— Правильно, говорильня — это ваша работа, только я не из купцов и университетских дипломов не получал. Я сам с самого дна… — Ты хочешь сказать, что ты народный герой.
      — Да куда нам-то в герои. Просто вырос я среди нищеты, а образование на улицах получил.
      — Вот и губит тебя твое образование. Почему ты деньги в «Лионский кредит» не кладешь?
      — Да кладу, кладу и с потерей в Стокгольмский банк перевожу. — А камни свои? — И камни.
      — Гриша, неужели при своих барышах ты эти вещи купить не можешь? — Не все, что мне нужно, продают. Поэтому беру. — Я боюсь, Гриша.
      — Чего? Ты мой поверенный, занимаешься делом вполне легальным, кинофабрика, дома, дела в Союзе городов, так что сиди, Петя, и будь спокоен. Меня в этой стране никто не тронет.
      — Слушай, Гриша, — Усов вскочил, взволнованно зашагал по ковру кабинета, — ты правда думаешь, что потрясения будут?
      — Я, Петя, из Стокгольма ехал, так в Гельсингфорсе в соседнее купе сел некий господин. Между прочим, генерал. Умница, доложу тебе, необычайная.
      — Умный генерал — это все равно что тифлисец трезвенник.
      — А ты не смейся, генерал этот был некогда начальником охраны самого царя… — Спиридович? — Он самый. — Толковый мужик.
      — Так он мне всю ночь рассказывал о господине Ульянове и его жизненном направлении и книжонку свою дал почитать о большевистской опасности…
      — Его за эту книжонку, — усмехнулся Усов, — в ялтинские градоначальники перевели. — Значит, прав он был, — топнул ногой Рубин.
      — Ну, какое тебе, Гриша, дело до этой книжки, до генерала Спиридовича и народного бунта? — Петя, я пятый год в Одессе хорошо помню.
      — Конечно, — Усов положил себе в тарелку лососину, налил рюмку, — режим нынешний гнилой, он рухнет скоро и будет у нас конституционная монархия либо демократическая республика. А в том и другом случае собственность свята.
      — Посмотрим, — Рубин сел к столу, — я больше на камни надеюсь, которые в Стокгольмском банке в сейфе лежат.
      — Гриша, — тихо спросил Усов, — с Немировским твоя работа? — А какая тебе разница, Петя? — Большая, Гриша. Страшно мне.
      — Опять ты об этом. Что случись, до тебя не доберутся. — Но имя! Имя, Гриша!
      — С твоими деньгами с любым именем прожить можно.
      Усов достал золотой, весь усыпанный мелкими алмазами портсигар, вынул папиросу, закурил.
      — Гриша, а ты не боишься, что с тобой солидные люди перестанут дело иметь.
      — А кого ты, Петя, солидными людьми называешь? Митьку Рубинштейна или Мануса? Да они такие же, как я. — По жадности, возможно, но по размаху…
      — Да положил я на их размах, — перебил его Рубин. — Ты что думаешь, я здесь всю жизнь сидеть буду? Нет, брат. Кончится война, и мы с тобой в Америку… — Почему в Америку, а не в Париж?
      — В Париже твоем размах не тот. Америка, там не спрашивают, откуда у тебя деньги. Нажил — значит прав. Да что мы все о грустном да о грустном, смотри, стол какой. Давай пообедаем в охотку. Ночью Бахтин пришел в Казанскую часть.
      Помощник дежурного околоточный Мордвинов, спросонья вскочив, опрокинул на пол здоровенную медную чернильницу.
      — Ты что это, братец, — засмеялся Бахтин, — во сне нечистого увидел? — Вроде того, господин надворный советник.
      — Значит, съел ты, Мордвинов, что-то нехорошее.
      — Да нет, господин надворный советник, — серьезно ответил околоточный, — я дома ужинаю. Война эта проклятая, везде гнильем торгуют.
      — Тяжело, братец, но мирись с тяготами тыловой службы. — Вы все смеетесь. — Какой тут смех. В какой камере Снесарев? — Этот тип, что за вами числится? — Именно. — В шестой. — Я к нему пройду. — Сейчас городового позову.
      Заспанный городовой, гремя ключами, открыл замок шестой камеры. В лицо ударил смрадный дух параши, пота, кислятины.
      — Может, наверх его поднять, ваше благородие, — деликатно осведомился городовой.
      — Не надо. — Бахтин шагнул в камеру.
      Снесарев сидел на нарах. Это был уже не тот щеголеватый господин, любивший застолье и бильярд. За день на помятом лице появилась черная тень намечающейся щетины, куда-то исчез безукоризненный английский пробор, платье измято, рубашка несвежа. — Я вас не разбудил? — осведомился Бахтин. — Какой тут сон, господин Бахтин. — Тогда перейдем к делу. — А который час? — Два ночи. — Какое же у вас ко мне дело?
      — Как говорят наши чиновники — казенная надобность. Пока вы привыкаете к вашей будущей судьбе, я и мои люди собрали о вас справки. Неутешительно, доложу вам, неутешительно. — На что вы намекаете?
      — Да какие здесь намеки, сударь мой. Извольте по порядку. Освобождение ваше от службы воинской липа, контора биржевая тоже, у вас даже счета в банке нет, в клубе вас знают как нечистых игроков, а пристав вашей части нашептал мне кое-что о туфтовых векселях, которые вы учли. Вот видите, сколько мы интересного узнали о ваших делах всего за несколько часов. А за неделю, другую мы полностью составим ваше жизнеописание фармазона и мазурика. — Что вы хотите, господин Бахтин?
      — Правды, неужели вы думаете, что я поверил в вашу сказку о проигрыше? Чем вы связаны с Зоммером?
      — Он сделал нам освобождение от армии, ну и взял на крючок. — Что вы для него делали? — Мелочь, сбывали кое-какие вещи. — Какие?
      — Иногда золотые изделия, иногда кокаин. Сведения о разных людях собирали. — О ком? — Дайте закурить.
      — Извольте, — Бахтин протянул портсигар, — берите с запасом, оставьте мне парочку. — Благодарю. — Так о ком же сведения?
      — В основном, о людях, имеющих редкие драгоценности. — Значит, вы в свете вращались?
      — Да куда нам. Кое-что есть у актрис, кокоток, скупщиков краденого, у разных людей. — Что еще? — Да все, пожалуй.
      — А каким боком, кроме телефона, вы к этому делу причастны?
      — Он приказал нам обыграть племянника Немировского, морского капитана. — Вы обыграли? — Конечно. — Он рассчитался сразу? — Нет, мы ему дали срок. — Он принес деньги? — Все до копейки. — Сколько? — Пять тысяч. — Зачем ему это было нужно? — Не знаю. — Вы не все мне говорите. Что вы еще знаете? — Мы свели его с бежавшим с фронта поручиком. — Копытиным. — Да. — При нем были ценности?
      — Я их не видел. Но слышал, что их приобрел Зоммер. — Откуда вы знаете Копытина?
      — Он друг Коломина, когда-то на две руки они играли в карты. — Проще — были шулерами? — Да. — Где прятался Копытин? — У Коломина.
      — Ну вот видите, как много интересного вы мне рассказали. Вы, видимо, вообще много знаете? Снесарев молчал.
      — У вас есть три пути. Первый — суд. Второй — фронт. Третий — стать моим агентом. — А вы будете платить мне? — Конечно, за стоящую информацию. — А воинский начальник?
      — С ним я договорюсь. Только помните, никаких исчезновений и иных штучек. Найду из-под земли и по плечи в нее вобью, — жестко сказал Бахтин. — Да куда мне.
      — Утром вас выпустят. Завтра в гостинице «Виктория» на Казанской, номер семь в два пополудни.
      Ну вот и сладилось дело. Не рассказал Бахтин Снесареву, что его дружок Коломин просто отказался говорить с ним. Курил, молчал, зло поглядывал на Бахтина, а в конце разговора сказал:
      — Вы меня не пугайте. Я вас не боюсь. К суду меня привлечь вам же дороже, адвокат в две минуты развалит ваши доказательства, а фронт… Ну, что ж, попаду в школу прапорщиков, а там посмотрим.
      Бахтин шел домой и думал о том, как завтра утром они будут брать Зоммера.
      И впервые за многолетнюю службу в сыске у него проявилось злорадное чувство некой непонятной радости. У подъезда дома его дожидался сыщик из летучего отряда. — Что тебе, Фирин?
      — Старший просил передать вам, что объект приехал домой. — Вы хорошо там все обложили?
      — Так точно, Александр Петрович, не беспокойтесь. Господин Литвин с дворником поговорил, и тот раскололся. Оказывается, у них два дома, потайной дверью соединенных. Там мы все ходы закупорили. — Передай Литвину, без меня не начинать. — Передам.
      Бахтин открыл дверь и услышал осуждающее мяуканье. На пороге сидела Луша и недовольно смотрела на него глазами-пуговицами. В коридор вышла заспанная Мария Сергеевна.
      — Полдня бедная кошка у дверей просидела, а хозяина нет, как нет. Если меня не жалеете, так хоть тварь несмышленую…
      — Сергеевна, надоело, — весело сказал Бахтин, — сообрази поужинать.
      — Хорошие люди скоро завтракать начнут. Сейчас подам.
      Мария Сергеевна накрывала на стол, бубня о том, как спокойно служить приставом. Бахтин выпил рюмку коньяка, закусил немного. — Теперь спать.
      — Письмо вам принесли, — вдруг вспомнила Мария Сергеевна и вынула из кармана фартука продолговатый, изящный конверт. — Кто принес? — Посыльный.
      Бахтин вилкой вскрыл конверт. И остановилось на секунду дыхание, горячо и сильно забилось сердце. Он узнал почерк Лены Глебовой.
      А буквы прыгали перед глазами, никак не могли построиться в шеренгу.
      Он положил письмо, выпил еще рюмку, закурил. Потом взял голубоватый листок.
      «Саша, милый! Тебе грозит опасность. Телефонируй мне по номеру 86-24. Лена».
      Последний раз он видел ее в Москве. Случайно. Он зашел со своим московским коллегой в кафе «Сиу» на Кузнецком. В самое людное и элегантное место. Вошел и застрял в дверях. В углу за столиком сидела Лена с отцом.
      Бахтин сдержанно поклонился и сел спиной к ним. Но встреча с коллегой была испорчена. Он никак не мог сосредоточиться, отвечал невпопад, ел и пил, не ощущая вкуса. И сделал все возможное, чтобы поскорее уйти. Как-то Кузьмин сказал ему: «В незаконченности — вечность».
      Видимо, прав был его единственный друг. Возможно, женись он на Лене, и все пошло бы своим чередом. Сначала бы ушла страсть, потом любовь сменилась бы нежностью и уважением. А может быть, и не сменилась?
      «Саша, милый…» — перечитал он еще раз начало письма. Эта строчка была ему значительно важнее, чем предупреждение о какой-то опасности.
      Эти два слова говорили ему о главном. Лена помнит его и, может быть, еще любит.
      Бахтин закурил, постоял у темного окна, разглядывая одинокий фонарь, бессмысленно пытавшийся справиться с темнотой, и пошел в спальню.
      Слово «милый», написанное знакомой рукой, вернуло ему утраченное спокойствие. Завтра он протелефонирует Лене, услышит ее голос, а может быть, даже увидит ее. Все может быть.
      Он разделся и лег. Луша устроилась рядом с подушкой и заурчала тихо. И он заснул сразу же, как в детстве после счастливого дня.
      Осень в Петрограде — пора паршивая. Тучи наползают на город и клочковатая мгла, как вата, закрывает улицы. А еще дождь. Он начинает моросить занудно и долго. Мелкий, холодный, бесконечный.
      Филиппов сидел на кухне и пил чай. Горничная с опаской подавала ветчину и буженину строгому генералу.
      Если бы она знала, что форма сия взята из костюмерной сыскной полиции и получена в свое время по личному распоряжению начальника, подогнанная точно по его размеру. Любил Владимир Гаврилович генеральский мундир. И конечно, думал о том, что, как и покойный Путилин, станет «превосходительством», но время шло, днями ему в отставку, а носил он чин статского советника.
      Если переводить на военный язык, то соответствовал сей чин давно упраздненному воинскому званию бригадира.
      То есть был он между полковником и генералом. Особа пятого класса по табели о рангах. Но кому же не хочется стать «превосходительством», поэтому и надевал иногда Филиппов генеральский мундир, радуясь солдатам и юнкерам, застывшим «во фрунт». Те, кто хорошо знали Владимира Гавриловича, прощали ему эту маленькую слабость. Хорошим и добрым человеком был статский советник Филиппов.
      — Господин начальник, — в кухню вошел надзиратель Попов, — Кац сигналит.
      В подъезде напротив сидели сыщики, один из них должен был дать сигнал фонарем, если появится Сабан. Филиппов встал, достал из кармана револьвер.
      — Двоим стать у дверей, одного за портьеру. Если что — стрелять. Ну, барышня, иди к двери, как откроешь, сразу уходи в гостиную.
      Полумертвая от страха горничная пошла к дверям. Через несколько минут вкрадчиво звякнул дверной колоколец. — Кто? — спросила горничная. — Телеграмма господину Немировскому.
      — Сейчас отворю. — Горничная бросилась в гостиную.
      Филиппов распахнул дверь, и в квартиру ворвались трое.
      — Давай, — крикнул начальник и с маху врезал Сабану в ухо. Тот отлетел к стене, сыщики бросились на остальных. Валили на пол, закручивали руки. По лестнице бежали надзиратели в штатском и городовые.
      — Не балуй, Сафронов, — повел Филиппов стволом револьвера, — не дай на душу грех взять.
      — Ручка у вас, ваше превосходительство… На городовых научились?
      — Отгуляли, голубки, теперь долго в клетке сидеть придется, — отдуваясь, сказал Филиппов. Такая жизнь, — Сабан бросил на ковер маузер — мы воруем, вы ловите. А мы потом бежим.
      — Это уж как Бог даст. — Филиппов сам замкнул на его запястьях наручники.
      Бахтин ждал звонка Филиппова во втором участке Невской части. Наконец начальник объявился. — У нас все сладилось. Займись своим.
      Бахтин последний раз проинструктировал сыщиков и городовых. На улице его остановил пристав.
      — Александр Петрович, вот дело какое, вице-директор Департамента полиции Козлов приказал мне немедленно сообщить, если кто из наших собирается побеспокоить квартиру господина Рубина…
      — Петр Павлович, вы же знаете, для чего мы идем туда.
      — Знаю, голубчик, но и вы в мое положение войдите. — Хорошо, телефонируйте ему через сорок минут. — Спасибо, Александр Петрович. — Только не раньше. Договорились? — Будет сделано. Ну, с Богом!
      Бахтин глубоко засунул руки в карманы шинели. Форму он одел специально. Уж больно дело складывалось необычно.
      У дома 62 все было спокойно. Никаких внешних признаков оцепления.
      Ну, что ж. Пора начинать. А то, не дай Бог, действительный статский советник Козлов пожалует.
      Предупреждение пристава не удивило его. Он, Бахтин, прекрасно знал о связях Козлова. Рубин был одним из многих, кому вице-директор оказывал свое покровительство.
      Но за Козловым стояло окружение Распутина. Все эти Симановичи, Андронниковы, Манасевичи-Мануйловы. С этим можно было бы потягаться, но Козлова почему-то поддерживал всесильный жандармский генерал Курлов. Вот с этим-то не поспоришь. Литвин, тоже в форме, появился из ниоткуда.
      — Вы, Орест, возникаете, словно Мефистофель на оперной сцене. — Стараемся. — Как дела? — Все в порядке. Зоммер из дома не выходил. — Тогда начинаем. Где околоточный?
      — Я здесь, господин Бахтин, — подошел солидный полицейский чин.
      Бахтин оглядел его: живот, распирающий шинель, отвислые щеки, в прожилках нос.
      — Ты, братец, похудел бы. Война все-таки. А то в тылу рас кормился, как боров.
      — Виноват, господин надворный советник, конституция у меня такая.
      — Меньше жрать на шермака надо. Знаешь, что делать? — Так точно. Позвонить в дверь и войти в дом. — Еще что? — Не дать швейцару дверь затворить.
      — Вот и хорошо. Начинай, благословясь.
      Околоточный приподнял фуражку, перекрестился и опасливо зашагал к подъезду рубинского дома. Его походка, неуверенная и робкая, словно говорила: «Ну зачем вы меня посылаете в этот богатый и прибыльный дом. Прощайте наградные к праздникам, прощай ежедневная стопка водки. Прощай, спокойная жизнь».
      Околоточный подошел к дверям, и сразу исчезли с улицы разносчики и трое рабочих, ковырявшихся в канализационном коллекторе, а из соседних подъездов, по стене дома, подтягивались сыщики из летучего отряда. Околоточный позвонил. Швейцар открыл.
      Бахтин с Литвиным вошли в открытую дверь. Околоточный что-то втолковывал Зоммеру. Тот смотрел на него с изумлением… И вдруг он увидел Бахтина и сыщиков, отскочил в сторону и выдернул из кармана браунинг. Околоточный в тяжелой шинели, с ненужной шашкой, попытался схватить его.
      Зоммер выстрелил, и толстяк-полицейский, застыв на секунду, рухнул на ковер.
      Зоммер отодвинул портьеру и исчез, как злодей в романах Дюма. Литвин сорвал портьеру и увидел дверь. — Где лом?! — крикнул он.
      Бахтин достал наган и несколько раз выстрелил в замок.
      Полетели щепки, что-то зазвенело. Один из сыщиков ударил ногой по двери, она чуть поддалась, тогда двое полицейских, переодетые рабочими, вставили в щель лом и нажали. Дверь распахнулась.
      Бахтин первым вошел в темный коридор, открыл еще одну дверь. Где-то на улице раздался выстрел и крики. Бахтин с сыщиками миновали прихожую.
      — Осмотреть комнаты, — приказал он и пошел к лестнице, ведущей на второй этаж.
      Зоммер увидел Бахтина и дважды выстрелил в него. Но рука от волнения была нетвердой и пули ушли в стену.
      Тогда он вбежал в гостиную, где любил сиживать покойный Жорж Терлецкий, подскочил к окну и увидел сыщиков и городовых.
      Бахтин вошел в комнату. Зоммер стоял у стены, в опущенной руке матово поблескивал браунинг. — Брось оружие. Слышишь?
      Зоммер попытался сказать что-то, но не смог и начал медленно поднимать руку с оружием.
      — Не балуй, сволочь, — зло крикнул Бахтин, — брось браунинг.
      Зоммер выдавил из себя непонятные слова, быстро вскинул руку и выстрелил себе в висок.
      — Ушел, — мрачно за спиной Бахтина сказал Литвин. — Где врач?
      — Здесь. — В комнату вошел вездесущий Брыкин.
      Он наклонился к сидевшему у стены Зоммеру и покачал головой. — Готов. Пустил в себя последний патрон.
      Бахтин поднял с пола браунинг с взведенным затвором-кожухом, вынул обойму, и затвор со звоном стал на место.
      — Не налетчик, а гвардейский ротмистр. Впервые за мою практику мазурики стреляются.
      — Видать, было с чего, — глубокомысленно изрек Брыкин.
      — Начинайте обыск. — Бахтин расстегнул шинель, уселся за стол и закурил.
      Видимо, крепко верили хозяева этого дома, что сюда полиции вход навсегда заказан. Только этой наглой уверенностью можно было оправдать то безумное легкомыслие, с которым они относились к вещам, представляющим интерес для сыщиков.
      Стопка бланков паспортов, целая куча всевозможных документов, начиная от удостоверений об освобождении от воинской повинности, кончая грамотами о присуждении звания почетных граждан всевозможных городов.
      В подвале нашли ювелирную мастерскую и несколько пуансонов для изготовления золотых империалов. В одном из шкафов лежали письма и документы покойного Жоржа Терлецкого.
      — Александр Петрович, — крикнул Литвин, — попрошу вас зайти.
      В комнате, в которой почти не было мебели, за обоями нашли сейф. — Что делать будем? — Зовите специалистов.
      Многовато всякого добра собралось в этом доме. Даже крапленые карточные колоды нашли. Но, главное, было оружие, в ящике, блестя смазкой, стояли в креплениях новенькие браунинги.
      Бахтин рассматривал цинки с патронами, когда за его спиной раздался сановный баритон.
      — Что здесь происходит, надворный советник Бахтин?
      Бахтин обернулся, в дверях стоял в полной форме Козлов. — Обыск, ваше превосходительство. — Кто разрешил? — Начальник сыскной полиции. — Основание?
      — Показание задержанных по делу об ограблении ювелира Немировского. — Откуда оружие?
      — Найдено здесь, изъято из тайника в присутствии понятых. — Кто хозяин дома?
      — По документам владелец потомственный гражданин города Орла Аникин Фрол Арсентьевич. О лице этом полиции и городским властям ничего не известно. По агентурным данным фактическим хозяином является Григорий Львович Рубин.
      — Ты своими агентурными данными можешь задницу подтереть…
      — Я бы попросил вас, господин действительный статский советник, разговаривать со мной подобающим образом.
      — Ишь ты, нежные какие, — рявкнул Козлов, — в отсутствие хозяина дома врываетесь, обыскиваете…
      — Господин вице-директор департамента, — холодно ответил Бахтин, — я вторично напоминаю вам, что не позволю со мной так разговаривать. В доме скрылся преступник, тяжело ранивший чина полиции и несколько раз стрелявший в меня, кроме того, швейцар показал, что покойный Зоммер проживал именно на этой половине. Здесь нами обнаружено оружие и предметы преступного промысла… — Хватит, заканчивайте и уводите людей. — Попрошу письменное распоряжение. — Вам надоело носить чин седьмого класса?
      — Признаюсь вам, нет. И хочу напомнить, что чином данным меня пожаловал государь император, а не вы. — Он пожаловал, а я сниму.
      — Думаю, вы на себя слишком много берете, господин вице-директор.
      Бахтин специально больше не именовал Козлова «превосходительством». Не хотел. Уж больно презирал он этого человека.
      Козлов за всю свою службу в полиции впервые столкнулся со столь явным неповиновением. Бахтин не боялся его. Более того, сыщик был уверен, что скандал этот обернется в его пользу. Следовательно, у него есть поддержка. Но кто? История в Москве пошла ему только на пользу. Джунковский, хлопотавший за него, вылетел из министерства на фронт, а этот… Но уступить!..
      — Я вам приказываю, надворный советник, немедленно прекратить…
      Козлов не успел договорить, как в комнату вошел Литвин, за ним два сыщика несли золотые кубки, тарелки, бляхи, браслеты.
      — Ваше превосходительство, надо в контрразведку сообщить. — Куда? — растерянно спросил Козлов.
      — В контрразведку, — продолжал Литвин, — вещи эти похищены убитым поручиком Копытиным и являются армейским имуществом. — Откуда вам известно?
      — Контрразведывательное отделение передало нам список, я сверил, все сходится.
      Козлов замолчал, разглядывая золотые предметы, которые расставляли на столе сыщики.
      Да, дружок Гриша, решил один проглотить. Ан подавился. Денежки-то громадные мимо проехали. А все жидовская жадность. Гребет к себе, что под руку попадется. Начальник контрразведки генерал Батюшев — человек не простой. Его офицеры из любого выбьют, что нужно, тем более время военное.
      И коли он, Козлов, здесь очутился, так надо этому делу придать окраску соответствующую.
      — Александр Петрович, — повернулся вице-директор к Бахтину, — погорячился я. Пристав, подлец, неправильно осведомил. Теперь я вижу, что мы попали в воровское гнездо. Действуйте, как служба велит. Я лично возглавлю данный розыск. Ни один мазурик не должен избежать наказания, — продекламировал Козлов и пошел в комнату, где был спрятан сейф.
      Потом вице-директор спустился к аппарату и куда-то телефонировал.
      Минут через двадцать приехал Филиппов. В штатском сюртуке он выглядел менее внушительно, чем в генеральской форме. — Ну как? — спросил Владимир Гаврилович.
      — Если не будут мешать, мы Рубина крепко прихватим, — сказал Бахтин. — То-то и оно, если не будут мешать, а то… Он не успел договорить, в комнату вошел Козлов.
      — Рад видеть, Владимир Гаврилович, и хочу похвалить вас и ваших чиновников за проявленное рвение. И надо же, до чего эта сволочь додумалась, присоседиться к дому крупного коммерсанта и общественного деятеля. Хорошая защита. — Вы имеете в виду Рубина? — усмехнулся Бахтин. — Именно, Александр Петрович.
      — Но мы располагаем агентурными данными, что именно Рубин является фактическим владельцем квартиры.
      — Фактически или является? — Козлов со вкусом закурил. -. Является, — твердо сказал Филиппов.
      — Владимир Гаврилович, вы, голубчик, даже не понимаете, какое осиное гнездо мы накрыли. Отсюда действовала банда Терлецкого, сюда свозились краденые ценности, отсюда Копытин пошел грабить Немировского. Это подлинный успех. Я уже не говорю о пуансонах и документах липовых. Запомните, это наша большая удача. — Но… — начал Бахтин.
      — Никаких «но». Зоммер организовал эту преступную шайку. Господа, я еду в департамент докладывать. Вас, Владимир Гаврилович, прошу следовать за мной, а Бахтин все до ума доведет.
      Директор Департамента полиции, действительный статский советник Васильев, находился в Ревеле, поэтому докладывать надо было товарищу министра Белецкому, которого Козлов побаивался. Степан Петрович, еще будучи директором Департамента полиции, не очень жаловал Козлова и всячески препятствовал его назначению на должность вице-директора.
      Белецкий их принял сразу. С Филипповым он был необычайно приветлив, что весьма смутило начальника сыскной полиции. Такое внимание — первый признак отставки.
      С Козловым товарищ министра был холоден и официален. — Что у вас? — небрежно спросил он.
      — Силами сыскной службы нашего департамента обнаружено место, где преступники, совершившие в столице ряд дерзких налетов, скрывались от правосудия. — И где же оно?
      — В двух шагах от нашего департамента на Фонтанке, 62.
      — Забавно. Чей дом? — Белецкий что-то черкнул в блокноте.
      — По документам дом принадлежит потомственному почетному гражданину города Орла Аникину Фролу Арсентьевичу, но ни полиция, ни градоначальство никакими сведениями о таком человеке не располагают. — Запросите Орел. — Я уже распорядился. — Так кто же атаман у этой шайки?
      — Некто Зоммер Анатолий Арнольдович, при задержании он тяжело ранил околоточного, пытался убить надворного советника Бахтина и сам учинил самострел. — Застрелился? — удивился Белецкий. — Так точно, ваше превосходительство.
      — Ну прямо не жиган, а влюбленный лицеист. Что обнаружено при обыске? Козлов достал из кармана листок бумаги.
      — Первое неопровержимое доказательство, что именно там пряталась банда Терлецкого.
      — Терлецкий, Терлецкий… Помню, его застрелил Бахтин не то в двенадцатом, не то…
      — В двенадцатом, ваше превосходительство, — вмешался Филиппов.
      — Дальше, -уже заинтересованно спросил Белецкий.
      — Нам стало известно, что некто поручик Копытин организовал шайку налетчиков…
      — Владимир Гаврилович, что касается дела Немировского, мне доложили, но как-то не ясно. Я вижу, дело имеет продолжение, так что расскажите мне подробно.
      Филиппов коротко, но не упуская деталей, доложил Белецкому о том, что произошло, не забыв отметить роль Бахтина.
      — Вот видите, — усмехнулся Белецкий, — вы, Михаил Иванович, совсем недавно аттестовали Бахтина совсем с другой стороны. — Но…
      — Никаких «но». Я немедленно иду докладывать министру. Кстати, кто этот Зоммер?
      — Управляющий известного коммерсанта и общественного деятеля господина Рубина, — сказал Козлов.
      — Рубин. Общественный деятель. Надо же, — Белецкий поднялся из-за стола, — придется и с него строго спросить, как это получается! В соседнем доме бандиты, швейцар пытается убить полицейского чиновника, управляющий — главарь банды, а Рубин…
      — Он проживает в Москве, ваше превосходительство, вполне естественно…
      — Бросьте, — резко бросил Белецкий, — слишком уж много совпадений, как вы считаете, Владимир Гаврилович?
      — Полностью с вами согласен, ваше превосходительство. — Свободны, господа.
      В приемной Козлова дожидался чиновник с полицейского телеграфа.
      — Ответ из Орла, ваше превосходительство, — протянул он Козлову бумагу. Козлов прочел, досадливо крякнул:
      — Нет такого Аникина в Орле. И звание почетное его липа. — Это и следовало ожидать, — сказал Филиппов.
      — Давайте-ка, Владимир Гаврилович, делами нашими займемся, — резко оборвал его Козлов. — Вы поезжайте в должность, ну, а я распоряжусь о назначении тщательного следствия.
      Но Козлов не пошел в департамент. Он вызвал автомобиль и поехал на Большую Морскую, 22, где помещалась станция телефонного сообщения Петербург — Тверь — Москва — Нарва. На станции техником работал его агент Шмель.
      Козлов с его помощью получил на станции отдельную комнату для прямых переговоров с Москвой. Он прошел в служебную часть станции, поднялся на второй этаж и открыл своим ключом дверь. В маленькой комнате стоял крохотный столик, на котором лежал справочник «Вся Mocквa» и стоял аппарат. Козлов поднял трубку, попросил Москву и назвал номер Усова.
      Тайный советник Белецкий не пошел к министру. Он точно знал, что Протопопову, погруженному в самый омут дворцовых интриг, нет никакого дела до уголовной преступности.
      Конечно. Белецкий понимал, что Рубин сволочь, тем более имелся в архивах департамента некий материал на коммерсанта и общественного деятеля. Но, благодаря мощной поддержке секретаря Распутина Арона Симановича, Рубину удалось найти нужных людей и организовать мощное прикрытие.
      Белецкий точно знал, что борьба с окружением Распутина сегодня практически невозможна. Тем более что парижская истории Бахтина всплыла самым неожиданным образом.
      Несколько дней назад к нему пришел начальник особого отдела полковник Васильев, которого Белецкий протащил на это место, сожрав Еремина.
      — Дело одно каверзное есть, ваше превосходительство.
      — Садитесь, Иван Петрович, — радушно пригласил Белецкий, — давайте за чайком его обговорим. — Дело-то вас касается, — вздохнул Васильев. — Меня? — искренне удивился Белецкий. — Вас, Степан Петрович. — В чем же провинился я, — засмеялся Белецкий.
      — Начальник Московского Охранного отделения полковник Мартынов завербовал некоего Заварзина Дмитрия Степановича, партийные клички «Гоголь» и «Петр Петрович» — в наблюдении «Дунайский».
      — Постойте, постойте, — Белецкий задумался на секунду, — как же, помню, донесение Алексеева из Парижа, что-то связанное с Бахтиным.
      — Именно. Заварзин, агентурная кличка Сибиряк, в ознакомительном донесении написал, что в 1912 году, в Париже, в кафе на улице Венеции, Бахтин предупредил его об операции, которую готовит загранагентура против социалистов в библиотеке на улице Брона. При этом присутствовал один из партийных функционеров — Литвинов Борис Николаевич, в настоящее время отбывающий ссылку под Омском.
      Для проверки донесения, так как дело касалось чина полиции, полковник Мартынов направил в Омск агента Блондинку, который как сотрудник газеты «Русское слово» имел доступ в общественные и революционные крути. Блондинке удалось войти в доверие к Литвинову и установить дружеские отношения, а после публикации в «Русском слове» статьи Литвинова, под псевдонимом Наблюдатель, Литвинов стал особенно откровенным.
      Когда Блондинка завел разговор о случае в Париже, сообщив, что об этом ему якобы рассказал Заварзин, Литвинов расхохотался и сказал, что Заварзину нужно меньше пить. — А что, он пьет? — поинтересовался Белецкий. — На этом и завербован.