Кто знает, как люди находят друг друга, почему влюбляются, за что любят? Точно - никто, а приблизительно - каждый по разному: за внешность, мягкость характера или, наоборот, за твёрдость, за щедрость, а, может, и за хозяйственную прижимистость, за рассудительность и за порывистость, за скромность и раскованность, за тембр голоса или родинку в укромном местечке, за..., за..., за...
      Марина любила Ширинбека за то, что он есть, и чем дальше, тем больше. Она, как реалистка, не строила никаких собственнических планов, была готова довольствоваться статус кво, но уж это самое кво она никому и ничему уступать не собиралась.
      Как малоискушённую любовницу, не имевшую до этого опыта измен, её порой одолевал страх разоблачения, причём разоблачения с обеих сторон, с которых она защитила свою любовь неравновесной ложью. Задумываясь об этом, она понимала, что главная и наиболее весомая ложь - это, конечно, её предательство человека, с которым она связала судьбу, хоть и не страстно любимого, но весьма достойного и уважаемого ею, отца её девочек. Оправданием тут, хоть и довольно слабеньким, она считала своё неизменно ровное и доброжелательное отношение к мужу, может быть даже внешне более заботливое, чем раньше, до того, как... Что касается сохранения ситуации в тайне от него, то преодолевая внезапные приступы беспокойства, Марина уповала на присущую ей рассудительность, женскую хитрость и интуицию, обычно её не подводившие.
      Ложь вторая, которую она считала менее значимой, потому что та относилась к другой стороне треугольника, на самом деле при раскрытии могла бы вмиг разрушить созданный при её же помощи вожделенный мирок женского счастья. Марину поразило при первой встрече с Ширинбеком название предприятия, которое тот гордо представил как место своей работы. Она тогда с трудом сдержалась, чтобы не "обрадовать" его, что там же уже много лет трудится её благоверный - сработала та самая интуиция, а рассудительность тут же подсказала, что Ширинбеку лучше не знать этой правды - они должны быть знакомы между собой, а может, и приятельствуют, и тогда её тайным грёзам наверняка не суждено будет сбыться. Поэтому она наплела что-то о постоянных командировках мужа, назвала его другим именем, а дома к появлению Ширинбека убирала с виду все его и их совместные фотографии, оставляя лишь пару своих. Однажды, правда, Марина по его просьбе всё же показала ему одну, заранее заготовленную на этот случай фотографию, снятую зимой, на аллее подмосковного пансионата, издали в полный рост - она в вязанной шапочке, он в глубоко надвинутой шапке-ушанке с отблескивающим кожаным верхом. Сказала, что муж не любит фотографироваться. По фотографии можно было создать представление об общем облике мужчины, но не о чертах его лица, хотя Ширинбек и заметил, что "Юрий" кого-то ему напоминает, но тут же и забыл об этом.
      V
      Несчастный случай?
      В это утро в кабинете следователя районной прокуратуры Натальи Ивановны Большаковой сидели трое. Сама хозяйка кабинета, лет сорока высокая и грузная женщина, в полном соответствии со своей фамилией горой возвышалась над своим рабочим столом. Весь её облик и грудной прокуренный голос, и даже отдельно взятый мощный бюст, покоящийся сейчас на подушечках кулачков, опёртых о стол, внушали почтение к их обладательнице, не говоря уже о той репутации, которую снискала Наталья Ивановна за полтора десятка лет службы в самом большом промышленно-курортном районе города.
      За приставным столом друг против друга расположились ответственные за безопасность работ, а, следовательно, и за происшествие - главный инженер Управления буровых работ Эрнест Карев и его коллега из строймонтажного Управления Хандадаш Новрузов.
      Наталья Ивановна ещё раз наклонила голову к лежащему перед ней на столе большому раскрытому блокноту, пробежала глазами сделанные там накануне записи, затем выпростала из-под правой груди пригревшуюся там руку и придвинула к себе ещё две папочки, в одной из которых - нежно-голубого цвета, Эрнест узнал собственность своего отдела кадров. Другая, серая, видимо, принадлежала СМУ Хандадаша.
      Карев вспомнил, как великая аккуратистка и интеллигентнейшая женщина, инспектор по кадрам Управления Антонина Петровна Цигель, чуть ли не за рукав притащила к нему в кабинет главбуха, отказывавшегося дать согласие на оплату повышенной стоимости этих папок, которые она раздобыла по блату из фонда Совета Министров республики.
      - Да поймите же, дремучий Вы человек, - продолжала она коридорный спор с бухгалтером, - я ведь не о бездушных цифирках ваших отчётов пекусь, а о личных делах наших людей, и они должны напоминать цвета неба и моря, а не быть серыми или чёрными, как у негра в..., - она запнулась, хотя всем была известна её способность выпалить любым крепким словцом в гневе праведном, придающая пикантность облику царской фрейлины петровских времён. Бухгалтер только разводил руками, а Эрнест решил спор в пользу небесного сияния из шкафа-сейфа - хранителя личных дел.
      Теперь одно из них, его собственное, не спеша перелистывала другая "фрейлина" - истинно русская красавица с русой косой, собранной в тяжёлый узел на затылке, но фигурой смахивающая больше на царских гренадёров.
      - Так что`, Эрнест..., - она мельком глянула в папку, - Аркадьевич, куда же девался ваш работник?
      - Не знаю, Наталья..., - он тоже сделал еле заметную паузу, Ивановна, думаю, что каким-то образом упал с эстакады, и штормом унесло в море... Мы, что могли - обыскали... Бестолку...
      - Вот видите - не знаете, а вчера утвердили акт комиссии о несчастном случае с указанием вины предприятия. Как это понимать прикажете, Эрнест Аркадьевич?
      "Уже знает, - промелькнуло в голове, - но это не её дело"
      - А очень просто. Семья, состоящая из неработающей жены и двух малолетних детей, осталась без кормильца. Если я сейчас встану в позу борца за честь предприятия, то, во-первых, защитить её всё равно не смогу, так как человек погиб на рабочем месте, а, во-вторых, пособие семье начнут выплачивать только через шесть месяцев бесполезных, чисто формальных поисков, а дети должны есть каждый день, по три-четыре раза... Этими соображениями и руководствовалась наша комиссия... И я... А если виновными окажутся строители, или, что маловероятно, какой-то криминал обнаружится, он перевёл взгляд на Хандадаша, - взыщем эти деньги законным путём со СМУ... или с преступника...
      Хандадаш заёрзал на своём стуле:
      - Вот и ищите преступника... А при чём строители? У кого-то что-то случается - тут же строители. Мы площадку под бурение сдали - вы приняли, и никаких там проёмов в настиле не было... - его высокий голос срывался на фальцет, - и под устье скважины стандартная плита была уложена, вы сами её демонтировали под устьевое оборудование... Я не понимаю, Наталья Ивановна, зачем меня сюда вытащили... Как что - сразу строителей за одно место хватаете...
      Хандадаш, как и большинство практиков-выдвиженцев, сочетал в себе противоречивые качества - напористость, без которой, наряду с профессиональной квалификацией, не состоялась бы его карьера, и страх несоответствия уровню, уже достигнутому, а ещё больше - тому, на который пока рассчитывает. Ещё недавно - высококлассный электросварщик, бригадир эстакадостроителей, заслуженно удостоенный звания Героя соцтруда, он быстро научился заседать в президиумах и рассчитывал в ближайшем будущем на кресло начальника Стройуправления, а затем и Стройтреста, поэтому опасался любых осложнений на этом пути.
      - Я думаю, вас пригласили, - она выделила последнее слово, - не для того, чтобы здесь ваши истерики выслушивать, товарищ Новрузов, успокойтесь... Лучше скажите, почему за культбудкой, на пешеходной дорожке не хватало одной бетонной плиты - площадка новая, после сдачи и недели не прошло..., - Большакова вынула из папки и развернула перед Хандадашем схему приэстакадной площадки, - вот в этом месте... И я беседовала со всеми членами и строительной, и буровой бригад - эту плиту не установили при строительстве...
      - Да, я видел это в натуре, - он сменил свой тон на деловой и немного заискивающий, - но поверьте, Наталья Ивановна, чтобы человек туда провалился, надо его туда специально вставить и ещё несколько раз кувалдой по голове приласкать...
      - Товарищ Новрузов, свои предположения оставьте при себе, позвольте нам самим выбирать версии, - в её тоне прозвучала неприязнь к его развязности, - а я спросила вас, почему не установили плиту при строительстве?
      Хандадаш насупился, засопел, зрачки виновато забегали и остановились на Кареве:
      - Мы установили. Это буровики, наверное, сняли...
      Эрнест укоряюще взглянул на коллегу, но возразить не успел Большакова выстрелила новым вопросом:
      - Зачем сняли и куда дели? Кому нужно пятьдесят килограмм армированного бетона?
      - Ну... я не знаю, зачем сняли, может быть - рыбу ловить, а куда дели - так море большое... выбросили...
      - Вот что, Новрузов, я хочу, чтобы Вы поняли, что разговор у нас с вами серьёзный - речь идёт о пропаже, вероятней даже, о гибели человека... Вот подписанные показания бригадира строителей Виктора Курилова о том, что с вашего ведома оставлен проём над сваей со скобами-ступеньками для последующего контроля состояния эстакады службой антикоррозионной защиты; и вот справка и схема обследования дна водолазами в радиусе пятидесяти метров - нет там ни плиты, ни её обломков. Плита не спортивный снаряд - далеко не забросишь. Но я решила поговорить с вами обоими вовсе не для того, чтобы обвинить. вас обвинишь, как же - один Герой соцтруда, другой лауреат Госпремии, меня раньше посадят, чем вас... И в списке Лизки Вы не значитесь, кругом чистенькие, - она хитро взглянула попеременно на обоих, Вы должны помочь мне найти причину - почему и каким образом человек упал в море... Если упал...
      Приунывший было Хандадаш приободрился:
      - Наталья Ивановна, ну подумайте сами, даже если там остался маленький проём, на "пешеходе" за культбудкой, зачем туда человеку ночью ходить?
      - Зачем? А пописать захотел, к примеру, а до туалета далеко, тридцать два метра, ветер штормовой, площадка освещена, а за будкой - в самый раз. И фигура у него не моя - запросто мог оступиться и пролететь вниз... Хотя я теперь так не думаю...
      Оба главных инженера удивлённо воззрились на следователя.
      Эрнест знал, что так называемые "списки Лизки" были последним завершённым делом Натальи Ивановны в Нефтегазодобывающем Управлении (НГДУ) "Каспвостокнефть". Наверное, она и вспомнила о нём ассоциативно, из-за единого начала - "человек в море".
      История была громкая - в расследовании и обсуждении этого дела и его последствий участвовали, как и теперь - и милиция, и спасатели, и врачи, а также руководители почти всех предприятий НГДУ, а уж не злословили и не фантазировали по поводу происшествия только самые ленивые.
      Собственно, начало этой истории было положено в кабинете Эрнеста Аркадьевича, куда в один прекрасный день, года полтора тому назад, спросив разрешения, вошла молодая женщина приятной наружности с бросающейся первым делом в глаза ярко рыжей пышной причёской:
      - Здравствуйте, меня зовут Елизавета Фёдоровна Чернова, мне порекомендовала обратиться к вам моя соседка по дому, Катя Воронцова, она здесь работает, и им нужны люди...
      - Садитесь, пожалуйста... , - он, кажется, понял, почему она величала себя по отчеству, - скажите, Фёдор Чернов - ваш родственник?
      - Это мой отец, а Вы его помните? Он же ушёл на пенсию лет пятнадцать назад, а уже лет десять, как умер.
      - Да, я его ещё застал, толковый был буровой мастер, мы у таких учились... Несколько лет вместе работали... И на похоронах я был..., Карев вспомнил, как кто-то кивнул ему тогда на рыжую девочку, суетившуюся на поминках: "Поздний ребёнок Феди, ещё и школу не кончила", - так чем можем, Елизавета Фёдоровна? А на фамилию свою Вы совсем непохожи, между прочим...
      - Да уж... В школе меня по-доброму звали Рыжиком, а со злости Мухомором, - она улыбнулась красивой белозубой улыбкой, и продолжила, - я бы хотела у вас работать.
      Он мельком взглянул на её ухоженные руки с ноготками вишнёвого цвета и спросил так, на всякий случай:
      - А Вы знаете, где работает Воронцова?
      - Не очень. В каком-то цехе, я забыла название...
      - В тампонажном. Они цементируют стальные колонны в скважинах. Мешок с цементом - 50 кг, а в скважины надо успеть закачать за 40-50 минут до пятидесяти тонн цемента, это до тысячи мешков на пятерых рабочих... Цементная пыль столбом, марлевые респираторы... Мужчины не выдерживают уходят... Катя вот держится, уже лет восемь. Хотите попробовать?
      - Ммм... Не знаю...
      - Где Вы работали до сих пор? И почему решили, что здесь лучше?
      - В издательстве газеты "Бакинский рабочий", корректором, вот трудовая книжка, - она порылась в сумочке и положила документ на стол Карева, - а ушла, потому что их ста десяти рублей даже на чулки и помаду не хватает... , - она опустила голову, - меня, правда, предлагал "озолотить" начальник отдела, но очень уж омерзительный тип...
      Эти подробности Эрнеста уже не интересовали, но он посчитал своим долгом помочь дочери дяди Феди Чернова. Он поднял трубку телефона и попросил соединить с отделом кадров НГДУ.
      - Валентина Игнатьевна, добрый день. Карев. Тут у меня сидит опытная работница газетного издательства... Да нет, не интервью... Техничка корректор, машинистка, секретарь. Работа нужна. Кстати, дочка нашего бывшего бурового мастера. У меня в этом плане полно, а у вас в приёмной я вчера обратил внимание на Шурочку в профиль - по-моему, ей давно пора в декрет. Если надо, я звякну вашему управляющему. И Вы ищете? Ну, прекрасно, посылаю к вам, спасибо, её Лизой зовут, то есть Елизаветой Фёдоровной Черновой. Появятся у вас крепкие мужики, посылайте ко мне. Долг платежом... Ну, пока.
      Так "Лизка" появилась на морском промысле, а уже через год Эрнест благодарил Бога за то, что она не оказалась в штате его Управления буровых работ, а волею случая поступила "секретарщицей" в НГДУ. Не хватало ещё буровикам при их и так неспокойной, богатой на ежедневные сюрпризы жизни, погрязнуть в разборке сложной бытовухи.
      А дело в том, что в конце прошлого лета, ранним утром молодой парнишка, один из "тружеников метлы" в посёлке на сваях, состоящем из десятка двухэтажных общежитий, контор, магазинов, оранжерей, пассажирского причала с любовно высаженной в огромных кадках аллеей "Приморского бульвара" и даже Домом Культуры, вдруг взволнованным криком призвал к себе товарищей. Подбежавшим мужчине и женщине, "соратникам по оружию" он, потерявший от неожиданности дар речи, лишь показал рукой за ограждение эстакады, а сам закорчился в рвотных конвульсиях.
      На почти штилевой воде лицом вниз, раскинув руки и ноги, плавно покачивалась рыжеволосая женщина. Платье её, подолом зацепившееся за обрез чуть выступающей из воды старой ржавой сваи, было надорвано от пояса и ниже, обнажая из-за отсутствия нижнего белья белоснежные ягодицы, а длинные распущенные волосы, сбившись в отдельные пряди, извивались на поверхности воды живыми багровыми змейками.
      Женщина - "дворничиха" всплеснула руками:
      - Господи, да это ж рыжая шалава Лизка из Управления... Догулялась, значит... Кто ж её так-то, насмерть, поди... А ты, Мамед, что стоишь, как дубина стоеросовая, уставился на голожопую бабу, - набросилась она на "коллегу", - беги за спасателями в восьмое общежитие, Тофика разбуди милицию в десятом, нет, сначала к дежурному по Управлению, давай быстро...
      Мамед уже с нетерпением ожидал окончания её командной тирады, как горячая скаковая лошадка перед стартом, разве что не ржал и копытом не бил.
      - Одын минут, Фрося, всо сделим, - и понёсся выполнять.
      - А ты давай подальше отсель, раз тебя от мёртвых выворачивает, войны вы не видели, малолетки... И не дай вам Бог, - добавила после паузы. Себя Фрося назначила наблюдателем и охранником жертвы преступления.
      ... Экспертиза обнаружила синяки и кровоподтёки на теле, свидетельствующие о неоднократных избиениях, удар по затылку тяжёлым предметом, признаки сексуального насилия. Прибывшая назавтра для формального опознания мать Лизы была потрясена происшедшим, но не устраивала истерик и показных причитаний, а подписав акт, в беседе с Натальей Ивановной лишь сокрушённо покачивала головой:
      - Сколько ей говорено было, что её поведение до добра не доведёт, только мужики на уме - что на старой работе, что на новой. И там из-за неё в драке чуть не убили одного, ладно, уволилась, а тут, вишь, до неё добрались. Смеялась всё: "Один раз живём, мама, и молодость один раз, а замуж успеется..." Отец-то её покойный в строгости держал, может и перегнул палку-то...
      Катер с телом Лизы в сопровождении матери дал по традиции длинный прощальный гудок и взял курс на берег.
      Об этой истории поговорили ещё несколько дней, и, как обычно, мысли людей обратились на другие дела и события. У всех, кроме Натальи Ивановны... Она искала. Искала преступников и причины, обстоятельства и свидетелей, опрашивала десятки сотрудников и знакомых. Прямых свидетелей преступления не нашлось, остальные, в основном, придерживались жизненного принципа "о покойнике - либо хорошее, либо ничего", поэтому большинство и ориентировалось на "ничего".
      По собственному опыту Наталья Ивановна знала, что совершенно бесследных преступлений не бывает, тем более бытовых, спонтанных и непрофессиональных. Помимо прочих обязательных следственных действий, она тщательно ещё раз просмотрела все личные вещи Черновой, скрупулёзно изучила содержание её тумбочки, кровати и шкафа в общежитии, письменного стола на работе. Во время последнего обследования, проводимого повторно, к отчаявшейся было Наталье Ивановне, сидевшей за столом Лизы, подошла девушка-курьер из категории сослуживцев, знающих о покойнице "ничего":
      - Извините, Наталья Ивановна, сейчас Вы убрали в стол какую-то папку, и я вспомнила, как пару раз при моём появлении Лиза так же убирала в ящик одну и ту же толстую тетрадку. Я даже подумала, что за секретные дела в рабочее время...
      - А как выглядела эта тетрадь, - живо заинтересовалась Большакова, новая или старая, потрёпанная; какая обложка - светлая, тёмная, мягкая, твёрдая, вспомни, девочка, вспомни, это важно. Ты подойди ко мне, э-э... Наиля, если не ошибаюсь, да? Давай поглядим, нет ли её здесь..., - она стала вновь поочерёдно уже не выдвигать, а извлекать и ставить на стол каждый ящик, демонстрируя его содержимое девушке, стоящей возле её стула перед левой тумбой стола. В верхнем ящике оказались канцелярские принадлежности - две новые канцелярские книги, начатые пачка бумаги для пишущей машинки и пачка копировальной бумаги, коробочки с кнопками и скрепками, карандаши, резинки, бутылочка с клеем, несколько почтовых конвертов с наклеенными марками, в общем, ничего интересного; второй ящик представлял собой, в основном, склад косметики - кремы в баночках и тюбиках, помада нескольких цветов, набор лаков для ногтей и волос, несколько коробок "теней" всех цветов и оттенков, пара сумочек-косметичек с наборами этих средств, дополненными несколькими пакетиками импортных презервативов, три нераспечатанных пакета с колготками, и никаких следов записок, тем более, записных или телефонных книжек, блокнотов.
      - Всё это уже записано-переписано... Так какая, говоришь, была та тетрадка, Наиля?
      -Н-не знаю, нет, не новая, но целая и толстая, а обложка, знаете, тёмная - кажется, коричневая, из... из... , ещё так загибается она всегда... и двери обивают...
      - Коленкоровая, что ли?
      - Ага, ага, коленкоровая..., - она присела на корточки, помогая следователю вытащить нижний ящик из тумбы, - да вот же она, на полу, под ящиком, - и извлекла на свет толстую, действительно, коричневую тетрадь. Наталья Ивановна, мысленно обругав свою голову "у-у, дурья башка" и фигуру "корова неповоротливая, где ж ты раньше была...", взяла у девушки тетрадь, наугад раскрыла её и, оценив содержание, через несколько мгновений захлопнула.
      - Наиля, девочка, ты здорово помогла мне. Теперь, пожалуйста, сунь все ящики на место, а сама садись вон за тот стол и опиши подробно всё с момента, как ты вошла сюда и обратилась ко мне, и до этой минуты. Подробно, понимаешь? Закончишь - позови меня.
      Сама Наталья Ивановна заперла входную дверь в приёмную "чтоб нам не мешали", прошла в пустующий кабинет управляющего, вылетевшего с утра на совещание в Объединение, расположилась там в его удобном поворотном кресле и открыла тетрадь на первой странице. Обычная тетрадь в клеточку, заполненная красивым почерком Лизы, содержала пятьдесят семь пронумерованных и ещё некоторое количество пустых листов. Каждая пронумерованная страница начиналась с имени, отчества и фамилии одного из работников "Каспвостокнефти" и была полностью посвящена только ему. Как правило, это были работники высшего и среднего звеньев управления, проживающие не в общежитиях, а в "дежурках" в виде отдельных строений или кают притопленных кораблей- волноломов. В каждом "досье" было скрупулёзно учтено количество её посещений по датам и времени суток, способ расчёта с ней - угощением, подарками или деньгами, её оценка мужских достоинств данного партнёра, его физические особенности и предпочтения, и, наконец, её собственные ощущения, позиции и другие данные практической "камасутры". И так по этой схеме о пятидесяти семи "доблестных нефтяниках Каспия", опробованных Елизаветой Фёдоровной Черновой за неполный год собственной "трудовой" деятельности.
      Наталья Ивановна обратила внимание на то, что часто даты свиданий с двумя, а то и с тремя партнёрами совпадали, различаясь лишь по времени суток, а также на то, что с течением времени должностной ранг в перчне лизиных "рыцарей" неуклонно полз вниз, и в последние пару месяцев не поднимался выше операторов, слесарей и подобных рабочих категорий, а встречи с ними подчас становились групповыми.
      - Ну, машина какая-то, а не баба, тьфу! - вслух возмутилась Большакова, хотя находилась в кабинете одна. Наилю она давно отпустила, оформив надлежащим образом свидетельские показания, и теперь вся картина преступления чётко встала перед её глазами. В числе последних "ухажёров" Лиза описывала двух братьев Самедовых, рабочих продуктового склада (он же и место свиданий) с явно садистскими наклонностями, грозящими ей убийством, если станет отказывать или жаловаться. Последняя запись в день гибели гласила: "Вечером надо идти к братьям. Если опять будут бить, завтра пожалуюсь милиционеру Тофику, не убьют - испугаются, сволочи".
      Братьев взяли в тот же день "тёпленькими" прямо на квартире в посёлке им. Артёма.
      Для остальных же участников этой трагикомедии началась как раз её комедийная часть. После первых же бесед следователя с каждым из них в качестве свидетелей, стараниями холостой части клиентов из "списка Лизки" интерес публики к скандальному происшествию разгорелся с новой силой. Поскольку количество и состав "шалунов" в интересах следствия широкой общественности не разглашался, "семейная" часть списка больше остальных делала на людях удивлённые глаза и высказывала осуждение в адрес "некоторых безответственных руководителей предприятий и их подразделений". При встречах же tet-a-tet со следователем слёзно молили её "не разрушать семейный очаг", "только бы жена не узнала" и извечное "мы больше не будем"...
      В этом-то пресловутом списке сегодняшние собеседники Натальи Ивановны не значились, чем и можно было объяснить несколько доверительный тон следователя.
      Наталья Ивановна распрямилась в кресле, потянулась, заложив руки за голову, и сладко зевнула, напомнив беззаботную девочку без комплексов.
      - Вот так посидишь тут годами, поневоле превратишься в скульптуру... на ВДНХ...
      Эрнест тут же представил себе вовсе не мухинских рабочего и колхозницу, а более поздних бронзовых "рекордистов" в Павильоне "Животноводство" с красивыми лицами Большаковой вместо упитанных рыл, и невольно улыбнулся.
      - А Вы напрасно улыбаетесь, товарищ Карев, у меня к вам тоже пара серьёзных вопросов имеется, - сменила тон на деловой Наталья Ивановна, вот взгляните, что у меня есть, - она отодвинулась от стола, выдвинула средний ящик, извлекла из него и положила перед Каревым обычный накидной гаечный ключ в пластиковом пакете. Эрнест на глаз определил его размер М36, используемый для крепления болтов и шпилек при оборудовании устьев скважин. К пакету большой канцелярской скрепкой была прикреплена тоненькая папочка-скоросшиватель с грифом "Экспертиза". Наталья Ивановна вновь придвинула свой стул, задвинув животом ящик и уютно накрыв собственные запястья, а заодно и четверть стола своей необъятной грудью.
      - Не понимаю, зачем это вам, Наталья Ивановна, и откуда он у вас?
      - Объясняю. Пока Вы, Эрнест Аркадьевич, отдыхали на берегу..., тон её показался Кареву наигранно-насмешливым, чего он обычно не терпел:
      - Извините, я на берегу не отдыхал, а работал - в Объединении, с поставщиками и с проектным институтом. Я вижу, что это наш инструмент и уже почему-то побывал на экспертизе. Вам не кажется, что до того вам следовало связаться со мной и, по меньшей мере, поставить меня в известность. Эрнест за многие годы привык при обсуждении своих дел держать нити управления совещаниями в своих руках, независимо от инстанций, где они проводились, - так в чём дело?
      Наталья Ивановна, будучи и по природе и профессионально неплохим психологом, не стала накалять обстановку:
      - Я хотела сказать - вас не было эти дни в море, а с директором я говорила. Так вот, эту штуку - накидной гаечный ключ размером М36, водолазы нашли на дне моря вблизи буровой, где в последний раз видели вашего инженера.
      - Значит, плохо искали... На дне моря в нашем районе после двадцати пяти лет работы можно найти и более ценные вещи. Ну, мало ли, кто что обронил...
      - Эрнест Аркадьевич, передайте мне , пожалуйста, папочку с актом экспертизы, спасибо. Вот смотрите, - она раскрыла папку, в которой в качестве "Приложения №1" фигурировала крупномасштабная карта района водолазного обследования, - видите крестик в семнадцати метрах от линии эстакады? Там же , Вы знаете, из воды выступает несколько скальных гребешков, так что с этой стороны никакие плавсредства подхода ни к эстакаде, ни к буровой площадке не имеют. Вот справка начальника Управления Морнефтефлота, а у морского диспетчера, я проверяла, этот участок моря покрыт штриховкой красного цвета. Так что, не обронили, Эрнест Аркадьевич, а забросили. Ключ тяжёленький, больше двух килограммов, мы пробовали в порядке следственного эксперимента - похожую стальную болванку только наш крепенький сержант смог забросить примерно на ту же отметку.
      "Да, этой коровушке палец в рот не клади - сжуёт на законном основании" - подумал уважительно Карев о следователе.
      - Логично, согласен, Наталья Ивановна. А что говорит экспертиза о сроке?
      Сейчас, - она пошелестела страничками акта, - вот - мм... мм... мм, это названия обнаруженных морских организмов и микроорганизмов... ага, здесь - " Таким образом, означенный объект находился в морской воде не более 3-х (трёх) суток". Как вам совпадение, Эрнест Аркадьевич?
      - Да-а-а... А какие-нибудь следы на нём?
      - Эта часть документа у криминалистов, с этим посложнее. Так вот, у меня записано, что в тот день с утра, с 10.30 по 11.37 на буровой № 1105 было произведено цементирование 10-дюймовой технической колонны. Теперь расскажите мне поподробнее, какие работы предстояло провести в ближайшие сутки, и, главное, кто из ваших или привлечённых работников был обязан или мог бы в них участвовать. Вы, товарищ Новрузов, можете ехать по своим делам, а мы ещё поработаем... До свиданья.
      Хандадаш с такой скоростью ретировался из кабинета, забыв попрощаться, как будто опасался, что Наталья Ивановна передумает и вернёт его к этим малоприятным разговорам.
      Она же перелистала несколько страниц блокнота до чистой, надписала её сверху и приготовилась слушать...
      ЧАСТЬ II
      I
      Москва златоглавая
      Сергей проснулся в хорошем настроении. Часом раньше сквозь утреннюю дрёму он слышал, как Марина собиралась в школу, сначала поскрипывая дверьми между ванной и кухней - подумалось "надо бы петли смазать", затем позвякивая на кухне ложечкой в чашке и клацнув в гостиной защёлками своего рабочего портфеля. Он знал, что в школе идёт активная подготовка к новому учебному году, согласование учебных программ, расписаний уроков, комплектование списков классов По сигналу поворота ключа во входной двери в доме вновь воцарилась мёртвая тишина, не послушать которую хотя бы в полусне ещё полчасика-часик было бы непростительной ошибкой. Конечно, после десяти суток физического и нервного напряжения, когда порой считается удачей поспать где-нибудь на буровой три-четыре часа в сутки, домашнее безделье без тревожных телефонных трелей, без постоянной ответственности за безопасность и качество работ десятков механиков, слесарей, плотников, сварщиков кажется земным раем. Да и как не насладиться этим состоянием после многодневного морального пресса, давящего на "вспомогательные" службы: оборудуешь устье некачественно - поставишь под угрозу успех работы, а может даже жизни и здоровье буровиков, затянешь время - урежешь их премию за окончание скважины в срок и досрочно.
      Нет, что ни говори, а отгульные дни за переработку - великое благо. На суше-то нефтяники каждый божий день вкалывают, а такие, как он - и без выходных, а тут...
      Сергей приоткрыл глаза и покосился на стенные часы. Часы были старые, в темно-вишневом деревянном корпусе с маятником, украшенным накладкой из слоновой кости, от деда остались, фирмы, чьё название "Mozer" шрифтом с завитушками было выведено в верхней половине циферблата. Ребёнком он слушал их солидный баритональный бой, короткий - каждые четверть часа, и почасовые куранты. Потом пару лет они отбивали время с хрипом и скрежетом каких-то пружин, а потом и вовсе замолчали, но время показывали исправно, и Сергей решил их до поры не беспокоить.
      "Ого, половина девятого, а девчонки всё спят... Разбаловались у бабки с дедом, а у Юленьки школа на носу, надо будет поговорить с родителями, да и Маринке внушить.