В ресторане безумствовал цыганский ансамбль. Молодые цыганки — все, как на подбор, красавицы — трясли покатыми плечами и гортанно покрикивали, придавая пению мужского хора некую степную лихость. Таборной удалью веяло от цыган: волнистые гривы, аршинные усы, разбойничьи бороды.
      Солист ансамбля Гулевой — самый лохматый и темпераментный — шел между столиков, и скрипка его рыдала от любви, горя и счастья. «Новые русские» совали цыгану за кушак купюры разных стран. Дым стоял коромыслом.
      Совершив круг по залу, Гулевой закончил партию пронзительной кодой и скрылся за кулисой. Его проводили шквалом аплодисментов.
      В тесном закутке, отгороженном от зала, сидел за столиком Никольский.
      — Извините, Сергей Васильевич, — сказал Гулевой, вне сценического образа тихий, интеллигентный человек. — Может быть, принести вам чего-нибудь?
      — Спасибо, — отказался Никольский. — Давайте продолжим. — Он достал из кейса фоторобот какого-то человека и показал его цыгану. — Посмотрите, пожалуйста, вы ничего не напутали?
      С портрета глядело молодое лицо, обрамленное бородой и неопрятными патлами. Глаза бородача были прикрыты очками.
      Гулевой подсел к столику, в очередной раз взглянул на фоторобот и сказал уверенно:
      — Ничего. У меня хорошая зрительная память.
      — Мы проверили, — сообщил Никольский. — Такого журналиста нет.
      Гулевой виновато пожал плечами.
      — Но он показал удостоверение. Правда, рассматривать мне было неудобно. И журнал приносил — тот же номер…
      Раскрытый журнал, пожелтевший от времени, лежал на столике.
      — А как он вышел на вас? — поинтересовался Никольский.
      — Случайно. Напал на эту заметку, — Гулевой кивнул на журнал, — и решил проследить историю нашей семьи. Очень удивился, что брошь сохранилась.
      Никольский взглянул на черно-белую фотографию броши, помещенную в журнале.
      — Зачем же вы такую ценную вещь в доме держали? — спросил майор укоризненно.
      — А где же еще держать? — удивился цыган. — Из поколения в поколение берегли. Да, видно, судьба…
      Гулевой прислушался к песне, звучавшей в зале, выждал и, поймав нужный момент, неожиданно лихо гикнул. Скрипка в его руках закричала раненой птицей, он поднялся и выскочил из-за кулисы, встреченный новым шквалом аплодисментов.
 
      В кабинете Никольского сидели Котов и Лепилов. Никольский читал им тот самый пожелтевший от времени журнал, который вместе с Гулевым рассматривал в ресторане.
      — «Небезызвестный господин Мокташев в который раз удивил Москву. На зеленом сукне Английского клуба нефтяной король за час выиграл у графа Безбородко сто тысяч рублей. Разоренный граф был вынужден отдать фамильную реликвию — брошь, подаренную его прабабушке Екатериной Великой».
      — Покороче давай, — попросил Котов, посмотрев на часы.
      — «В тот же вечер господин Мокташев присутствовал на бенефисе любимицы публики Варвары Гулевой и преподнес ей сию уникальную вещь», — закончил чтение Никольский.
      — Ясно, — кивнул Котов. — Цыган — потомок?
      — Внук, — уточнил Никольский. — За месяц до кражи показывал брошь человеку, который представился как журналист, — он выложил на стол фоторобот того самого патлатого бородача.
      — Наводчик? — понятливо уточнил Котов.
      — Похоже, — кивнул Никольский.
      — Хорошо, — заключил Котов, снова посмотрев на часы. — Держи меня в курсе.
      — И ради этого приезжал? — не поверил Никольский.
      — А как же? По долгу службы. Курирую вас, недотеп! — Он хохотнул.
      — Я серьезно спрашиваю, — не принял его тона майор.
      — И я серьезно, — невозмутимо вторил Котов.
      — Тогда дополнительная информация — к размышлению, — Никольский перебрал на столе какие-то бумаги, будто готовясь к длинному докладу: он решил позлить Котова.
      — Валяй, но в темпе, — неохотно согласился муровец.
      — Кроме квартиры Гулевого на днях обчистили еще две, — доложил Никольский. — И почерк тот же — довольно впечатляющий. Расскажи, Миша.
      — Скок на самом высоком уровне, — сообщил Лепилов. — Сигнализация отключена мастерски. Замки вскрыты без единой царапины. Следов — никаких.
      — Кто потерпевший? — поинтересовался Котов.
      — Ювелир и бывший цеховик, — сообщил Лепилов.
      Котов насторожился.
      — Что взяли? — быстро спросил он.
      — Мелочевку, — ответил Лепилов. — Магнитофон, кофемолку, два серебряных чайника из горки, свитер, пепельницу бронзовую, блок сигарет…
      — Ладно, не утомляй, — вздохнул Котов, потеряв интерес к дальнейшему перечислению.
      — Понимаешь, в чем загадка? — спросил Никольский. — Судя по всему — явные профессионалы. Такие наобум не работают. И тем не менее в одном случае шли за исключительно ценной вещью, а в других — за чайниками.
      — Вот и разгадывайте, — равнодушно предложил Котов.
      — Постараемся, — пообещал Никольский. — А теперь объясни, почему в МУРе так заинтересовались брошью, которую украли у Гулевого?
      Котов поднялся из-за стола.
      — МУР любопытен, как ребенок. Обожает всякие цацки. Просто тянет его к ним! — Он явно высмеивал собеседника.
      — Слава, будь человеком, — нахмурился Никольский.
      — Наташеньке нежный привет, — улыбнулся Котов и вышел из кабинета.
      Никольский с Лепиловым недоуменно переглянулись.
 
      Наташа и Сергей целеустремленно шли по улице. Точнее, целеустремлен был Сергей: он едва ли не тащил вперед свою спутницу, держа ее за руку. Наташа время от времени удивленно косилась на Никольского, но вопросов не задавала.
      Наконец они вошли в ювелирную лавку. Покупателей здесь было немного. Люди толпились возле прилавка, и у большинства из них вид был испуганный: цены на выставленных под стеклом украшениях подавляли всякое эстетическое чувство.
      — Ну, зачем привел? — спросила Наташа Никольского. — Сознавайся.
      — Сон видел, — сообщил Сергей, придав своему лицу самое таинственное выражение.
      — Так… — улыбнулась она. — И какой же?
      — Будто я предложение сделал — одной женщине… — Сергей отвел глаза и посмотрел вверх, словно бы крайне заинтересовавшись узором на потолке магазинчика.
      — Красивой? — поинтересовалась Наташа, продолжая лукаво улыбаться.
      — Ох… — Никольский якобы задохнулся от восторга. — Самой-самой. Не знаю даже, как духу набрался.
      — И что я тебе ответила? — Глаза Наташи победно сверкнули.
      В это время из-за двери служебного помещения лавки появилось элегантное создание женского пола, облаченное во все заграничное. Надменным взглядом создание окинуло толпу покупателей, и вдруг взгляд этот будто споткнулся.
      — Наташка! — заорало создание восторженно, разом растеряв весь свой спесивый лоск.
      И в следующий миг Наталья была заключена в объятия.
      — Жанна? — удивилась она, не слишком разделив радость встречи. — Здравствуй.
      Жанна оглядела ее и заключила с некоторой завистью:
      — В полном порядке!
      — Ты тоже, — вернула ей комплимент Наташа.
      — Да где там! — отмахнулась Жанна. — Кручусь по заграницам — туда-сюда. Вся издергалась! Лица нет!
      — Я бы не сказала, — великодушно возразила Наташа. — Лицо есть.
      — Остатки! — самокритично возразила Жанна. — В зеркало смотреть страшно. Что делать — ума не приложу!
      — Ну, смени образ жизни, обстановку… — с усмешкой посоветовала Наташа.
      — О чем ты говоришь? — замахала руками Жанна. — И так уж… Три страны сменила, двух мужей. Волосы перекрасила… Что еще я должна менять?
      Она в упор уставилась на Никольского. Наташе пора было его представить. Но этого не случилось.
      — Извини, — сказала она Сергею. — Мы тебя бросим, — и добавила, похоже, скорее для Жанны. — На пару минут, не больше.
      Потом Наташа взяла подругу под руку и отвела в сторону. Она явно не хотела знакомить Жанну с Сергеем. Ему, признаться, это очень польстило: впервые гордая Наталья столь недвусмысленно демонстрировала ревность.
      Оставшись в одиночестве, Никольский немного помедлил, оценивая ситуацию, и, покосившись на Наташу, стоявшую к нему спиной, предпринял ряд важных действий: направился к прилавку, пригляделся к тому, что лежало под стеклом, тихо посовещался с продавщицей, выбил в кассе чек, отдал его, получил две маленькие коробочки, открыл, посмотрел, закрыл и спрятал в карман. В коробочках лежали обручальные кольца.
      Закончив дело, Никольский снова покосился на Наташу. И оказалось, что он попался… Наташа успела распрощаться с Жанной и теперь издали наблюдала за Сергеем — серьезно и чуть испуганно.
      Он подошел и виновато улыбнулся.
      — Так что я тебе ответила? — спросила Наташа.
      — Когда? — прикинулся он дурачком.
      — Во сне, — пояснила она нетерпеливо.
      — Сама, наверное, помнишь… — Он прищурился, улыбаясь хитро.
      — Погоди, не путай меня… — Нарочито серьезно она подняла указательный палец на уровень его лица. — Чей сон? — спросила строго.
      — Мой! — торжественно заверил Никольский.
      — Как же я могу его помнить? — осведомилась она менторским тоном.
      — Ну, раз ты в нем была… — Никольский изо всех сил сдерживал улыбку, но сдержать не мог.
      — Господи, чушь какая! — возмутилась Наташа. — Перестань сиять! — И, не выдержав, сама рассмеялась, избавляясь от пережитого волнения. — До чего же ты глупый!
      — Догадалась? Жаль. Уж я скрывал, скрывал… — притворно посетовал Сергей.
      — Зря не познакомила тебя с Жанной, — Наташа покачала головой. — Вот бы парочка вышла!
      — Что же ты?!. — воскликнул Сергей, как бы очень сожалея об упущенном знакомстве.
      — Пожадничала, — улыбнулась Наташа. — Дурачок, да мой.
      — А мне она так понравилась! — продолжал балагурить Никольский.
      — Не только тебе… — произнесла Наташа таинственно.
      — Кому еще? — поинтересовался Сергей, изображая крайнее неравнодушие к Жанне и ее знакомствам.
      — Старая любовь Алеши Тарасова, — сообщила Наташа и осеклась.
      Никольский мгновенно переменился. Улыбка сбежала с его лица, в глазах появился хищный и азартный сыскной блеск.
      — Эй, не делай стойку! — воскликнула Наташа. — У них давно уже все в прошлом, насколько я понимаю…
      — Вы подруги? — деловито спросил Никольский, поневоле переходя на официальный тон опроса свидетеля.
      — Боже сохрани! — Наташа истово перекрестилась. — Послушай, нам обязательно о ней говорить? — спросила она, постепенно накаляясь. — Ты считаешь, самый подходящий момент?
      — Нет, конечно, — признал Никольский.
      — Покажи, что купил. И выбрось эту стерву из головы! — велела Наташа уже безо всякой ласки в голосе.
      — Уже выбросил, — заверил Сергей и тут же снова задал вопрос: — Она здесь работает?
      — Раньше работала, — ответила Наталья неохотно.
      — А теперь? — быстро спросил Никольский. Наташа вздохнула и отчеканила раздраженно, но ровным голосом:
      — Полякова Жанна. Отчества не знаю. Возраст — на пять лет старше, чем выглядит. Образование очень среднее. Хватка железная, как у мышеловки. Имеет собственную ювелирную лавку в Нью-Йорке.
      — Зачем приехала? — Сергей уже не мог остановиться: он продолжал делать свою работу, будто и впрямь разговаривал не с возлюбленной, а со свидетелем по очередному уголовному делу.
      — По причинам, о которых мне ничего не известно. Еще вопросы, гражданин начальник?.. — произнесла Наташа с тихой яростью.
      — Прости… — опомнился Сергей.
      Наташа отвернулась. Достал, мент… Даже такие минуты умудрился испортить. Вот ведь ментяра неисправимый! Как с ним жить? Он и в постели будет думать об очередных еще не раскрытых преступлениях…
      Никольский достал из кармана две коробочки.
      — Посмотри, пожалуйста, — попросил он покаянно.
      — Не сейчас, — отказалась Наташа, не оборачиваясь.
      — А когда? — Сергей терял почву под ногами: он понимал, что обидел любимую, но как ей объяснить, что сделал он это не нарочно.
      — Не знаю… — холодно отозвалась Наташа. — Когда вспомню, что я тебе ответила — в твоем сне.
      — 
      В ресторане шла та же самая вечерняя программа. Хор цыган располагался на эстраде, а солист Гулевой бродил со скрипкой по залу. Совершив очередной круг, он развернулся и вдруг на секунду замер, не спуская взгляда с крайнего столика. За столиком сидели Володя и Яна. Гулевой приблизился к ним. Скрипка звучала нежно и трогательно. Он играл для Яны, но смотрел на Володю. И воображение цыгана пустилось в пляс, обгоняя мелодию. У Володи появились очки… борода… патлатый парик. Теперь за столиком сидел человек, знакомый Гулевому: тот самый журналист, что расспрашивал его о фамильной броши. Песня кончилась. Раздались аплодисменты. За столиком сидел прежний Володя — богемный представитель свободной прессы в легком подпитии.
      — Извините, — сказал Гулевой. — Кажется, мы знакомы?
      — Ага, — согласился Володя. — Кочевали вместе. По степи.
      — Вы были у меня в гостях, — напомнил цыган.
      — Верно. В кибитке, — издевался журналист.
      — Володя, не заводись, — предупредила Яна.
      — Дома были, — уточнил Гулевой.
      — Гляди-ка, — улыбнулся Володя Яне. — У него и дом есть.
      — Я прошу тебя, — снова предупредила она.
      Володя снисходительно посмотрел на Гулевого.
      — А ты ничего не путаешь? — спросил он мягче.
      — Нет, — покачал головой цыган. — Я сомневался, пока не услышал ваш голос. Но теперь совершенно уверен.
      — И что тебе надо? — вновь моментально окрысился журналист.
      — С вами в милиции хотят поговорить, — произнес Гулевой твердо.
      — Вот номер! — возмутилась Яна. — Да кто вы такой?
      — Чокнутый, — объяснил ей Володя. — Разве не видишь? Пошли отсюда.
      Он бросил на стол деньги и поднялся. Гулевой преградил ему путь.
      — Боюсь, придется немного задержаться! — заявил он решительно.
      — Пошел ты!.. — рассвирепел Володя и толкнул Гулевого в грудь.
      — Володя! — крикнула Яна.
      Но было поздно. Гулевой отлетел к соседнему столику и рухнул на него спиной, ударив скрипкой по голове кого-то из новых русских. Другие новые русские, сидевшие там же, вскочили и, вмиг вспомнив недавнее свое пролетарское прошлое, кинулись с кулаками — кто на Володю, кто на Гулевого. Хор цыган, теряя приклеенные усы и бороды, под которыми обнаруживались чисто славянские лица, поспешил на выручку своему солисту. Драка закипела нешуточная…
 
      Лепилов и два сержанта ввели в дежурную часть отделения милиции шумное сборище: изрядно побитого Володю, Яну и цыганский ансамбль. Впрочем, цыганом остался теперь лишь Гулевой — остальные утратили жгучие национальные черты в пылу бурных событий.
      — Надеюсь, не помешали? — с показной робостью осведомился Лепилов у Митрофанова.
      — Нет, — мрачно ответил тот. — У меня и до вас было плохое настроение, — и, нахмурившись, привычно гаркнул на галдящих задержанных. — Граждане, граждане! Не начинайте нового скандала!
      — А мы не начинаем — воинственно отозвалась Яна. — Мы продолжаем старый!
      К барьеру, за которым сидел Митрофанов, пробирался Гулевой и тихо попросил:
      — Пожалуйста, позовите Никольского. Это важно, поверьте.
 
      В кабинете Никольского сидел побитый Володя. Сергей писал протокол. У дверей пристроился на стуле Лепилов.
      — Итак, вы никогда не были в доме у гражданина Гулевого и не видели этой броши? — Никольский кивнул на фотографию в старом журнале, лежавшем на столе.
      — Точно, — раздраженно подтвердил Володя. — Я — не я, и лошадь не моя. А цыган — со сдвигом. Неужели не ясно?
      — Нет пока. — Никольский протянул ему листок протокола. — Распишитесь.
      Володя чиркнул авторучкой и встал.
      — Все?
      — Да, — кивнул Никольский. — Кстати, как Алексей Борисович поживает?
      Володя едва заметно дрогнул.
      — Какой Алексей Борисович? — Он изобразил удивление.
      — Тарасов, — пояснил майор спокойно.
      — Понятия не имею, о ком вы говорите… — Володя отвел лживые глаза.
      В дежурной части грянул цыганский хор.
      — Ладно, спасибо, — улыбнулся Никольский.
      — За что? — подозрительно спросил Володя.
      — Сразу многое прояснилось после вашего ответа, — растолковал ему Никольский, ничего, в сущности, не растолковав.
      В кабинет вошел Беляков с плащом и кейсом.
      — Миша, уведи задержанного, — распорядился Никольский.
      Лепилов вывел Володю за дверь.
      — Ну, я домой, — благодушно объявил Беляков, прислушиваясь к цыганскому хору, доносившемуся из дежурной части. — Веселого дежурства тебе, — и добавил, кивнув вслед Володе. — Этот, что ли, драку затеял?
      — Он самый, — подтвердил майор.
      — Кто такой? — без интереса осведомился Беляков.
      — Наводчик на квартиру Гулевого, — сообщил Никольский.
      — Шутишь? — Беляков изменился в лице.
      — С начальством — никогда. Зарок дал, — улыбнулся Сергей.
      — Расколол субчика? — на сей раз азартно поинтересовался Беляков.
      — Нет. Гулевой узнал его по голосу, — пояснил Никольский.
      Беляков скис.
      — Хорошо, что не по запаху… — протянул он разочарованно. — Тоже мне — улика.
      — Пока только ниточка, — согласился Никольский. — Но я с этим типом не в первый раз сталкиваюсь. Надо подержать его до утра — за нарушение общественного порядка. А утром с управлением связаться, чтобы наружку за ним пустили. Связи выявить.
      — Разбежался! Кто нам поверит в управлении? — закипятился Беляков. — Что мы предъявим? Показания цыгана?.. Не дадут наружки.
      — Если очень попросите — дадут! — настаивал Никольский.
      — А вдруг ошибка? — гнул свое подполковник. — Мало ли кто кого по голосу узнал? Да еще спьяну? Потом оправдывайся… Хлопот не оберешься.
      — Что же вы предлагаете? — Сергей с трудом скрывал раздражение.
      — Работать лучше, — наставительно сказал беляков. — Повышать свой профессиональный уровень. И культурный — тоже.
      Он вышел из кабинета, нарочно не закрыв за собой дверь.
 
      В дежурной части по-прежнему пел цыганский хор, помещенный в «аквариум». Там же сидел Володя.
      Яна, перегнувшись через барьер, ругалась с Митрофановым. Увидев Никольского, спустившегося сверху, она переключилась на него:
      — Долго еще мы томиться будем? В этих застенках?
      — Где?.. — удивился Сергей.
      — А раньше говорила — дом родной, — обиженно напомнил Митрофанов. — Когда репортажи снимала.
      — Никто тебя не томит, — заметил Сергей. — Ступай себе.
      — Отпусти Володю! — потребовала Яна.
      — Придется… — вздохнул майор.
      — Ан не хочется, да? — зло спросила Яна.
      — Моя бы воля — не отпускал, — подтвердил Никольский.
      — Это еще почему?
      Яна, слегка подвинутая на идиотских идеях о «свободе прессы», любые действия властей, хоть чуть-чуть ограничивающие журналистскую разнузданность, воспринимала как покушение на эту самую «свободу». И невдомек было демократически озабоченной девице, что никакой свободной прессы не может быть в обществе, где пресса вполне легально продается и покупается — либо официальным путем, либо через систему «спонсорства». А репортер всегда пишет или снимает то, что прикажет хозяин. Иначе быстро окажется на улице…
      — По крайней мере, парень остался бы цел, — пояснил между тем Яне Никольский и вышел из отделения.
      Яна, утратив боевой пыл, испуганно посмотрела ему вслед.
      У входа в отделение стоял, покуривая, Лепилов. Никольский тоже закурил — за компанию. Они помолчали, отдыхая от накала страстей в дежурной части.
      — А я думал, Тарасов Алексей Борисович — приятель ваш, — неожиданно высказался Лепилов.
      — Что? — опешил Никольский. — Откуда ты его знаешь?
      — Звездочку вместе обмывали, — напомнил Лепилов. — Когда вы майора получили.
      — Да, в самом деле… — Никольский даже смутился. — Я тоже думал, что приятель… — сказал он задумчиво: — И зря.
      — Выходит, у него брошь? — в упор спросил Лепилов.
      — С чего ты решил? — слегка напрягся Никольский.
      — Главный вопрос был о нем, когда у журналиста показания брали, — пояснил Лепилов.
      — Почему главный? — Сергей решил устроить парню маленький экзамен.
      — Задали так — вроде бы между прочим. А паренек дернулся, — усмехнулся Лепилов, демонстрируя: да, товарищ майор — классный опер, но и мы тоже кое-чего стоим.
      — Холодновато здесь, — заметил Никольский. — Пошли ко мне в кабинет. Потолкуем. Жалко, кофе кончился.
      — Купил, — сказал Лепилов.
      А цыганский хор заливался в дежурной части, не умолкая.
 
      Стас и Никольский сидели в парадном старого дома, поставленного на реконструкцию. Стас развлекался — бросал камешки в консервную банку.
      — Обрати внимание, Василич, — говорил он. — Алкаши повадились на чердак — прямо во дворе у тебя. Там окошко фанерой было заколочено. Выбили, паразиты!
      — Непорядок, — согласился Никольский.
      — Я и говорю, — Стас явно на что-то намекал.
      — Про ювелирную лавку есть что-нибудь? — Намека Сергей не уловил и спрашивал о том, чем сейчас интересовался больше всего.
      — Ничего, — покачал головой Стас и тотчас себя опроверг: — Помнишь, опер у вас в отделении работал, мордатый такой? Федя.
      — Помню, — кивнул Никольский.
      — Фактически он хозяин, — сообщил Стас.
      — Ты уверен?.. — вскинулся Никольский. — По документам — члены трудового коллектива владельцы.
      — А без документов — все на цыпочках перед Федей, как балерины, — хохотнул Стас. — Куплены все.
      Он бросил очередной камешек в консервную банку.
      — Перестань, — попросил Никольский.
      — Попаду — перестану… Но до чего же упорные, гады! — тайный агент хотел донести до майора какую-то свою мысль, но говорил почему-то обиняками.