В горах рождаются бурные реки. Они приносят на равнины воду и тонкий ил. Летом, когда снег и лёд тают, реки разливаются, затопляют низины, мутнеют. Зимой потоки скудеют и светлеют, а весной почти высыхают.
      Тысячелетиями человек боролся с пустыней, построил каналы и плотины, заставил воду течь в разных направлениях, напоил сухую, горячую и жадную землю. Возникли оазисы, они расширялись, рождались города.
      Возникновение прикуньлуньских или притяньшаньских оазисов теряется в глубине тысячелетий. На бескрайних пустынных равнинах Центральной Азии создавались и распадались государства. Этот мир, скрытый от других стран высочайшими горами и труднопроходимыми пустынями, всё же жил не изолированно. Сюда приходили торговые караваны, через его территорию были проложены знаменитые шёлковые пути, по которым шёлк из Китая попадал в западные страны. С гор Куньлуня вывозили нефрит — этот знаменитый камень древности, столь почитаемый на Востоке.
      Морские пути ещё не были известны, когда по Центральной Азии шли предприимчивые и любознательные купцы. Вместе с шёлком, нефритом и другими товарами двигались идеи, налаживался культурный обмен. Это общение оставило глубокий след в языке и культуре современного населения. Из Индии пришёл буддизм, ставший в начале нашей эры господствующей религией в оазисах Куньлуня и позже сменившийся исламом. Уже в очень ранних источниках античного времени — в трудах китайских, индийских и греческих авторов — можно встретить первые, пусть скудные, данные о землях и народах Центральной Азии.
      Вся история освоения пустынь Центральной Азии говорит о борьбе человека с её суровой природой. И ещё далеко не исчерпаны возможности в этой борьбе. В прошлом человек часто отступал под разрушительным воздействием стихийных бедствий. В наше время люди, вооружённые данными науки, применяя современную технику, могут быстрее покорить пустыни, полнее освоить их природные богатства.
      Как лучше использовать горные воды, сохранить их летние потоки? Они устремляются в пустыни, испаряются под лучами знойного солнца, просачиваются в пески, галечники, рыхлый грунт, исчезают, точно проходят через решето. Какие земли годны для орошения? Где могут возникнуть новые оазисы, знаменующие победу человека над природой? Где будет краснеть гранат, желтеть абрикос, белеть коробочками хлопчатник, колоситься пшеница, сверкать водяными стёклами плантации риса? Предстояло искать ответы на многие подобные вопросы.
      Нужен упорный труд, чтобы расширить границы старых оазисов, создать новые. Пустыня не хочет уступить человеку своих владений. Она грозит суховеями, засыпает песками любовно возделанные земли. Белыми пятнами на почве выступают вредные соли, и растения погибают. Много сил и терпения нужно, чтобы успешно бороться с пустыней. Но теперь народ вооружён знаниями, опытом, машинами.
      В Синьцзянской комплексной экспедиции работал большой коллектив, в основном молодёжь. Экспедиция была хорошо оснащена техникой и имела свои лаборатории. Коренное население Синьцзяна — уйгуры, монголы, казахи, киргизы — всегда гостеприимно встречало нас, как своих друзей. В течение нескольких полевых сезонов советские учёные сдружились со своими китайскими коллегами. В беседах и в поисках правильных решений мы обменивались опытом и крепили наши добрые отношения.
      Немало трудностей стояло на нашем пути. Хорошие автомобильные дороги редки, и местами пришлось прибегать к помощи испытанного в пустынях транспорта — верблюдам, не гнушаться и осликами, наиболее распространёнными рабочими животными. А маршруты экспедиции — то в высокие горы, где перевалы лежат на уровне четырёх-пяти тысяч метров, то в сыпучие пески — требовали опыта, тренировки, сил и стойкости. В горах нам приходилось испытывать нехватку воздуха, а на равнинах — и холод, и жару, и сильные песчаные бури. Но, как говорят на Востоке, лучше перенести все невзгоды пути, чем спокойно, без дела сидеть дома.
      Большие площади пустынь и гор западной части Китая заняты так называемыми «дурными землями», и кажется, что их нельзя использовать ни в наше, ни в будущие времена. Но это только кажется!
      Проходят годы, и вчерашние «дурные», никому не нужные земли оказываются настоящим кладом. Раньше человек их просто не знал, а поискал и нашёл руды, уголь, нефть, соли, строительные материалы. Бывает и так: издавна известны какие-то горные породы, но они были не нужны человеку. Затем настало время, когда они понадобились в хозяйстве. Можно привести немало таких примеров. Бокситы — алюминиевые руды, состоящие главным образом из глинозёма, — стали важным минеральным сырьём совсем недавно. Геологи обнаружили в Джунгарии нефть и различные руды. Там уже работают нефтеперерабатывающие заводы.
      Человек строит в пустынях заводы, промыслы, города, но пески угрожают жилищам, засыпают железные дороги. Нужно быть бдительным. И только вода и пашни побеждают пустыню, заставляют её отступить, изменяют исконные мрачные пейзажи.
      Впервые в 1956 году я попал в Джунгарию с востока.
      Самолёт поднялся с Пекинского аэродрома и сразу углубился в хаос гор провинции Шаньси. Часа через полтора мы были уже над плодородной долиной Фынхэ, в которой расположен город Тайюань — один из крупных промышленных центров нового Китая. Затем мелькнула коричневая лента Хуанхэ, в осеннее время маловодной реки, изобилующей отмелями, островками, косами, перекатами. Показался большой город Сиань — древняя столица Китая, которая за последние годы сильно выросла и насчитывает около полутора миллионов жителей. По населению Сиань больше таких городов, как Киев и Горький. Прямоугольные кварталы Сианя раскинулись на берегах Вэйхэ, крупного правого притока Хуанхэ. В долине Вэйхэ проложена железная дорога, уходящая в горы Ганьсу.
      Западнее Сианя маршрут пролегал через лёссовые горы Шэньси и Ганьсу. Лёсс — пористая пылеватая горная порода; лёссовые почвы весьма плодородны. Лёссовые районы густо заселены, в них ощущается большая нехватка земледельческих площадей. Крестьяне здесь издавна террасировали горные склоны и тем самым увеличивали размеры пахотных земель. Но лёсс очень легко размывается водами и даже развевается ветрами. Поэтому некогда плоская местность так называемого Лёссового плато в излучине Хуанхэ ныне сильно расчленена глубокими долинами и бесчисленными быстрорастущими оврагами. Только кое-где сохранились равнинные площадки на вершинах гор. Один сильный ливень (а такие ливни тут не редкость) уносит массу плодородной земли. На десятки, а иногда и сотни метров перемещаются верховья оврагов, наступающих на поля.
      Эрозия лёсса и насыщение им воды в Хуанхэ — явление, вредное для развития хозяйства Китая. Хуанхэ несёт твёрдых частиц больше, чем любая другая крупная река мира. Поэтому-то она и получила название Жёлтой реки, а море, куда она впадает, — Жёлтого моря.
      Наш самолёт взял курс из Ланьчжоу на запад — в Урумчи. Вскоре показались горы Наньшаня и Тянь-Шаня, пустыни Вэйшаня и Джунгарии. Бесплодные равнины иногда сменялись оазисами с полями правильной формы, и… опять пустыня. Каменистая и глинистая, местами с песками, она далеко уходила за линию горизонта.
      Синьцзян известен своими земледельческими оазисами с такими городами, как Яркенд, Хотан, Кашгар, Аксу, Кульджа, Турфан, Курля. Самый крупный город Синьцзяна Урумчи лежит в долине одноимённой реки при выходе её из гор Тянь-Шаня в Джунгарскую пустыню. «Урюм» — по-казахски отдельные озерки, расположенные по вытянутой низине, реки и речки, пересыхающие в сухое время года. Отсюда и получила своё название река Урумчи, и, как это часто бывает, так стал называться и город.
      И действительно, осенью и зимой русло Урумчи сухое. Широкая галечная пойма бесплодна, безводна, всюду камень. Во время дождей пойма широко заливается быстрым потоком, приносящим новые камни с гор.
      В прошлом редкие, но сильные ливни доставляли много хлопот гражданам, река выходила из берегов, разрушала мосты и сооружения на каналах, заливала дороги и улицы. В сухое же время воды очень не хватало и нечем было орошать поля и огороды. И вот выше города вырыли длинный канал и построили водохранилище Хуньянчи. Когда в реке много воды, её по каналу отводят в водохранилище и создают запасы. В маловодный период их расходуют. Одновременно была построена и гидроэлектростанция. Теперь пойма реки уже не заливается.
      В первый раз я приехал в Урумчи осенью 1956 года. Улицы были полны солнца, но листва на деревьях уже облетела. Только пирамидальные тополя ещё сохраняли свой желтеющий наряд.
      На востоке высится величественная снежная вершина Богдоула, в складках горы спрятались озера, глубокие ущелья, животворные родники. К Тяньчи (по-монгольски Тейгринур— «небесное озеро») урумчинцы проложили автомобильную дорогу. В летнее знойное воскресенье горожане едут в горы, чтобы ощутить свежую прохладу, отдохнуть. Много легенд связано с Богдоулой, в прошлом ей приписывалась чудодейственная сила. Уверяли, что в буддийской кумирне у озера верующие излечиваются от недугов. И видимо, не случайно в старых китайских книгах по географии эти урумчинские горы называли Миншань — «чудотворные» или Фушеушань — «горы счастья и долголетия». Да и монгольское название Богдоула значит «божественная, святая гора».
      Местное китайское население Урумчи часто называет Тянь-Шань Наньшанем, то есть «южными горами», так как они стоят высокой стеной на юг от города. Но в действительности хребты с трёх сторон, кроме северной, окружают столицу Синьцзяна. Солнце всё время ходит за горами. Утром оно выглядывает из-за Богдоулы, освещая её снежные пики, а заходит за ближайшие бурые отроги. Вечером утихает горный ветер, воздух становится чистым, небо ясным. В закатном свете линии, оконтуривающие горы, настолько чётки, что кажутся нарисованными тёмно-синей тушью на розовой бумаге. В прозрачном воздухе горы становятся совсем близкими, иззубренный гребень упирается острыми пиками в пламенеющее небо.
      Урумчи известен лет 200, с того времени, как у мыса Кызылтаг (красной горы) были построены военная крепость и торговый городок. Выгодное географическое положение на пути через Тяньшаньские горы способствовало развитию города.
      В1889 году Урумчи посетил известный русский учёный — исследователь Центральной Азии Г. Е. Грумм-Гржимайло. В своей книге он писал об этом городе: «…достаточно одного взгляда на карту Западного Китая, чтобы оценить его значение в торговом отношении. Действительно, он не только занимает центральное положение среди городов китайского Притяньшанья, но и лежит на пересечении главных путей, по которым как расходятся, так и притекают товары из двух стран, непосредственно поставляющих их на урумчинский рынок, — России и Внутреннего Китая» .
      С развитием современного транспорта Урумчи стал важнейшим узлом автомобильных дорог, аэропортом. А ныне сюда подошла, опять же пользуясь сквозной долиной через Тяньшаньские горы, и железная дорога.
      Нередко я бродил по городу, наблюдая его жизнь. В узорчатых тюбетейках, похожих на наши ферганские, шествовали уйгуры. Женщины были одеты в мягкие пёстрые шёлковые платья свободного покроя. Дунган легко отличить по чёрным халатам и тоже черным маленьким шапочкам, напоминающим профессорские.
      В старом городе прямо на улице расположилась парикмахерская. Здесь нет даже зеркала, да и к чему оно? Модных и сложных причёсок мастер не знает. Он просто бреет голову, к тому же без мыла.
      Когда-то и мне пришлось испытать такую операцию. Это было в старом кишлаке, где-то в Узбекистане, давно, очень давно, лет 25 назад. Парикмахер смачивал волосы тёплой водой и долго растирал их пальцами; по моему лицу скатывались капли воды. Острым ножом мастер смело резал волосы. Если случается порез, то под жаркими лучами солнца выступившая кровь быстро свёртывается.
      А вот приятная встреча. Занятия в школе окончились, и две девочки с чёрными косичками, с бантиками и пёстрыми матерчатыми сумками для книг возвращаются домой. Одетые в тёплые ватные штанишки, школьницы кажутся не по возрасту полными. Они довольны: выучены очередные иероглифы, и теперь их ждут весёлые игры. А тут ещё какой-то забавный русский дядя фотографирует.
      В 1957 году в Урумчи мне довелось встретить национальный праздник освобождения Китая — день 1 октября. На Народной площади собрались десятки тысяч горожан. Волны разноцветных шёлковых флагов вздымались и опускались под натиском ветра. День стоял ослепительно яркий и тёплый. Особенно хороши были театрализованные шествия. Их участники показывали отрывки из классических китайских музыкальных драм и издавна славящиеся в Китае цирковые акробатические номера.
      Ярким и шумным потоком текла праздничная толпа в пышных, красочных одеждах, со сложными и высокими шапками, в масках, с пиками, саблями, шарами, фонарями, носилками (паланкинами). Уйгуры — большие любители музыки: в колоннах демонстрантов били литавры, гукали большие барабаны, дробью рассыпались звуки маленьких барабанчиков, гудели трубы. Народ веселился.
      Но вот показались разрисованные в светлые тона автомобили-вездеходы. На кузове одного из них был изображён кулан, на другом — антилопа джейран, на третьем, грузовом, — тяжёлый бык як. Все эти животные обитают в Центральной Азии. Там проехала киноэкспедиция, снимающая трассу и строительство железной дороги в Центральной Азии. Картина «Под небом древних пустынь» ставилась совместными силами Московской и Шанхайской студий научно-популярных фильмов под руководством В. А. Шнейдерова. В фильме много географической романтики и познавательного материала. Чудесные краски удачно передают цветовую гамму природы Центральной Азии. Зритель, следя за киноаппаратом, путешествует от границ Советского Союза до хребтов Нанынаня.
 
       Маршруты в бассейне реки Манас
 
      В китайских городах особенно хороши были праздничные вечера, карнавальные гулянья, когда артисты и любители выступают с короткими сценическими миниатюрами, очень динамичными, полными юмора и смеха. Кругом горят разноцветные светлячки — китайские фонари разных форм и размеров. Мягким светом они озаряют оживлённые лица людей.
      Крупнейшая тянь-шаньская река, орошающая Джунгарскую впадину, — Манас. Она рождается в поднебесных горах, её водой омывается много земель, а остаточные воды питают озера пустынь.
      Манас — легендарный герой киргизского эпоса. Может быть, по силе и полноводности река получила имя богатыря, а может быть, народ считал, что именно с этими горами, откуда начинается река, связаны его жизнь и подвиги.
      Истоки Манаса лежат в снежном хребте Ирен-Хабирга. Вершины его скалисты и безлесны. Сыро, холодно, не растут деревья. Даже летом снегопад — частый гость. А ниже, где теплее и дождей выпадает достаточно, горные склоны покрыты чёрными лесами. Высокие стройные тяньшанские ели с узкой кроной поднимаются на 40—50 метров, на высоту 15-этажного дома. Прямой крепкий ствол ели — прекрасный строительный материал.
      В горах Манаса рубят лес. Казалось бы, можно просто сбрасывать стволы в реку, вода сама унесёт тяжёлый груз. Но слишком быстрое течение, слишком узкое ущелье, слишком извилистое и каменистое русло у Манаса. Разобьёт строптивая река толстые брёвна, только разбухшие от влаги щепки останутся. Пришлось строить горные дороги и на грузовиках вывозить лес. Трудно работать в этих местах: не хватает воздуха, сказывается высота.
      Ниже в горах деревья встречаются все реже: влияет сухость соседней пустыни, мало выпадает дождей. Но ель старается приспособиться: растёт в затенённых местах, где меньше солнца и медленнее испаряется почвенная влага. Только к северу и северо-западу на склонах гор сохранились лесные рощи. Сюда приходят дожди и влажные ветры, а ель прячется от излишнего света, от сухости. Возникают живописные пейзажи, похожие на контрастный рисунок при боковом освещении: одни стороны гор ярко освещены солнцем, а противоположные выделяются глубокими тёмными красками. И как поразительно чётка граница лесного полога! Северный склон горы зарос еловыми деревьями: им тут хорошо, они смотрят на север, в сторону джунгарских пустынь, не боятся их. Но вот пейзаж меняется, за бровкой склона тянется ровный луг, ни одно дерево не рискует сюда пробраться. Точно по бровке проходит рубеж между лесом и горным лугом: по одну сторону — лее, по другую, южную, — луг или степь, они не страшатся солнца и некоторой сухости.
      Мне часто приходилось наблюдать, какие тонкие взаимосвязи существуют между рельефом, климатом и растительностью и как они определяют развитие природы в пустынной зоне, как чутко отзывается растение на влагу, как старается использовать её для жизни.
      Нижний пояс Тянь-Шаня сух. Пустыня взбирается на 1000 метров над уровнем моря. Редкие кустарники пустынного нанофитона с примесью кохии и полыни сыпью покрывают каменистую почву.
      Во время обеденного перерыва некуда спрятаться от солнечных лучей. Соломенные шляпы с широкими полями мало помогают. Хочется горячего чаю, много чаю. В горле пересыхает. Сотрудники экспедиции не отходят от клеёнки, заменившей нам стол и расстеленной на земле. Как медленно закипает вода в котле!
 
      День кончался. Зной спал. Нам с гидрологом Николаем Тимофеевичем Кузнецовым хотелось посмотреть мощный пласт галечников, обнажившихся в обрыве над рекой. Боковые лучи солнца чётко очерчивали скалы, террасы реки, кустарники и создавали длинные тени. Времени оставалось немного, а ещё нужно было описать широкую впадину между горами. Она отделялась от Джунгарской впадины только низким хребтом, сравнительно молодым в геологическом смысле, образовался он позже главных водораздельных гор Тянь-Шаня. В то время широкая межгорная впадина была равниной, куда реки выносили громадное количество камней и откладывали их у подножия гор.
      Когда произошло поднятие хребта, эта равнина превратилась в межгорную впадину. Реки в поисках выхода пропиливали хребет и, вгрызаясь в галечники, обнажили их толщу по склонам долин на сотни метров. В разрезе этой толщи горизонты грубого крупного галечника сменяются мелким, хорошо окатанным. Получается настоящий слоёный пирог. Такой разрез галечников — как бы раскрытая книга геологической истории, книга о жизни гор. Когда они вздымались, реки становились бурными, выносили далеко на подгорные равнины валуны и крупные камни.
      Но горы Тянь-Шаня поднимались то быстрее, то медленнее, и наступали моменты относительного спокойствия. Тогда реки были куда спокойнее и уже не могли переносить большие камни, а откладывали только мелкую гальку и песок.
      Солнце склонялось к западу. Обычно в такое время возвращаются в лагерь, но мы никак не могли расстаться с этим чудесным глубоким каньоном.
      Спустились с увала. И как-то сразу близко увидели взрослую антилопу. Я узнал джейрана, знакомого мне по многим прежним путешествиям в Каракумах и Гоби. Мне всегда радостны были встречи с ним. Как легка, грациозна и изящна эта газель, как стремителен её бег, как грустны её чёрные влажные глаза!
      Джейран не спешил уходить, оглядывался в нашу сторону, точно приглашал следовать за ним. Мой спутник и я в недоумении переглянулись. Оружия с нами не было, да и все равно стрелять в доверчивое животное было как-то совестно.
      Антилопа отошла метров на 500 и остановилась. Потом вернулась и неотступно следила за нами. Что-то тревожило её, но что-то другое заставило пренебречь чувством страха. Какой-то магнит притягивал её к нам, и казалось, не было такой силы, которая заставила бы её уйти.
      Скоро мы поняли все. Ещё несколько шагов, и я различил распластавшуюся под кустом ириса маленькую зверюшку. Окрашенная в цвет земли, она могла остаться незамеченной. Я подошёл ближе и увидел чёрные испуганные глазки. Они смотрели не мигая. Через секунду малыш вскочил, попытался бежать — прыжок, другой… Длинные ножки пока бессильны, они не спасут. Он упал и опять инстинктивно вытянул шею и голову по земле, прижался к ней, точно искал защиты. Я улыбнулся этой простой хитрости. Зверёк опять решил меня обмануть. Но было уже поздно. Подняв его на руки, я осторожно погладил по молодой пушистой шёрстке. Маленькая антилопа быстро успокоилась у меня на руках.
      Мой пленник родился вчера, а может быть, два-три дня назад, он был совсем ещё слаб и не мог следовать за матерью. А она, увидев, что мы разгадали её уловку, приблизилась метров на 200, но дальше идти не решалась. Я вспомнил тургеневского «Воробья». Как безгранично храбр он был, когда спасал собственного детёныша. «Каким громадным чудовищем должна была ему казаться собака! И всё-таки он не смог усидеть на своей высокой безопасной ветке… Сила, сильнее его воли, сбросила его оттуда».
      Бережно опустив притихшего телёнка на землю, я положил его под кустик ириса, и мы быстро удалились. Поднявшись на пригорок, оглянулись. Антилопа стояла над своим малышом, опустив голову; она обнюхивала и временами облизывала его, успокаивала. Опасность миновала. Пройдёт ещё несколько дней, окрепнет новорождённый и будет так же стремителен в беге, как и его мать. Великую службу сослужат ему длинные тонкие ножки, не догнать тогда ни волку, ни другому хищному зверю.
      Манас прорывает последнюю горную гряду и выходит на равнину. По берегам тянутся галечниковые высокие террасы. Значит, когда-то Манас протекал гораздо выше, а потом размыл и углубил ложе.
      На равнине Манас расточает свои запасы, собранные в горах Тянь-Шаня. Много воды уходит в галечники, в рыхлые грунты пустынь. Пойма очень широка, несколько километров. Многоводная река разбивается на протоки, мелеет, а поздней осенью, когда сток резко уменьшается, кажется совсем уснувшей. Отдельные плёсы, как озерки-медальоны, ещё выделяются среди камней, принесённых большой летней водой.
      Снега, выпадающие на вершинах Тянь-Шаня, породили родники и реки. А речная вода, стекающая с гор на равнины, ушла под землю, где образовала широкую скатерть грунтового потока, медленно-медленно движущегося к пустыне. В некоторых местах грунтовая вода вновь выходит на поверхность. Возникают источники — болотца с тростниковыми зарослями. В тростниках живут гуси, утки, кулики. Здесь много пищи, надёжно укрыты гнезда с птенцами. Человек и зверь сюда не проберутся: кругом трясина. Разве только зимой, когда толстой льдистой коркой покрываются болота. Но ещё осенью пернатое население покинет родные места и потянется к югу, за горы Тянь-Шаня, Куньлуня, Тибета, Каракорума, к тёплым равнинам Индостана.
      Местами источники так обильны, что рождаются новые речки, как, например, Саван. Их воды орошают поля, на берегах располагаются селения, зеленеют сады. Родники не мелеют ни осенью, ни весной, их питает неистощимый грунтовый поток.
      Такие речки местное население называет карасу, что значит «чёрная вода», «чёрная речка», но вода в них чистая, прозрачная, ключевая. Тогда почему же народ дал им такое нехорошое имя? Оказывается, у многих народов, говорящих на тюркских языках, например у узбеков, уйгуров, киргизов, слово «кара» имело в прошлом и другое значение— «земля». И поэтому слово «карасу» можно перевести как «земляная вода», «речка из земли», «родниковая».
      Летом, когда много воды отводится на поля и уходит в землю, Манас всё же большая река. Но поздней осенью или весной её можно пересечь вброд на лошади, а в некоторых местах и на автомашине. В половодье же нужен паром. Так переправляемся и мы на правый берег в среднем течении. Это очень просто. Вода тихая и спокойная, небо ясное, погода чудесная, отряд дружный, весёлый…
      Более 400 километров течёт богатырь Манас, но так и не может погубить его пустыня. Не в силах высушить реку ни знойный ветер, ни пески, местами подступающие к самым берегам.
      Но в борьбе всё же истощается Манас, скудеют его запасы, и уже маловодным потоком впадает он в большое, но мелкое озеро Ихэ-Хак, что по-монгольски значит «великая лужа». Действительно, берега Ихэ-Хака вязкие, илистые, топкие. Человек с трудом медленно подходит к озеру, оставляя глубокие следы, на его глазах заполняющиеся водой.
      Кругом пустыня. Почти ничего не растёт у воды. Она очень солёная. Рыба, попадающая сюда из реки, или гибнет, или стремится, пока есть силы, уйти обратно в реку. Ничто не нарушает мёртвой тишины пустынных берегов. Разочарованно бредёт наш проводник-охотник. Уныло, безлюдно…
      Это озеро образовалось всего 30—40 лет назад. А раньше в обширную котловину Ихэ-Хак доходило очень мало воды. Испаряясь, она оставляла солёную грязь. В то время Манас отдавал свои воды другому озеру — Айранкёлю. В 1906 году академик В. А. Обручев, изучая западную часть Джунгарии, побывал на берегах этого озера. Учёный ночевал тут, кипятил чай из озёрной воды, нашёл её хорошей, пресной. Она только пахла немного гнилым тростником.
      В местах, описанных Обручевым, мы не увидели ни озера, ни тростников. Перед нами простиралась безжизненная глинистая и галечная равнина. Только в самых низовьях поблёскивала вода. Кое-где сохранились колки тростниковых корневищ. Но и они были мертвы.
      Три дня, работая в низовьях Манаса, мы старались раскрыть историю блуждания реки и озёр. Стояла нещадная жара. Кипела вода в радиаторах автомашин: им приходилось трудно, когда попадались песчаные гряды или рыхлые засолённые грунты. Много ходили пешком. Очень хотелось пить, а к концу дня чувствовалась большая усталость. Но прохладная ночь восстанавливала силы, и утром мы вновь отправлялись в путь. Шаг за шагом выяснялась интересная картина рождения, жизни и смерти озёр в Джунгарской пустыне. Мы нашли ясные следы береговых валов, некогда образованных прибоями волн. Валы имели несколько ступеней, значит, существовали разные уровни Айранкёля.
      Изучая древние береговые валы, можно хорошо представить картину широкой водной глади на месте сухой каменистой земли, где гуляли высокие волны, с рёвом выбрасывавшиеся на берег. А на берегу бродили невиданные звери, они приходили сюда на водопой, пугливо оглядываясь и насторожённо слушая ровный шелест тростника.
      Интересно, что в Джунгарии на восточных границах древних озёр много хорошо заметных валов, а на западной мало. Это господствующие здесь западные и северо-западные ветры гнали волны на восток, где они намывали пляжи, сохранившиеся и по сей день.
      Нашли мы доказательства и связи этого водоёма с соседним небольшим озером Айрык-Нур, откуда в период половодья вода сливалась на юг в сторону Айранкёля, образуя по пути несколько малых и мелких озерков, заболоченных и заросших густыми тростниками, которые образуют высокую стену.
      Редкие путешественники, побывавшие здесь 40—70 лет назад, писали, что в Айрык-Нуре вода солоноватая, негодная для питья. Наш отряд посетил его, оно оказалось чистым и совершенно пресным. Тростник обрамлял берега. Мы увидели крошечный рыбацкий стан: две-три хижины-землянки, три лодки на галечном пляже, бочки для засола рыбы и сохнувшие сети.
 
       Современные и древние озера в низовьях реки Манас
 
      Старый рыбак Ли Юн-чи хорошо говорил по-русски. Когда-то он жил в России, откуда привёз русскую жену. Их дети работают на карамайских нефтяных промыслах.
      Ли Юн-чи пригласил нас в самую большую хижину, но и она была мала и низка. К осевой балке, которая держала крышу, прилепилось ласточкино гнездо. В нём сидели четыре только что оперившихся птенца. В открытую дверь влетела красивая сине-белая ласточка. В клюве она принесла пищу малышам. Они вытянули головки и широко открыли клювы. Меня поразило поведение ласточки. Она совсем не боялась людей. Гнездо было так низко, что даже ребёнок мог достать его рукой. Доверчивость птички вырабатывалась постепенно. Гнездо с его малышами не знало ни ветров, ни дождя, ни палящих лучей солнца. Так устраивает гнезда только деревенская ласточка, или, как её называют в народе, касатка.
      Ли Юн-чи рассказал нам об озере Айрык-Нур. Интересно, что в самые жаркие дни рыба не ловится. Она уходит на дно, в глубокие омуты, где спасается от тёплой воды. Только с осени начинается лов.
      Рыбак показал нам озеро Ихэ-Хак, куда впадает Манас, с тех пор как высох его левый приток, питавший озеро Айранкёль. Ихэ-Хак оказался большим, но мелким и очень солёным озером. И это понятно: ведь вода здесь растворила все запасы солей, которые долгое время накапливались в солончаке.
      Когда будут построены водохранилища в горной части бассейна Манаса, человеку удастся использовать всю его воду для орошения. Лишившись питания, исчезнет и «Великая лужа». На солнце будут сверкать кристаллы соли. Вместо озера останется солончак.
      В низовьях Манаса мы нашли ещё один пример блуждания озёр среди пустынных равнин. Теперь их известно много, и они уже не в диковинку. О причинах же блуждания озёр я расскажу, когда речь пойдёт об удивительной истории реки Тарим и озера Лобнор — истории, занимавшей умы учёных в течение почти целого столетия.
 
      Идём на пересечение Джунгарской пустыни. Всё готово к отъезду, осталось только сложить койки-раскладушки и свернуть палатки.
      Трогаемся в путь. Одна машина за другой идут на север. Медленно едем по редколесью из тополей и вязов, нас подбрасывает на канавах и ямах. Но вот открылась плоская равнина, заросшая мелкими кустарничками. Позади на юге громоздятся белые вершины Тянь-Шаня. Мы ещё долго будем видеть их на горизонте.
      В первый же День нашего путешествия мы заметили многочисленные русла, протянувшиеся в глубь пустыни. Они врезаны в окружающую равнину на 10—20 метров, имеют террасы. Значит, здесь некогда текли реки. Теперь русла сухие, нет ни ручейка, ни родника, нет следов даже временных потоков. Вода уже давно оставила эти мёртвые долины.
      Растительность тут особая. Сильные деревья с густыми кронами зеленеют среди бурых равнин. Разнолистные тополя и вязы растут как бы коридорами, протянувшимися на километры. Недаром такие заросли называют галерейными. Они извиваются по дну и террасам русел, повторяя их рисунок. А всюду вокруг галерейных зарослей на равнине растёт низенький деревянистый и жёсткий кустарник. Это настоящий пустынник, он исконный житель Центральной Азии, и не случайно ботаники называют его реомюрией джунгарской. Именно эта реомюрия создаёт сплошной жёлто-бурый ковёр в подгорной пустыне.
      Откуда же деревья получают воду? Ведь им немало нужно влаги. В одной из таких долин мы нашли колодец. Он был вырыт в песках и суглинках на глубину 11 метров. На дне поблёскивала вода. Вот, оказывается, как далеко под землю спрятался грунтовый поток. К воде со стен колодца спускались тончайшие окончания корней тополя. Нелегко деревьям приходилось в борьбе за жизнь. Высоко нужно поднимать влагу, чтобы обеспечить испарение, а значит, и охлаждение листьев, когда знойным летом земля нагревается до 60—70°.