазами из стороны в сторону и затрясла головой – ее стал бить озноб.

Костя притащил скатерть из клубного ресторана, укрыл ее.

– Послушай, – сказал он. – Я к тебе хорошо отношусь, ты знаешь. Но сейчас ты должна исчезнуть. Просто исчезни и все.

Алена захлопала глазами и произнесла сквозь стучащие зубы:

— К-как «исчезни»? А г-где мне ж-жить?

– А ты знаешь, чей базар ты слышала? Пойми: им свидетели не нужны. Так что лучше сама исчезни по-быстрому, иначе завтра исчезнешь навсегда. Поняла?

Пошатываясь, Алена пошла в комнату-общежитие собирать свои вещи. И обнаружила, что под матрацем нет ее потайного узелка, в который она прятала свою бижутерию и заработанные деньги. Хлопая глазами, Алена обвела взглядом своих соседок, но те индифферентно отвернулись, а с улицы уже послышался вой милицейской сирены, и Костя вбежал в комнату:

— Алена, скорее! Менты! Если к ним попадешь, тебя братки достанут! Бегом!

Алена – в одном платье, с сумкой под мышкой – в ужасе выскочила из клуба через черный ход – в ночь, в проливной дождь и пронизывающий ветер.

На улицу, из парадных дверей клуба, освещенных неоновой рекламой с силуэтом танцующей Мэрилин Монро, санитары выносили носилки с пострадавшими в перестрелке, а из-за угла, завывая сиренами, сюда летели милицейские машины с включенными мигалками.

Костя подтолкнул Алену в спину:

– Пошла! Бегом! Спасайся!

И вот она бежит – проходными дворами, по лужам, сквозь дождь, прячась от лучей «скорой помощи» и фар летящей на нее милицейской машины, – бежит все дальше и дальше от «Монте-Карло»… Вот выскакивает на трассу Москва – Петербург, проходящую через центр города, и отчаянно голосует летящим по шоссе машинам… Но и грузовые фургоны, и легковушки проносятся мимо, обдавая ее валами воды из луж…

Услышав новый вой милицейской сирены, Алена в панике перебегает на противоположную сторону улицы и, размахивая руками, преграждает дорогу машине, летящей с другой стороны.

Машина притормозила, и Алена, распахнув дверцу, плюхнулась на переднее сиденье.

Водитель – худощавый сорокалетний брюнет – в сомнении осмотрел ее обвисшие мокрые волосы, размазанную по лицу косметику и насквозь промокшее платье.

В этот момент к их машине с воем сирены приблизились милицейские мигалки.

Брюнет перевел взгляд с Алены, которую била дрожь, на эти мигалки, снова посмотрел на Алену, усмехнулся и нажал на газ.

Машина покатила сквозь дождь.

В стороне, поодаль была видна суета милиции у «Монте-Карло»: там, помимо милицейских машин, стоял теперь «черный воронок», и милиционеры при свете своих мигалок сажали в него всех работников клуба.

Алена в ужасе вжалась в сиденье.

Брюнет увеличил скорость и миновал опасное место.

Алена перевела дух.

– Тебе куда? – спросил брюнет.

— Т-туда… – Алена неопределенно показала вперед, ей было все равно.

– Лично я еду в Питер, – сообщил брюнет.

– Я т-тоже, – продолжала дрожать Алена. – Только у м-меня нет д-денег…

Брюнет посмотрел на воду, стекавшую с туфель Алены на коврик его дорогой машины, но промолчал.

– А вы м-можете п-печку т-теплее в-включить?

Брюнет включил обогреватель на полную мощь и направил поток воздуха на Алену.

Алена вся подалась к теплу, стала сушить волосы.

Брюнет вел машину, искоса поглядывая на нее.

– Ну, рассказывай! – сказал он вдруг.

– Что? – испугалась она.

Он усмехнулся:

– Все, и только честно.

Алена стала лихорадочно думать, что бы соврать, но тут в кармане у брюнета зазвенел телефон, и брюнет достал из кармана свой мобильник.

– Алло! Я? Я еду в Питер, только что Тверь проскочил… А когда нужно?.. На счетчик?.. И где он теперь?.. Я понимаю, что срочно, но раньше чем к утру я не приеду…

Алена между тем стала приводить себя в порядок: достав из сумки косметичку, откинула щиток с зеркальцем, причесала свои почти высохшие волосы, подкрасила карандашом глаза…

А брюнет продолжал телефонный разговор:

– А визы и паспорта когда?.. А прикрытие будет? Нет? Это нехорошо… Так, ну и сколько мне?.. Ладно, договорились.

Брюнет дал отбой, повернулся к Алене и обнаружил, что за это время она из мокрой курицы превратилась в симпатичное юное существо.

— Однако! – заметил он удивленно, но тут же перешел на деловой тон: – Значит, так. Я возвращаюсь в Москву. – И притормозил перед разворотом на шоссе. – Выходишь?

– А можно я с вами?

Брюнет пожал плечами и, разворачивая машину, замурлыкал себе под нос песню Макаревича «Вот новый поворот, что он нам несет – пропасть или брод?».

Когда они проезжали Тверь, Алена снова вжалась в сиденье, но оказалось, что там, у «Монте-Карло», все уже было закончено – санитары уехали, милиция исчезла, и только неоновая Мэрилин Монро сиротливо мокла над дверью под дождем.

– Слушай, – сказал вдруг брюнет Алене, – а ты была за границей?

– Не-а… – призналась она.

– А хочешь прокатиться?

Алена вспомнила принца, который тоже предлагал прокатиться, и усмехнулась:

– В Монте-Карло?

Брюнет удивился:

– Ну, в общем, в ту сторону… Как, ты сказала, тебя зовут?

Алена посмотрела на него и сказала:

– Только предупреждаю: я девушка.

10

Рассветная Москва – солнечная и без всякого дождя – стремительно летела навстречу машине под лихую мелодию «Русского радио».

Брюнет и Алена сидели в «БМВ», машина катила по Ленинградскому проспекту, затем по Тверской.

Алена вертела головой из стороны в сторону, восхищаясь Москвой.

В экспресс-фото возле Белорусского вокзала брюнет сделал несколько ее паспортных фото. Затем, лихо свернув с Тверской в одну из боковых улиц, заехал во двор многоэтажного офисного здания и остановил машину перед полуподвальной дверью с вывеской:

ФОНД ПОДДЕРЖКИ ВОЗДУШНЫХ ПУТЕШЕСТВИЙ

В ЗАЩИТУ МИРА И ПРОГРЕССА

Вытащив ключ из замка зажигания и оставив Алену в машине, он вышел из авто и нырнул в дверь фонда.

Поскольку радио в машине замолчало, Алена достала из сумки свой плейер, надела наушники и снова взлетела с Патрисией Каас…

Между тем брюнет, войдя в подвал Фонда поддержки воздушных путешествий, прошел, кивнув охранникам, в глубину коридора, открыл какую-то дверь и оказался в зале профессионально оборудованного тира.

Здесь, в просторном бункере с выкрашенными в черное стенами и с кабинами для стрелков, оборудованными компьютерными экранами, регистрирующими попадания в цель, тренировался сам председатель фонда – моложавый крепыш с ранней залысиной. Стоя в стрелковой кабине, он расстрелял мишень в противоположном конце тира и, когда она упала, снял с головы наушники, протянул брюнету свой писто– лет.

– Хочешь попробовать?

Брюнет взял пистолет и тут же, не дожидаясь, пока завтиром установит новую мишень, повернулся к цветным плакатам с портретами Клаудии Шиффер и Шэрон Стоун, висевшим на боковых стенах тира. Подняв пистолет, он навскидку положил все пули в глаза и переносицу Клаудии Шиффер.

Председатель фонда усмехнулся:

– И не жалко в такую красотку стрелять?

— Как видишь, – ответил брюнет. – Стальное сердце бьется ровно, в руке не дрогнул пистолет.

В тир вошла секретарь председателя – деловая стильная женщина в роговых очках.

– Паспорта готовы, – доложила она и передала председателю новенькие паспорта.

Тот полистал их, проверяя, и сказал брюнету:

– Фотки.

Брюнет передал ему свои и Аленины паспортные фотографии. Брюнет глянул на них, спросил:

— А что это за телку ты берешь с собой?

— Для прикрытия, – ответил брюнет.

– Как ее фамилия? – поинтересовалась секретарь председателя.

Брюнет пожал плечами.

– Но мы должны в паспорт вписать, – сказала секретарь.

– Она в машине сидит, пойди сама узнай. – И председатель передал ей паспорта и фотографии, а брюнета кивком головы пригласил следовать за собой.

Вдвоем они вошли в потайную, за тиром, комнату. Здесь председатель открыл сейф, спрятанный за вращающимся шкафом со стрелковым оружием. В сейфе лежали стопки стандартных банковских пачек стодолларовых купюр. Доставая деньги и выкладывая их на стол, председатель спросил:

– Куда положишь?

— А сумки никакой нет? – поинтересовался брюнет. – Женской желательно.

Председатель поднес к губам «уоки-токи»:

– Жанна, принеси свою дорожную сумку. – И, достав из сейфа пистолет, спросил у брюнета: – Пушку возьмешь? «Глок»!

Считая пачки с деньгами, брюнет отмахнулся:

— Обойдусь.

Вошла секретарь, молча положила на стол дорожную женскую сумку и вышла.

– Пойдет? – спросил председатель.

Брюнет кивнул и стал складывать в эту сумку деньги, продолжая вполголоса считать пачки:

– Двадцать три… двадцать четыре… двадцать пять…

– Значит, так, повторяю, – сказал председатель. – Ты должен быть в Марбелье, в Пуэрто-Пескуэро, до пятого числа. Яхта называется «Санта Агата». Эти звери посадили его в трюм и поставили на счетчик: пятого денег нет – отрезают одно ухо, шестого нет – режут второе, седьмого денег нет – отрезают голову. Волки позорные!.. Он, конечно, тоже не прав – королевский дворец в Марокко грабанул с арабскими братками, а потом кинул их не по понятиям, увел их долю. Но и они не правы! Чтобы уши резать! Нет, общак своих не бросает…

Брюнет уложил в сумку последние пачки.

– Тут восемь сотен, – сухо сообщил он.

Председатель бросил на стол еще пять пачек.

– Вот, это твой полтинник. Ну, ни пуха?

Через несколько минут, помахивая сумкой, брюнет вышел из подвала фонда и подошел к своей машине со стороны Алениной дверцы.

– Эй, красотка! – сказал он ей. – Видишь эту сумку? Если по дороге спросят чья – скажешь, что твоя, ясно?

Алена, подергивая плечами под песню Патрисии Каас в наушниках, безразлично кивнула.

Брюнет прошел к багажнику своего «БМВ», открыл его, извлек оттуда ящик с автомобильным инструментом и небольшой чемодан, затем поднял ковровый половик и снял боковую панель, за которой оказался паз между багажником и крылом машины. В этот паз он просунул сумку с деньгами и еще утопил ее вглубь, в поддон. Поставил панель обратно, прикрыл половиком, вернул багаж на место, хлопнул крышкой багажника и сел в кабину, к рулю.

Вставил ключ в замок зажигания и повернулся к Алене:

– Пристегнись.

Алена пристегнулась ремнем, он тоже.

Брюнет уже собрался повернуть ключ зажигания, но задержался.

– Дай-ка твою сумочку, – приказал он Алене.

– Зачем?

– Давай, давай! – потребовал он, взял ее сумку, открыл и стал рыться в ней. – Я не люблю сюрпризов на таможне – наркотики, бриллиантики… – Тут он извлек из сумочки пустую бутылку из-под «Балтики» и удивился: – А это тебе зачем?

– На всякий случай.

Брюнет, пожав плечами, вернул Алене сумку и бутылку.

– Значит, так, – объявил он. – Наш маршрут: Брест, Варшава, Берлин, Париж и далее везде. При этом Россию, Белоруссию и Польшу мы должны проскочить за сутки. Следовательно, остановки только по форс-мажору. Ясно?

— Да. А что такое форс-мажор?

— Форс-мажор – это стихийные бедствия: наводнения, ураганы, землетрясения, понос и малая нужда. Еще есть вопросы?

– Ага. Мы чё – будем спать в машине?

– О «спать», – сказал брюнет, – не может быть и речи, я спешу. И еще запомни: по паспорту я Андрей Серов. – Тут он завел машину, поставил ногу на педаль газа и добавил: – Ну что? Перекрестимся на дорогу?

Оба перекрестились.

Он нажал на газ, и машина сорвалась с места.

Минутой позже они уже миновали зоопарк, спустились к Москве-реке и с Краснопресненской набережной вымахнули на мост и Кутузовский проспект, ведущий на запад, в Европу.

Часть вторая

ЗАЛОЖНИК

11

Марокко, дворец короля, покои министра безопасности.

Здесь, под расписным куполом потолка, возлежит на коврах и подушках министр безопасности с кальяном в руке, украшенной кольцом с сапфиром.

Перед министром раболепно склонился одноглазый араб со шрамами на лице.

– Мы перехватили шифрованный телефонный разговор, – говорит министр одноглазому. – Русские послали курьера с выкупом за этого бандита. Почти миллион долларов. Но его величество готов дать два миллиона, лишь бы этот курьер не доехал и бандиты отрезали голову собаке, который поднял руку на имущество его величества. Ты понял волю его величества?

Примечания

1

Конфиденциально и лично, только для ваших глаз.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.