– А здесь играют только на интерес, – заржал Колька.
      Бахтин взял из стойки кий. Прикинул. То, что нужно, тяжелый и удобный. – Так какой твой интерес? – подошел к Базыкину.
      – Мой, говоришь. – Колька засунул руку в карман фасонистых бриджей и вынул пачку денег.
      Здесь были и керенки, и советские, и добрые старые «катеринки», и «петруши».
      – Давай по «кате» сгоняем. – Он положил на сукно сторублевку.
      – Я за такие деньги из дома не выхожу, – с презрением ответил Бахтин.
      – Ишь ты, деловой, – Базыкин оглядел своих ребят, развел руками, – я тогда «петрушу» добавлю. Легла на стол пятисотенная бумажка. – Чем ответишь?
      Бахтин расстегнул карман кителя, вынул фотографию, сделанную Дранковым, и бросил на стол. Он не стал ждать реакции Базыкина и с размаху ударил его тяжелым кием. Развернулся и достал второго, выхватившего из-за голенища нож. Кий сломался. В комнату ворвались Литвин с чекистами.
      – ЧК, всем к стенке, – рявкнул Алфимов.
      Губастый парень в люстриновом пиджаке выхватил из-за пояса наган. Бахтин выстрелил. Пуля угодила точно между глаз. Литвин и Батов ловко обыскали задержанных. На столе появились два нагана и три браунинга, ножи и кастеты, внушительная кучка денег. – Где милиционеры?
      – Здесь мы. – В дверь опасливо заглянул старший пикета. – Это ваши жиганы, вы их и забирайте. – Так как же, товарищ начальник, куда же мы их?
      – Холодная при бывшем жандармском посте есть? – Оно конечно, но там у нас овощи лежат.
      – Вот что, любезный. – Бахтин подошел к старшему. Он хотел сказать ему о том, что такое служба, но, посмотрев еще раз на маленького, худого, с ввалившимися щеками человека в шапке с милицейским значком и путейской куртке, понял, что любые объяснения здесь бесполезны. – Где ваш комиссариат? – В Горенках.
      – Вот вы этих дельцов на картошку посадите и телефонируйте в Горенки, пусть их заберут. – Сделаю.
      – Ну а теперь все выйдите, мне с Колей Базыкиным потолковать надо.
      Бахтин подошел к лежащему у стены Базыкину, рывком поднял его и коротко без замаха ударил его по печени. Базыкин, пуская ртом пузыри, медленно осел.
      – Это тебе, Коля, аванс. А дальше у нас разговор будет. – Я ничего не знаю, – прохрипел Базыкин.
      – Слушай меня, жиган с ландринной фабрики, меня твои скачки и тормозилы не интересуют. Ты шофером был, когда из сыскного архив увозили? – Ну я. – Куда отвез? – А если скажу? – Мне твои рассказы ни к чему. Ты покажешь где. – А потом?
      – Потом. – Бахтин закурил. Посмотрел на сидящего на полу грабителя. Жалкий был гроза уезда Колька Базыкин. И похож он был на нашкодившего приказчика из мелочной лавки. – Потом я тебя отпущу. – Побожитесь.
      – Падло буду. – Бахтин щелкнул по зубам ногтем большого пальца.
      – Я вам, господин начальник, верю. – Колька медленно встал. – Только ты мне одну бумагу напишешь… – Сексотить, что ли?
      – Именно. Ты пойми, мне тебя просто так отпустить нельзя. – Хоть десять, потом пусть найдут.
      – Это не моя печаль. – Бахтин достал из кармана бумажку и химический карандаш. – Так где архив? – Да рядом здесь, в Салтыковке.
      К Салтыковке подъехали в сумерках. Минут десять простояли у шлагбаума, пропуская товарный из Москвы. Бахтину раньше никогда не доводилось бывать в этих местах. В глубине начинающего чернеть леса угадывались очертания домов. Кое-где светились редкие огоньки. Проехали еще полверсты, и Базыкин сказал: – Здесь направо.
      – Не проедем, – мрачно сказал шофер, – снегу-то намело.
      Бахтин выпрыгнул из авто. Ступил на дорогу. Действительно снегу намело много.
      – Вы остаетесь в машине, – сказал Бахтин шоферу, – остальные за мной. Веди, Сусанин.
      Утопая в снегу, они подошли к двухэтажной даче с легкомысленными башенками по краям крыши. В доме горели три окна.
      – Литвин, – тихо сказал Бахтин, – видите водопроводную колонку? – Вижу.
      – Вот и прикрепите нашего Сусанина к ней наручниками.
      Они осторожно подошли к дому. В первозданной тишине снег предательски скрипел под сапогами. Литвин быстро осмотрел дом. На другую сторону выходило всего одно окно.
      – Батов туда. Стреляй в каждого, кто попробует бежать.
      Бахтин встал на деревянный карниз, заглянул в окно.
      За столом трое играли в карты. Двоих он узнал сразу. Казимир Нож и Хряк, ходивший с Сабаном трясти Немировского. Третий в офицерском кителе сидел к нему спиной.
      Внезапно Казимир бросил карты и выхватил пистолет. Батин упал в снег, стекло разнесла пуля. – Сколько их? – крикнул Алфимов. – Трое. – Ложись. – Чекист бросил в окно гранату.
      Туго рванул взрыв, погас свет, посыпались стекла. А Алфимов уже влез в окно, за ним прыгнул Литвин. Выстрел, крики, мат.
      Бахтин влез в окно, зажег потайной фонарь. Круглое желтое пятно побежало по полу, усыпанному разбитыми стеклами, вырвало из темноты развалившийся пополам стол, остановившись на развороченном осколками лице. Только по усикам можно было узнать того, кто еще недавно жил под именем Казимир Нож. Лицом вниз лежал человек в офицерском кителе, сукно на спине стало черным от крови. Бахтин перевернул его. Нет. Этого человека он не знал. В углу сидел Хряк, по лицу его капала кровь. – Орест, найдите лампу.
      Литвин вернулся через несколько минут. Чиркнул спичкой, зажег трехлинейку. – Где архив, Хряк? – В той комнате… У, суки…
      – Будешь много языком бряцать, пулю съешь, – предупредил его Бахтин.
      Бахтин взял с трюмо свечу. Зажег, толкнул дверь в комнату. У стены приткнулась аккуратная стопа папок. Штук тридцать, на глаз определил Бахтин. – Где остальные? – Их Лимон вчера забрал. Опередил, сука. Но ничего, кое-что есть. – Зовите Батова.
      Когда собрались все, начался обыск. Нашли оружие, патроны, немного денег и навал жратвы.
      – Алфимов, берите мотор и в Горенки, в милицию. Пусть дадут подводу увезти трупы. Вам, Орест, с Батовым придется остаться в засаде.
      Они с Алфимовым вышли. Ночь была морозной и светлой. Месяц и звезды больше походили на елочные игрушки, приклеенные к темному бархату. – Ночь-то какая, Александр Петрович.
      – Плохая ночь, Миша, вспомните, сколько людей мы уложили. – Так ведь бандюг.
      – Я после тюрьмы все чаще о Боге задумываться начал. Перед ним мы все равны. – Может быть, – тихо ответил Алфимов. Бахтин подошел к колонке. – Ну что, Базыкин, натерпелся? – Было малость. – Иди. – Спасибо, ваше благородие. – Ишь ты, признал.
 
      – Вспомнил. Только одного не пойму, что вы с ними делаете. – Я и сам не пойму, друг Базыкин. Иди.
      – Век помнить буду. – Колька растворился в темноте.
      – А почему вы его отпустили, – раздался за спиной голос шофера.
      – А это мое дело, юноша, и советую вам не делать мне замечаний. Почему оставили авто? – Выполнял свой долг. – Революционный? – Да.
      – Тогда шли бы бандитов брать. И запомните, еще раз нарушите приказ, пристрелю.
      – Ты, реалист, – рявкнул Алфимов, – а ну, к машине. У меня к тебе разговор есть.
      На Лубянку они приехали только утром. Сдали Хряка в камеру, занесли в комнату папки.
      – Миша, – сказал Бахтин, – я там пакет пшена прихватил и пару банок консервов, если вам не трудно, занесите их на Арбат Кулику. Алфимов молчал, отвернувшись к окну. – Вы что, Миша?
      – Александр Петрович… – Голос Алфимова сорвался. – Я…
      – Да говорите же. – Нехорошее предчувствие сдавило сердце Бахтина.
      – Умер Валентин Яковлевич… А ворону застрелили… – Кто? – Бахтин вскочил с дивана. – Наши.
      – Как это? – застучало в висках, казалось, что комната стала раскачиваться, как пароходная палуба. Бахтин устало опустился на диван. – Ворону-то за что?
      – Его той же ночью забрали, как мы ушли. Приехали из следственного отдела. – Ворону-то за что? – тупо повторил Бахтин.
 
      – Говорят, кричала очень. Бахтин встал, пошел к двери. – Вы куда? – К Манцеву.
 
      – Не ходите, Александр Петрович, Валентин Яковлевич умер. Сердце на допросе не выдержало.
      – Бедный старик. Ловил собачьих воров. Криминальным музеем заведовал. Потом финансовые аферы раскручивал. Он из своего нагана не выстрелил ни разу. Да и вообще его не носил. В домкоме работал. Чем же он вам, господа большевики, не угодил? – При чем же здесь мы? – обиделся Алфимов.
      – При чем? Помните, Миша, нет и не будет будущего у того народа, кто из своих защитников сделал палачей. – Разве я палач? – Вы нет и вам трудно будет служить здесь.
      – А я и не буду. Весной река вскроется, уйду на буксир шкипером.
      – Не уйдете, Миша. У вас здесь круговая порука, как в банде. Вас всех кровью вяжут. – А у вас иначе было? – зло спросил Алфимов.
      – Мы закон защищали, плохой ли хороший, но закон. А вы революционную совесть и классовое чутье. А это дело зыбкое. Вот видите, и ворона контрреволюционером стала.
      Бахтин закурил. Так они сидели и молчали несколько минут.
      – А как вы думаете, Миша, почему забрали Кулика, знают о Никитине, но не тронули Дранкова? – Не знаю.
      – Пасут меня. И пасет шофер. К Дранкову-то мы пешком шли. – А ведь точно.
      – Значит, не верят мне. А держат, как говорят наши клиенты, за подставного фраера. Мы тебя из тюрьмы взяли, за это ищи, а потом мы тебя шлепнем. – Бог с вами, Александр Петрович…
      – Точно, Миша, и вы в это дело не встревайте, иначе они вас прижмут. – Я в ячейку пойду…
      – Не надо, Миша. Это система. А ее невозможно победить.
      Рослева сидела у печки и курила. В комнате было тепло, но ее познабливало, не спасал даже полушубок, накинутый на плечи. Который день она не досыпала. Допросы. Допросы. Допросы.
      Она уже не помнила лиц арестованных, голосов. Все они слились для нее в одно понятие – враг. Без стука распахнулась дверь. Вошел Мартынов. – Тебе чего, товарищ, Федор? – Зачем вы взяли Кулика? – Я должна была его допросить.
      – А вам известно, что Кулик должен был помочь нашей группе в розыске Сабана. – Этот старец? – Именно.
      – Может быть, вы зачислите в ЧК всех полицейских офицеров? – Если будет нужно.
      – Двое уже работают у вас. И ваш хваленый Бахтин совершает преступление за преступлением. Я решила арестовать его. – А агентурный архив? А банда Сабана?
      – Бахтин для нас опаснее, чем все банды, вместе взятые.
 
      – Идемте к Дзержинскому. Председатель МЧК и ВЧК принял их сразу же. – В чем дело? – холодно поинтересовался он. – Я решила арестовать Бахтина. – Основание.
      – Сегодня ночью он отпустил врага революции, бандита Базыкина.
      Мартынов молча подошел к столу, положил перед Дзержинским бумаги.
      Дзержинский внимательно прочитал их, усмехнулся:
      – Школа. Есть чему поучиться. Запомните, товарищ Рослева, бандита Базыкина нет, с нынешней ночи есть секретный сотрудник МЧК по кличке Глухарь. – Как это? – Читайте. Значит, часть архива Бахтин вернул?
      – Почти половину, Феликс Эдмундович. Одновременно разгромил преступную группу в Обираловке, завербовал их главаря, уничтожены два известных бандита и арестован активный член банды Сабана Николаев Сергей по кличке Хряк.
      – Ну что ж, – Дзержинский встал, – у каждого свои методы. Одни стреляют комнатных ворон, другие ловят бандитов. Идите, Федор Яковлевич, а с товарищем Рослевой я поговорю.
      Когда Мартынов вышел, Дзержинский раздраженно сказал:
      – Я просил вас наблюдать, а не действовать. Зачем вам понадобился этот старик? – Я хотела отработать связи Бахтина.
      – Поэтому Черкасов при обыске застрелил ручную ворону? – Это случайность.
      – Продолжайте наблюдать за Бахтиным, но очень осторожно, и только. Кстати, как он живет?
      – Проживает вдвоем с Литвиным. Сосед – литератор Кузьмин. – Кузьмин. Либерал. А женщины? – Нет.
      – Вот и подумайте об этом. Впрочем, не надо. Просто наблюдайте. Думаю, при его опыте он скоро справится с заданием. А там посмотрим.
      Бахтин сидел в кабинете и ждал, когда к нему приведут Хряка. Он не думал о допросе и не готовился к нему. Все это было раньше, теперь, особенно после смерти Кулика, он прекрасно понимал, что ему рассчитывать не на что. Но господа товарищи плохо его знали. Он понял их, значит, ведет скачки он. Хряк рухнул на стул и попросил хрипло: – Дайте закурить, ваше высокоблагородие. – На. – Бахтин протянул ему портсигар. Хряк глубоко затянулся. – Хорошо. – Ну, что скажешь? – Нет на мне ничего. – Это мне решать, Николаев. Где Сабан?
 
      – Мне скрывать нечего. Я ваши приемчики, господин Бахтин, расчудесно знаю. Не хочу калекой в камеру возвращаться. Поэтому честно говорю. Видел его вчера ночью, брали в Банковском переулке квартиру одного полковника. Я его несколько дней пас. – А зачем Сабану полковник понадобился?
      – Не Сабану, а Лимону. Он говорил, что у того валюты лом. – Взяли?
      – Нет. Он четверых гранатой взорвал и ушел. Его вся наша хевра по Москве ищет. – Слушай, Хряк, а где Сабан?
      – До вчерашнего дня на даче в Сокольниках был, а утром они оттуда спрыгнули, а куда, не знаю. – А что ты в Салтыковке делал?
      – Нож весточку прислал, дружок его золотишко скидывал. – Кто он? – Не знаю. Его Нож Андреем называл. – Ну, а золотишко куда? – К Каину. – А деньги тебе зачем? – Хочу пивную открыть. – Значит, от налетов отошел. – Как в семнадцатом освободили – все. – А где Лимон? – Это никто не знает. – С Сабаном связь есть? – Он меня сам находит. – Ты кури, кури. Не жрал, наверное. Литвин, спроворьте чайку да поесть чего-нибудь.
      Зашедший в кабинет Мартынов застал картину почти идиллическую. За столом Бахтин, Литвин и Алфимов пили чай с арестованным.
      – Меня в компанию возьмете? – засмеялся Мартынов.
      – Присаживайтесь, Федор Яковлевич, вот с Николаевым о жизни толкуем. Хочет он трактир открыть. Деньги, говорит, собрал. Поможем?
      Люди обладают разными врожденными талантами. У Мартынова был подлинный талант сыщика. Он моментально просчитал, как выгодно ему иметь в городе место, где будут хороводить уголовники.
      – А почему не помочь, если Сергей нас угощать будет. – Начальник, первая рюмка ваша. – Надо подумать.
      Они пили чай и говорили о пустяках. А Мартынов думал о том, как убедить Дзержинского, что Бахтин им нынче просто необходим.
      – Слушай, Николаев, а где ребята Сабана собираться любят? Где хрусты сбрасывают?
      – Там, где и все. В Столешниковом, в угловом, где кафе. Там на втором этаже механические лошадки.
      – Посиди пока, – Бахтин повернулся к Мартынову, – выйдем на секунду, Федор Яковлевич.
      Они вышли в коридор. Мимо них восемь матросов потащили тяжелый засыпной сейф…
      – Да держи ты… Твою мать… Он же тяжелый, как жесть… Да не урони… – Что, Александр Петрович?
      – Конечно, вы можете его расстрелять, но, думаю, от него больше пользы на свободе будет. – Я с вами согласен.
      – Тем более, что он от дел отошел. Правда, я раньше по мокрухе не ходил. – Хотите его завербовать?
      – А мне для чего? Как я понял, долго я в вашем департаменте не задержусь.
      Мартынов внимательно посмотрел на него и понял, что этот человек понимает все.
      – Врать не буду, Александр Петрович, служить у нас вам нельзя. – Спасибо за откровенность.
      – Но в уголовно-розыскной милиции для вас всегда найдется место. – Там посмотрим. Так что вербуйте его сами.
      – Александр Петрович, – из кабинета выглянул Литвин, – вас Кузьмин к аппарату просит.
      В гостиной Кузьмин соорудил выпивку и закуску. За столом сидел человек в ладном офицерском кителе.
      – Знакомьтесь, это бывший коллежский советник Бахтин Александр Петрович, а это полковник Чечель Василий Борисович.
      – Интересно, Женя, – Бахтин пожал руку Чечелю, – коллежский советник бывший, а полковник всегда полковник. Так, что ли?
      – Заело, – засмеялся Кузьмин, – садись, поужинаем, да поговорить надо.
      Выпили, закусили и Чечель рассказал свою историю невеселую.
      – Значит, вы говорите, что о деньгах знали двое. Кто? – Князь Львов и его помощник Усов.
      – Так. – Бахтин вскочил, нервно зашагал по комнате. – Усов. Интересно. А он знал, что вы деньги сдали? – Нет. – Все ясно, покажите-ка расписочку.
      Чечель достал из кармана потертый сафьяновый бумажник, вынул документ, протянул Бахтину.
      – Так… так… интересно. Значит, вот почему вас Сабан с Рубиным искали. – Я их не знаю.
      – И не надо, Василий Борисович. Вам Женя мою одиссею, надеюсь, рассказал. – Так точно. – Поможете мне? – Каким образом?
      – Вам ничего не надо будет делать. Сходите раз в один притончик с дамой, поиграете и все. – Это нужно?
      – Необходимо. Мы должны их уничтожить, пока они не убрали вас. – Оружие дадите? – Вы же инструктор милицейского резерва. – У меня есть иной выход? – Нет, Василий Борисович, нет. – Не военное дело.
      – Бросьте, вы же контрразведчик, сродни нам, грешным. Ну, как? – Согласен. – Вот и хорошо. Поутру двинем в ЧК.
      – Жуть-то какая, не к ночи, – замотал головой Чечель.
      Наконец он понял, что это не сон, а кто-то вполне реальный колотит в дверь. За окном висела ночь. Бахтин накинул полушубок и пошел к дверям. – Кто? – Это я, Алфимов. Бахтин открыл дверь. Миша ввалился в квартиру вместе с лестничным холодом.
      – Беда, Александр Петрович, банда шведского консула угробила. Манцев приказал… – Сейчас.
      Хорошо, он по давней привычке побрился на ночь. Раньше Бахтин делал это почти ежедневно. Чтобы выехать на ночное происшествие в пристойном виде. Ровно через пять минут он спустился к авто. – Где? – спросил он.
      – Дом страхового общества «Россия», на Сретенском бульваре.
      Шофер был новый, что порадовало Бахтина. Последнее время он еле сдерживался, чтобы не набить морду юному классовому борцу.
      За стеклом машины лежал черный, засыпанный снегом город. Пустой и опасный, как пещера из книги Жаколио. Но даже сейчас была в облике Москвы некая трагическая красота, город, словно больной, пережидал, когда спадет высокая температура. У шикарного дома, отгороженного от улицы резной решеткой, стояли несколько авто и санитарная карета.
      Бахтин вылез из машины, пошел к подъезду. Этот дом пока сохранил былое барское чванство. На лестнице лежал ковер. Медные костыли, прибившие его к ступеням, сияли нестерпимо и ярко. В вестибюле толпились люди в кожаных куртках и шинелях. – Где? – спросил Бахтин. – В бельэтаже направо.
      У дверей квартиры Мартынов и Манцев о чем-то разговаривали с элегантным господином в дорогой шубе.
      – Позвольте, господин посол, представить вам известного криминалиста товарища Бахтина, он будет вести расследование, – сказал Манцев. Посол вежливо приподнял котелок. Бахтин приложил руку к шапке «пирожку».
      – Вы бывший полицейский чиновник? – спросил посол по-французски.
      – Я служил помощником начальника сыскной полиции, – по-французски ответил Бахтин. – Вы служите в Ч К?
      – Нет, господин посол, я занимаюсь уголовным сыском.
      – Господа, – посол перешел на русский, – наличие такого специалиста позволяет мне надеяться, что преступники будут пойманы и наказаны.
      – Извините, господин посол. – Бахтин улыбнулся печально, показывая одновременно расположение к столь важной особе и свою скорбь по поводу произошедшего. – Кто в квартире? – спросил он Манцева. – Литвин и врач. – Где эксперты? – Скоро будут. – Позвольте. – Бахтин закрыл дверь.
      Медная табличка. Буквы под готику: «Консул королевства Швеция. Кручинин А. Е.».
      Кручинин… Нет… Не может быть… Он же возглавлял Московский удельный департамент.
      – Простите, господин посол, а господин консул ранее не работал в Министерстве Двора.
      – Да, господин Бахтин, но в семнадцатом году он стал подданным нашего короля и консулом в Москве.
      Вот, значит, как. Нехорошо стало Бахтину, словно на плечи тяжелый мешок упал, словно придавило его к ковру этому, к стене, к ступеням. Но он собрался и внимательно осмотрел дверь. – Пойдемте, Федор Яковлевич. – А мне можно? – спросил Алфимов. – Нужно, Миша.
      В передней ярко горела бронзовая люстра, сделанная как матовый шар, на полу лежал человек в кожаной куртке, синих бриджах и фасонистых сапогах с ремешками на голенище, рядом валялся кольт. – Обыскивали? – Нет, ждали вас, – сказал Мартынов.
      Бахтин присел. Пуля попала точно в сердце, крови было немного. Бахтин расстегнул куртку, достал из внутреннего кармана бумажник.
      Две порнографические открытки… Деньги… Письмо… Паспорт… Соловьев Игнат Петрович… Явная липа… Мандат… «Тюремный отдел МЧК… Ковалев Федор Петрович… комиссар. Всем военным и гражданским властям… Подпись: комендант Семенов».
      – Это вам. – Бахтин протянул мандат Мартынову.
      В карманах бриджей патроны к кольту… Ключ… Только вот где та дверь, которую можно им открыть… Опять деньги.
      – Проследите, пусть откатают пальцы, – приказал он Алфимову, – если повезет, они могут оказаться среди тех папок, что мы взяли в Салтыковке.
      Бахтин поднялся, зашагал по коридору. В гостиной, на ковре, лежал человек с простреленной головой. Пуля из кольта или маузера разнесла ему практически все лицо. Рядом валялся браунинг калибра 6,35. Видимо, из него и застрелил Кручинин одного из бандитов. В гостиной поработали основательно. На ковре осколки фарфора, хрустальные бокалы, серебряная посуда. Из гостиной дверь в кабинет. Там работал Литвин. – Что, Орест?
      – Ящики стола вывернуты, в стене взломан секретный сейф. – Что там было?
      – Вот, нашел на полу. – Литвин протянул Бахтину кольцо с изумрудом и бриллиантами. – Наверное, уронили впопыхах.
      Бахтин узнал это кольцо. Оно было на руке Лены в день их последней встречи в Петербурге.
      Он вышел в коридор. Посол и Манцев продолжали о чем-то беседовать.
      – Господин посол, – Бахтин подошел к ним, – вам приходилось бывать в этой квартире? – Конечно.
      – Были ли у господина Кручинина какие-то редкие ценности?
      – Да, у него в гостиной находилась необычайная коллекция изделий Фаберже. – Я попрошу вас пройти со мной. – Конечно.
      Посол брезгливо переступил через убитого, увидел труп Кручинина и снял котелок. – Это ужасно.
      – Я прошу вас внимательно осмотреть гостиную. Есть ли здесь предметы, о которых вы говорили? – Голос Бахтина был служебно-будничен.
      Посол прошелся по комнате, внимательно разглядывая разбитые стекла горок. – Коллекции нет.
      – Благодарю вас. Держал ли господин Кручинин в доме служебные документы? – Что вы имеете в виду? – Бланки паспортов.
      – Уверен, что нет, – запнувшись на секунду, ответил посол.
      – Благодарю. Но мне бы хотелось, чтобы вы еще раз подумали. – Господин Бахтин! – возмутился посол.
      – Господин посол, представьте, что паспорта попали в руки бандитов. Следовательно, они воспользуются ими для новых убийств и грабежей. Подумайте, граждане королевства Швеция занимаются в Москве уголовным промыслом.
      – Я поговорю с господином послом, – вмешался в разговор Манцев.
      Ну вот, пора идти в соседнюю комнату. Бахтин уже знал, что увидит там. И знание это страшило его, отзываясь в сердце острой болью. На ковре лежала полуголая Лена.
      – Ее изнасиловали сначала, потом застрелили, – сказал за спиной Бахтина врач. – Литвин, нашли что-нибудь рядом с убитой? – Ничего.
      – Посмотрите внимательно еще раз. Поднимите тело, ковер ощупайте…
      Бахтин вышел в соседнюю комнату. Закурил, повернулся к окну. Не думал он, что увидит в последний раз ее мертвой. Вошли жиганы, надругались над его первой любовью, изнасиловали хором, а потом застрелили. И в этом виноваты все. И те, кто пришли сегодня, и те, кто под видом ломки старого позволили ворам и бандитам хозяйничать в его родном городе. Он смотрел в окно и не видел ничего. На темном стекле, словно на экране электротеатра, возникали воспоминания. Они были щемящи и нежны.
      За что Господь послал ему все эти испытания? Тюрьму, расстрельный подвал, смерть Лены. И он чувствовал, как к острому ощущению горя и утраты примешивается такое же пронзительное чувство ненависти. К Рубину, Сабану и всем тем, кто разрушил его мир, испохабил жизнь. Лишил всего, что он заработал тяжелым трудом. И постепенно это чувство поглотило в нем все остальное, стало главным, как совсем недавно в камере Бутырской тюрьмы. Воспоминания обожгли на несколько минут и погасли. Исчез молодой романтический петербургский житель. У окна в комнате опять стоял человек, пришедший в этот город мстить.
      – Александр Петрович. – Литвин дотронулся до его плеча. Бахтин повернулся. – Где швейцар, Орест? – Сейчас приведу. – На кухню.
      На кухне сидели два чекиста в кожаных куртках и ели консервы. – Вон отсюда, – рявкнул Бахтин.
      – Чего? – Один из них встал, угрожающе надвинулся. – Ты, ошметок полицейский… – Вон, – Бахтин достал наган, – застрелю, суки.
      – Ты чего… Чего… – Второй чекист попытался встать, но упал с табуретки.
      На шум вошел Мартынов. Он увидел консервы, хлеб, наган в руке Бахтина. – Вон, – скомандовал он. – Погодите, – Бахтин спрятал наган, – Алфимов. – Здесь я. – Обыщи их.
      – По какому праву… – заорал тот, что полез первым.
      – По праву революции, – с удовольствием ответил Бахтин.
      Они с Мартыновым вышли, а через некоторое время Алфимов вывел этих двоих.
      – Наворовали, сволочи, – обратился он к Мартынову. – Арестовать.
      – Вы, Федор Яковлевич, не расстраивайтесь, – Бахтин дотронулся до кожаного рукава Мартынова, – это всегда было и всегда будет.
      – Нет, не будет, – зло ответил Мартынов, – выжжем каленым железом. – Ну-ну, давайте. Где швейцар? – Здесь я. – Пошли. В кухне Бахтин сел рядом со швейцаром. – Ну, братец, излагай.
      – Приехали они заполночь… Значит, мне позвонили. Я им: кто, мол? Они: мы из чеки. Я открыл. Старший ихний одет как барин, с кольцами…
      – Стоп. – Бахтин достал фотографию Сабана. – Он?
      Швейцар повернул карточку к свету, поглядел внимательно. – Ну! – Точно он. – Они документы показывали? – Бумажки, везде штамп ЧК. – А этого не было? – Бахтин достал фото Рубина.
      – Был, господин начальник, точно, он мне-то документы и показывал. – Литвин! – позвал Бахтин. И когда тот вошел, скомандовал: – Снимите показания. – Опознал? – В цвет.
      На Лубянке Мартынов позвал Алфимова в свой кабинет. – Миша, ты знаешь, кого убили на Сретенском? – Консула с женой.
      – А ты знаешь, что его жена – первая любовь Бахтина. Мне Литвин об этом рассказал. – Ну прямо роман, Федор.
      – Только с плохим концом. На Александре Петровиче лица нет. Такое пережить. Тюрьму нашу, потом смерть любимой. – Так, что делать? – Что делать, что делать… Мартынов полез в шкаф, вынул пузатую бутылку.
      – Коньяк. Французский. Дай ему, пусть душу облегчит. И закуску приготовь.
      Бахтин вошел в комнату своей группы. Никого не было. На его столе стояла открытая бутылка коньяка «Финь-Шампань» и тарелка с консервированным мясом. Бахтин посмотрел на это великолепие, и что-то дрогнуло в его душе. Нет, не все сволочи в этом мире и даже в доме этом. Люди остаются людьми; со своими грехами, добротой, любовью, какая бы власть ни пришла в этот город. Он налил полный стакан и залпом выпил. Ему стало тепло и грустно. И предательски по лицу потекли слезы.
      Разбудили его голоса. Бахтин скинул пальто, которым его кто-то заботливо укрыл, и сел на диване. В комнате была вся группа. – Доброе утро. – Выспались? – спросил Алфимов. – Сколько времени-то? – Два пополудни.
      Через час Бахтин и Мартынов сидели в кабинете Манцева.
      – План ваш, Александр Петрович, хорош, слов нет. Значит, инструктор милицейских курсов Чечель согласен? – Согласен.
      – Странная история, неужели Усов не знал, что полковник сдал деньги. – Мартынов закурил.
      – А как он мог до этого дознаться? – Бахтин достал из бумажника расписку Красного Креста. – Вот видите, все до копейки передано.
      – Ну что ж, – Манцев встал, – пойду доложу Дзержинскому.
      – Мы такие вопросы раньше решали на уровне начальника сыскной. – Бахтин прищурился насмешливо.
      – Дело уж больно склочное, шведы телефонируют в Наркоминдел по три раза в день. Что вам надо для проведения операции?
      – Тысячи две франков, наших денег побольше, хорошие мужские вещи, модную женскую одежду, квартиру и людей. – Это не проблема. – Тогда я начинаю.
      Бахтин шел по Маросейке. Улицу замело, дворники-подлецы не работали, поэтому пробираться приходилось по узкой, протоптанной дорожке. День был солнечный, яркий. Снег искрился на солнце. Над домами в безветрии стоял печной дым. Спокойной была утренняя Москва, радостной, словно в преддверии Рождества. Вот навстречу заскользила по намятому снегу барышня в синей бархатной шубке с песцовым воротником. Стрельнула в Бахтина лукавыми серыми глазами и пронеслась мимо.
      Война войной, переворот переворотом, а люди живут, радуются, на свидания бегают. Живет Москва, живет!
      Бахтин свернул в Колпачный и приятно удивился. Тротуар был аккуратно разметен.
      Он оглянулся, перепроверяя, и зашел в дверь с надписью на стекле «Антиквариат».
      Звякнул колокольчик, Бахтин спустился на две ступеньки и попал в мир старых вещей.
      Ничего особенно дорогого он не увидел. Темные от времени картины с ликами неведомых чиновников и штатских господ в старинных камзолах, бронзовые часы с грудастыми наядами и могучими мужиками, шкатулки прекрасной резьбы, целый табун каслинских чугунных коней.
      Много вещей собрал Каин в своем магазине, но, видимо, самое ценное для подлинных любителей прятал где-то в закромах.
      – Кто там? – Бахтин услышал знакомый голос и шаркающие шаги.
      Появился Фролов в теплой фуфайке и полосатых брюках, заправленных в валенки. Он взглянул на Бахтина и сказал: – Кто видел? – Нет. – Тогда в задние комнаты прошу.
      До чего же квартира московская на питерскую похожа. Тот же буфет огромный, лампа под зеленым абажуром на цепях под потолком, диван с зеркальцем, плюшевые кресла.
      – А у тебя, Петр Емельянович, все по-старому. Впрочем… – Бахтин подошел к дивану. Над ним висел картонный плакат с плохо выполненными стертыми фотографиями и надписью «Вожди революции». – Вместо государя императора повесил?
      – Именно, именно. Каждая власть от Бога. – Фролов назидательно поднял палец. Посмотрел внимательно на Бахтина.
      – Потрепала вас тюрьма, господин коллежский советник, совсем с лица спали. – Есть немного.