— А ну, иди отсюда! — яростно процедил Георгий.
      — Зачем же так грубо? — Тарасов даже руками развел. — Я пришел предостеречь вас. — Он поднялся со стула, открыл кейс и вынул пухлый пакет. — Ради бога, не подумайте, что это взятка. Я не сумасшедший. В конверте кое-какие фотографии и магнитофонная запись. Вам будет небезынтересно все это увидеть и прослушать.
      Он бросил пакет на стол и быстро вышел.
 
      Молодой, подтянутый — смерть бабам и отец солдатам — генерал открыл дубовую дверь и вошел в обширную квартиру.
      — Это ты? — спросил женский голос из глубины квартиры.
      — Нет, это генерал-полковник Макашов! — радостным криком сообщил генерал.
      — Очень остроумно! — привычно отреагировала генеральская жена. — Ужинать будешь?
      — Помидоров с луком накроши, яичницу с салом и большую рюмку налей! — велел генерал командным голосом. — Есть повод и причина.
      — У тебя всегда есть повод! Когда ты отвыкнешь от своей курсантской жратвы? — возмутилась генеральша. Сама она давно предпочитала пищу изысканную.
      — Плох тот генерал, который не мечтает стать курсантом! — рявкнул бравый служака весело.
      Он снял фуражку, повесил ее, расстегнул тужурку, и в этот момент раздался приглушенный пистолетный выстрел.
      — Мать, стреляют! — удивился генерал.
      В конце коридора появилась изящная миловидная дама, одетая по-домашнему.
      — Наверное, это телевизор у соседей, Володя, — предположила она несмело, ибо, еще мотаясь с мужем по гарнизонам, прекрасно научилась различать на слух реальную стрельбу боевыми патронами.
      — Это ты штатским расскажи! — подтвердил опасения жены генерал. — По-моему, шмаляли у Георгия, — добавил он взволнованно.
      Открыв дверь, он пересек площадку и позвонил в квартиру напротив. Никто не отвечал. Позвонил еще раз. Тот же результат. Генерал решительно возвратился в свою квартиру — к телефону. Набрал номер и спросил:
      — Анна Семеновна, Шадрин вернулся домой? Полчаса назад? У меня все.
      Положил трубку, вернулся к шадринской двери и вновь позвонил. Тишина, мертвая тишина.
      Тогда он еще раз позвонил — по «02».
 
      — И свет в окнах, и на звонки никто не отвечает… Придется вскрывать дверь, — сказал Никольский. — Позовите, Лепилов, шофера с монтировкой.
      На площадке стояли генерал, сановная консьержка Анна Семеновна, Никольский и Лепилов — оба в милицейской форме.
      — Незачем вскрывать, товарищ майор, — возразила Анна Семеновна. — У меня контрольные ключи от всех квартир.
      — Тогда открывайте, — приказал Никольский. Анна Семеновна открыла дверь. Никольский вынул пистолет. — Всем оставаться на лестничной площадке.
      Лепилов, тоже с пистолетом, остался у дверей. Никольский вошел в холл. Пусто. Двинулся дальше, на свет. В большой комнате у стола рядом с опрокинутым стулом лежал человек. Его откинутая правая рука еще сжимала пистолет. Стараясь не ступать в лужу крови, Никольский добрался до телефона на столе и тут увидел толстый пакет и фотографию, лежавшую изображением вниз. На ней черным по белому крупными буквами было написано: «Сволочи!» Он перевернул фотографию, посмотрел на нее, вернул в исходное положение, набрал номер и сообщил дежурному по городу:
      — Павел Сергеевич, это Никольский. У меня труп. Записывайте адрес.
 
      Никольский и Володя стояли на кухне у окна и молча курили. Вошел следователь прокуратуры и бодро предложил Владимиру:
      — Товарищ генерал, будьте добры, распишитесь как понятой.
      Затем протянул ему протокол и сообщил Никольскому:
      — Ну, тебе повезло, радуйся. Самоубийство. Чистое, поверь моему опыту. Не будет у тебя висяка. А мы поехали: на Большой Башиловке бабу застрелили.
      И быстро удалился. Владимир неприязненно глянул на Никольского, все еще смотревшего в темное окно, и не удержался:
      — Люди вы или нет? Как можно радоваться тому, что Жорка застрелился?
      Никольский резко обернулся к генералу.
      — Вы его хорошо знали?
      — Мы в одном дворе выросли. А здесь он полгода в гостинице кантовался, ждал, когда квартира рядом с моей освободится. Мы самые близкие друзья, понимаешь ты, майор?
      — Здесь, по-моему, шантаж. Посмотрите, товарищ генерал. — Никольский протянул фотографию. Владимир взял ее, посмотрел и вернул.
      — Ну и что? С бабой покувыркался Жорка. Из-за этого стреляться?!! — Он пренебрежительно фыркнул
      — Фотография-то скандальная, — возразил Никольский. — Жене можно послать, руководству…
      — Жорка не испугался бы. Жена? — генерал презрительно поморщился. — Они лет пять и не живут вместе, по сути дела. У нее какой-то балерун в Париже. А руководство… — Владимир опять поморщился, но на сей раз веселее. — Какое руководство? Парткомов нет. В аппарате премьера позавидовали бы да посмеялись. А стали бы жать — ушел бы Жорка, не обернувшись. Не ради чинов и квартиры он служил. Здесь что-то другое, майор.
 
      Ничего вроде бы не изменилось в квартире Никольского. Но неизвестно почему она приобрела жилой вид. Милый уют запустения, свойственный квартире раньше, отчего-то переродился в гораздо более милый уют ухоженности. Сразу чувствовалась женская рука.
      На кухне Наташа и Яна пили кофе.
      — Сергей, — вдруг сказала Наташа, прислушиваясь. Никаких звуков не слышно было, и журналистка мысленно подивилась чуткости новой приятельницы.
      — Ты так его чувствуешь, будто вы вместе прожили двадцать лет, — не без иронии заметила Яна. — Ну, где же твой мент?
      — Здесь, — раздался голос, и Сергей вошел на кухню.
      — Потрясающе! — поразилась Яна. — Вы с Наташкой и впрямь как сиамские близнецы! Связь — на телепатическом уровне!
      Никольский польщенно улыбнулся. Ох, знала бы эта свистуха-журналистка, как приятно усталому мужику возвращаться домой и знать, что его с нетерпением ждет любимая женщина и даже чует его приближение за километр…
      — Есть будешь? — спросила Наташа Сергея.
      — Кофейку выпью, — сказал Никольский и уселся за стол.
      — Сними мундир, а то мне кажется, что участковый пришел, — ехидно попросила Яна.
      — Сейчас, — ответил Никольский, не двигаясь с места.
      — Ты сегодня скучный, майор, — заметила Яна. — Даже огрызнуться не можешь. Пойду-ка я домой.
      Женщины расцеловались, и Яна ушла. Никольский залпом выпил чашку кофе и направился в ванную.
      — Я все-таки разогрею котлеты, — крикнула Наташа. — Ты же с утра ничего не ел!
      — Попозже, Наташ, а! — попросил он, возвратившись. — Оклемаюсь малость, тогда и разогреешь.
      «Все-таки олух он у меня! — подумала Наташа, хоть и с нежностью, но с легким раздражением. — Ждешь его, ужин готовишь, а он… Неужели не понимает, что нормальной бабе прежде всего накормить своего мужика хочется!..»
      — Попозже я уйду! — заявила Наташа.
      — Ну вот, опять… — расстроился Сергей. — Неужели трудно просто переехать ко мне?
      — Трудно, — начала было она свой обычный монолог, но тут загудел телефон.
      — Извини, — сказал Никольский и рванул в кабинет-спальню. Наташа осталась в кухне, но телефонный разговор слышала.
      — Да, Виталий Петрович… — бубнил Сергей в трубку. — Без сомнения — самоубийство, но кое-что меня смущает… Что за срочные дела?.. Ну, кража и кража… Сейчас приду.
      Наташа уже одевалась в прихожей. Сергей вышел из кабинета, спросил жалобно:
      — Уходишь?
      — Вместе с тобой, заметь — подчеркнула она. — Что там еще украли, Никольский? Неужто папу римского из Ватикана?
      Насмешка была злой — по крайней мере, так она прозвучала.
      — Кожаное пальто, — Никольский словно съежился.
      — Преступление века! — недобро рассмеялась она.
      …Из подъезда вышли вдвоем, Наташа поцеловала Сергея, и они разошлись в разные стороны.
 
      У себя в кабинете сидел вдрызг расстроенный Беляков и жаловался Никольскому:
      — Ты подумай, Сергей, гардеробщик — поганец пьяный, залил шары и выдал пальто по номеру неизвестному человеку.
      — Он что, должен пальто по удостоверению личности выдавать? — осведомился Сергей язвительно. Его вовсе не радовал вечерний вызов на работу, да еще по такому смехотворному поводу. Вот и Наталья обиделась… Ждала-ждала мужика, ужин грела, а едва суженый явился, как тотчас снова умчался на службу, даже не поев… Обидишься тут, конечно. Впрочем, такова судьба жены любого опера. Либо привыкнет Наташка, примирится, либо… Додумывать не хотелось.
      — Ну, ты прав, прав! — досадливо воскликнул между тем Беляков. — Но ты понимаешь, пальто украли у главного редактора самой скандальной московской газеты. И характер у этого деятеля базарный — и в силу профессии, и сам по себе. Он уже заявление настрочил, представляешь?! И что мне оставалось делать? Пришлось принять.
      — Пить надо меньше главным редакторам. По кабакам меньше ходить. Тогда номерки терять не будут, — выдал Никольский неприязненно.
      — Вот ты ему это и скажи, — предложил Беляков. — Сам скажи, а я послушаю, что он тебе ответит.
      Никольский вздохнул.
      — Виталий Петрович, вы же сами прекрасно понимаете, что это пальто мы никогда не найдем, — серьезно проговорил он. — Единственный выход — всем отделением сброситься и купить ему новое. Переживем как-нибудь. Меня другое беспокоит: с самоубийством нечисто.
      — Как нечисто? — изумился Беляков. — Мне позвонили и сказали, что все в порядке.
      — Да разве в этом дело? — сказал Никольский и протянул фотографию Белякову.
      — Беляков схватил ее и принялся разглядывать с нескрываемым удовольствием.
      — Это покойный, что ли?! — воскликнул он с явным одобрением. — Шустрик! Баб любил. А где бабы, там и расходы. Непомерные по нынешним временам.
      — Виталий Петрович, здесь прямой шантаж, — заявил Сергей твердо.
      — Ты что, шантажистов собрался искать?! — изумился Беляков. — Извини, я тебе в этом не помощник и не советчик. Дело закрыто. А вот две квартирные кражи, шесть угонов, разбой на Патриарших и это проклятущее кожаное пальто на тебе висят.
 
      Заведующий юридическим отделом шадринского министерства оказался старым знакомцем Сергея и обрадовался его приходу, как дитя. Он вскочил из-за своего стола и двинулся навстречу Никольскому, улыбаясь и протягивая для пожатия сразу обе руки.
      — Не угомонился еще, старый хрен, все бегаешь?! — воскликнул чиновник с веселой насмешкой, за которой легко угадывалась затаенная зависть.
      — А ты сидишь, — Никольский демонстративно осмотрелся. — И хорошо сидишь, Боря!
      — Как только из нашей любимой краснознаменной милиции ушел, так жизнь моя потекла молоком и медом! — ответил Борис и засмеялся.
      Впрочем, Никольский знал наверняка: лукавит Борька. Ведь он — бывший сыщик. А сыск — это жизнь. И променять ее на прозябание даже в самом шикарном кабинете очень тяжело для любого настоящего опера. А Борис был настоящим опером, что ни говори.
      — Оно и видно, что молоком и медом! — усмехнулся Сергей. — Вон какой мордулет отъел.
      — Сидячая работа, Сережа, служебная машина… — объяснил Борис чуть смущенно и взял быка за рога: — Ты ко мне по поводу Шадрина?
      — Что ты можешь о нем сказать? — задал дежурный вопрос майор.
      — А что ты хочешь о нем узнать? — спросил чиновник.
      — Все! — отрезал Сергей. — Сам знаешь нашу работу, Боря. Мне нужен психологический портрет погибшего. Любая мелочь может оказаться важной.
      — Я сталкивался с Шадриным только по работе, — Борис пожал плечами. — Но как юрист скажу тебе, что такого руководителя в этом доме еще не было. Железный порядок, точность, понимание любого вопроса с полуслова… Как было замечательно с ним работать, Сережа! А главное — он перекрыл кислород всему жулью, которое клубилось в нашем ведомстве.
      Сергей был осведомлен:
      — Лицензирование? — спросил быстро.
      — Естественно. Лицензии. Огромные деньги на кону… — вздохнул Борис. Порой его самого по старой ментовской привычке так и подмывало схватить за руку вора. Но… должность теперь не позволяла. И тут хоть батарейки грызи от досады.
      — Значит, самоубийство Шадрина — для кого-то большой подарок? Так я тебя понял?
      — Еще какой! — подтвердил Борис. — Шадринское кресло еще не остыло, а зам его уже выдал первые лицензии, на которых стоял отказ Шадрина. Тем временем доброе имя покойного старательно полощут в помойном ведре. Ты еще не читал эту пакость? — Борис протянул Никольскому какую-то газету. — Это вместо некролога ему.
 
      Вечером Никольский вернулся домой. На этот раз в пустую квартиру. Он лениво раздевался в кабинете-спальне, когда загудел телефон. Не вставая с кресла, Никольский включил селектор и вяло отозвался:
      — Да.
      — Сергей Васильевич, это генерал Сергеев беспокоит, — услышал он знакомый голос бравого вояки. — Поговорить не с кем, возмущение выразить некому. Вы читали эту подлую заметку?
      — К сожалению, — ответил Никольский.
      — Кто мог позволить себе чернить память такого человека!? — кипел генерал.
      — Обыкновенный современный журналист, — почти спокойно ответил Никольский и добавил зло: — Без чести и совести! Сейчас они все такие!
      — Ох, и попадись мне этот писака! — взвился Сергеев. — Руки б обломал. Я еще вот почему вам звоню, — вдруг резко успокоился он. — Похороны Жоры — послезавтра.
      Сергей выключил селектор и пошел в ванную. Но умыться ему не дали: зазвенел дверной звонок. Он открыл дверь. На пороге стояла Яна, а за ее спиной маячил некий молодой человек: вертлявый, с хитрой бесстыжей рожей настоящего скандального репортера.
      — Нам повезло, — сообщила спутнику Яна. — Мент дома.
      — Что тебе надо? — почти с ненавистью бросил Никольский.
      — Мне надо, чтобы ты помог моему коллеге, — ничуть не смутилась молодая газетная поросль. — Ты что, будешь нас у дверей держать? — Яна двинулась на Никольского, и тот отступил:
      — Входите.
      Девка по-хозяйски прошла в столовую и крикнула оттуда:
      — Володя, иди сюда.
      Коллега проследовал за ней. Двинулся в столовую и Никольский. Втроем они уселись за стол.
      — Ну, чем я могу помочь твоему коллеге? — устало спросил Сергей.
      — Позвольте, я сам скажу, — бойко вступил в разговор парень. — Насколько мне известно, вы занимаетесь делом о самоубийстве Шадрина.
      — Предположим, — традиционно неопределенно ответил майор.
      — Наша газета ведет независимое журналистское расследование о коррумпированности высших эшелонов власти! — с пафосом заявил парень.
      — А при чем здесь Шадрин? — прищурился Сергей.
      — Вы что, не читали мою статью в сегодняшнем номере? — удивился юнец.
      — Читал, — Никольский еле сдерживался.
      — Ну и как? — жадно поинтересовался мальчишка.
      — Кто вам давал информацию для этой статьи? — не отвечая на вопрос, сам спросил его Никольский.
      — Это редакционная тайна! — произнес парень торжественно, даже с пафосом.
      — А все, что связано с самоубийством Шадрина, пока является служебной тайной! — сказал Сергей, как отрубил. — Так что говорить мне с вами не о чем.
      — Всюду тайны, всюду секреты! — возмутилась Яна. — Работать невозможно в этой затхлой совковой обстановке!
      — Все повязаны, Яна, — раскрыл ей глаза коллега. — Никто не хочет говорить правду об этом деятеле.
      — Почему же, — чуть помедлив, возразил Никольский. — Я знаю человека, который может очень много интересного рассказать о Шадрине.
      — Кто же он? — поинтересовался Володя.
      — Сосед покойного, генерал Сергеев. Я вам дам адресок. Можете идти к нему без предварительного звонка. Он сейчас дома и, как мне кажется, с удовольствием поговорит с вами.
      Журналисты ушли. Никольский радостно потер руки. Ох, и поговорит генерал Володя с Володей-репортером! Пух и перья полетят!
 
      Котов разглядывал фотографию без особого интереса. Теперь, получив новую должность, Слава сидел в отдельном кабинете и очень этим гордился. Потому и поглядывал на Никольского с некоторым превосходством.
      — Шадрин, что ли, отдыхает с дамочкой? Ну и что ты от меня хочешь? — скучным голосом спросил Котов.
      — Попроси ребят из полиции нравов, чтобы посмотрели в своей картотеке, — ответил Никольский. — У них же все дорогие проститутки на учете.
      — Ты их сам знаешь, этих ребят, — возразил Котов. — Иди и попроси.
      — Одно дело, Слава, когда зам начальника отдела МУРа просит, а другое — мент с земли.
      Никольский хотел немного польстить приятелю. Не получилось.
      — Что ты хвостом бьешь?! — разозлился Котов. — Дело закрыто!
      — А куда мы денемся с явной сто седьмой? — парировал Никольский.
      — Для начала ты найди дурака-прокурора, который на основании этих фоток возбудит дело о доведении до самоубийства! — горячо воскликнул Котов. — Пойми, Сергей, это не наша головная боль. Они там, наверху, живут в роскошных квартирах, катаются на «Мерседесах», трахают красивых баб, хапают огромные взятки. Куда ты лезешь? Запомни: пока мы их не трогаем, они нас не трогают.
      Никольский молча забрал со стола снимок и направился к двери.
      — Ты куда? — удивился Котов.
      — Ребятам фото покажу, — заявил Никольский.
      — Тебя раскатают в пыль, Сережа! — предупредил Котов. Похоже, он искренне переживал за коллегу, лезущего дуриком в волчье логово.
 
      Недалеко от совминовской автобазы стоял разноцветный рыдван Никольского, а рядом с ним — слегка возбужденный, модно одетый Стас. Увидев подъезжающую черную «Волгу», он панически заголосовал, даже на проезжую часть выскочил. Водителю «Волги» ничего не оставалось делать — остановился.
      — Пьяный, что ли?! — проорал шофер.
      — Друг, выручай! — Стас подошел к открытому оконцу «Волги». — Стала — и ни с места! Понять ничего не могу!
      Шофер вылез из «Волги», подошел к пестрому авточуду и высказался:
      — А я понять не могу, как она еще бегает.
      Он открыл капот, заглянул в двигатель и спросил:
      — Ты когда-нибудь в мотор заглядывал? Хотя бы для интереса.
      — Да вот купил на днях по дешевке, чтобы на садовый участок ездить, — затараторил Стас. — А так — водить вожу, а в механике этой не секу ничего.
      — Ну, смотри ты! — удивился шофер. — А двигатель в полном порядке. Тут просто контакт отошел. — Он пошуровал в моторе чуток и сказал: — Садись и езжай.
      — Сколько я должен? — Стас сунул было руку в карман.
      — За такую работу деньгами не берут, — тонко намекнул шофер.
      — Нон проблем! Тогда по рюмке! — предложил Стас, полуобнимая собеседника за плечи одной рукой, а второй указывая на двери кафе.
      — Хоп! — весело согласился шофер. — Я только машину поставлю.
 
      Разместившись за столиком уютного кабачка на Патриарших прудах, новоиспеченные приятели огляделись по сторонам.
      — Гриша, здесь все схвачено, сейчас будет как в лучших домах, — заверил Стас.
      И действительно, к их столику уже бежала официантка.
      — Станислав Федорович, как всегда? — с торопливой любезностью спросила она, замерев перед Стасом едва ли не по стойке «смирно».
      — У меня гость, Люда. Оформи, как надо, на двоих, — солидно распорядился Стас.
      Вскоре на столе уже стояла семисотграммовая бутылка «Лимонной», а вокруг нее расположились тарелки с подобающей напитку обильной закуской. Стас налил по первой.
      — Спасибо, Гриша. За твое здоровье! — провозгласил он тост.
      Выпили.
      — Тебя здесь уважают, — заметил Гриша.
      — Мой район, — пояснил Стас.
      — Я этот район хорошо знаю. Хозяина последние три дня сюда на квартиру возил, — сообщил Гриша.
      — А где он живет? — как бы без особого интереса спросил Стас.
      — Жил, — поправил шофер.
      — Переехал, что ли?
      Стае великолепно имитировал ни к чему не обязывающий застольный треп, а на самом деле весь превратился в слух.
      — Умер хозяин… Застрелился, — повесил буйну голову Григорий.
      — Проворовался? — весело подхватил Стас.
      — Да ты что, Станислав! — замахал руками шофер. — Честнейший человек был! Я так думаю, что из-за бабы.
      — От этих баб — одна беда, — мудро изрек Стас, многозначительно кивая. — Красивая?
      — Класс! — определил Гриша и загрустил. — Эх, Лариса, Лариса!
      — Ты ее хорошо знал? — как бы между прочим поинтересовался Стас.
      — Ну, как знал? — пожал плечами Гриша. — Возил раз двадцать ее домой, в Несвижский, шесть. Вот вроде бы и женщина душевная, а довела. Давай помянем моего хозяина.
      Теперь разлил Гриша, и они, не чокаясь, выпили.
 
      Из кладбищенских ворот тянулась невеселая толпа. Чиновные рассаживались по персональным автомобилям, остальные устраивались в автобусе. Разъехались.
      Тогда из красных «жигулей» вышла Лариса и направилась к кладбищу. Немного подождав, Никольский закрыл дверцу многоцветного своего автомобиля и на солидном удалении последовал за женщиной.
      Она села в «Жигули», положила руки на баранку, лбом уткнулась в руки и застыла в неподвижности. Никольский ждал. Наконец Лариса подняла голову и включила зажигание. И он решился: открыл дверцу красных «жигулей» и сказал:
      — Здравствуйте, Лариса Константиновна. Я майор Никольский из уголовного розыска. Мне крайне необходимо с вами поговорить.
      Она, продолжая глядеть перед собой, спросила равнодушно:
      — О чем?
      — О ваших взаимоотношениях с Георгием Тимофеевичем Шадриным, — как можно мягче произнес Никольский.
      — Шадрина нет. Нет и никогда уже не будет никаких взаимоотношений, — горько вздохнула женщина. — Мне не о чем с вами говорить, — добавила она без злости, печально и безнадежно.
      — Я понимаю, вам тяжело. Но придется поговорить, Лариса Константиновна, — произнес Сергей с деликатной настойчивостью.
      — Вон та пестрая машина — ваша? — вдруг спросила Лариса и, увидев утвердительный кивок Никольского, продолжала: — Я ее у себя в Несвижском еще заметила. Если уж следите, то не в таком приметном автомобиле.
      — Я не следил. Я сопровождал вас, — возразил Сергей.
      — Не вижу разницы, — отмахнулась Лариса.
      — Разница есть. Если бы я следил, вы бы меня не заметили. — Никольский склонился к оконцу, и они встретились взглядами. — Я вас очень прошу ответить на несколько вопросов. Очень.
      Лариса весьма нехорошо улыбнулась и, решившись, открыла дверцу.
      — Ладно, садитесь, — разрешила она и тут же объяснила: — Мне необходимо выговориться, поговорить о Георгии, рассказать, какой он был замечательный. Но не с кем и некому. Разве вот только с майором милиции. Как вас зовут, майор?
      — Сергей Васильевич.
      — Пока не разойдусь, задавайте вопросы, Сергей. Мне так легче.
      Никольский устроился на сиденье рядом с ней и задал первый вопрос.
      — Ваш роман с Шадриным — это было серьезно для него и для вас?
      — Не роман, Сергей. Любовь, — твердо поправила его Лариса, и видно было: для нее эта разница принципиальная.
      — Поначалу мне казалось, что Шадрин имел дело с высокооплачиваемой проституткой… — осторожно высказался Никольский.
      — Вы не ошиблись, — перебила его Лариса. — Я действительно высокооплачиваемая проститутка. Только как вы узнали, что у Шадрина была женщина?
      — Мне об этом нелегко говорить, Лариса, но другого выхода нет… — Сергей помедлил. — Рядом с телом Шадрина была обнаружена пачка фотографий, на которых сняты вы и он.
      — Что это за фотографии? Вы их можете мне показать? — торопливо и взволнованно спросила Лариса.
      — Одну. Наиболее невинную, — Никольский протянул ей снимок. — Начальная, так сказать.
      — Господи, — тихо сказала она. — Значит, нас тайно снимали у этой суки Майки, а потом все вывалили Георгию. И он решил, что я предавала его. — Она все поняла и закричала. — Я убила его! Это я, я убила его!
      Она закусила тыльную сторону своей правой ладони и, раскачиваясь, как китайский болванчик, завыла по-звериному.
      — Перестаньте выть! — заорал Никольский. — Прекратите истерику!
      Она впилась зубами в свою руку, перестала выть и заплакала. «Слава Богу… — подумал Сергей. — Выплачется — успокоится. Теперь, по крайней мере, по щекам хлестать ее не придется, чтобы в себя привести…»
      Неожиданно пошел дождь. Капли медленно ползли по ветровому стеклу. Лариса платком вытерла глаза и спокойно, теперь абсолютно спокойно, произнесла:
      — Я убила его.
      — Его убили те, до кого я хочу добраться с вашей помощью! — жестко заявил Сергей. — Те, кто делал эти снимки, те, кто, шантажировал Шадрина ими. Это те, кто ради наживы с легкостью искалечат любую человеческую жизнь. Я найду их, Лариса.
      — А что вы можете с ними сделать? — спросила она без всякой веры.
      — Есть такая статья в уголовном кодексе — доведение до самоубийства! — Никольский говорил теперь жестко и уверенно, желая убедить женщину в том, что виновные в смерти ее любимого будут наказаны. Без веры в это Лариса вряд ли станет помогать Сергею.
      — Статья, по которой в первую очередь необходимо привлечь меня… — сказала Лариса. — Хотите услышать все с самого начала? Так слушайте. Скоро год, как я дама из дома свиданий Майки Виноградовой. Завлекаю и развлекаю нынешних тузов, за что и получаю от Майки кое-какие суммы в зелени.
      — Зачем вам деньги, Лариса? — поинтересовался Сергей. — Насколько мне известно, вы, мягко говоря, не нуждаетесь.
      — Еще как нуждаюсь! — с горечью возразила она. — Мне было необходимо покрыть долг в пятнадцать тысяч долларов. Теперь, после разговора с вами, я поняла, что все это подстроено. Но тогда… Меня просили провезти эти пятнадцать тысяч через границу, и вдруг на таможенном досмотре, который я всегда проходила без сучка и задоринки, после тщательного обыска обнаружили эти деньги. Естественно, их конфисковали. Так образовался долг, который помогла мне выплатить сердобольная сука Майя на понятных вам условиях. Своего мужа я давно не люблю, жила с ним по привычке. К тому, чтобы переспать с мужчиной, отношусь спокойно и без предрассудков. Поэтому Майкины условия приняла. Деньги-то выплачивать надо было. Ну, вот… Сначала один любовничек, затем другой, третий… и — Георгий. Я страшно испугалась того, что он мне сразу же понравился. Клиенты не должны нравиться. А потом все ушло: и страх, и корысть, и профессиональное б…ское равнодушие. Остались только он и я. И это было счастье.
      Никольский кашлянул в кулак и, понимая всю бестактность вопроса, все же спросил:
      — А клиентов до Шадрина действительно было только трое?
      — Действительно, действительно, — усмехнувшись, подтвердила она.
      — Кто они?
      — Я не хочу сегодня больше ни о чем говорить, — устало сказала Лариса. — Потом, Сергей.
      — Вы поможете мне, Лариса? — с надеждой спросил Никольский.
      — И об этом потом… — вздохнула она.
      — Потом так потом, — послушно согласился он. — Значит, завтра мы с вами встречаемся.
      …Лариса смотрела, как под проливным дождем бежал к своему пестрому драндулету Никольский. «Хороший человек… — думала она. — Честный. И верит в справедливость — вопреки всему, вопреки очевидной черной мерзости нынешней „новой“ жизни… Мой Георгий был такой же. А теперь его нет… Вот в память о нем я помогу Никольскому! Вместе мы обязательно достанем подонков, убивших Георгия! Чего бы мне это ни стоило!»
 
      В уютной гостиной за журнальным столиком пили кофе и слегка баловались дорогим ликером воспитанная нервная англизированная хозяйка дома, упитанный сановный господин и молодая, пухленькая девица с наивными, навеки удивленными глазами — услада занятых мужчин.
      — У вас душой отдыхаешь, Майя Дмитриевна, — признался сановный господин.
      — Всегда рада видеть вас, Семен Ильич! — бойко отозвалась англизированная дама. — И, собственно, что мешает вам почаще быть в моем доме?
      — Работа, работа и только работа… — нарочито тяжело вздохнул чинуша.
      — У нас парикмахерская, у них — работа. Так и находим отговорки, — сказала услада занятых мужчин.
      — Валюта, ты же знаешь, как я к тебе отношусь… — Доморощенный вельможа театрально прижал руку к сердцу, собираясь продолжать монолог о своем отношении к Валюше. Но его прервал звонок в дверь.
      — Экскъюз ми, — сказала Майя Дмитриевна и пошла открывать.
      В ожидании хозяйки Семен Ильич позволил себе рюмочку. Но хозяйка вернулась тотчас, отчего он поперхнулся.
      — Валечка, можно тебя на минутный токинг? — позвала Майя Дмитриевна. — Надеюсь, Семен Ильич нас извинит.
      Решительно покивавший Семен Ильич остался в одиночестве и налил себе вторую рюмочку. Но выпить не успел: в гостиную вошел Тарасов.
      — Ну, ты и скот, — негромко сказал Тарасов.
      — Как вы со мной разговариваете?! — возмутился Семен Ильич и поставил рюмку на столик.
      — А как с тобой разговаривать?! — рявкнул Тарасов. — Из наших рук кормишься, а пользы от тебя как от козла молока. Ты как смел Боровскому отказать, козел?!
      — Ноль оснований для выделения земли, Алексей Владимирович! — мгновенно струсил важный сановник.
      — Вот за это твой сын «БМВ» и получил, чтобы ты нашел основание! — прорычал Тарасов.
      — При всем желании не могу, Алексей Владимирович!
      — Значит, не хочешь, — отрезал Тарасов. — Надеялся, что договоримся no-хорошему, но приходится по-плохому. — Он бросил на стол пачку снимков. — Сегодня — жене, завтра — мэру, а послезавтра и газетчикам можем показать.
      Семен Ильич глянул на фотографии, и его прошиб пот. Взмолился:
      — Алексей Владимирович, не губи!
      Тарасов раскрыл кейс, с которым пришел, вынул из него бумаги и положил на столик перед Семеном Ильичем. Тот надел очки, достал из внутреннего кармана золотую авторучку и, не читая, стал подписывать листы там, где стояла галочка. Подписал все. Тарасов быстро и внимательно удостоверился, правильно ли подписано, спрятал бумаги в кейс, а из кармана вынул пачку долларов.
      — Вот и основания нашлись, — наблюдая за тем, как Семен Ильич прячет доллары в карман, констатировал Тарасов. — Фотографии можешь взять на память.
      — А негативы? — неуверенно спросил Семен Ильич.
      — Негативы у меня сохраннее будут, — сказал Тарасов и громко позвал: — Майя Дмитриевна, кофе остыл!