Montana & Vaneчка (сборник)

Сокрушенно крутя головой, пошел по аллее к выходу и по дороге швырнул пистолет в бассейн.

Сунув за пазухи по еще одной обезглавленной курице, Юрка и Николай осторожно выглянули из курятника…

А в доме пожилая тетка в нижней рубахе, маленькая и субтильная, как Дуся Германова, засыпала в дробовик крупную соль и подошла к открытому окну.

Освещенные луной, Юрка и Николай через двор бежали к забору.

– Сволочи детдомовские! Гады! – закричала тетка и выстрелила из дробовика.

Выстрел прозвучал, когда Николай прошел уже полпути от оранжереи до парадной каменной арки. Николай рефлекторно отпрыгнул в кусты и упал, вжавшись в землю головой и ожидая нового выстрела.

Но никто не стрелял в него, и вообще больше не было слышно ни звука.

Он приподнялся, осторожно выглянул из-за куста, а потом – пригнувшись, зигзагом и короткими перебежками – вернулся назад, к оранжерее.

Блондинка лежала посреди оранжереи – уже мертвая. В ее руках было старое ружье, «винчестер». А из-под ее левой груди медленно вытекала на землю густая алая кровь.

– Ё-моё! Зачем?! – с мукой в голосе сказал Николай.

Когда он вышел на улицу, Родригес чуть не сбил его своим грузовиком.

– Quick! Быстрей! Садись!

Николай сел в кабину, и Родригес дал газ.

– Ну? – нетерпеливо спросил Родригес. – Всё о'кей?

Николай молча смотрел прямо перед собой.

Родригес повысил голос:

– Ты ее сделал или нет?

– А?

Родригес психанул:

– Ты глухой? Я тебя спрашиваю по-русски: ты сделал ее?

– Да…

– Ну так и скажи! – облегченно выдохнул Родригес. – Час с инвалидкой мудохался! Потому и нет у вас порядка в России!

Николай посмотрел на него тяжелыми остановившимися глазами, и Родригес занервничал.

– Ладно, я шучу…

Он вывел машину на хайвей и погнал на юго-восток. Слева и справа мелькали бензоколонки Sunoco, Texaco и Exxon, плоскокрышие магазины и рестораны с яркими рекламными вывесками-щитами, а потом все это разом кончилось, и шоссе пошло через лес.

Николай вдруг схватился одной рукой за живот, а другой зажал себе рот. Захрипел, и его тело задергалось в рвотных судорогах.

– В чем дело? – изумился Родригес. – Ты что, первый раз бабу сделал?

Николай промычал сквозь пальцы:

– Это твой гребаный гамбургер… Стоп!..

Родригес прижался к обочине, Николай выскочил из машины и, сгибаясь от рвотных порывов, побежал в лес.

Глядя ему вслед, Родригес выругался в сердцах:

– Fuckin' weak belly![20]

И, нервно поглядывая в зеркальце заднего обзора, закурил.

Мимо проносились легковые машины и тяжелые грузовики – от их скорости воздушная волна ударяла по его грузовичку и качала его.

Потом где-то за деревьями проклацали колеса поезда. А Николая все не было…

Родригес не выдержал и вышел из машины.

– Bustard! – выругался он, отшвырнув сигарету и направляясь к лесу. – What fuckin' ugly monsters they send us![21]

А войдя в густой кустарник, позвал:

– Николай! Эй, Нико…

Жесткий, как топорищем, удар ребра ладони по его бычьей шее оборвал этот зов.

Родригес еще тихо оседал на подгибающиеся колени, когда второй такой же удар по сонной артерии отключил его полностью.

– То-то, сука! – в запале произнес Николай. – И скажи спасибо, что я новую жизнь начинаю. А то б я тебя отправил в Боливию! Строить социализм…

Нагнувшись над Родригесом, Николай вытащил из его карманов пакет со своими документами и кошелек. Достал деньги из кошелька, посчитал.

– Сука! – сказал Николай бездыханному Родригесу. – Тут моих девять сотен, а твоих только одна. Ты мне еще девять штук должен! Понял?

И пошел из леса к гудящему от машин шоссе.

Там он сел за руль грузовичка, дал газ, доехал до первого пересечения с какой-то другой дорогой, свернул, выбросил в кювет кошелек Родригеса и помчался, сам не зная куда.

Скорость и прекрасное шоссе с летящими по этому шоссе американскими машинами пьянили ему душу. Он включил радио, и оно тут же отозвалось джазовой музыкой.

– Эй, Америка! – крикнул он в полный голос. – Я здесь! Даешь Монтану!

Забор был высокий, глухой, дощатый.

Но им было по десять, и они уже были профессионалы. Николай фомкой поддел доску и отжал ее почти без скрипа. Юрка нырнул первым, Николай вторым.

За забором, в темном саду, стояла голая гипсовая баба с веслом, и Юрка, даже спеша к темному дачному дому, невольно остановился, засмотрелся на эту голую красотку.

Но Николай дернул его, и они, таясь, подбежали к темным окнам дачи.

Форточка одного из окон была призывно открыта.

Николай встал спиной к стене, сцепил руки замком, и Юрка, ступив в «замок», залез Николаю на плечи. Подтянулся и нырнул в форточку.

Через минуту они уже были внутри и выгребали из холодильника на пол целое пиршество – финский сервелат, буженину, сыр, помидоры, чешское пиво, шоколад «Победа»… И жадно ели все подряд – смачно чавкая, запивая пивом…

Портрет Горбачева смотрел на них со стены, с календаря 1986 года.

Юрка рыскнул по тумбочкам, нашел папиросы «Казбек» и сигареты – «Столичные» и «Ту-134».

Закурили и развалились на полу среди жратвы.

И тут на подоконнике, среди газет «Правда» и «Известия» с фотками того же Горбачева, Юрка углядел край глянцевого журнала. Потянул и охнул.

– Ёп-тать! Смотри – «Америка»!

Действительно, это был журнал «Америка».

Оба легли животами на пол и, продолжая курить, жевать и пить пиво, стали рассматривать журнал. Он был целиком посвящен штату Монтана, и фотографии были просто потрясающие – изумительные горы… сказочные леса в парке Йеллоустон… синие горные озера… ковбои или охотники на конях… рыбаки с огромными рыбинами в руках… ранчо в райских садах… лыжные курорты… гейзеры… катание на собачьих упряжках… и на яхтах по озерам… и стремительные спуски на каноэ молодых мужиков и детей по горным рекам – все в брызгах, в кипении бурных потоков воды… и, наконец, восхитительные двенадцатилетние амазонки – индианки в индейских нарядах с луками в руках и верхом на замечательных скакунах…

– Ёп-тать! Где это? – сказал Юрка.

– «Штат Монтана, – прочел Николай, – находится на северо-западе США. Население – 800 тысяч человек, средний доход на каждого человека – 25000 долларов в год, 70 процентов жителей имеют свои дома…»

– Все! – решительно сказал Юрка. – Писец! Едем в Монтану!

– Ага, завтра, – саркастически усмехнулся Николай.

Но Юрка уже завелся, сказал лихорадочно:

– Можно рвануть через Финляндию – легко, я читал! А можно протыриться в Шереметьево, спрятаться в багаже. Представляешь, прилетаем в Монтану! Чур, я женюсь на индианке!..

Они так увлеклись, что не услышали появления опасности – нога в кирзовом ботинке вдруг грубо прижала Николая к полу с такой силой, что он захрипел. И острие финского ножа уперлось Юрке в шею.

– Та-ак… – сказал застукавший их охранник дачного поселка. – В Монтану наладились? Я вам счас покажу Монтану! Ты, жених, ну-ка вставай! Помалу вставай, тихо. Так. Спускай штаны, сволочь!

Медленно спуская штаны, Юрка плаксиво заныл:

– Дядя, мы не будем больше! Честное…

– Конечно, не будешь. – Охранник извлек из брюк свой ремень. – Снимай и повернись жопой. Ну!

Юрка с плаксивым «Дядя, ну, пожалуйста, не бейте…» опустил штаны и повернулся спиной к охраннику. Тот приказал:

– Руки в пол! Ну!

Юрка послушно согнулся, уперся руками в пол.

Охранник перебросил финку из одной руки в другую, направил ее на Николая.

– Так, теперь ты. Штаны! Ну!

Николай тоже спустил штаны.

Охранник сложил ремень пополам, как для порки.

– Стань рядом с ним!

Николай повиновался.

Но вместо порки охранник вдруг набросил ремень Николаю на шею и затянул.

– И молчи, сучонок! – приказал он. – Дернешься – удушу!

Николай молчал.

Охранник расстегнул свою ширинку, шагнул к белому Юркиному заду и, держа в одной руке финку, а во второй ременную петлю с Николаем, уже изготовился к действу, когда…

Николай вдруг двумя руками ухватился за ремень, вырвал его из руки охранника и бросился ему в ноги, вцепился зубами в голую ляжку.

Охранник взвыл и финкой с размаху полоснул Николая по лицу и шее.

Кровь брызнула во все стороны – на ноги охранника, на голый Юркин зад…

* * *

Белый «кадиллак» прокатил в потоке машин по Пятой авеню и остановился у одного из высоких офис-билдингов. Прекрасно, с итало-гангстеровским шиком одетый мистер Сэм Блюм открыл заднюю дверь и вышел из машины, а шофер остался ждать его в «кадиллаке». Докурив сигарету, мистер Блюм швырком пальцев отбросил ее, огляделся по сторонам и вошел в высокие вертящиеся двери здания.

В богатом, отделанном мрамором лобби-вестибюле, за длинной мраморной стойкой с несколькими мониторами и телефонами сидели два портье и охранник с «воки-токи».

Мистер Блюм подошел к ним, сказал с заметным акцентом:

– Nice, Clean and Perfect Agency Inc.

– Тридцать четвертый этаж.

– Спасибо.

Блюм прошел к лифту, поднялся на 34-й и решительно толкнул высокую матовую дверь с золотыми буквами «Nice, Clean & Perfect Agency Inc.».

Элегантная пожилая секретарша с удивлением посмотрела на нежданного визитера:

– Чем могу вам помочь, сэр?

Блюм вручил ей свою визитку:

– Отнеси своему боссу.

Секретарша взглянула на визитку – «Сэм Блюм, президент. Импорт-экспорт интернэшнл».

– У вас назначена встреча, сэр?

– It's okay, отнеси.

Секретарша с сомнением посмотрела на него.

Синий костюм от Gianni Versace, галстук от Gucci, лакированные итальянские туфли, а на руке два перстня из платины. Брр! Так одеваются только разбогатевшие плебеи и актеры, играющие чикагских гангстеров 30-х годов.

Но и отбрить такого нувориша секретарша не решилась.

– Я не уверена, что мистер Лонгвэлл здесь. – И она прошла в кабинет своего босса.

Мистер Блюм сел в кресло и огляделся.

Стены приемной были скупо, но элегантно украшены рекламой «Nice, Clean & Perfect Inc.», в том числе большими, на полстраницы объявлениями в «Нью-Йорк таймс» и «Лос-Анджелес таймс», и эти объявления давали полное представление о деятельности агентства.

BEST HOUSEKEEPERS & NANNIES FROM EUROPE

Наши домработницы и няни из Европы и Филиппин работают в лучших домах Беверли-Хиллз, Род-Айленда и Силвер-Спринг. Трудолюбивые, с европейским образованием и манерами. Отличные рекомендации, проверенные биографии.

Билл Лонгвэлл, хозяин агентства и бывший детектив Интерпола, имеет связи с полицией всех европейских стран и гарантирует полную проверку вашей будущей работницы.

Объявления были украшены фотографиями этих домработниц – миловидных, но без блядства в глазах, – филиппинок, немок и финок. А буклеты агентства, которые лежали на столике у кресла посетителей – дорогие, на лучшей бумаге – и которые мистер Блюм бегло полистал, завершали характеристику агентства. Судя по буклетным фотографиям вилл и домов, где работали поставляемые агентством няни и сиделки, клиентами агентства был даже не средний класс, а адвокаты, хирурги, кинозвезды и преуспевающие бизнесмены.

Между тем секретарша задерживалась, почтительно выжидая, когда хозяин завершит телефонный разговор.

– О нет, мадам! – говорил шестидесятилетний респектабельный и слегка полнеющий Билл Лонгвэлл. – Мое агентство не только проверяет их биографии. Каждые шесть месяцев я лично объезжаю всю свою клиентуру в Беверли-Хиллз, Палм-Спринг и так далее. Спрашиваю, чем мои клиенты недовольны, какие пожелания… Да, мадам, конечно, все мои няни и сиделки с европейским образованием, дву– и даже триязычные… Да, мадам, мой секретарь вышлет вам наши буклеты прямо сейчас! Да, мадам, я буду счастлив помочь вам выбрать лучшую сиделку для вашего мужа…

Лонгвэлл положил трубку, а секретарша молча подала ему визитку Блюма.

Едва взглянув на нее, Лонгвэлл испуганно вскочил с кресла:

– Что? Он здесь?!

И на глазах изумленной секретарши сам метнулся к двери и сам пригласил посетителя в свой кабинет:

– Сэм! Что случилось? Заходи! – И показал секретарше на дверь: – Джесси…

Секретарша, еще более изумленная, вышла из кабинета в приемную, села за свой стол и озадаченно покрутила головой. Потом коснулась пальцем кнопки селектора.

– Сэр, вам чай или кофе?

– Ничего. И отмени мою поездку на Западное побережье.

– Что?! – изумилась секретарша.

– Я сказал: отмени мой вылет в Лос-Анджелес и всю поездку! – жестко ответил Лонгвэлл.

– Но, сэр! Уже все заказано и оплаче…

Нажатием кнопки Лонгвэлл отключил селектор и повернулся к Блюму, спросил озабоченно:

– На какой срок у него виза?

– На месяц, – ответил Блюм с тяжелым русским акцентом. – Он же прилетел якобы на пластическую операцию…

– А на какое число обратный билет?

– Он может улететь в любой день. Билет с открытой датой.

– У него есть деньги?

– Десять сотен. Он взял их с кошельком Родригеса.

– Там были и документы?

– Родригеса? Конечно. Автомобильные права…

– А ты уверен, что он выполнил заказ?

– И еще как! Супер!

И Блюм положил на стол свежую газету-таблоид. На ее первой странице был крупный заголовок «СМЕРТЬ В СКАРСДЕЙЛЕ. БОГАТАЯ ЛЕДИ ЗАСТРЕЛИЛАСЬ СРЕДИ ЦВЕТОВ!» и фото женского трупа посреди оранжереи.

– Читай, – сказал Блюм. – Даже нет следов насилия. Она сама застрелилась из «винчестера».

– Но это же глупо! Выполнить заказ, за который он мог получить двадцать тысяч – ведь ты им по двадцать платишь? Или меньше? – Лонгвэлл пытливо глянул на Блюма, но тот сделал неопределенный жест, и Лонгвэлл продолжил: – За такую работу ему можно было добавить! А главное, у меня есть новый заказ! Fuck! – произнес он с досадой. – Ты уже сообщил в Москву, что он сбежал?

– Еще бы! Они теперь встречают каждый рейс из Нью-Йорка, а мои ребята дежурят тут, в аэропорту. Но я не думаю, что он там появится.

Лонгвэлл постучал пальцами по крышке стола.

– Та-а-ак… Что мы имеем? В Москву он не полетит. А тут – куда ему деваться? Он знает английский?

– Откуда? Русский валенок! Две недели как вышел из зоны!

– Это ужасно! Десять сотен он спустит за неделю, а потом что-то украдет и погорит на ерунде. И полиция выйдет на твоего Родригеса. Кто забирал мои заказы из почтового ящика? Ты или Родригес?

– Конечно, Родригес. Неужели я буду ездить на почту?!

– Значит, как только полиция возьмет этого засранца… – Лонгвэлл в панике забегал по кабинету. – Это ужасно! Я влип! Боже, как я влип!

– Сядь! – жестко сказал Блюм. – И успокойся. От Родригеса они ничего не узнают.

– Это я уже слышал! Пять лет назад! «Никто ничего не узнает!» И нате вам! Нет, если полиция возьмет Родригеса, он запоет у них в первый же день!

– Покойники не поют.

Лонгвэлл остановился:

– Что?!

– Родригес вчера ночью утонул в Канарси, – объяснил Блюм. – Это стоило десять штук, но я сюда пришел не потому.

– А почему?

– Этот Уманский видел там домработницу, филиппинку.

– Как видел? Почему?

– Потому что мудак Родригес ее засветил.

– О Господи!

– Ее нужно убрать.

– Ты с ума сошел! Только что хозяйка покончила с собой! А теперь домработница? Нет! Ни в коем случае! И вообще, этот русский – твой человек, ты должен его убрать!

– А ты – принять участие в расходах. Десять штук Родригес плюс я держу людей в аэропорту плюс и еще всякая мелочь… С тебя пятьдесят штук.

– Но это несправедливо! – возмутился Лонгвэлл. – Прокол на твоей стороне. И ты еще хочешь заработать на этом!

Лицо Блюма замкнулось, словно на него надели маску. Он покрутил платиновое кольцо на своей руке:

– Мы партнеры, не так ли? – И в упор глянул на Лонгвэлла. – А?

– Конечно, мы партнеры, – струсил Лонгвэлл. – А как же!

– Равные? Пятьдесят на пятьдесят? Да?

– Да…

– Но ты делаешь только чистую работу – ездишь в Беверли-Хиллз, Палм-Спринг, выпиваешь с клиентами и намекаешь, как легко мы можем помочь им избавиться от мужа или жены. И все! И на этом ты уже сделал четыре лимона, а я – вполовину меньше. Потому что я плачу за все технические расходы. И неизвестно, сколько мне будет стоить найти теперь этого засранца. Ты будешь платить свою долю этих расходов? Или?..

– Буду! Конечно, буду! – поспешно согласился Лонгвэлл. – Но вы должны найти его раньше полиции!

– Попробуем…

Теперь, когда было достигнуто статус-кво, Лонгвэлл возмутился:

– Что значит «попробуем»?!

Блюм встал:

– Меня зовут Савелий Блюм. И весь Брайтон знает, что Савелий Блюм не дает пустых обещаний.

Рыжее осеннее солнце грело и слепило даже сквозь смеженные ресницы.

Но Николай не открывал глаза.

Он лежал на пустом, теплом и высоком обрыве над морем, внизу под ним редкие ленивые волны шершаво накатывали на береговую гальку. Тихий Бостонский залив, простертый под обрывом до горизонта, серебрился под солнцем, как чешуя огромной сонной рыбины. По этому расплавленному серебру медленно двигались красивые яхты, рыбачьи катера с решетчатыми ловушками на крабов и скутеры под яркими парусами. Вдоль высокого берега парили в небе разноцветные дельтапланы. А под ними на берегу стояла цепочка красивых, все в зелени, домов и вилл.

Рай!

Правда, чем выше поднималось солнце, тем больше оживал пляж. Сначала поодаль от Николая расположились какие-то щебетливые старушки с нашлепками на носах – они принесли сюда свои раскладные матерчатые кресла и принялись щебетать не то по-английски, не то по-птичьи… А затем поблизости скатился и запарковался у края прибрежного откоса пыльный, большой и старый, как гнилое корыто, «плимут» с чавкающим мотором астматика. Хозяйка машины оставила все четыре двери нараспашку, и шестилетний пацан стал копошиться в этом «плимуте», крутить баранку и рычать, изображая крутого автомобильного гонщика. А его мать – ноль внимания, легла животом на пляжный песок с книжкой в руках и принялась загорать. Да еще музыку в машине оставила…

Николай, чуть подняв козырек, рассматривал ее сквозь полуоткрытые ресницы. Ей, наверно, лет тридцать… ноги в порядке… задница торчком… правда, конопатая вся и рыжая… зато каким-то быстрым движением расстегнула у себя на спине бретельки лифчика, и они упали от нее по бокам, обнажив солнцу всю ее спину… а колпачки лифчика, упираясь в песок, все-таки оставались на объемных сиськах, хотя и прикрывали их теперь не полностью…

Почувствовав взгляд Николая, эта рыжая зорким женским взглядом глянула в его сторону, их глаза встретились. Затем женщина снова уткнулась в свою книгу. Правда, лифчик поправлять не стала, и хороших, как сказали бы в России, размеров грудь притягивала к себе глаза Николая.

Но он превозмог себя, натянул бейсболку на нос и закрыл глаза.

Музыка в «плимуте» была не то джаз, не то марш (а точнее, «Болеро» Равеля), и под эту музыку Николай снова задремал…

Под эту же музыку по цементному полу ступали начищенные до блеска офицерские сапоги…

– Отряд, встать! Товарищ начальник колонии, восьмой отряд в составе…

– Садитесь, работайте… – перебила хозяйка начищенных сапог – крупная, в шинели и полковничьих погонах.

– Отряд, сесть! – приказал «бугор».

И двадцать малолеток в возрасте от десяти до двенадцати лет возобновили свою работу – сидя в телогрейках за тремя длинными столами на козлах, они вырезали, собирали и скручивали тонкой проволочкой бумажные цветы. А готовую продукцию складывали в большие дерюжные мешки…

Не задерживаясь в этом отсеке, начальница колонии шла дальше по производственной зоне – старому, еще дореволюционному цеху какого-то завода с облезлыми, в потеках и плесени, высокими стенами, с огромными окнами, забитыми шифером и фанерой. Под потолком висел выцветший транспарант «ВПЕРЕД, К ПОБЕДЕ КОММУНИЗМА ВО ВСЕМ МИРЕ!» и торчал раструб радиодинамика, из которого лилась музыка «Болеро»…

В следующем отсеке, где пацаны постарше делали из бумажных цветов надгробные венки, все повторилось:

– Отряд, встать! Товарищ начальник колонии, четвертый отряд в составе…

– Сидите, работайте…

И еще один отсек – тут четырнадцати-пятнадцатилетние парни сколачивали гробы.

И еще один, где ребята делали могильные кресты и металлические секции могильных оград.

Нигде не останавливаясь, начальница колонии не спеша прошла по производственной зоне мимо всех рабочих отсеков и оказалась на складе готовой продукции. Здесь тоже звучало «Болеро», а у открытого въезда на склад стояла трехтонка с опущенным задним бортом, уже загруженная – поближе к кабине водителя – могильными крестами и гробами, а дальше траурными венками и мешками с бумажными цветами.

Забросив – под присмотром офицера-воспитателя и шофера – последние венки и мешки в кузов и подняв задний борт машины, бригада четырнадцати-пятнадцатилетних грузчиков уселась на перекур, а офицер подал шоферу накладную.

– Распишись. Шестнадцать крестов, семь гробов, тридцать венков и двенадцать мешков с цветами…

Шофер расписался, сел в кабину, завел мотор.

Тем временем в центре бригады грузчиков четырнадцатилетний Юрка уже трындел по-черному.

– Летом в Монтане средняя температура плюс 80 по Фаренгейту, а по-нашему плюс 22–24. Воздух потрясающий, Горбачев там был, сказал: с вас за воздух нужно брать налог! Белых там 91 процент, индейцев и эскимосов 6 процентов…

Николай, слушая его, усмехался, а «бугор», увидев вошедшую начальницу колонии, запоздало вскочил и крикнул:

– Отряд, встать! Товарищ…

Но тут, прервав его, на склад влетел кто-то из малолеток, вопя во всю глотку:

– Травма в пятом отряде! Ужас! Егорову руку отрезало!..

Грузовик тронулся, выкатывая со склада, а офицер, начальница колонии, «бугор» и почти вся бригада грузчиков побежала в цех за малолеткой.

Николай и Юрка зорко переглянулись и…

В едином порыве они в два прыжка догнали выкатывающий со склада грузовик, в третьем прыжке оба уже уцепились за борт, а еще через секунду перемахнули через него и скрылись среди мешков с бумажными цветами…

Под все удаляющуюся музыку «Болеро» грузовик шел по заснеженному и грязному двору – мимо транспарантов с призывами «На свободу с чистой совестью!»… мимо Доски почета с портретами активистов-колонистов… мимо бетонного забора с колючей проволокой и сторожевыми вышками…

Подъехав к высоким железным воротам КПП, грузовик остановился.

Два охранника с длинными стальными шестами в руках подошли к нему и с силой стали тыкать этими шестами сквозь щели в досках кузова. И еще раз… И еще…

Тупым и глухим звуком отзывались на эти удары новенькие гробы и могильные кресты… Пронзенные, трещали дерюжные мешки с бумажными цветами… Беззвучно охнул и схватился за бок лежащий под венками Юрка…

Поставив на место шесты, охранники откатили тяжелые ворота.

Грузовик выехал из ворот и покатил, подскакивая на ухабах, прочь от колонии – сначала через деревню, затем через заснеженный лес…

Мешки и венки в кузове грузовика зашевелились, из-под них выбирались четырнадцатилетние Николай и Юрка. Подтянулись к борту кузова и, когда грузовик на повороте снизил скорость, сиганули через борт на землю.

Приземлившись, Николай, проваливаясь в глубоком снегу, тут же побежал к лесу. Но, добежав до опушки, услышал сдавленный Юркин крик и оглянулся.

– Коля… – звал его Монтана, лежа в снегу на обочине дороги. Снег под его правым боком темнел от крови. – Коля, хэлп!!!

Николай проснулся, поднял голову и оглянулся на крик.

Примечания

1

Правильно. А это твоя сестра Марта. Ей восемь лет.

2

Наш дом. Монтана.

3

Прошу прощения, эти дети из русского детского дома?

4

Да, мы их усыновили. Это мой муж Джон, а это наши новые дети – Ваня и Катя.

5

Но, имея троих, как вы можете взять еще двоих? Вы миллионеры?

6

Мы нашли его через Интернет в детском доме в Сык… тык…

7

Когда мы прибыли в Сык… тык… О Господи!..

8

Когда мы приехали туда, оказалось, что у мальчика есть сестра.

9

Видите, дорогая, какой он герой! Их родители спьяну учинили пожар и погибли, а он обнял сестренку и спрыгнул со второго этажа! Настоящий герой! У него сожжено сорок процентов тела! Так что мы взяли их обоих. Но это о'кей. В нашем доме столько любви – хватит на всех!

10

Как долго вы собираетесь пробыть в Соединенных Штатах? Где вы собираетесь жить?

11

Английский! Это Соединенные Штаты, а не ваша Россия!

12

«…У меня тысяча долларов наличными и кредитная карта „Виза“. Я остановлюсь в доме моих друзей на Брайтон-Бич. Спасибо».

13

Зачем тебе эта операция? Мне нравится твой шрам.

14

Тебе нравится это?

15

Она здесь. Иди.

16

Ты не собираешься меня убить, а? Может, просто возьмешь деньги?

17

Пожалуйста! Мой муж не хочет меня. Мы не спим с ним годами. Я богата. Подари мне новую жизнь, и я отдам тебе все, что у меня есть!

18

Ты не преступник. Ты мечтаешь о новой жизни – я тоже. Я богата. Ты не можешь взять меня с собой? Пожалуйста!

19

У меня дом в Аризоне. Возьми меня с собой! Пожалуйста! Или убей! Я не хочу здесь оставаться! Я не могу так жить…

20

Гребаный слабак!

21

Посылают же уродов!

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.