— Это оружие Серегина. Из него не стреляли несколько месяцев. Городовой убит из браунинга «Клемент», калибр 4,5. Бахтин положил оружие на стол.
      — Браунинг отделан серебром, ручка перламутровая. Оружие дорогое. Думаю, что его не следует искать у торговцев-оружейников. Он куплен не в Москве.
      — Почему вы так думаете? — живо заинтересовался Гейде.
      — Больно заметное оружие и дорогое. По моему заданию сыщики объехали московских оружейников, никто пистолетик не признал.
      Теперь о служителе Нефедове. Господа Севенард и Бойков увидели человека, который заявил, что он Нефедов. А подлинного служителя на месте не было. О его отъезде знал управляющий.
      — Александр Петрович, — Гейде встал, — я сейчас поеду к нему домой, доставлю в участок. — Там он у нас заговорит, — хохотнул Бойков.
      — Не надо, господа, подождите до утра, надо выяснить — кто слышал разговор Нефедова с управляющим. — Где Нефедов? — спросил Бойков. — В соседней комнате. Бойков скинул наброшенную на плечи шинель. — Сейчас он у меня все расскажет. Пристав вышел.
      — Господа, — продолжал Бахтин, — здесь явная шайка. Один из нее лже-Нефедов, некая красивая дама, назвавшаяся сестрой Серегина, и человек, носящий офицерские сапоги.
      Теперь о махинациях отдела снабжения. Они все валят на Серегина, но подполковник Княжин даже не упомянул его в своем рапорте. Надо его срочно разыскать.
      — Не найдете вы его, господа, — сказал вошедший Маршалк, — убит подполковник. Сегодня вечером. Зарезан ножом и ограблен. — Как так? — Шабальский вскочил.
      — А очень просто. У него при себе было двадцать тысяч ремонтирских денег, о чем прознали разбойники. В подворотне в Армянском переулке его ножом и пырнули. Забрали портфель, часы, наган, портсигар золотой. — Что еще было в портфеле? — Бахтин вскочил. — Только деньги. — А документы какие-нибудь? — Не было.
      — Ананий Николаевич, надо срочно обыскать квартиру Княжина. Но сделать это тайно. — Зачем? — Они искали документы.
      — Кстати, — Маршалк взял стакан чаю, — дворник показал, что во дворе болтался человек, очень похожий на того, кто подвод к Серегину дал. — Карл Петрович, я беру Косоверьева, Баулина. — Позвольте мне с вами, — попросил Гейде.
      — Конечно. Только пойдите к гримеру, возьмите пальто штатское, кепку или шляпу да шпоры отцепите.
      Подполковник Княжин, находясь в Москве, жил у сестры в Армянском переулке. Ее муж, капитан, воевал на Кавказском фронте.
      Смерть брата она переживала тяжело и разговаривать с ней было трудно.
      Но помог племянник Княжина, гимназист, он показал комнату дяди.
      Документов никаких не оказалось. Правда, в столе Бахтин нашел недописанное письмо:
      «Милый Серж! Сообщаю тебе, что я плотно застрял в Москве. Здесь творится такое, что не поддается описанию. В отделе заготовок Земсоюза окопались истинные разбойники, они поставили мне гниль, сулили деньги огромные, но я категорически отказался. Очень помог мне бывший прапорщик Серегин. Он единственный честный человек в этом воровском болоте. Конечно, я подал рапорт по начальству, нашел нового поставщика, присяжного поверенного Усова, у которого пока храню все документы.
      Чем дело закончится, не знаю, на меня жмут и даже угрожают. Но не беда. Ты же знаешь, Серж, что я человек не трусливый…» На этих строчках письмо обрывалось.
      — Степан Николаевич, — Бахтин подошел к Гейде, — снимайте пальто, маскарад отменяется. Господин гимназист, найдите, будьте любезны, старые ненужные бумаги. — Любые? — радостно спросил гимназист. — Какие не жалко. Мальчик принес несколько старых тетрадей.
      — Отлично. Косоверьев, сделайте пакет и опечатайте его. — Зачем? — с недоумением спросил чиновник.
      — Делайте, как я сказал. Баулин, дворника немедленно.
      Потом они составили опись, запечатали пакет в присутствии дворника, заставив его расписаться в протоколе.
      — Иван, — Бахтин вывел Косоверьева в коридор, — ты с Баулиным пока останешься здесь, в дворницкой, я пришлю срочно двух наружников. К дворнику должны подойти, я это чувствую.
      Бахтин приехал в сыскную, срочно послал людей к Косоверьеву и выяснил адрес Усова. Проживал он в Богословском переулке, угол Большой Дмитровки, в доме Кабановых. Квартира номер двадцать в бельэтаже.
      Бахтин пошел пешком. Да чего здесь идти было. Перешел Тверскую, прошагал Козицким, вот и Большая Дмитровка, а там Богословский.
      Седой швейцар распахнул дверь, но, увидев полицейского в высоком чине, даже не спросил ничего.
      Бахтин поднялся в бельэтаж и увидел обитую красной кожей дверь с сияющей медной дощечкой «Присяжный поверенный Усов П. Ф.». Бахтин усмехнулся и позвонил. Дверь открыла прехорошенькая горничная. — Петр Федорович дома? — Как доложить прикажете? — Скажите, из полиции.
      Горничная исчезла в комнате, а Бахтин оглядел прихожую. Ничего лишнего, все дорого, но со вкусом. В прихожую, надевая сюртук, вышел Усов. — Вы? — изумился он. — Как видите. — В чем дело? — Вы будете держать меня в прихожей? — Простите, прошу в кабинет. Кабинет Усова был строг и элегантен. — Как у вас красиво, — не сдержался Бахтин. — Нравится? — обрадовался Усов.
      Он понял, что раз криминальный говорит о стиле, значит, серьезного дела нет. — Извольте садиться. — Благодарю. — Бахтин сел и закурил. — Кофе, чай, коньяк, закусить.
      Бахтин хотел отказаться, но вспомнил, что с ночи ничего не ел, а главное, сегодня к Усову он претензий не имеет. Более того, у него был один маленький план, родившийся прямо в этом элегантном кабинете. — Пожалуй, закусить. Усов позвонил. Появилась горничная.
      — Даша, нам закусить и коньяка. Не откажитесь, Александр Петрович. — Думаю, у вас коньяк хороший. — Правильно думаете.
      И пока горничная сервировала маленький стол, Бахтин разглядывал прекрасные картины Левитана и Коровина. — Прошу. — Усов налил по первой.
      Бахтин выпил, и голод стал еще острее. Несколько минут он ел, не думая ни о чем.
      Усов еле успевал ему подкладывать закуски в тарелку.
      — Ох, не мед сыскная служба, оголодали вы, видать. Не обедали? — Я даже не завтракал. Они выпили по второй, и Бахтин перешел к делу.
      — Петр Федорович, несколько часов назад убит подполковник Княжин.
      Усов выронил вилку, и она со звоном упала на серебряный поднос. — Не может быть!
      — К сожалению, правда. У него похитили портфель с крупной суммой денег, часы, портсигар, оружие. Но я точно знаю, что шли они за бумагами, отданными вам на сохранение. — Откуда вы знаете?
      — Такая уж профессия. Думаю вам их держать просто небезопасно, потому… — Их нужно отдать вам? — усмехнулся Усов. — Именно. И не только отдать, но и объяснить смысл каждой. — Нечто вроде бесплатной консультации.
      — Почему, я могу выдать вам деньги, но боюсь, сумма вам покажется смехотворной. — А если я не отдам?
      — Петр Федорович, вы меня знаете давно. Я телефонирую в Гнездниковский, вызову…
      — Не меняетесь вы, Александр Петрович, и чин на вас, и должность видная, и Владимир на шее, а все такой же.
      — Петр Федорович, о моей карьере потом. Что с бумагами? — Что поделаешь, придется отдать.
      Усов подошел к шкафу, открыл створку, под ней размещался массивный сейф с цифровым замком. Набрал число, повернул ручку, запели куранты, наполнив комнату тонкой печальной мелодией.
      Хлопнул дверью сейфа. Замолчали куранты. Усов положил на стол пакет. — Здесь все. — Вы обещали растолковать мне их смысл. — Извольте.
      В прихожей раздался резкий звонок. Голоса, шаги по коридору, звон шпор. Дверь в кабинет распахнулась, и вошел Рубин.
      — Какой гость у тебя, Петя, — белозубо засмеялся Рубин, — его в натуре впервой вижу, ранее все более на дагерротипах наблюдал. Рубин шагнул к Бахтину. — Давайте знакомиться. — А зачем? Я вас, Григорий Львович, знаю распрекрасно. — Бахтин даже не встал. Курил, насмешливо поглядывая на Рубина.
      — Напрасно вы так, — огорчился Григорий Львович, — одно дело, когда вы сыщиком были, а совсем другое нынче, когда при вас вполне достойная должность.
      — Вы ошибаетесь, — насмешливо ответил Бахтин, — у меня одна должность — ловить. — Но вы же не, — Рубин запнулся, — собака.
      — Вы хотели сказать, легавая. Не стесняйтесь, меня это нисколько не обижает. Я легавый был, есть и умру им. — Я вижу, вам неприятно мое присутствие.
      — Как сказать. Я же вас натурально тоже вижу впервые. Тем более в форме Земсоюза, а знаю вас давненько, лет восемь. Помните историю с ломбардом?
      — Что-то читал в газетах. Значит, дружеского чая у нас не получится.
      — Думаю, что нет. Смешно пить с человеком, дважды посылавшего к тебе убийц.
      Рубин засунул руки в карманы бриджей и начал раскачиваться с носка на пятку. — А вы опасный человек. — Смотря для кого. — Это верно. Вас я не боюсь.
      — А меня и не надо бояться. Я представляю Закон империи, вот его вы и опасайтесь.
      — Ну что ж. Хоть застолья и не получилось, я все равно уважаю вас.
      — Знаете, я вами тоже восхищаюсь. Эдакий современный Рокамболь.
      — И на этом спасибо. Только помни, сыскарь, я никому ничего не прощаю.
      Бахтин встал, примериваясь, как засадить Рубину по морде. Тот понял и отскочил в сторону.
      — Боишься, Лимон. Мне на память твою наплевать. А пугать будешь фраеров. Я таких, как ты, десятка два на каторгу отправил.
      — Господа, господа, — вмешался Усов, — ну как же так?
      — Ничего, Петя, — Рубин достал портсигар, сверкнувший бриллиантовой монограммой, закурил. — Ничего. Мы с господином коллежским советником душевно поговорили. Выйдем на минуточку, пошептаться надо. Вы уж нас простите, господин Бахтин, коммерческие дела. В столовой Рубин зло надвинулся на Усова. — Ты что, в сексоты подался? — Не мели чушь. Княжина убили. — Когда? — Несколько часов назад.
      — Ах, суки, такого человека. А этот, конечно, за бумагами приперся. — Уж я не знаю, как прознал.
      — Талант, — восхищенно сказал Рубин, — светлая голова. Он один всей полиции этой недоношенной империи стоит. Думаешь, Дергаусов Княжина подмочил? — Думаю, его людишки.
      — Ну что, Петя, сдай их Бахтину. Конкурентов уничтожать надо. А когда сыскарь их заловит, я Коншина этого крепко захомутаю. — Уж план есть?
      — Конечно. Коммерция — та же война. Ну иди, Петя, расскажи ему все.
      Бахтин проснулся оттого, что кошка Луша залезла на подушку и начала лизать его щеку.
      Он нащупал рукой маленький теплый комочек и начал ласково поглаживать шелковистую спинку. За темными окнами простучали колеса извозчика.
      В комнате было тепло и тихо, и он опять заснул, чувствуя рядом ласковое, привязанное к нему существо. Проснулся он поздно, за окном уже светало.
      Бахтин долго лежал, предаваясь сладкому ощущению покоя, стараясь думать о кошке, мелких домашних делах, гоня от себя мысли о работе. Надо было вставать, пока молчал телефон. Он встал, вызвав тем самым недовольство Луши, вытянул из-за шкафа гири и начал гимнастику.
      Постепенно он почувствовал, как начала пульсировать кровь, как мышцы наливались приятной тяжестью, как светлела голова.
      Вчера, придя домой, он дал себе зарок не думать о деле. Мозгам необходима была передышка. Уж слишком напряженно он работал прошлую ночь.
      Потом Бахтин долго стоял под ледяным душем и вышел к столу свежий и помолодевший лет на десять. Завтракал он неторопливо и после кофе закурил.
      Вот тут-то он и спустился из своего Эдема на грешную землю и понял сразу, что весь смысл откровения Усова сводился к простой конкурентной борьбе.
      Хотя кое-что он уяснил. Теперь ему было ясно, кто стоял за убийствами и поджогом. Безусловно, Дергаусов.
      Княжина убили из-за каких-то документов. Если Усов, в этом Бахтин не сомневался, отдал ему все, то, значит, у кого-то еще находились бумаги, компрометирующие компанию господина Дергаусова. Но у кого?
      Убитый подполковник мог передать их только человеку, которому доверяет. Серегину. Но у него ничего не нашли. На шее покойного был медальон. Кто-то сорвал его.
      Сестра сказала, что медальон был с женским портретом. Зазвонил аппарат. — Бахтин у телефона. — Это Кулик. — Слушаю вас.
      — Сыщики показали фотографию Серегина во всех клубах, где разрешена карточная игра. Его никто не знает.
      — Прекрасно, а вам не удалось восстановить его день перед поджогом? — Пока нет. Но я стараюсь. — Хорошо. Бахтин положил трубку. Кулик не сообщил ему ничего нового. Бахтин вновь поднял трубку. — Барышня, 52-26, пожалуйста. — Соединяю. — Алло, — на английский манер ответил Кузьмин. — Женя, здравствуй. — Здравствуй, Саша. Что нового? — Много чего, еще одно убийство.
      — Да что ты. У меня для тебя есть новости, приезжай в редакцию.
      Бахтин начал собираться. Перед отъездом он основательно обновил свой гардероб. Хороший портной сшил ему три пиджачных костюма. В Английском магазине он приобрел прекрасное двубортное пальто и даже на Невском прикупил новинку — продолговатые наручные часы. Он надел темно-серый в елочку костюм, завязал галстук, скрепил его серебряной булавкой. Посмотрел на себя в зеркало и остался доволен.
      Внезапно кто-то позвонил в дверь. Марии Сергеевны не было, она ушла к ранней обедне, поэтому Бахтин пошел отворять. На пороге стоял человек в кепке и потертом пальто.
      — Вы, — начал Бахтин и узнал Митю Заварзина. Господи, как он изменился с момента их последней встречи. Отечное лицо, мешки под глазами. Такие лица бывают у больных или сильно пьющих людей.
      Куда делось его парижское щегольство. Помят и небрежен был его давнишний знакомец. — Пусти меня, Саша. — Заходи. — Ты должен меня спрятать.
      — Я тебе ничего не должен, — холодно ответил Бахтин. Аи да Белецкий! Вот спасибо, господин сенатор. — Ты спас нас в Париже…
      — Что ты несешь? Кого я спас? При чем здесь Париж? — Саша, за мной гонятся.
      — Это твоя судьба, Митя. Ты бежишь, тебя догоняют. А откуда ты узнал мой адрес? Я несколько дней, как из столицы. Только не говори, что прочитал его в книге «Вся Москва». Не надо. — Ты обязан мне помочь.
      — Вот это мило. Почему я тебе обязан. Берем самый простой вариант. Ты социалист. Кажется, большевик, я, право, слабо разбираюсь в ваших учениях. Ты желаешь уничтожить строй, которому я служу, а он за это платить мне неплохое жалованье.
      Я не политик. Я криминалист. Поэтому крайне глупо тебе приходить к такому опытному сыщику, как я. Что у тебя было в Париже, я не знаю и знать не хочу. Но хочешь, расскажу тебе притчу. — Ну.
      — Жили-были два друга. Один попал в беду, а второй рискнул и предупредил его. Правда, их было трое и один оказался доносчиком.
      — Как ты смеешь, — как-то неестественно, по-актерски выкрикнул Заварзин.
      — Смею, милок. И вот что тебе скажу. Кончай пить, видишь, как у тебя поутру рученьки трясутся. Пошли. — Он привел Заварзина в кухню, достал графин, налил до краев фужер.
      — Пей. Это единственное, что я могу сделать для тебя.
      И потому, как жадно его дружок схватил фужер, как трудно дергая кадыком, он пил, Бахтин понял, как именно его завербовал Мартынов. Взял по пьянке, как фраера. — А теперь иди.
      — Ты, — Заварзин заговорил звучнее, жесты у него стали точными, — гонишь друга. Помни, когда победит революция.
      — Любой революции нужны криминалисты. Иначе вас жулье снова в подполье загонит. Иди, Митя, кланяйся от меня Мартынову. — Как ты смеешь, сволочь!
      — Смею. Пошел вон, а то городового кликну.
      Нет, не лицо бывшего друга сказало Бахтину, что он прав. Спина. Те несколько шагов от кухни до двери рассказали ему всю горькую одиссею человека, ушедшего в революцию и ставшего платным агентом охранки.
      Это была спина поверженного, сломленного, потерявшего совесть. Об этом говорила преждевременная сутулость и выцветшие швы когда-то модного парижского реглана.
      И стоптанные каблуки говорили о бедности. И бахрома на брюках кричала о том, что их хозяин чаще заходит в трактир, чем в конфекцию.
      После разговора с Семеном Семеновичем Андрей Дранков наметил точный план действий. Он не поехал в «Мавританию».
      Сегодня он снимал Наталью Вылетаеву. В их ателье пеклась новая мелодрама «Сердце, успокойся». Главную роль играла Ольга Орг, Вылетаева была развратной искусительницей.
      Андрей Дранков начинал как фотограф, потом освоил кинокамеру и стал оператором.
      У него была своя камера «Эклер», что придавало ему некую независимость. Снимал он неплохо как кинодрамы, так и видовые фильмы, имел освобождение от воинской службы, работая при Скобелевском комитете.
      Его видовые съемки с фронтов часто показывали в электротеатрах, платили ему хорошо. Но всего этого не хватало для приобретения собственного киноателье, а впоследствии и парочки кинематографов.
      Пару раз, вместе с Семеном, ему удавалось снять неких людей в отдельных кабинетах «Мавритании».
      За пластинки они получали неплохие деньги. Но этого было мало, тем более что Андрей не любил ограничивать себя.
      Ежедневные посещения кафе «Бом», где собирались актеры, режиссеры, операторы и прочий кинолюд, кафе «Око», где вершили дела кинофабриканты, стоили немало. Тем более что Дранков был человек широкий и веселый.
      Сегодня он работал в ателье фирмы «Кинотворчество» на Тверской.
      Он пришел, когда художник заканчивал монтаж декораций. К нему подошел режиссер Винклер: — Ну что, Андрюша, как декорации?
      — Здорово. Этот Томашевский талантливый парень. Какое решение, белые стены и темные костюмы! Здорово! — Посмотри со светом, Андрюша. — Сейчас, Боря. Эй, Леня! Включи свет.
      Ярко вспыхнули лампы, Дранков приник к визиру аппарата.
      — Тени! Тени! Переставь лампы, Леня! Так! Так! Вот хорошо.
      — Здравствуй, Андрюша. — Оля Орг поцеловала его в щеку. — Я сегодня к тебе приеду, — прошептала она на ухо. — Хорошо, милая. ~ Где Вылетаева? — Крикнул Винклер.
      — Я здесь, Борис Борисович. — Из-за колонн декорации появилась красавица брюнетка в костюме жокея.
      — Конечно, из нее актриса, как из дерьма пуля, — тихо сказал Винклер, — но хороша. И публика ее любит. — Хороша, — согласился Андрей.
      Винклер пошел к артистам, а Дранков присел на стул и закурил.
      Он смотрел, как режиссер разводит первую сцену, и думал о том, что сделал бы это иначе, более экономично и выразительно.
      Одна из маленьких кинофирм, которых развелось на Тверской, как грибов после дождя, предложила ему как режиссеру делать ленту.
      Но он не верил мелким киножучкам, тем более что расплачивались они после продажи фильмы.
      Нет, пожалуй, будет он по-прежнему снимать как оператор. Никакой головной боли. Ассистент режиссера ударил в медный таз. — Приготовились. Андрей припал к аппарату. — Съемка, — рявкнул Винклер. Андрей закрутил ручку камеры.
      Трещала камера, гудели лампы прожекторов, кричал Винклер, носились по павильону плотники, меняя декорации. Наконец наступил перерыв.
      — На сегодня все, — сказал Винклер. — Опять этот сукин сын Худолеев не явился. — Они в запое, — пояснил ассистент.
      — Вычтем из договора за неявку, — сказал появившийся хозяин. — Рублем его вылечим, рублем. Андрей Васильевич, — обратился он к Дранкову. — Ко мне вчера из Скобелевского комитета приходили, просят сделать фильму о посещении государем войск. Уж будьте ласковы, смонтируйте. — Сколько? — Не обижу. — Это не разговор.
      — Договор готов, зайдите нынче в пятом часу в «Око», там и подпишете. — Хорошо.
      К Дранкову подошла Вылетаева, соблазнительная и порочная. — Андрюша, дай папиросу, мои в гримерной. — Изволь, Наташа, только у меня крепкие. — Ничего.
      Они закурили, и Дранков понял, что актриса хочет ему что-то сказать. — Ты насчет крупных планов, Наташа? — Нет, Андрюша, у меня к тебе дело. — На сорок тысяч? — засмеялся Дранков.
      — Может, и больше, — таинственно усмехнулась Вылетаева, — ты проводи меня.
      Наташа жила рядом в доме, который все москвичи называли по имени построившего его инженера Ни-рензее. Наташа сама отперла дверь. — Я горничную отпустила. Проходи.
      Дранков был у нее впервые. Гостиная с большим вкусом обставлена дорогой мебелью из карельской березы. На полу огромный белый пушистый ковер, на стенах фотографии известных актеров, актрис, писателей и художников с теплыми надписями. Под потолком люстра работы Грачева, вазы Фаберже, серебряный телефонный аппарат — все говорило о том, что покровитель Наташи Вылетаевой человек щедрый. — Нравится? — спросила актриса. — Очень, — искренне ответил Андрей. — Что же ты у меня не бывал? — Так не звала же. — Звала, звала, только ты не понял. Подожди. Наташа ушла, а Дранков закурил, обдумывая, с чего начать с ней разговор о Дергаусове. Он прикидывал и так, и эдак, но ничего не складывалось. За его спиной скрипнула дверь, и вошла Наталья. Андрей обернулся.
      На ней был тонкий прозрачный пеньюар. Наталья на минуту остановилась, словно в кадре, фиксируя движения. Потом шагнула к Андрею и поцеловала его в губы. — Ну… Чего же ты… я хочу…
      Она отдалась ему прямо на ковре. И они долго любили друг друга.
      Только через час Дранков, утомленный, но чувствующий звенящую легкость, сел и потянулся за папиросами. — Ты ведьма, Наташка. Истинный Бог. — Тебе было плохо? — Прекрасно. — Хочешь еще?
 
      — Хочу, но через полчаса меня ждет Липкин в «Око». — Иди. — Неужели ты только за этим позвала меня?
      — И за этим тоже. Я давно хочу тебя, Андрюша. И не только как… — Что как?
      — Ну, кошка, что ли. Я хочу, чтобы мы были вместе. Не перебивай. Я много о тебе знаю. Знаю, что ты копишь деньги на свое ателье.
      — Милая, я слишком люблю жить, чтобы накопить капитал. — У меня есть кое-что, что поможет нам. — Нам?
      — Да, Андрюша. Мы получим деньги и будем вместе. Ты будешь снимать ленты и уже не Верка Холодная, не Олька Орг, а я стану героиней. — Ты хочешь, чтобы мы…
      — Да. Чтобы обвенчались в церкви, чтобы все эти потные грязные мужики не могли даже близко подойти к жене Дранкова. — Неужели у тебя столько денег? — Пока нет, но будут. И не у меня, а у нас. — Я должен ограбить «Лионский кредит»?
      — Нет. — Наташа встала и пошла в другую комнату. Даже в неярком осеннем свете тело ее было прекрасным и волнующим.
      Дранков надел белье, носки, брюки. Наконец она вышла. Халат сделал ее почему-то чужой. — Ты лучше ходи голая, — усмехнулся Андрей. — У нас теперь будет время. Смотри. Наталья положила на стол несколько бумажек. — Что это?
 
      — Здесь подлинники актов, накладных и еще каких-то бумаг. Их всего пять. Ради них Дергаусов убил человека. — А для чего он поджег склады?
      — Он сделал новые документы о том, что шинели и еще что-то были нормального качества. — Как они попали к тебе?
      — Есть мальчик, милый и честный, и он очень любит меня, верит мне, поэтому передал их мне в ресторане. А потом я узнала, что Дергаусов все свалил на него.
      — Я все понял. Я пойду к Дергаусову. Сколько просить? — Пятьсот тысяч. — У него есть такие деньги?
      — Это для него, конечно, сумма внушительная, но не очень крупная.
      Дранков взял документы, вынул бумажник и спрятал.
      — Андрюша, он сегодня в девять гуляет в «Мавритании». Только будь осторожен. — В этом кабаке мне нечего бояться. — Тогда пусть он рассчитывается с тобой там. — Скажи, Наталья, почему ты это делаешь? — уже от дверей спросил Дранков. — Этот делец прекрасно тебя содержит. — Ты, наверное, не поймешь, но я его ненавижу. — Есть за что? — Когда-нибудь я расскажу тебе.
      Дранков вышел из квартиры и, пока спускался по лестнице, все время думал об этой странной ситуации. Конечно, он мужик вполне ничего и у него было множество амурных историй с актрисами, но одно дело милая Оля Орг, совсем другое такие тигрицы, как Вылетаева или Ларина. Но документы были у него и стоили они, видимо, немало. Конечно, Дергаусов человек сильный, да и они с Семеном не промах.
      Венчание с Вылетаевой никак не входило в его планы. А впрочем, кто знает. После сегодняшнего.
      В дверях он столкнулся с двумя хорошо одетыми господами, на улице стоял полицейский офицер, который что-то втолковывал околоточному с распухшим от побоев лицом.
      До встречи с Липкиным оставалось еще несколько минут, и Андрей не торопясь пошел в кафе.
      У входа в дом хорошо одетый господин любезно уступил дорогу Бахтину и Косоверьеву.
      Они вошли в гулкий подъезд, и швейцар услужливо вызвал лифт.
      Нынешним утром Женя Кузьмин рассказал Бахтину о своем визите в «Мавританию». Таким образом, мадам Вылетаева стала не просто содержанкой Дергаусова, а активным участником этого поганого дела.
      Вполне возможно, что именно она передала отравленную пищу Серегину. Актриса. Что стоило ей сыграть и такую роль?
      Они поднялись на четвертый этаж и позвонили в номер сорок восьмой.
      — Это ты, Андрюша? — Послышалось за дверью. — Ты что-то забыл?
      Дверь распахнулась, на пороге стояла красивая женщина с очень знакомым лицом. — Вы ко мне?
      — Вы госпожа Вылетаева? — Бахтин приподнял котелок. — Я. А вы…
      — Не утруждайтесь. Я помощник начальника Московской сыскной полиции коллежский советник Бахтин, а это чиновник для поручений коллежский асессор Косоверьев.
      Бахтин достал удостоверение и протянул его актрисе. Та раскрыла черную кожаную книжку, быстро прочла и сказала растерянно: — Прошу, господа. — Минутку.
      Послышались тяжелые шаги, и в комнату вошли Гейде и околоточный. — Она? — спросил Бахтин. — Никак нет, — рявкнул околоточный. — Свободен.
      Околоточный вышел, а полицейский офицер остался.
      — Мадам Вылетаева, мне доподлинно известно, что позавчера вы кутили в ресторане в компании с Серегиным. — Да, я была с ним.
      — Мадам, вам известно, что по чьей-то злой вине его отравили.
      — Нет, — крикнула Вылетаева, — этого не может быть.
      — Мадам, я полицейский и обрисовываю вам подлинную ситуацию.
      Актриса опустилась в кресло. Испуг и растерянность, похоже, были вполне искренними, а впрочем, кто их разберет, этих актрис. Бахтин решил действовать напористо и быстро.
      — Почему вы сорвали с шеи Серегина свой медальон? — Я не срывала, поверьте.
      — Верю. Где бумаги, которые он вам передал? Не отпирайтесь, покойный вел дневник, и я могу предъявить вам эту запись, — радостно соврал Бахтин. — Их у меня нет. — Где они? — Я передала их Андрею Дранкову. — Кто это? — Наш оператор. — Зачем? — Я хотела отомстить Дергаусову. — Где он? — Здесь рядом в кафе «Око». — Как я его узнаю?
      — Красивый, английские усики, как у вас, светлое пальто, светлый пиджачный костюм. Высокий. — Мы могли его встретить у входа в ваш дом? — Наверное.
      — Ротмистр и ты, Иван Ксаверьевич, одним духом в «Око», а я поговорю с мадам подробнее.
      Мишка Чиновник, весьма известный карманный вор, получил свою кличку за то, что щипал обязательно в разнообразной чиновничьей форме. Особенно любил он ходить в сюртуке и шинели (по сезону) акцизного управления.
      День сегодня выдался неудачный, и он впервые заглянул в кафе «Око», ему говорили, что там собираются весьма жирные караси.
      Народу в кафе было много, людишки все денежные, одетые, как надо, и цепочки золотые от часов по жилеткам шли.
      Мишка Чиновник сел за столик недалеко от дверей, так, чтоб можно было следить за входящими посетителями, и спросил чаю и пирожных.
      Крепкого во время работы он не пил, алкоголь мешал точности. А работал Чиновник ювелирно.
      Он рассчитался сразу. Попивал чай, поглядывая на дверь.
      В кафе не обязательно было раздеваться, те, кто заходили посидеть подольше, сдавали пальто в гардероб, но многие забегали на минутку: перекинуться парой фраз, передать что-нибудь, выпить на ходу.
      Мишка ел эклер, попивая чай, и следил за дверью. Ему не везло, один за другим заходили люди в пальто. Конечно, в переполненном трамвае можно было попробовать, но здесь.
      Внезапно он увидел высокого человека, снимающего светлое пальто.
      Мишка встал и медленно пошел к выходу, наметанным глазом он определил пухлый бумажник в правом кармане.
      А карась, словно сам решил облегчить работу Чиновнику, он пригладил волосы у зеркала и расстегнул пиджак.
      Они на секунду столкнулись у ступенек, ведущих в кафе. Бумажник был у Мишки.
      — Извините, — сказал Дранков какому-то чиновнику, с которым столкнулся у двери, и оглядел зал. Из-за углового столика ему махал рукой Липкин.
      — С вами приятно иметь дело, — улыбнулся он, — вы, Андрей Васильевич, точны. — Стараюсь.
      — Садитесь, батенька, сейчас кофеек спроворим, а в чайнике коньячишко недурственный. Дранков налил в чашку коньяку, выпил, закурил. — Семен Лазаревич, давайте к делу. — Конечно, конечно. Вот договор. Дранков взял бумагу, пробежал ее глазами. — Ну как? — поинтересовался Липкин. — Прямо подарок.
      — Скобелевский комитет денег не жалеет. Теперь запишите в договор номер вашего удостоверения, оно при вас. — Конечно. Дранков полез в карман.
      — Что с вами? — испугался Липкин, увидев его сразу изменившееся лицо. — Бумажник. — Что, потеряли? — Не знаю, когда я входил, он был у меня.
      И внезапно Дранков понял, почему его так сильно толкнул чиновник при входе.
      — Господа! — крикнул Липкин. — Только что у Андрюши Дранкова украли бумажник. Зал зашумел. Люди повскакали с мест. На шум появился хозяин. — В чем дело? Он выслушал выкрики и подошел к Дранкову.
      — Весьма печально, Андрей Васильевич, много ли денег при вас было. — Двести рублей и мелочь.
      — Господа, — крикнул хозяин, — фирма возмещает господину Дранкову пропавшие деньги. Внезапно в дверях появился полицейский офицер.
      — Господин ротмистр, — крикнул хозяин, — вы очень вовремя. Только что обворовали господина Дранкова.
      К Дранкову подошел высокий человек в черном пальто.
      — Господин Дранков, я из сыскной полиции, вы не могли бы сказать, как все это произошло. — Меня на входе толкнул какой-то чиновник.
      — Чиновник, — обрадовался Косоверьев, — чуть рябоватый такой, невысокий. — Да.
      — Все ясно, это известный карманник. Давайте пройдем со мною в сыскную полицию.
      — Идите, идите, Андрей Васильевич, — засуетился Липкин, — обрисуйте все, как было.
      Мишка Чиновник, выйдя из кафе, сразу же забежал в проходной двор и вынул бумажник.