— Гриша, я же классическую гимназию закончил, в университете курс юридических наук познавал.
      — Вот это да, — искренне удивился Рубин, — значит, вот почему ты Адвокат? Почему же курс не окончил? — На каторгу загремел.
      — Понял. Все равно советую, Андрей, ценности в Швеции держать.
      — Нет, Гриша. Камни, что на этом гранде возьмем, прячь там, а деньги буду проживать весело. — Молчу. — Рубин развел руками.
      Бахтин вышел с конспиративной квартиры и с удовольствием огляделся. Снег плотно прикрыл Москву. Воздух стал чистым. Ему даже показалось, что первый морозец пощипывает уши. Чистопрудный бульвар был весь белый, но Бахтин пошел по нему, приминая подошвами мягкий снежок. Ну что ж. Разговор с Чиновником состоялся. Мишка подписал расписку и стал его агентом. Знаменательное событие. Первый источник в Москве. Они оговорили ту непростую операцию против Дергаусова. На той стороне, словно на том берегу, Бахтин увидел узкую дверь с нарисованной на ней бутылкой и рюмкой. Он остановился. Бульвар, словно река, разъединял их. И ползли по этой заснеженной реке пароходы-трамваи. Надо было переходить эту реку вброд. И он пошел, утопая туфлями в снегу, перелез через чугунную ограду, переждал недовольно затрещавший корабль и вышел на другой берег. До чего же уютное место он нашел. Чистенько, опилки свежие на полу восхитительно пахли смолистым деревом. Круглые мраморные столики. И народу никого.
      — Чего изволите? — Буфетчик сам вышел из-за прилавка. — Водочки бы мне, да пивка.
      — Сами знаете, господин, как по времени-то военному. — А ты, братец, мне ее в чайничке подай.
      — Ну, что делать, такой гость приятный. Держал для себя… — Вот и поделись с ближним. — Так я вам фужерик? — И себе, угощаю. — Мы это с удовольствием. Чем закусите? — На твой вкус, дружок. — Значит, сейчас соображу.
      И сообразил. Колбаски по-извозчичьи, огурчиков соленых, пива пару бутылок, а к нему рыбки мелко наструганной, да соленых сухариков. Благодать.
      Буфетчик выпил свое, пожелал здоровья и деликатно отошел. Бахтин выпил, закусил огненно-горячей, сочной колбасой. Ему стало тепло и хорошо. За окном на бульваре гимназисты играли в снежки. Дома, деревья, афишные тумбы покрыл чистый плотный снег. Москва шагнула в зиму. Сквозь тучи прорвался солнечный свет. И пейзаж за окном стал веселым и ярким. Господи! До чего же хорошо бездумно сидеть в маленькой закусочной, смотреть на снег, деревья, трамваи. Так бы всю жизнь сидел, если бы денег хватило. Внезапно его одолело странное беспокойство. На остановке трамвая стоял вполне приятный господин и читал газету. Поначалу Бахтин не понял, почему именно этот человек внес некое смятение в его праздно текущие мысли. Газета. Вот что ему нужно. Бахтин рассчитался и вышел на улицу. Не получилось бездумного отдыха. Чертова служба заставляла его постоянно думать о ней, не давая возможности отключиться. Он выскочил из трамвая на Страстной площади и поспешил на Тверскую, к издательскому дому Сытина. В прихожей швейцар поинтересовался, кого ищет господин, и сказал, что Кузьмин в редакции и найти его можно на втором этаже, в девятой комнате. Редакция почему-то напомнила Бахтину его собственную контору в день большой операции. По коридору метались какие-то люди. Они галдели, курили, о чем-то спорили. Никто не обратил на Бахтина внимания. В девятой комнате никого не было, и Бахтин остановил несущегося по коридору человека.
      — Простите, сударь, где я могу видеть господина Кузьмина?
      — Кузьмина? Да он только что был здесь. Зайдите в буфетную. — А где она? — На первом этаже.
      В небольшой, на четыре столика, комнате Кузьмина тоже не было. Тогда Бахтин начал заглядывать во все двери. В пятой по счету комнате Кузьмин отыскался. Он о чем-то спорил с благообразным господином, размахивая длинными полосками бумаги.
      — Саша, — обрадовался Кузьмин, — вот не ожидал. Ты в гости или по делу? — И то и другое.
      — Замечательно. Тебя, Соломон, спасло появление моего друга, — Кузьмин бросил на стол гранки, — поэтому наш спор переходит в разряд теоретических.
      Кузьмин засмеялся, обнял Бахтина за плечи и вывел в коридор.
      — Саша, очень славно, что ты меня навестил, пойдем в мою конуру.
      Только Бахтин снял пальто, только уселся в кожаное кресло, как в дверь заглянул человек. — К тебе можно, Женя?
      — Конечно, конечно. Знакомьтесь. Наш знаменитый криминалист Александр Петрович Бахтин, а это король московских репортеров Миша Павлов.
      Бахтин протянул руку. Уж больно приятный и располагающий к себе стоял перед ним человек. Есть люди — увидишь человека и сразу поймешь, каков он. Миша Павлов очень понравился Бахтину.
      — Для меня радость с вами познакомиться. Большая радость. Женя так много о вас говорил. Может быть, со знакомством? Миша Павлов лукаво улыбнулся. — Ты как, Саша? — Кузьмин посмотрел на Бахтина. — А когда я отказывался? — И то верно. Неси, Миша.
      — Не пожалеете. — Павлов быстро выскочил за дверь. — У тебя дело, Саша?
      — И весьма срочное. При этом «короле» можно говорить? — Ручаюсь, наш человек.
      — Прекрасно. Одна голова хорошо, а две лучше, а три это уже Госдума.
      Миша приволок бутылку натурального рома. Они выпили и пошли к Мише добивать вечер. Еще в кабинете за ромом и бутербродами с сыром Бахтин рассказал Кузьмину и Павлову свой план, который они, хотя и с некоторыми поправками, приняли с восторгом. Там, в доме Павлова, и началась развеселая московская гулянка. Актеры, журналисты, офицеры, служившие с Павловым в одном полку. Какие-то непонятные, но очень веселые люди. Бахтину все это напомнило Иринину квартиру на Екатерининском канале. Позже, почти ночью, пришла Мишина жена с подругами-актрисами. С одной из них — прелестной Машей, Бахтин ушел. А утром, лежа в чужой кровати, он с интересом разглядывал фотографии на стене маленькой спальни.
      — Вставай, сыщик, — вошла в спальню Маша, — хочу тебе сразу сказать, что ты не только красивый мужик, но и великолепный любовник. — Мерси. — Только не зазнавайся. — Ты тоже очень хороша.
      — И на том спасибо. Пошли чай пить. Голова болит? — В общем, нет, но похмелье чувствую. — Я тебя вылечу. Иди мойся.
      В маленькой ванне на мраморной подставке лежала опасная бритва, помазок, в маленькую плошку было накрошено мыло. Почему-то именно эти мужские атрибуты задели самолюбие Бахтина. Интересно, кто же до него пользовался всем этим? Да какая разница. Маша прелестная молодая женщина, свободная и независимая. Бахтин побрился, принял душ. Потом растер лицо одеколоном и вышел к столу значительно посвежевшим. — Чем будешь похмеляться? — Шампанское есть? — Конечно.
      Первый бокал разогнал окончательно мутную тяжесть в голове, второй взбодрил, а третий выкрасил мир в веселые маскарадные краски.
      Маша жила в Козицком, так что ему до службы всего два шага было.
      Он попрощался с Машей, дав ей слово непременно встретить вечером у театра.
      Дежурный надзиратель протянул ему записку. Несколько раз телефонировал Кузьмин.
      Бахтин поднялся на второй этаж, зашел к Маршалку.
      — Ты куда пропал? — засмеялся Маршалк. — Слышал я, в Козицком, дом два, время с красивой дамой проводишь? — Ты что, Карл, пасешь меня?
      — Ах, Саша, вся наша жизнь цепь случайностей. Сыщик Бородин из летучего отряда срисовал тебя случайно в Козицком, а по случаю того, что ты был весел, он на всякий случай тебя до подъезда проводил, ну а потом дежурному чиновнику доложил. Мало ли что. — Молодец. Только теперь роман завести нельзя.
      — При нынешнем твоем положении — трудно. Ты же четвертое полицейское лицо в первопрестольной. Как дела? — Подожди. Бахтин поднял трубку и назвал номер редакции. — Женя, это я. — Саша, у нас все готово. — Спасибо, Женя, я тебе позже телефонирую. Бахтин положил трубку. — У них все готово. — А Дергаусов?
      — Сегодня идет в баню. Пятница их законный день. Мой агент там, криминалисты? — Уж поехали. — Теперь будем ждать.
      — Давай чаю с ромом попьем. — Маршалк нажал на кнопку звонка.
      Дергаусов был не в настроении, даже в баню не хотел ехать, но потом все-таки собрался. Коншин приструнил сыщиков. Но куда-то делась Наташка Вылетаева. Говорят, закрутила роман с оператором Дранковым. Сука грязная. Мало он ей передавал. Но ничего, он ее еще встретит. Бесследно канули документы Серегина. Было о чем подумать. Дергаусов много лет жил на грани краха, за долгие эти годы у него внутри поселился некий защитный механизм. Вроде как часики. Чуть опасность — они начинали бить тревогу. Нынче часы шли не то что ровно, но особых сбоев не замечалось. Да и вроде все сделано точно. Склад на Серегина списан, подполковника убили из-за денег, полиция напугана. Ну, а Наташка Вылетаева ему еще попадется. Правда, оставался еще один человек. Баба, которая передачу Серегину отдала, но она молчать будет. Ей присяжные за отравление выпишут вояж на Сахалин. А потом, она не знает его. С ней имел дело Стась. А этого они не найдут долго. В кабинет Маршалка постучались. — Заходи. — Господина Бахтина к его аппарату требуют. Бахтин поставил стакан, прошел в свой кабинет. — У аппарата.
      — Александр Петрович, — голос в трубке очень знакомый, — не удивляйтесь, это Рубин. — Чем могу, Григорий Львович?
      — Да на этот раз я могу вам помочь. Вот адресок, пишите. — Пишу.
      — Большой Афанасьевский, четыре, квартира шесть. Крылова Алла Петровна. — Кто это?
      — Я же сказал вам тогда, у Усова, что зла на вас не держу, а убитый подполковник был нашим другом. У этой дамы вы все о смерти Серегина узнаете. — Вот спасибо. Ваш должник.
      — Ловлю на слове. Вы поезжайте, она сейчас дома, правда, не одна. — И это вы знаете? — Я многое знаю. Желаю здравствовать.
      Бахтин положил трубку. Лихо Рубин топит Дергаусова. Избавляется от конкурента.
      Дом четыре был небольшой, но очень симпатичный. На первом этаже пять маленьких квартир, на втором — одна.
      — Дверь сможешь открыть? — повернулся Бахтин к Баулину. Надзиратель внимательно осмотрел замки. — Открою. — Давай.
      Кузьма вытащил из кармана пару отмычек, которым позавидовал бы любой вор-домушник, и вставил одну из них в английский замок. Раздался легкий щелчок, и дверь раскрылась. Бахтин, сыщики и городовые вошли в коридор.
      — Что-то темновато. — Бахтин повернул выключатель, и прихожую залил матово-бледный свет люстры.
      — Кто?! Кто?!. — послышался женский голос, и в коридор выскочила красивая пышная дама в почти прозрачном пеньюаре.
      — Полиция, мадам, -усмехнулся Бахтин, — извините, что вытащили вас из-под мужчины. Гейде? — Я здесь. — Где околоточный? Околоточный подошел к Крыловой. — Она это, ваше высокоблагородие, она, сука.
      — Вы арестованы, мадам Крылова. — Бахтин, не глядя на чуть не теряющую сознание женщину, прошел в комнату. — Зовите понятых и начинайте обыск.
      Войдя в баню, Дергаусов успокоился окончательно. Запах банный, приглушенные голоса, ожидание блаженного ожога пара — разве не стоило жить и рисковать ради этого.
      Простынщик Яков, услужливый ярославец, вот уже пять лет ублажавший его в номере, распахнул дверь. — Все собрались, ваша честь, ожидают.
      На диванах расположилась обычная банная компания. Два полковника из интендантства, чиновник для поручений при градоначальнике, текстильный фабрикант Наумов. — А мы тебя, Юрий Александрович, заждались.
      — Ну что, выпьем сначала? — спросил полковник Рогов.
      — Только пиво, только пиво, — замахал руками Дергаусов, — чтобы пропотеть получше.
      Вездесущий Яков появился с пивом. Ловко откупорил высокие бутылки «Трехгорного», разлил по бокалам. — После баньки чем попотчевать?
      — Ну, господа? — спросил Дергаусов. — Сегодня мой день угощать. Ну, кто что пьет, Яков, ты знаешь, а закусочку всю рыбную, а горячее… пошли, пожалуй, в «Эрмитаж» за жульенчиками и к Автандилу за шашлыками.
      — Сделаю-с. В лучшем виде. Одежду забирать можно? — Забирай. Яков подошел к дверям и крикнул: — Мишка!
      Мишка Чиновник, в белой рубахе и портках, с фартуком поверх появился в номере. — Звали, Яков Семенович? — Забирай обувь, вычисти. И всю одежду в глажку. — Будет сделано, Яков Семенович.
      — Осторожно, бревно! Новенький он, из пораненных солдат.
      Но ни Дергаусов, ни его компаньоны совершенно не обратили внимания на Мишку. Их ждала парилка. Мишка аккуратно сложил в мешки одежду и обувь. Тюк с мундирами и пиджаками отнес в гладильню. Сапоги в маленькую конурку под лестницей, где беспощадно воняло гуталином.
      Через несколько минут к нему заглянул надзиратель Соловьев. — Есть? — Бери.
      Он вернул сапог Дергаусова через полчаса. А через час вычищенная до блеска обувь стояла в номере.
      — Господин Бахтин, — сказала Крылова, — я не знала, что пища отравлена.
      — Охотно верю, мадам, — Бахтин встал, прошелся по кабинету. — Охотно верю, но поверят ли присяжные. Только ваша искренность может отвести от вас обвинение в отравлении. — Я готова рассказать все. — Я слушаю.
      — Рано утром того дня ко мне пришел Станислав Пашковский… — Кто это?
      — Я была знакома с ним по Варшаве. О нем говорили разное. Потом он появился в Москве. — Как вы попали в зависимость от него?
      — Я крупно проигралась, и он за разные услуги списывал часть долга. — У него была ваша расписка? — Да. — Какая сумма? — Пятнадцать тысяч. — Какого рода услуги вы оказывали ему?
      — Обычные. По его просьбе знакомилась с мужчинами, приглашала к себе. — Но в этом нет криминала.
      — В общем, пока мы были в спальне, Стась осматривал карманы, снимал слепки с ключей.
      — Понятно. А не было ли у вас в гостях подполковника Княжина? — Был. — Что делал Пашковский, что-то искал? — Не знаю. — Верю. Вернемся к передаче.
      — Он привез продукты и сказал: «Отвези в участок нашему парню, скажи, что ты его сестра». — И вы отвезли. — Да.
      Бахтин ей поверил сразу и безоговорочно. Сколько за службу он видел таких красиво-праздных идиоток, которые были готовы на все ради собственного комфорта. Только потом, в полиции или камере судебного следователя, до них начинало доходить, что прятать краденое, опаивать людей снотворным и обирать или воровать драгоценности дело подсудное. — Мадам Крылова, кто такой Пашковский?
      — Стась? Я с ним познакомилась в Варшаве, он игрок. Позвольте папиросу? Крылова затянулась. Помолчала. — Он страшный человек. — Ой ли? — засмеялся Бахтин.
      — Да, представьте себе. Он несколько лет шантажировал меня. — Но вы же проигрались недавно. — В мае. — Значит, было что-то другое?
      — Господин Бахтин, мало ли что случается с одинокой, свободной женщиной. — Где живет Пашковский? — Я не знаю.
      — Мадам, вы находитесь в сыскной полиции, подозреваетесь в умышленном отравлении человека. Думаю, что для вас, мадам Крылова, есть один лишь выход — полная откровенность. Поэтому сейчас чиновник для поручений Валентин Яковлевич Кулик поможет вам оформить показания. Ждите.
      Значит, Пашковский. Залетный из Варшавы. Наверняка прибыл в Москву вместе с польскими беженцами. Беженцев из Польши в Москву приехало видимо-невидимо. Но и администрация в Москву прибыла. На Тверской расположилась канцелярия варшавского генерал-губернатора. А на Спиридоньевской, 12 разместилось сыскное отделение, начальником которого был душевный приятель Бахтина, надворный советник Курантовский Людвиг Анатольевич. Бахтин связался с ним по телефону и через пять минут знал о Пашковском все. Но знание это не принесло ему острой радости. Оказывается, у Пашковского была другая фамилия и, в довершение всего, кличка. По учету варшавских сыщиков он проходил, как Казимир Калецкий, кличка Нож, и был он не игроком, а бандитом и убийцей. Курантовский знал, что Нож в Москве, искал его, но пока выйти на него не мог. Кроме налетов и грабежей, за ним числилось несколько заказных убийств в Австрии и Чехии. Но это были ничем не подтвержденные агентурные данные. Короче, более близкое знакомство с биографией поляка позволяло считать его противником вполне профессиональным и опасным. Бахтин вызвал заведующего летучим отрядом и приказал повесить наружку за Дергаусовым.
      — Бога побойтесь, Александр Петрович, он же везде на авто ездит, — развел руками Скоморохов. — Даже если мы наймем авто, то он нас срисует на втором повороте.
      — Хорошо, Петр Нилыч, прикройте его квартиру, службу и ресторан «Мавритания». И пусть наружники, если надо, нанимают лихачей и моторы. — Траты большие.
      — Это всего дня на четыре. А сейчас пошлите людей, пусть ко мне приведут Андрея Дранкова, оператора из кинофабрики, адрес я им дам.
      Почти неделю Андрей Дранков жил вместе с Натальей Вылетаевой. Они утром уходили на съемку, потом возвращались домой. Странное ощущение испытывал Дранков все эти дни. Он словно заново узнавал хорошо знакомого человека. Впрочем, что он раньше знал о Наташе? Только то, что говорили о ней в коридорах киноателье и за столиками кафе «Око». Другой, совсем другой человек был рядом с ним. Заботливая, тихая, добрая женщина, погруженная в их жизнь и отношения. Случилось чудо, Наташа, словно грим с лица, смыла с себя всю прежнюю жизнь, полностью отдавшись своему чувству и тихому женскому счастью. Это радовало и пугало Андрея. Радовало, что он наконец встретил женщину, о которой думал всегда, а пугало то, что с каждым днем он все больше прикипал к Наташе. Семейную идиллию немного портили сыщики, охранявшие их круглые сутки. Одного из них Андрей даже приспособил таскать аппарат, навинчивать объективы, управляться с пленкой при перезарядке. Все ограничения, которые он оговорил с Бахтиным, почему-то совершенно не угнетали его. Он не боялся встречи с Дергаусовым или его людьми. Был Дранков человеком крепким, кроме того, он постоянно носил с собой браунинг. Как все самоуверенные люди, которым многое легко удается, он считал себя безусловно храбрым человеком. Он был единственным оператором, поставившим камеру на бруствер окопа во время боя и снимавшим под пулями противника. Тогда ему повезло. И разговоры о его необычайной храбрости по сей день ходили в кинокругах. Но это была прилюдная храбрость, свойственная многим нервным натурам. Подлинно мужественным становится человек только тогда, когда встречается с опасностью один на один, без зрителей. Только ты и враг. Только жизнь и смерть. И если человек проходит через это, он может называться храбрым. Дранков не прошел этого испытания. Он всегда был на людях, и в смелости его прочитывалась явная театральщина. С Бахтиным они встречались на явочной квартире у Покровских ворот. Разговор был недолгим, и Дранков согласился сразу. Врожденный авантюризм его натуры требовал постоянного выхода. Прощаясь, Бахтин сказал:
      — Ну вот, Андрей Васильевич, только вы видели эти документы. Значит, только вы сможете рассказать о них Дергаусову. Не продешевите, но и не назначайте немыслимых сумм. А главное, помните, что я втравливаю вас в весьма опасное дело. Правда, если вы нам поможете, то мы возьмем эту шайку через два-три дня. Но эти три дня…
      — Милый Александр Петрович, еще десять дней назад, сделай вы подобное предложение, я отверг бы его с возмущением. Но нынче у меня появились собственные счеты к этому деляге, посему делаю я это не для вас, а для другого человека.
      — Ну что ж, Андрей Васильевич, я не хочу выяснять первоистоки вашей неприязни, я прошу только об одном. Будьте предельно осторожны.
      Дранков посмотрел на Бахтина, усмехнулся, как-то странно кивнул головой и вышел. Хлопнула дверь. Бахтин подошел к окну и увидел, как Дранков осторожно перескакивает через лужи. В его походке было столько веселой уверенности, что Бахтин поверил — с этим человеком ничего плохого не случится.
      Итак, завтра произойдет главное, через несколько минут Дранкову передадут отпечатанную полосу номера газеты, и его дело только описать документы и получить деньги.
      Конечно, Дранков может сдать эту сумму в казну и тогда станет свидетелем.
      Но Бахтин уже заранее услышал речь защитника, который обвинит перед присяжными полицию в провокации.
      Поэтому гори они огнем, эти деньги, главное, чтобы Дранков сделал сегодня это дело, а там выведем его из следствия.
      Нынче в полдень Дергаусов говорил с Коншиным. Начальник после завтрака в ресторане «Эрмитаж» был в состоянии некоей приподнятости, посему находился в настроении изумительном.
      — Юрий Александрович, — засмеялся Коншин, — читал вашу бумагу, ну зачем вам, право, это нужно? Чем же первопрестольная не угодила?
      — Иван Алексеевич, после всех скандалов и неприятностей хочу ближе к фронту.
      — Мне жаль вас отпускать, Юрий Александрович. Сработались мы славно, подружились. Но вместе с тем, я вас понимаю, шепоток этот гнусный кого хочешь до исступления доведет. Прошение ваше я князю Львову отнес, он милостиво начертал на нем согласие и направляет вас в Персию, в экспедиционный корпус генерала Баратова, уполномоченным полевых санитарных отрядов. Так что, голубчик, надевайте новые погоны и собирайтесь в путь.
      Вот это действительно была удача. Во-первых, Персия, где денежное содержание платилось в золотых рублях, во-вторых, чин, а в-третьих, огромные казенные суммы и полная бесконтрольность. Вот уж привалило, так привалило. Дергаусов, не заходя в отдел, поехал домой, надо было сосредоточиться, о делах подумать. Проживал он в Большом Николо-Песковском переулке, в доме Скворцова. Квартиру нанимал во втором этаже из трех комнат. Мебель своя. Да и не стал бы он никогда жить с хозяйской мебелью, изъеденной жучками. Элегантная квартира у Дергаусова. Обставленная современно и богато. Картины неплохие висели. Конечно, не из первого ряда, но вполне отвечавшие обстановке. Приходящая горничная уже ушла, в комнатах висела ничем не нарушаемая тишина. Прекрасная тишина начала московской зимы. Она словно снег — невесома и пушиста. На душе у Дергаусова стало спокойно и благостно. Он пошел в кабинет, достал из шкафа бутылку французского коньяка, налил высокий фужер. Ну что же, Юрий Александрович, можно и баланс подбить. Покойный Серегин. Наивный, романтический мальчик. Носил на шее медальон с Наташкиным портретом. Влюблен был. Казимир нашел специалиста, тот написал ему письмо. От Наташкиной руки не отличить. Она просила взять на себя поджог и убийство, всего на один день, пока не восторжествует правда. Просила об этом письме молчать. Дурачок согласился. Вот и все. Ищите, сыщики. Правда, документы куда-то делись. Из-за них пришлось подполковника убрать, а бумаг нет, как нет. Видно, сгинули они с концами. Да что о тех бумагах думать. Целый склад сгорел. Докажи теперь, что там гниль лежала! Попробуй, ну а бумаги те, даже если появятся, всегда можно подлогом назвать. Теперь с Казимиром. Он его, конечно, с собой возьмет. Тем более, что год уже Нож числится по Союзу городов и щеголяет по Москве в форме с серебряными погонами. Сегодня же напишет Дергаусов ему прогонную и в Персию. Квартиру эту он за собой оставит. Удобная. Арбат в двух шагах. Тем более, что она ему ни копейки не стоила. Привозил Дергаусов в магазин, который держал владелец дома, консервы, галеты, шоколад, коньяк со складов Земсоюза, да еще сам навар имел. Теперь все это будет поставлять Губер. Пока все складывалось неплохо. А мелочи… В неразберихе военного времени практически не важны. Ну что ж, сегодня он будет делать отвальную. Дергаусов поднял телефонную трубку и назвал номер «Мавритании». Ближе к вечеру пошел снег. Закрутил по горбатым переулкам ветер. Раньше времени опустилась на город вязкая мгла. Засветились радостно окна, фонари вступили в бессмысленный поединок с тьмой. Метель загуляла по городу. Первая декабрьская метель. Андрей Дранков вышел из парадного во двор. Здесь было тихо. Ветер даже не намел сугробы, и снег лежал, словно толстое одеяло. Он шел и думал о Дергаусове. За эти дни Наташа рассказала ему много об этом человеке. Конечно, если бы не любовь к помятой жизнью женщине и внезапно возникший инстинкт защитника, он ни за что бы не согласился на предложение Бахтина. Сыщик желал злаДергаусову, следовательно, их планы на данный момент совпадали. Перед аркой, ведущей на улицу, где его ждал экипаж, на козлах которого восседал сыщик из летучего отряда, Дранков достал браунинг, загнал патрон в патронник, поставил оружие на предохранитель. Конечно, сыщики, которые неделю как охраняют их с Натальей, хорошо, но он всю жизнь привык надеяться на себя. Ну, а теперь в «Мавританию». Война войной, а народ гулял, как перед страшным судом. Никогда еще рестораторы не получали таких барышей, как в конце шестнадцатого года. Неудачи на фронте. Нестабильность в тылу. Шальные деньги, которые сами плыли в карманы жуликов, оседали в многочисленных московских кабаках. Люди гуляли страшно и отрешенно, словно зная, что у них нет завтрашнего дня. Поставщики, сделавшие миллионы на гнилье, чиновники, берущие фантастические взятки, интендантские офицеры, забывшие свой долг, редкие фронтовики, попавшие в Москву на пару-тройку дней, пили, дрались, плакали и даже стрелялись. Конечно в «Эрмитаже» или «Метрополе» все было пристойнее. Там публика все больше солидная. А «Мавритания» — гавань, куда военный ветер загонял побитые страшным временем корабли. Швейцар почтительно принял у Дергаусова пальто.
      — Давно не заходили, Семен Семенович ждут.
      Дверь в кабинет Семена была приоткрыта. Андрей услышал голос своего дружка, он кому-то втолковывал по аппарату, что омары над подвезти не позже завтрашнего дня. Дранков вошел в пахнущий хорошим табаком полумрак кабинета. Семен увидел его, махнул рукой.
      — Значит, так, Самуил Наумович, завтра. У меня все. Семен положил трубку на рычаг.
      — Андрюша! Здравствуй, милый. Ты, говорят, женился? — Вроде того, Сема.
      Семен помолчал, достал из стола бутылку французского коньяка. Разлил по стаканам.
      — Ну что ж. Дай Бог тебе счастья. Наташа дама видная.
      Они выпили. И Андрей был благодарен другу за то, что не приставал он с расспросами, не пересказывал сплетни, которые окружали имя Наташи Вылетаевой. Женился, значит, так надо, — У тебя это серьезно? — Весьма. — Венчаться будете? — Через два дня, ты шафер. — Спасибо. Где свадьбу отгуляем? — В «Мавритании». — Гостей много? — Человек двадцать. — Все будет в лучшем виде. Как у тебя с деньгами? — Дергаусов гуляет? — В третьем кабинете.
      — Вот сейчас мы денежки-то и получим. Дай мне пару твоих ребят для страховки. — Сделаем! Моя роль? — Безумно проста. Вызови Дергаусова. — Пошли в фонтанный кабинет, там нынче пусто.
      В кабинете — огромной комнате, посередине которой был сооружен фонтан, Дранков уселся на вытертый плюшевый диван и приготовился ждать.
      Но Дергаусов появился сразу. Он был в форме, с кобурой на поясе, голенища лакированных сапог нестерпимо блестели.
      — Кажется, я имею честь видеть господина Дранкова? — нехорошо усмехнулся он. — Именно. — Вы принесли мне послание от Наташи! — Нет.
      — Так чем же я могу быть вам полезен? Дранков полез в карман, достал сложенную газетную полосу.
      — Это набор завтрашнего номера «Русского слова», не желаете ознакомиться?
      Дергаусов взял газетный лист, присел на диван и начал читать.
      Дранков закурил, с интересом разглядывая Дергаусова. В общем, мужик он ничего. Видный и форма сидит, как влитая. Весьма воинственно выглядит Юрий Александрович. Папироса догорела, а Дергаусов продолжал читать.
      Закончив, он аккуратно сложил полосу и сунул ее в нагрудный карман френча. — Что вы хотите? — поднял он глаза на Дранкова. — Ну, чего хочу я, нетрудно догадаться. — Денег? — Естественно. — За этот кусочек бумаги? — Нет. — А тогда за что?
      — Я укажу вам, где документы, о которых пишет Кузьмин. — Какие документы?
      — Акт приемки лежалых шинелей, сапог и папах со складов купца Чернова в Самаре. Два товарных чека оплаты, четыре железнодорожные накладные, две складские с пресненских складов, где это дерьмо принято первым сортом, письмо за вашей подписью… — Сколько? — Десять тысяч немедленно. — Что, за это?
      — Место, где лежат документы, ключ от двери и план, как их найти. — Я слушаю. — Сначала деньги. — Но у меня нет с собой такой суммы.
      — Тогда, — Дранков встал, — я вас больше не задерживаю. — Это не деловой разговор. — А я не делец. — Вы, голубчик, шантажист. — Возможно. Но я беру деньги у вора. — Легче…
      — Так я пошел. Честь имею. — Дранков шагнул к двери.
      — Вам не удастся уйти, за дверью мои люди, — нехорошо усмехнулся Дергаусов. — Думаю, я уйду.
      Дергаусов поглядел на Дранкова и понял, что этот человек способен на все.
      — Ну зачем же так, господин Дранков? Я коммерсант, предпочитаю дела решать полюбовно. Десять, так десять.
      Дергаусов полез в карман брюк и вынул пачку «петруш» — пятисотенных. Усмехнувшись, отсчитал двадцать штук. — Прошу.
      Дранков достал из жилетного кармана ключ, положил на стол.
      — И это все? — усмехнулся Дергаусов. — А где же таинственная дверь? Андрей извлек листок бумаги, развернул. — Что это?
      — Смотрите сами. Третье окно на первом этаже. Видите крестик? — Вижу.
      — Оно открыто. Через него человек попадает в коридор. Поднимается на второй этаж. Четвертая дверь от лестницы, ее ваш человек откроет этим ключом. Ключ надобно оставить в замке. — Зачем? — удивился Дергаусов.
      — Потому что я его украл. Пусть господа журналисты думают, что это сделал кто-то свой. В комнате стол, во втором ящике красная сафьяновая папка с золотым тиснением «Е. Кузьмину от коллег», в ней документы. — Стол заперт? — Нет. — Сторож?
      — Он уходит в полночь и возвращается минут через сорок. — Куда уходит?
      — К воротам типографии, впускает ломовиков с бумагой. — Это стоит десять тысяч? — Да. Дранков взял со стола пачку денег. — Желаю здравствовать. Дергаусов тяжело посмотрел ему вслед.
      «Иди пока. Только ключ и папку полиция найдет завтра у тебя в киноателье, а тебя самого, Бог даст, по весне, когда Москва-река вскроется…» У входа в кабинет его ждал Казимир Нож. — Где Дранков живет, знаешь? — Да.
      — Воробья и Леху на моем моторе к нему во двор. Пусть глушат и в реку. А для тебя есть особое дело. Дранков зашел к Семену. — Ну как? Андрей достал пачку денег, положил на стол. — Это на свадьбу. — Сколько здесь? — Десять тысяч. — Неплохо. — Погуляем за счет Дергаусова. — Ну ты, Андрюша, орел.
      — Ворон я, Сеня, общипанный ворон, клюющий падаль. Дай мне с собой что-нибудь. — Закуски, выпивки? — Всего.
      Дранков ехал через заснеженный город и думал о том, что больше никогда не будет помогать Семену в его делах. Шантаж — не его призвание. У него и Наташи сегодня достаточно денег, чтобы снять фильму. А сценарий для нее напишет он сам. В новой ленте будут гореть склады, солдатиков он покажет в продутых ветром шинелях, а, главное, снимет всю тыловую сволочь, все жулье, делающее миллионы на солдатской крови.