Роман о любви и терроре, или Двое в «Норд-Осте»

      Я поднимаюсь утром в 6 часов. Мы с дочерью завтракаем и отправляемся по делам – она уходит в школу, я иду на завод. Мой рабочий день продолжается с 8.00 до 17.00. Вечером я занимаюсь домашними делами. Саша помогает мне.
      В городе началась эпидемия гриппа, и сегодня школы закрыли, объявили каникулы, Саша будет отдыхать две недели. Она решительно настроена переехать к тебе в Америку и думает, что ты этому будешь рад.
      С наилучшими пожеланиями, Светлана.
 
      …Появление в зале этой девушки, Ольги Романовой, я до сих пор не могу осмыслить. Как она к нам попала? Как она прошла, если уже было оцепление в три кольца? Она зашла через центральный вход, чеченцы ее схватили, притащили и посадили рядом с Бараевым. Это было рядом с нами – он сидел в начале нашего ряда, а мы – я, Сэнди и Саша – в середине. Бараев начал с ней разговаривать. Она вела себя очень неадекватно. Бараев стал спрашивать: как ты прошла, зачем ты сюда пришла? Она говорила в оскорбительном тоне, просто пьяный бред несла. Ей начали кричать: «Тише, тише! Нельзя так!» А ее это еще больше заводит. «Да вы такие, да вы сякие, да мне ваши посты!..»
       Марат Абдрахимов, артист «Норд-Оста»:
      Эта светленькая девушка, заходит, открывает дверь. В куртке, беретке. «Чего вы тут устроили? Всех напугали!» «Кто ты такая?» – спросили. «Я тут все знаю! Я сюда в музыкальную школу ходила!» – «Ну-ка сядь, а то пристрелю». – «Ну и стреляй!» Вот тут они и переполошились…
       Георгий Васильев, один из авторов и продюсеров «Норд-Оста»:
      Когда она появилась в зале, все были в шоке – как она сюда попала? Даже Бараев на время потерял дар речи от такой наглости. «Ты кто?» – только и смог спросить он. На девушку зашикали: «Садись немедленно, а то убьют». Но она была невменяема и по-моему, сильно пьяна. Поперла на террористов, чуть ли не матом их крыла…
       Ольга Черняк, журналистка Интерфакса:
      …Зашла девчонка с короткими волосами, светлыми. Зашла и говорит: нечего вам их бояться, и все такое. Но террористы заявили: она – пьяная. Мол, точно так же было в Буденновске, тоже кто-то заходил пьяный…
       Илья Лысак, бас-гитарист «Норд-Оста»:
      Она просто шла на смерть – это мы все понимали. Она была очень пьяная. Оскорбляла их: «Ну что за маскарад! Что ты на себя напялил! Автомат, маску!» Тогда один сказал: «Расстрелять». Я слышал. А она: «Ну, давай-давай! Веди!» Люди вокруг: «Не надо, не надо…»
       Дарья Васильевна Стародубец и ее дочь Катя:
      Мы сидели на балконе, разговаривали с Асланом, чеченцем-террористом, спрашивали его: есть ли какой-то вариант мирного решения этой проблемы, чтобы и нас отпустили, и они уехали в Чечню? Он казался более разумным и контактным по сравнению с другими и, по-видимому, был помощником Мовсара: многие чеченцы у него спрашивали что-то, подчинялись ему. Ну и мы спрашивали: а вы-то хотите вернуться живыми в Чечню? Он: «Это наше дело, не ваше». И опять про прекращение войны. Тут мы увидели, как вошла эта девушка, как она себя вела внизу, и вдруг этот самый «разумный» Аслан крикнул с балкона: «Расстреляй ее!»
       Рената Боярчик, 22 года, стриптизерша ночного клуба:
      Я не слышала, что именно она говорила, но тон действительно был вызывающий. Чеченцы сказали, что если она будет продолжать так с ними разговаривать, то они ее просто расстреляют. Зал закричал: «Не надо! Не надо ее убивать!» Но они на весь зал громко объявили: эта девушка заслана спецслужбами, и ее надо расстрелять.
       Катя Стародубец, 20 лет, дочь Дарьи Васильевны Стародубец (балкон):
      Перед нами сидела женщина-журналист. Она была в Буденновске во время захвата больницы Басаевым. И она сказала, что наши спецслужбы действительно подсылали к ним своих людей. Что насторожило – эта девушка, которая пришла, она была не пьяная. Она была как бы под воздействием каких-то наркотиков. Пьяные шатаются, мотаются, и речь у них невнятная. А она сказала залу: «Что вы здесь сидите? Что вы их боитесь?»…
       Светлана Губарева:
      С балкона крикнули: «Расстреляй ее!» И ее вывели за дверь…
       Анастасия Нахабина, 19 лет, чертежница из Подлипок Московской обл. (партер):
      Мовсар ее волок и кричал: «Нам эти штучки известны еще со времен Буденновска!» И за дверьми раздались четыре выстрела. Зал замер в ужасе. Это был первый страшный момент. Мы с моим соседом Виктором непроизвольно схватились за руки…
       Илья Лысак, 24 года, бас-гитарист «Норд-Оста»:
      Я сидел рядом с этой дверью и видел все. Впервые на моих глазах кого-то расстреливали. Из «Калашникова». С этого момента мы поняли, с кем имеем дело.
       Рената Боярчик, 22 года, стриптизерша ночного клуба:
      Мой друг-пограничник уже был на связи с «Альфой», посылал им сообщения одно за другим – сколько террористов, сколько из них мужчин, сколько женщин, какое у них оружие, какие мины, куда заложили. А про эту девушку он написал:

      «Первая жертва – 23.00. 4 выстрела».

Из прессы (хроника)

      23.00–24.00 Из ДК доносятся выстрелы. Специалисты ФСБ по переговорам с террористами пытаются вступить в контакт с бандой. Бандиты потребовали на переговоры президента Владимира Путина. Заявили, что в противном случае всех перебьют.
      Заложники по телефону сообщают, что террористы заминировали все здание. Информация о том, что отпустили иностранцев, не подтверждается. В зале находятся более шестидесяти граждан других государств. Директор ФСБ Патрушев и глава МВД Грызлов доложили Путину о развитии событий вокруг Театрального центра и принятых мерах. В кабинете президента также находятся премьер-министр Михаил Касьянов и глава кремлевской администрации Александр Волошин.
      Террористы объявили, что в случае штурма за каждого убитого или пострадавшего бойца их группы будут убиты 10 человек из зала.
      Судя по звонкам на радиостанцию «Свобода», в Москве в квартиры чеченцев вламываются какие-то люди, забирают и увозят мужчин. Не исключено, что это самочинные действия российских национал-шовинистов, затевающих чеченские погромы. Или операция ФСБ.
      В Театральном центре на Дубровке снова слышна стрельба.

В зале

       Катя Стародубец, 20 лет, дочь Дарьи Васильевны Стародубец:
      К ночи чеченцы стали очень злые. То ли из-за убийства этой девушки, то ли уж не знаю… Но ощущалось, что они нарочно нагоняли на нас постоянный страх – специально стреляли, кричали. Эти очереди автоматные в потолок и куда-то еще… Страх накатывал при этих очередях такой, что я просто на пол бросалась. То есть это было бессознательно, буквально вот моментально – даже не пыталась себя сдерживать при этом.
       Анастасия Нахабина, 19 лет, чертежница из Подлипок Московской обл. (партер):
      На пол бросались все и, не знаю как, тут же втискивались под кресла, даже люди крупной комплекции. И мы, с Виктором, моим соседом, лежали рядом, и, когда чеченцы стреляли, он до того сильно сжимал мою руку в кисти – у меня аж синяки появились…
       Сергей Лобанков, режиссер по пластике, руководитель детской труппы «Норд-Оста» (балкон):
      Примерно часа через три после захвата, боевики на сцене снова стали стрелять в воздух и громко кричать. Террористы, которые охраняли зал снаружи, вбежали, передергивая затворы автоматов. Заложники попадали на пол, прикрываясь спинками кресел, которые успели за эти пару часов отвинтить. Шахидки при этом кричали, чтобы все встали, что кресла все равно никого не спасут.
      Потом, когда все успокоились, боевик поднялся на сцену и сказал: «Можете отдыхать. До утра, скорее всего, ничего не будет. Считайте, что вы у нас в гостях». Кто-то громко крикнул: «Это вы у нас в гостях!», но ответной реплики не последовало.

Из прессы

       «Комсомольская правда» (постфактум):
      Бараев по сотовому телефону позвонил в Катар Зелимхану Яндарбиеву, представителю Масхадова в мусульманских странах:
      – У нас снаружи много камикадзе, которые готовы работать и ждут звонка. Около ста камикадзе… у них законные российские паспорта, московская прописка. Мы запустим второй этап, и тогда они увидят, что мы здесь готовы ко всему.
      Насчет «ста камикадзе» Бараев рисовался. Но несколько смертников действительно были. Ночью Ясир (Абу Бакар) позвонил по мобильному Ахъяду Межиеву:
      – Почему нет свадьбы?
      «Свадьба» – кодовое слово для обозначения второго этапа теракта. Имелись в виду женщины-бомбы. Их еще называют «невесты Аллаха». Вот потому и «свадьба».
      Шахидки сидели в одной из съемных московских квартир и ждали, когда за ними приедут.
      Межиев… после звонка посадил двух чеченок-шахидок в свою машину и поехал в центр столицы. Долго колесил по городу – выбирал, где побольше народу. В итоге остановился у кафе «пирамида» на Пушкинской площади. Здесь всегда многолюдно. «Невесты Аллаха» должны были подорвать себя в толпе…
       Из прессы (хроника)
      00.05–00.45. Внутри здания вновь раздаются автоматные очереди. Представитель ГУВД сообщает, что террористы угрожают взорвать здание, если начнется штурм. В связи с угрозой взрыва сотрудники силовых структур расширяют кольцо оцепления, освобождая от людей пространство, которое может оказаться в зоне огня. С улицы Мельникова начинают убирать машины. Пожарные раскатывают рукава для подачи воды на случай пожара в ДК.
      Депутат Госдумы от Чечни Аслаханов связался по телефону с террористами.

Участники событий

       Асламбек Аслаханов:
      В штабе, который был наспех создан в помещении госпиталя для ветеранов, мы пытались анализировать, что и как. Сколько человек в банде, кто возглавляет, какие задачи ставит, какое там количество людей? Это сейчас фантазия у многих работает, говорят, что боевики до захвата два месяца в ДК работали, выучили все входы и выходы и т.д. Но то, что поначалу люди уходили оттуда через служебные выходы, окна и подземные коммуникации, свидетельствует, что это досужие вымыслы. Только когда журналисты стали показывать, что вот, люди сбежали из ДК через этот вход, – а террористы ведь тоже смотрели программу, – они немедленно перекрыли этот путь.
      Потом мне сказали, что из ДК идут телефонные звонки, заложники по мобильным разговаривают с родственниками, а информация от родственников стекается в штаб. И естественно, ФСБ уже развернуло свою аппаратуру, стали прослушивать все телефонные звонки в этой зоне. И картина начала вырисовываться. Сколько их, во что одеты, какое количество вооружения, чем обвязаны, какой взрывчаткой и т.д. Я попросил: «Дайте мне номер телефона любого, кто сидит в зале, я хочу позвонить боевикам». Мне говорят: «Нет, вам этого делать не нужно». – «Почему?» Мне объяснили. Оказывается, там уже был такой случай. Кто-то из московских чеченцев позвонил своей девушке, которая была в зале. А боевики у нее забрали телефон, сами ответили на звонок. Он просит: отдайте телефон моей девушке, я хочу с ней поговорить. А они отвечают: «Ты, по акценту, чеченец?» – «Да». Ну они на него и наехали: «Ты козел! И все вы козлы московские, предали чеченцев и сидите в Москве, когда мы там гибнем! Мы захватили этот «Норд-Ост», и ты свою сучку можешь уже не увидеть!» Поэтому, мне сказали, вам не нужно туда звонить.
      Но я настаивал, мне дали длинный номер, который начинался с 8-902, и я тут же позвонил. Прямо из штаба. Ответила девушка, я сказал: пожалуйста, передайте трубку старшему из боевиков. Она говорит: «Мы не знаем, кто старший». Я говорю: «Ну, любому из боевиков дайте». Она дала. Взял молодой человек: «Слушаю. Чего тебе?» Я говорю: «Я Аслаханов, вы меня знаете?» – «Не знаю». – «Ну, старшему передай, он меня знает». И вдруг слышу, как он кому-то говорит: «Эй, какой-то мусор Аслаханов с тобой хочет говорить!» Тот взял трубку. Я говорю: «Я такой-то. Ты, наверное, слышал». – «Да». Ну и я по-чеченски стал ему говорить: «Что вы делаете? Вы что – приехали с женщинами, с детьми воевать? Это против всех чеченских законов! Вы весь наш народ позорите! Немедленно отпусти детей и женщин! Говори свои условия, что ты требуешь, но сначала отпусти всех детей и женщин, а потом начнем переговоры!» Но он стал хамить, как и с предыдущим чеченцем. Снова: мы шахиды, а вы козлы, вы в Москве сидите, когда мы там погибаем… И я сорвался. Со мной никто никогда таким тоном не разговаривал, у нас вообще не принято старшим грубить ни при каких условиях. Я говорю: «Ты еще сопляк со мной разговаривать таким тоном! Если ты думаешь, что я тебя боюсь, давай я приду туда! У тебя оружие, а не у меня. Или даже с безоружным вы встречаться боитесь?» Вот такой был разговор. А в конце я сказал: «Вот мой мобильный телефон, запиши и перезвони мне, когда остынешь. То, что ты делаешь, – это страшное, чудовищное преступление, никогда тебе Всевышний не простит этого».
      Тут Ястржембский мне говорит: «Было бы хорошо, если ты обратился к московским чеченцам, чтобы они пришли сюда и оказали помощь». И мы вышли к телеканалам, я выступил, сказал: «Прошу чеченцев, всех, кто может! Подъезжайте сюда, чтобы остановить это чудовищное преступление!..» И буквально через тридцать – сорок минут все известные и неизвестные чеченцы были там – Хаджиев, братья Джабраиловы, Бажаевы – ну, многие. И стояли всю ночь, их в штаб не пропускали, они говорили: мы предлагаем свои жизни. Пустите нас в заложники. Если должна пролиться кровь, то мы хотим, чтобы первой пролилась наша, чеченская кровь. Потому что иначе, мы знаем, после штурма «Норд-Оста» начнутся массовые погромы чеченцев по всей России. И в Чечне начнется настоящий геноцид, истребление нашего народа. Поэтому мы должны войти в зал в обмен на заложников…
      А я все ждал звонка от Бараева. Время шло, но он все не звонил…

Из переписки Веры и Светланы

      Здравствуйте, Светлана.
      Почти пять месяцев прошло после тех событий, а для меня все это, как вчера. Все та же боль, тот же кошмар.
      Я смотрю на людей, на весну, на счастливые лица… И когда кто-то мне улыбается, просто опускаю глаза. Потому что я не могу разделить ничью радость…
      В России об этом вспоминать «не модно», не любят это руководители. Уже раздали награды – пора обо всем забыть. Теперь Путин клеймит Буша, хотя то же самое творится в Чечне.
      Да, да, да. Я с ужасом новое «шоу» в Ираке и просто шокирована…

 

      Здравствуйте, Вера.
      Мне кажется, что наши судьбы несколько похожи, и не только трагичностью. Если я правильно поняла, Вы не чеченка. Во всяком случае, мне так показалось из Ваших писем. Могу я узнать, как вы с Мовсаром познакомились? И какой он был?

 

      Здравствуйте, Света.
      …Да, вы правы, я не чеченка, мои дальние родственники наполовину чеченцы, а я сама русская, хоть и знаю немного чеченский, но только благодаря Мовсару.
      Мы познакомились… Вряд ли Вы мне поверите, хотя… Я ничего не теряю, рассказав Вам эту историю…
      Я ехала в институт, до занятий была еще пара часов, и зашла в кафе выпить кофе. А он там сидел и что-то ел. Вполне нормального вида, а не так, как в Москве представляют всех чеченцев – заросших, в камуфляже и с автоматом. Абсолютно без автомата, не заросший, в джинсах и в обычном свитере. И мне пришлось сесть за его столик – мест не было, а он сидел один. Я сидела со своим кофе и внимания на этого парня не обращала. Ну мало ли кто там сидит…
      Потом, правда поговорили – так, между прочим, и он собрался уходить, попросил телефон. Я ему номер своего сотового оставила и забыла про это. Не впечатлил он меня с первого раза, никак не впечатлил.
      Месяца через два, вечером, зазвонил телефон, определился какой-то странный номер, я ничего не поняла, но трубку взяла. «Привет, это Саша». (А он мне сказал тогда, что его зовут Саша.) Ну, поговорили немного. «Хочешь, – говорит, – я приеду?»…

Часть вторая
Страх, первая ночь

      «Все прекрасно понимали, что это такое, когда над тобой пистолет…»

В зале

       Дарья Васильевна Стародубец:
      В первую ночь они были очень уверены в себе. Это чувствовалось. Они нисколько не сомневались, что их план удастся. То и дело заявляли: «Либо умрем, либо победим!» Но были уверены именно в победе, говорили, что давно готовились к захвату, собирались эту акцию приурочить ко дню рождения Путина, но малость задержались. И все время переговаривались по сотовым телефонам…
      На балконе нас постоянно охраняли десять человек. Четыре женщины и шестеро мужчин. Другие приходили и уходили. Главарь Бараев был все время внизу, в партере, и, как мне показалось, там было страшнее – там чаще стреляли. А из наших охранниц только три были в масках. Амина – самая молодая, лет 16, с открытым и каким-то очень детским лицом. В черной одежде и в черном платке, прикрывавшем лоб. Но она была и самой жестокой. Нас бандиты сами предупредили: «Она, мол, воспитана в мусульманском духе, ярая исламистка. Дадут приказ взорвать, выполнит сразу. И это будет для нее счастьем». Она, даже когда в туалет нас водила, пистолет всегда держала наготове.
 

Из «Книги Джихада» и других учебников террористов:

      «Мы должны любить ради Аллаха и ненавидеть тоже ради Аллаха».
      «Любовь к мусульманам и ненависть к кяфырам должна быть ясна для каждого».
      «Ислам запретил быть похожими на кяфыров… Аллах говорит, что кяфыры хуже, чем звери».
      «Аллах повелел соблюдать обряды. В том числе приказал исполнять обряд джихада – поклонение Священной войне».
      «После слов «Нет Божества, кроме Аллаха, и Мухаммед – Пророк его» идет обязанность джихада…»
      «Мы – террористы, и террор считается обязательным фарзом по книге Аллаха и Сунне Пророка. Пускай узнает Запад, что мы – террористы, что мы – сияющий страх».
      «Террор является фарзом в религии Аллаха. Пугать – тоже фарз».
      «Каждый мусульманин – террорист. Если он не устрашает врага, то он не находится на верном пути».
      «Мы грубые, мы дикие. Чем больше будем дичать, тем ближе будем к правильному пути».
      «Воевать против христиан и иудеев – обязательно в религии Аллаха».
      «Верующие, воюйте с теми из неверных, кто близки к вам, чтобы они знали вас, вашу жестокость».

 
       Дарья Васильевна Стародубец (продолжение):
      Старший в этой группе был Аслан. Он тоже ходил без маски. Мы его спрашивали: «Откуда ты?» Он отвечал: из Грозного. Еще я запомнила, что одну женщину звали Айшат, вторую – Сальва или Сельва. Среди мужчин был некто Рашид. Остальных по именам не запомнила. Все террористы молодые – лет по 20, и все из Чечни. Только один был постарше, лет за 30. На нем были очки, похожие на те, в которых в бассейнах плавают. А сверху надета маска. У кого-то закрыто все лицо, у кого-то только нос и подбородок. Когда нас всех поделили – женщин посадили справа, а мужчин слева, они принесли по плитке шоколада на ряд. Мы по кусочку и делили. Сок тоже по литру на ряд. Глоточек за глоточком пили. Детям боевики раздавали мороженое. Причем и шоколад, и воду раздавали только мужчины. А у женщин руки все время были заняты: в левой – граната, в правой – пистолет. И палец постоянно на спусковом крючке. Даже когда они спать ложились – а они по очереди укладывались спать на полу, – палец так на курке и оставался.
       Виталий Парамзин и Аня Колецкова:
      Шахидки спят – в одной руке у них пистолет или граната, а в другой руке эти проводочки с выключателем. Она спит, и мы видим на выключателе палец. Думаем – сейчас уснет и…
      Одна из чеченок вдруг чихнула, и те из нас, кто сидел впереди нее, все быстренько упали на пол. Одна чеченка говорит другой: «Как вы, девки, народ запугали! Чихнула – все сразу попадали!»…
       Катя Стародубец:
      Я разговаривала с женщинами-камикадзе. Одна из них контролировала наш ряд. «Я не хочу умирать, но готова это сделать ради идеи», – сказала она.
       Илья Лысак:
      Женщины-камикадзе говорили: «Нам без разницы, где умирать. Нас или там убьют, или здесь». У них и плакат такой висел: «Две дороги: либо смерть, либо свобода!» Они это плакат развернули еще до того, как нас из оркестровой ямы вытащили. Для кого был этот плакат, не знаю – он был написан не по-русски и не по-чеченски, а по-арабски. То есть не для нас и не для них. Может, для арабского телевидения? Или среди них были арабы? Но они нам перевели: смерть или свобода! Я стал смотреть, кто есть кто: вот этот – буйный, может пристрелить сразу, а тот – помягче, можно поговорить. Одна террористка сказала, что у нее дома годовалый ребенок и что она сюда «не умирать приехала, а добиться свободы своей земли». Потом посмотрела на зал, на нарядных людей, на сцену и сказала: «Вот вы тут веселитесь, а мы уже восемь лет ничего подобного не видим».
      Рядом со мной сидел парень из нашей технической службы, он все трое суток спал – не то нервная система такая, не то успокоился после того, как чеченцы ему тысячу долларов вернули. Сначала они у него забрали телефон и деньги, а потом пришли и вернули. Сказали: «Вот твоя тысяча долларов».
       Наталья Н.:
      Эти исламские женщины стали нам объяснять, почему они здесь. Мол, русские убивают там наших детей, мужей. Им ничего не остается, как поступить с нами так же. И они готовы на смерть. Они пришли сюда умирать, поэтому никакой пощады не ждите. Если ваше правительство не пойдет на уступки и начнется штурм, то они нажмут кнопочки и все взорвут. Можете лезть под кресло, накрываться сиденьями – это не спасет. Они настроены очень решительно.
      Телефоны заставили бросить в проход между рядами. Я никак не могла понять, с какой радости я должна расстаться со своим телефоном, швырнуть его на пол. А Гоша оценил обстановку, швырнул свой телефон и мне говорит: «Бросай!» Я говорю: «Не буду я бросать! Мне должны позвонить». – «Бросай быстрей!» Тут они объявили: если мы не будем подчиняться, будут расстреливать. Бросила я свой телефон, они говорят: сумки тоже! Побросали сумки. Они заявляют: будем проверять паспорта. Тогда надо было бы возвращать эти сумки, ведь женщины все документы носят в сумках. Но тут у них другая идея возникла: срочно отделить мужчин от женщин. Скомандовали: женщинам сесть в левой стороне балкона, мужчинам – в правой. Зачем они это сделали, я не знаю, ведь мужчины, если собираются все вмеcте, то это, я считаю, дает им возможность принять какие-то мужские решения. А когда женщина рядом с мужчиной, то она может остановить его от необдуманных поступков.
      Поэтому, когда я уходила от Гоши, я просила его ничего не предпринимать.
      После того, как они нас рассадили и поняли, что все под контролем, они нам разрешили позвонить родственникам. Но не со своих мобильников, а с тех, которые лежали в проходах. Я попробовала позвонить мужу на его сотовый, у меня ничего не получилось. И никто не мог никуда дозвониться, не было связи. Может быть, шло погашение сотовой связи, может, ФСБ сотовую подстанцию отключила – не знаю. Меня вдруг осенило, я решила позвонить через 8-095 – и прорвалась к сестре своего мужа, сказала: «Оль, я в «Норд-Осте». Она говорит: «Я уже знаю». Я говорю: «Мне надо, чтобы кто-то срочно ехал к детям, потому что дети одни». Тут все стали звонить через 8-095 и кричать родственникам: деньги там-то и там-то – в шкафчике, в матраце, в банке с перловкой! Короче, все начали перечислять, у кого где что лежит. Я думаю: а Гоша дозвонился к себе домой? Хотя ему-то туда звонить, может, и не стоило – у него там жена с двумя детьми. Вот, думаю, ситуация, блин, – человек, можно сказать, первый раз в жизни сходил налево, а попал в «Норд-Ост»!..
       Елена Ярощук, туристка из Луцка, Украина:
      Когда люди звонили, можно было узнать о чем угодно: одни рассказывали, где у них спрятаны деньги, другие составляли завещания, третьи просили присмотреть за их детьми, некоторые просто прощались и извинялись перед теми, кого обидели.
       Виталий Парамзин:
      Нас с Аней тоже рассадили. Я остался в левой части балкона, с мужчинами, а Аню отсадили в правую, к женщинам…
       Аня Колецкова:
      Это мы пришли на мюзикл отметить годовщину нашего знакомства. И так вот отметили…
       Анастасия Нахабина:
      Мой сосед Виктор пытался дозвониться своим родителям, но на его мобильнике все время возникала надпись: «Нет связи», «Нет зоны покрытия». Он нервничал, тряс трубку, двигал ею из стороны в сторону, потом предложил мне позвонить родителям. Но у меня дома нет телефона…
       Рената Боярчик:
      А у нас была такая ситуация. Мы с Алексеем, моим пограничником, сидели рядом. Он сидел лицом к сцене, а я сидела боком и обняв его за плечи. Потому что к этому времени уже приказали все телефоны и сумки побросать в проход, иначе – расстрел. Но Алексей телефон не выбросил, а продолжал посылать сообщения – какие бомбы террористы установили, где и как их соединили, где в стенах в стенах заложили взрывчатку, как по залу расселись. Он считал, что штурм будет с минуты на минуту, и все время посылал эти сообщения, как в лихорадке. А я его прикрывала – обнимала, чтобы, чтобы соседи не видели, чем он занимается. И один из террористов подумал, что мы целуемся, подошел и, пригрозив нам автоматом, крикнул: «Что вы там делаете?» Я, честно говоря, в эту минуту от страха вся сжалась. Потом медленно повернула голову и увидела, что он смотрит на нас. Алексей, конечно, свой телефон одним пальцем – раз, и в рукав пиджака послал. А я сказала: «Н-н-ничем н-не занимаемся, про-просто сидим» – и заставила себя отвернуться от этого террориста. Он, видимо, оскорбился. Потряс этим автоматом и сказал: «Мадам! Я вам сейчас мозги размажу! Ну-ка сядьте нормально!» Я подумала: «Мне мои мозги еще пригодятся. Зачем их размазывать?» Сняла руку с плеча Алексея и выпрямилась. А террорист посмотрел грозно и ушел. И только тут до меня дошло, что, елки-палки, я же вот сейчас, в этот момент, могла просто погибнуть. Просто погибнуть. И не то, чтобы вся моя жизнь, как это пишут в книжках, пронеслась перед моими глазами – нет, а вот одна мысль как-то сразу возникла: почему я с Алешей не побыла? Он же меня так добивался, он ко мне из Вологды приезжает, а я «нет» да «нет», держу его в предбаннике в расчете на свадьбу, скрываю, чем я занимаюсь, и вру, будто я администратор в казино при ночном клубе. А теперь – нате вам, эти чеченцы! А если, не дай Бог… а если это конец нашей жизни? Если это мой последний мужчина?
      Прислонилась в Алеше, взяла его под локоть и чувствую – такая вдруг волна пошла снизу живота вверх, такая горячая волна – ну просто улет, прямо вот сейчас бы, при всех, ему отдалась и ни секунды бы никого не постеснялась. Но ведь чеченцы не дадут, расстреляют, гады!
      Алексей тоже меня почувствовал, поймал эту волну, что ли, положил мне руку на колено и говорит: «Дура ты дура!» И вздохнул. И так он вздохнул, что у меня от чувства вины все опустилось и даже – слезы из глаз. Тут он достал свой телефон и сказал: «Ладно, чего уж тут…» И стал опять свои сообщения писать. А я сидела рядом, закрыла глаза и твердила сама себе: «Боже мой, какой парень! Все, если выживем… если только живыми выйдем отсюда, отдамся ему в первой подворотне, да просто на улице, даже под дождем!»…
       Марат Абдрахимов:
      Все прекрасно понимали, что такое, когда над тобой пистолет. Мне ничего не оставалось, как молиться. Я молился, держась за руки с соседями. Мы просто молились всем святым, которых знали. Просили их о чуде. Рядом со мной сидела стюардесса «Аэрофлота», ей было очень плохо, я держал ее за руку и пел песню из нашего мюзикла: «Я верю, я надеюсь, я люблю, и смерти я тебя не уступлю…» А когда людей поддерживаешь, то и себя вытаскиваешь.
       Зинаида Окунь:
      Конечно, террористов мы боялись, это само собой. Но больше всего боялись бомбы, которая в центре зала была установлена. То есть буквально в трех метрах от нас. Они очень быстро принесли эту бомбу, установили ее. Чеченка, которая бомбу охраняла, прямо за нами сидела. Когда иностранцев пересаживали отдельно от русских, мы с Аллой Петровной пересели подальше от сцены, в восьмой ряд, а бомба была в девятом ряду. И чеченка, которая возле этой бомбы сидела, она с нами очень хорошо разговаривала, даже разрешала нам в туалет ходить без очереди. Зато очень большая агрессия исходила от чеченцев, которые были на сцене. Не по отношению лично ко мне, а по отношению ко всем, кто сидел в зале.
       Анастасия Нахабина:
      Периодически они включали нам радио, и мы слышали, что говорят в СМИ по поводу нашей ситуации. Но информация была либо устаревшая, либо крайне негативная в отношении террористов, и для нас это было плохо, накаляло обстановку. Например, говорили, что нас не кормят, не поят, что заложников избивают. Террористов это злило. К тому же все в этом мире относительно, и, скажем, кормление шоколадом и конфетами можно, конечно назвать отсутствием нормального питания. Но с другой стороны, в той ситуации особого чувства голода не было ни у кого. Зато после таких сообщений по радио они эти конфеты стали не раздавать, а швырять. А что касается воды – то воды было достаточно. Виктор запасся большой, из-под кока-колы, бутылкой, и вода у нас была всегда…
       Сергей Лобанков:
      На балкон они из операторской комнаты принесли телевизор, подключили его и стали смотреть выступление какого-то высокого чиновника, который сказал, что если чеченцы отпустят заложников, то им даруют свободу и жизнь. А рядом стояли девушки-чеченки, и одна другой говорит: «А тебе нужна такая жизнь, если тебе ее подарят?» А та: «Мне такая жизнь?! Да это будет подарок судьбы, если я умру сейчас за Аллаха!»
       Павел Ковалев:
      «Мы закидаем вас гранатами, если будет штурм», – внушали они. Что ж, буду следовать обстоятельствам. Я тут не один, внимания к себе привлекать не нужно, и без меня герои найдутся. Они нашлись – мужчина наискосок от меня не захотел поднимать руки за голову. Удар прикладом – и он, окровавленный, падает в кресло, ухо наполовину оторвано.