Все эти трудности и невзгоды задерживали и изнуряли нас. Мы уже думали, что в Ферганскую долину выйдем только поздней осенью и то лишь в том случае, если сможем перебраться через занесённые снегом перевалы. Всё же медленно, но верно мы продвигались вперёд.
Наша работа была маршрутной в отличие от стационарной, когда сравнительно небольшая территория с центром в какой-либо базе подвергается детальному изучению и площадному картированию
. Первое изучение района начинается обычно с маршрутных исследований.
Планшеты, на которые мы наносили линии маршрутов, умножались, и постепенно становилась ясной сложная географическая картина местности. Работали дружно, помогали друг другу и для большего охвата территории разбивались на партии, уходившие по разным направлениям. Сотрудники, снимавшие маршрут глазомерной съёмкой, делали засечки и часто поглядывали на часы, стараясь по времени как можно точнее определить пройденное расстояние по прямой без учёта бесконечных извилин и петель тропы. Видимо, сделать это было нелегко, так как съёмщики нервничали, то и дело останавливаясь и подсчитывая пройденные километры и минуты, ушедшие на преодоление отдельных участков пути.
В горах при извилистой тропе пользоваться «масштабом времени» приходилось очень осторожно. Барометром-высотомером брали отсчёты давления воздуха для выяснения высоты места.
Обычно геологи отставали на два-три часа, задерживаясь с описанием обнажений горных пород, останавливаясь в аулах для расспросов о месторождениях полезных ископаемых. Когда они появлялись, лагерь уже весь был в сборе и на костре готовилась вечерняя еда.
Вслед за геологами приходила тёмная ночь. Короткое время ещё ясно были видны снеговые вершины и гранитные скалы окружающих хребтов, но вскоре уже ничего нельзя было разобрать: темнота охватывала долину от реки до макушки гор.
Ниже длинного ущелья, на запад от устья Кёкёмерена, Нарын выходит в широкую и оживлённую долину Кетмень-Тёбё. В этой долине находится районный центр Музтор (раньше Ахчи-Карасу), выстроенный в советское время. До Октябрьской революции на сухой равнине, где в настоящее время расположились селение и хлопковый завод, были два села — русское и киргизское, отделённые несколькими километрами пустыря.
Полвека назад здесь появились первые переселенцы из Харьковской и Оренбургской губерний. Они построили белые домики, окружив их сплошным зелёным кольцом тополей, огородов и бахчей. У путника, пришедшего с гор и увидевшего это село, создаётся впечатление, что он из альпийской суровой зоны Тянь-Шаня попал в тихую украинскую деревушку где-то под Киевом.
По долине колесили громадные украинские мажары. Странно было видеть подводу на колёсах в горной котловине, которая отрезана от внешнего мира многими десятками километров вьючных дорог. Трудно даже предположить, каким образом перебрасывались сюда телеги. Оказалось, что по узким тропам, горным дорогам перевозились они разобранными по частям на спинах верблюдов и лошадей. Пропутешествовав таким образом 150 километров через перевалы и тесные ущелья, части эти были перевезены в Кетмень-Тёбё. Здесь их собирали, ходок подводы ставили на колёса.
Увидев телеги, мы почувствовали начало конца нашего долгого путешествия.
Здесь, в этой населённой долине, многоводный Нарын широко разливается, разделяясь на несколько рукавов. Пройдя мелкие рукава вброд, наша экспедиция через главное русло начала переправлять грузы на пароме. Дрожал и скрипел ворот на старом пароме, шумно и быстро текла река. Звенел трос, и казалось, что вот-вот он лопнет, а наш паром, который еле держится на двух старых гнилых лодках, запрыгает на воде и где-то ниже, при входе в ущелье, ударит его о прибрежную скалу, и тогда конец парому и всему, что на нём. Несколько рейсов прошли благополучно, и под конец приятно было слушать шум воды и видеть бессильное бешенство реки.
Богатую долину Кетмень-Тёбё с Ферганской котловиной и железной дорогой соединяла хорошая вьючная тропа. Следуя извилинам глубокого Нарына, она то уходила вверх, то опускалась к самой воде, то лепилась карнизами к скале, а затем ныряла в искусственный проход между глыбами скал. 150 километров этой дороги протянулись по каменистым горам до железнодорожной станции Учкурган. Эта тропа началась за переправой, на левом берегу Нарына. По ней ходят огромные караваны, по 200—300 верблюдов в каждом, перебрасывая кипы прессованного хлопка с завода на железную дорогу.
Длинными вереницами растягивается такой караван, разбитый на группы. Разноцветными яркими шерстяными кистями были разукрашены сильные животные. Многоголосый звон больших и малых колокольчиков стоит кругом. Впереди каждой группы — осел. На нём восседает вожатый, сквозь дремоту он слышит знакомый звон колокольчиков и по нему заключает, что верблюды не оторвались и двигаются в порядке.
Через реку в узком её месте перекинут новый висячий мост; он держится на двух тросах, укреплённых на берегах. Построить мост пролётом в 50 метров, чтобы он пропускал тяжело нагруженных животных, было делом нелёгким, если ещё учесть, что ни одна колёсная дорога не подходила к месту стройки. Несмотря на эти трудности, в несколько месяцев, с осени 1932 по весну 1933 года, мост был построен. Местные строительные материалы, из которых сделан мост, — арчу (можжевельник) и тополь — доставляли с гор на быках примитивной волокушей. По словам дорожного техника, этот висячий мост по размерам у нас в СССР тогда уступал только одному мосту на Кавказе, на реке Ингур, также построенному в те годы.
На месте нового нарынского моста до 1932 года стоял старый, построенный ещё в 1916 году, пришедший за многие годы в полную негодность. Были случаи, когда с высоты моста лошади летели в мутный Нарын.
Ночи стали длиннее и холоднее, и во время ночного лагерного дежурства приходилось надевать огромный тулуп, чтобы не замёрзнуть. Была настоящая осень, когда на горизонте горы расступились и последнее ущелье, по которому мы шли, окончилось.
Глазам уставших путников открылись Нарынские каменноугольные копи с большим посёлком белых домов, почтово-телеграфным отделением, магазинами. На противоположном берегу виднелись шахты; от станции Учкурган до Нарынских копей протянута железнодорожная ветка.
Уже зимой, вернувшись домой, мы стали обрабатывать собранные в поле материалы. Меня интересовали абсолютные высоты разных мест, за вычисление которых и пришлось сразу же приняться.
После этой длинной и кропотливой работы я стал подбирать все топографические материалы по району «белого пятна». Их оказалось не так уж мало, как это можно было подумать при первом взгляде на существовавшие карты. Правда, карты были разной давности, разной достоверности, разных достоинств и масштабов, что очень затрудняло сведение всего этого богатого материала в единое целое. Здесь были и хорошие крупномасштабные карты Переселенческого управления, и рекогносцировочные карточки, и маршрутные кроки разных исследователей.
Большую помощь оказали карты, которые мне удалось разыскать как-то в земотделе одного из горных райисполкомов. Это были оригинальные планшеты, рабочие листы съёмки, охватившей большие площади, но из-за наступившей войны 1914 года так и неизданные.
Я сидел тогда два дня в шумной комнате райземотдела и копировал планы. Поминутно хлопала дверь, приходили колхозники-киргизы в лисьих шапках с нагайками в руках. В комнате было душно и накурено.
В Ленинграде, когда пришлось сверять разные листы и материалы, карты райземотдела оказались самыми подробными, самыми достоверными. Я часто прибегал к их помощи и мысленно благодарил неизвестных мне топографов.
В комнате у меня на столах, диване и даже на полу лежали карты. Каких только карт здесь не было!
Большие планы земельных участков, угодий, планы проектируемых гидротехнических сооружений, съёмки отдельных исследователей, снимавших районы месторождений полезных ископаемых, — всё это нужно было сравнить, привести к единому масштабу и тщательно проверить. Последнее было очень важно, так как часто рекогносцировочные карточки очень далеки от истины и изображение основных линий рек и хребтов на них сильно искажено.
К концу рабочего дня все карты в комнате оказывались настолько перепутанными, что найти сразу какой-либо лист было невозможно. Поздно ночью, когда наступала пора ложиться спать, комната была загромождена листами: синими, белыми, коричневыми, жёлтыми, бледно-розовыми, голубыми. Карты будто переговаривались между собой нерусскими и порой непонятными географическими названиями, ставшими мне родными и близкими, и, тихо шелестя, спорили о том, какая из них правильнее и полнее изображает действительную картину горных территорий.
По ночам мне снились реки, текущие в неправдоподобных направлениях, хаотически нагромождённые горы и сложный, неразгаданный узор речной сети.
Я спорил с картами, и губы неслышно шептали те же звучные имена, которыми окрестило местное население зелёные долины, голубые реки, озера Небесных гор: Кёкёмерен, Мин-Куш, Сусамыр, Кавактау, Эмель, Сонкёль…
Положив в основу составляемой карты съёмки наших маршрутов, пересекавших весь исследованный район по многим направлениям, я стал к их ленте присоединять другие съёмки. Так получился скелет карты. На белом листе бумаги выделялись линии — меридианы и параллели, звёздочки — астрономические пункты, извилистые линии — пройденные и заснятые нами пути. Затем отдельные куски листа стали покрываться густой сетью рек и ручьёв, ясно выступали долины и намечались основные линии горных хребтов. Было радостно, когда отдельные части согласованно смыкались друг с другом, не давая больших расхождений. Зато когда такое расхождение обнаруживалось, долго приходилось ещё и ещё раз проверять материалы, устранять ошибки, растягивать или укорачивать маршрутные съёмки. Работа была кропотливая, но интересная. Каждый день работы приносил что-то новое, и постепенно, через два месяца, все линии замкнулись и карта была закончена.
Конечно, не все части карты получились равноценными. Есть места, куда мне хотелось бы поехать и проверить, так ли это действительно, как изображено на вновь составленной карте, или не так. Я был даже уверен, что следовало внести какие-то изменения. Но материала пока не было, и нужно было ждать, когда он появится, а что он появится — в этом не было никакого сомнения.
В целом получилась карта, сильно отличающаяся от прежних. Для примера скажу, что изменилось направление течения рек Джумгол и Сусамыр, отодвинулось их слияние. Прежде почти весь Джумгол был показан пунктиром и представлен неправильно. Левые притоки Сусамыра, из-за того что хребет Киргизский Алатау (Александровский) продвинулся на юг, стали значительно короче, а реки, текущие с хребта на север, длиннее. Количество притоков реки Кёкёмерен стало во много раз больше. На старых картах я их насчитал всего три, да и те без названий.
Горы Кавактау вовсе отсутствуют на старых картах, а между тем это большие горы. Целых два хребта носят такое название, и протянулись они на 120 километров. Перевалы Кавактау лежат на высоте порядка 3 тысячи метров, а отдельные вершины достигают 3700 метров, то есть поднимаются до границы вечных снегов. Между северным и южным хребтами Кавактау на новой карте появилась река Мин-Куш с большим бассейном.
В последний раз я посетил Киргизию в 1970 году, когда во Фрунзе читал лекции студентам географического факультета Киргизского университета и участвовал в работах первого съезда Географического общества Киргизской ССР. Тогда же удалось мне совершить несколько поездок в горы. На этот раз всё было гораздо проще, чем в 30-е годы. Дороги и автомобили далёкое сделали близким.
Кавактау сохранили свою прелесть — неиссякаемую красоту нетронутых пейзажей. Эти места правительством Киргизской республики объявлены заповедником. Но многое изменилось.
В долине Джумгола теперь районный центр — Чаёк, автомобили легко подходят к берегам тёмно-синей Кёкёмерен. На месте горной тропы от станции Учкурган до Музтора — ныне Токтогула — колхозники южной Киргизии построили хорошую автомобильную дорогу, и путь, который у нас занимал восемь дней, сейчас легко можно преодолеть за восемь часов. По железной дороге уже давно вывозят нарынский уголь в города, на заводы и фабрики Средней Азии.
Карта, над которой я много трудился и которой гордился, теперь уже устарела. За прошедшие годы новые экспедиции побывали на Центральном Тянь-Шане, некоторые из них посетили тихие горы Кавактау. Новые, лучшие карты составили топографы, картографы и географы этих экспедиций. Но не скрою: я с удовлетворением увидел, что и в новых картах используются наши материалы, наши съёмки и определения высот, а географические описания посещённых районов, данные по геологии и полезным ископаемым вошли в литературу о Тянь-Шане и по сей день учитываются в работах по изучению Киргизской ССР. В горной Киргизии, где мы встречали кустарные выработки свинца, каменного угля, меди, в настоящее время есть большие рудники и каменноугольные копи, оснащённые современной техникой. Киргизия теперь славится как среднеазиатская кочегарка. Здесь также добывают много цветных и редких металлов.
В ущелье реки Нарын у Токтогула строится высотная плотина. Скоро здесь будет работать одна из самых мощных гидроэлектрических станций в Средней Азии — Токтогульская ГЭС. Весь Центральный Тянь-Шань пересечён хорошим автомобильным трактом, связывающим север и юг Киргизии. Легковые машины за один летний день проделывают большой путь от Фрунзе до Оша — от предгорьев Киргизского хребта до предгорий Алайского. Через Киргизский хребет для этого проложен перевальный тоннель на высоте 3600 метров над уровнем моря длиной 2,6 километра. Недаром же дорогу назвали Великим Киргизским трактом.
Киргизский народ сделал много для развития культуры и хозяйства республики. Трудно представить, что все это выполнено в такой короткий срок. Поэтому и кажется, что рассказанное здесь было давно, очень давно. А в действительности это было ведь совсем недавно.
В горах у Иссык-Куля
1950
Синее небо, синий же Иссык-Куль, между ними белая зубчатая стена, на первом плане голый, красно-жёлтый глинистый берег — вот и весь вид, весьма несложный, но от которого глаз с трудом отрывается: так великолепен колорит, так изящны и легки очертания снегового хребта, за которым ещё ясно видны высочайшие вершины и северного хребта, трёхглавый Талгар и остроконечный Алмаатинский пик.
Н. А. Северцов
Кто побывал в далёких горах Тянь-Шаня и видел беспредельную гладь озера Иссык-Куль, тот надолго сохранит в памяти снеговые хребты Кунгея и Терскея, крутой стеной спускающиеся к берегам лазоревого озера.
К Иссык-Кулю обычно попадают через узкое и дикое Боамское ущелье, прорезающее линию хребтов Кунгей — Киргизский Алатау. Машина мчится у самого берега быстрой и грохочущей реки Чу. Дорога делает крутые повороты, следуя извилинам реки, и неумолчный шум стоит в ушах путника. Исчезает широкая и цветущая Чуйская долина. Тёмные, мрачные скалы да громадные каменные осыпи — курумы выделяются длинными пятнами на склонах. Но вот мрачное и угрюмое ущелье расступилось, куда-то в сторону отошла река. Видны красные песчаники и глины — третичные отложения, весьма характерные для Центральной Азии. Дорога идёт по пустынной галечниковой равнине, в стороне заметны бело-жёлтые и зеленоватые породы. Озеро где-то близко, и действительно перед нашими глазами внезапно возникает спокойная, тихая гладь Иссык-Куля. Плещутся волны, выбрасывая белоснежную пену на галечный берег.
Известный русский географ, первый исследователь Тянь-Шаня, Пётр Петрович Семёнов-Тян-Шанский в 1856 году, пробравшись к Иссык-Кулю, писал: «Трудно себе вообразить что-нибудь грандиознее ландшафта, представляющегося путешественнику с Кунгея через озеро на Небесный хребет. Темносиняя поверхность Иссык-Куля своим сапфировым цветом может смело соперничать со столь же синей поверхностью Женевского озера, но обширность водоёма, который занимает поверхность, в пять раз превосходящую площадь Женевского озера, казалась мне с западной части Кунгея почти беспредельной на востоке, и ни с чем не сравнимое величие последнего плана ландшафта придаёт ему такую грандиозность, которой Женевское озеро не имеет. Вместо непосредственно поднимающихся за вдвое менее широким Женевским озером предгорий Савойских Альп, совершенно закрывающих величественную группу Монблана, за широким Иссык-Кулём простирается обозримая, по крайней мере на 300 вёрст своей длины, непрерывная снеговая цепь Небесного хребта. Резкие очертания предгорий, тёмные расселины пересекающих передовую цепь поперечных долин — все это смягчается лёгкой и прозрачной дымкой носящегося над озером тумана, но тем яснее, тем определительнее, во всех мельчайших подробностях своих очертаний, тем блестящее представляются на темноголубом фоне цветистого безоблачного среднеазиатского континентального неба облитые солнечным светом седые головы тяныпанских исполинов»
.
Приближаясь к озеру со стороны Боамского ущелья, мы вспомнили слова П. П. Семёнова. Снежные цепи, окаймляющие озеро с севера и с юга, поражали своей грандиозностью.
Несколько десятков лет назад мало кто знал далёкое озеро в центре Тянь-Шаня. Сообщение с ближайшей железнодорожной станцией Пишпек (ныне город Фрунзе) поддерживалось только подводами, запряжёнными лошадьми. Расстояние в 180 километров до посёлка Рыбачьего, в западном углу озера, покрывалось за три — шесть дней, в зависимости от груза. Позже пишпекские горожане поняли прелести Иссык-Куля, особенно его восточного побережья. От духоты и жары Чуйской долины они устремлялись на лето в высоко лежащую Иссыккульскую котловину, в город Пржевальск. Тогда телеги по так называемому большому тракту шли часто, перевозя больных и отдыхающих.
Только в советские годы автомобиль пришёл на смену телегам. Машины мчались по тракту, в один день покрывая расстояние от Фрунзе до Рыбачьего. Но и железная дорога упорно продвигалась в глубь Чуйской долины. Уже в 1932 году было открыто регулярное пассажирское движение по железной дороге до станции Кант, находящейся в 20 километрах от Фрунзе. Труднейший участок этой железнодорожной стройки — Боамское ущелье. Здесь часты землетрясения, гигантские осыпи. Река Чу, углубившись в отвесном каньоне, быстро катит свои воды, подмывая берега.
В годы Великой Отечественной войны началось строительство железной дороги от станции Кант. Оно завершено в 1948 году. Стальной путь, прорвав каменное кольцо Тянь-Шаня, связал Иссык-Куль со столицей Киргизии — Фрунзе. Железная дорога вышла к берегам Иссык-Куля, и гудки паровозов стали перекликаться с сиренами иссык-кульских теплоходов.
Иссык-Куль в переводе значит «горячее озеро». Почему же народ назвал его горячим? В Иссык-Куль впадает около 80 небольших горных речек, все они берут начало в горах Тянь-Шаня. Но ни одна река не вытекает из озера, оно бессточно, и вся вода расходуется на испарение, а испаряется немало — ежегодно до 3,5 кубических километра воды. Поэтому вода в Иссык-Куле солоноватая, негодная для питья.
Известно, что солоноватая вода медленнее замерзает, чем пресная. Большая глубина Иссык-Куля также препятствует промерзанию озера. Частые и сильные ветры, гуляющие по водной глади, не дают возможности озеру даже с поверхности покрыться тонким льдом. Иссык-Куль никогда не замерзает, несмотря на суровую зиму и большую высоту местности (уровень воды на 1609 метров выше уровня океана). Только мелкие заливчики иногда покрываются ледяной корочкой. Поэтому-то его и назвали тёплым озером.
Западная часть иссык-кульского побережья суха, камениста. Выросший за последние десятилетия рабочий посёлок Рыбачье является оазисом среди пустынных мест. Здесь скрещивается несколько автомобильных трактов, и здесь же большая пристань и конечная станция железной дороги. Отсюда открывается прекрасный вид на озеро, на окружающие горы. На юге высится Терскей-Алатау, напротив него — брат его Кунгей. Всюду горы, горы и горы. Лишь на востоке необозримая синяя гладь озера. Восточное побережье благодаря частым дождям обладает богатой растительностью.
Со времени путешествия П. П. Семёнова-Тян-Шанского считается, что в недавнем геологическом прошлом размеры Иссык-Куля были иными. Озеро было ещё больше, чем теперь, а уровень его лежал на десятки метров выше современного. Река Чу, которая раньше служила стоком озера, прорыла себе глубокое Боомское ущелье и частично спустила воды Иссык-Куля, понизив его уровень. Ныне Чу не уносит воды озера, она стала самостоятельной рекой. Русло её лежит в трёх-четырёх километрах от западного побережья Иссык-Куля, но связано с ним лишь небольшим протоком, в котором вода бывает только во время особо высоких паводков.
Какие же факты говорят о том, что Иссык-Куль в недавнем геологическом прошлом имел гораздо большую площадь, чем теперь?
На южном берегу Иссык-Куля бросаются в глаза глинистые пестроокрашенные отложения: кремовые, серые, зеленоватые, малиновые. Они попадаются сразу же после выезда из Боамского ущелья. Вид пестроцветов унылый, пустынный, на них почти нет растительности. Реки легко размывают эти непрочные, рыхлые горные породы, поэтому текут в глубоких долинах, врезавшись на десятки метров. Вот эти осадки и есть древние озёрные отложения Иссык-Куля.
На северном берегу пестроцветных отложений почти нет. В одних местах приозёрная равнина, вдаётся далеко в озеро, образуя плоские, слабо наклонённые полуострова. В других, наоборот, возникают широкие заливы, и приозёрная равнина сужается, окаймлённая берегом озера и близкими горами. Равнина сложена выносами с гор — речными осадками и отложениями временных потоков. Если внимательно приглядеться к особенностям её рельефа, то можно заметить следующую закономерность: против выходов речных долин с гор равнина расширяется и далеко врезается в озеро. Особенно хорошо это видно в районе больших сел — Григорьевки и Семеновки, где мощные выносы двух одноимённых рек Аксу создали целый полуостров.
Восточная оконечность Иссык-Куля отличается от западной. На востоке озеро образует много узких, длинных и извилистых заливов. Пржевальский и Тюпский заливы особенно длинны и извилисты, поэтому здесь возник ряд бухт. Хорошо заметно, что эти заливы продолжают устья рек, впадающих в озеро. Я посетил некоторые из этих заливов: Курментынский, Тюпский, Пржевальского, Покровский, Тамгинский — и всюду видел одну и ту же картину. Иссык-кульские воды здесь наступают на сушу, они заливают низовья речных долин, образуя заливы — эстуарии.
Есть ещё одна существенная причина, которая способствует образованию эстуариев. Восточная оконечность Иссык-Куля подвержена сильнейшим землетрясениям. Только за последнее столетие описаны разрушительные землетрясения
1887, 1889, 1911 годов. Это говорит о том, что район Иссык-Куля отличается большой геологической подвижностью. Наш выдающийся геолог И. В. Мушкетов, посетивший Иссык-Куль после землетрясения 1889 года, писал: «Берега как залива, так и реки Караколки частью сползли к воде, осевши уступами, частью же совсем погрузились в воду»
.
Таким образом, восточные берега Иссык-Куля опускаются в результате продолжающихся на наших глазах горообразовательных движений. Вот почему речные долины на востоке затоплены водой, а на западе выносы рек возвышаются на берегах и далеко вдаются в озеро в виде мысов и полуостровов. Вот почему на востоке озера обнаружены затопленные дома и посёлки, катки для молотьбы хлеба, каменные памятники, а в штиль, когда поверхность Иссык-Куля спокойна и вода прозрачна, с лодки близ берегов можно увидеть контуры затопленных городищ.
При сравнении климатических условий Иссык-Кульской котловины северное побережье выгодно отличается от южного. Северное прикрыто мощным горным хребтом Кунгей. Он является как бы заслоном, предохраняющим от пагубного влияния холодных ветров. К тому же это побережье и Кунгей открыты на юг и хорошо прогреваются солнцем. Недаром Кунгей по-киргизски значит «обращённый к солнцу», «солнечный».
Южное побережье находится в менее благоприятных условиях. Оно открыто к северу, с юга его окаймляют снежные горы Терскей, прогреваются они меньше, чем Кунгей, природа здесь более суровая. Терскей по-киргизски значит «противоположный», в данном случае—«противоположный солнцу», «теневой», «обращённый на север».
Эти особенности природы двух побережий Иссык-Куля сказываются на их сельском хозяйстве. На северном побережье лучше развиваются садоводство, овощеводство, здесь созревают даже арбузы и местами виноград. В середине сентября обычно проходит массовая уборка зерновых. На южном побережье фрукты и овощи опаздывают, арбузы мало где успевают созреть, зерновые убираются в конце сентября — начале октября.
В селении Покровка на южном берегу Иссык-Куля помидоры появляются только в сентябре, только в конце августа созревают такие ранние фрукты, как абрикосы и слива. Виноград и хлопчатник здесь не разводят: им не хватает тепла. Все это результат того, что Иссык-Кульская котловина лежит высоко над уровнем моря. Сказывается также положение Покровки и южного побережья озера, открытого на север.
Не всегда спокойна и тиха поверхность Иссык-Куля. Рыбаки рассказывают, что коварна и капризна бывает заманчивая даль озера. Бризы — обычные ветры на Иссык-Куле. Днём они дуют с озера на берег, а ночью — в обратном направлении — с суши на озеро. На местном наречии дневной ветер называется морским, ночной — горняком.
Преобладающие ветры на Иссык-Куле — западные, дующие параллельно длинной оси озера. Они-то и приносят влагу на восточное побережье, где дождей выпадает гораздо больше, чем на сухом западе.
Спокойная гладь Иссык-Куля за пять — десять минут меняется под влиянием подувшего резкого вечернего бриза, волны перекатываются, как на море в непогоду, и рыбачью лодку неудержимо несёт на середину озера. Весла тогда бесполезны. Лодку будет бросать, кидать до утра, и если она уцелеет, то обессилевший рыбак доберётся до берега. За своенравие, за бури, за частые штормы местные старожилы величают Иссык-Куль киргизским морем.
Ветры здесь — обычное явление. Рыбаки их называют по географическим названиям мест, откуда дует ветер. Внезапно наскакивающий сильный ветер с запада — это улан, а дующий с востока — сантас, по имени перевала в горах на восток от озера. Боамское ущелье, откуда дует улан, местные жители называют Уланским.
В 1927 году действие сильного улана испытал теплоход «Прогресс Киргизстана». Зимним вечером на озере был сильный шторм. Теплоход целые сутки боролся с бурей, наконец спрятался в одной из бухт и благоразумно выждал конца непогоды. В том же году во время бури волной был снесён рулевой теплохода.
Академик Л. С. Берг, в течение нескольких лет изучавший озеро, указывает на возникновение во время иссык-кульских бурь такого редкого явления, как водяной смерч.
Первые теплоходы «Пионер» и «Прогресс Киргизстана» были построены в Пржевальском затоне из древесины тянь-шаньской ели и спущены на воду в 1926 году. Регулярные рейсы от Рыбачьего на Пржевальск связывают самые отдалённые районы северной Киргизии с железной дорогой.
Н. В. Алексеев, работавший в 1921 году на берегах этого озера, поделился со мной воспоминаниями о рождении иссык-кульского флота. Тогда там плавали старый трёхмачтовый парусник, приспособленный для перевозки леса, парусно-моторный баркас «Красный Восток» и изящное парусное судно «Коммунар». Это судно было построено в коммуне аральских рыбаков, переехавших на постоянную работу на Иссык-Куль. Среди рыбаков оказались способные судостроители, которые и построили быстрый «Коммунар» для транспортных целей, тогда на этих небольших баркасах перевозили хлеб в Рыбачье.
Иссык-Кульское государственное пароходство было создано в 1925 году. Центр этого пароходства — Пржевальск. Здесь, на берегу озера, вырос большой посёлок рабочих судоремонтных мастерских. «… Четверть века отделяет меня от того дня, — вспоминает мастер К. Ф. Калашников, — когда я, будучи мотористом, впервые прибыл на небольшом моторно-парусном судне „Красный Восток“ на берега Каракольского залива.
Это было 2 августа 1925 года. Дики и безлюдны были тогда эти места. Заросли кустарников покрывали берега бухты, и среди них, затерявшись, стояли лишь четыре одиноких домика, принадлежащих некогда каракольским купцам. Домики были заброшены и наполовину разрушены.
В августе 1925 года приступили к постройке первых теплоходов: «Прогресс Киргизстана» и «Пионер». Строительство их велось в Джергалчаке приезжими мастерами с Волги: своих кадров не было…
С течением времени возросший коллектив пароходства, преодолевая трудности, строил, преобразовывал этот пустынный уголок. Особенно бурный рост посёлка начался с 1929 года. Здесь создавались новые предприятия»
.
За четверть века число судов, курсирующих по озеру, увеличилось в девять раз, их тоннаж — в 70 раз, а количество грузов (несмотря на постройку шоссейного кольца вокруг Иссык-Куля, по которому перевозятся различные товары) — в 43 раза. Горные долины богаты хлебом, скотом, углём, лесом. Эти грузы перебрасываются на пристань Рыбачье, а отсюда отправляются в город Фрунзе.
Иссык-Куль — рыбное озеро. Рыбаки вылавливают сазана — эту обычную рыбу в водоёмах Средней Азии, османа, чебака, маринку. Интересно, что осман и маринка имеют ядовитую икру, поэтому при ловле маринки и османа рыбаки потрошат рыбу, выбрасывая внутренности; лишь после этого её употребляют в пищу.
«Икра крупнозернистая, красно-жёлтого цвета, — пишет В. Кушелевский, — похожа больше всего на щучью… обладает в высшей степени ядовитыми свойствами, что неоднократно было наблюдаемо мною как в Фергане, так и в Киргизской степи. При ловле икра и внутренности обыкновенно выбрасываются тут же на берег, но их не трогают даже вороны, хотя известно, насколько эта птица прожорлива и неприхотлива в выборе пищи; если же какая-нибудь, по неопытности, полакомится этой икрой, то скоро околевает, чему я был свидетелем ещё в Киргизской степи. Икра не теряет ядовитых свойств от соления и варения; точно так же сохраняет эти свойства и в крепком спирту. Вскоре после употребления икры маринки в умеренном количестве появляется боль в животе, рвота и понос, которые вскоре прекращаются от обыкновенных медицинских средств; при неумеренном употреблении икры сначала появляется сильная и продолжительная рвота, потом понос, сильно истощающие больного, причём он не в состоянии держаться на ногах»
.