— Анатолий Яковлевич, будьте добры, подойдите, пожалуйста, поближе, — использовав почти весь свой запас вежливых слов, пригласил Котов ювелира к столу. — Расскажите нам, что это за фигуры.
      Анатолий Яковлевич ласково погладил одну из сов по перышкам и сказал:
      — Эти фигуры — две копии с редчайшей, я бы сказал, уникальнейшей работы Фаберже начала двадцатого века, аналогов которой я не могу припомнить. Одна из копий — рыночная поделка неталантливого ремесленника. А вторая, моей работы, вполне достойна оригинала, особенно если принять во внимание сроки исполнения.
      — А где же настоящая?! — заорал американец Гриша.
      — Здесь, — Котов щелкнул ключом в замке сейфа, открыл дверцу, затем достал из-за нее и поставил на стол третью сову. Три совы смотрели на присутствоваших: одна — тупо, вторая — строго, осуждающе, третья — загадочно, устрашающе. Даже Котов, увидев всех трех сразу, разобрался, какая из них настоящая:
      — Ну и птичка! Ну и глаза!
      Все молчали, рассматривая изделия. Тишину прервал горестный вопрос американского миллионера:
      — И кто же меня так лихо кинул?
      Котов обернулся, расплылся в улыбке:
      — Мы, Гриша! Ты лохов у «Березки» кидал, ну а теперь твоя очередь, лох американский!
      Никольский, незаметно подойдя, тихо спросил Котова:
      — Слава, вы без меня разберетесь? Тут одно дельце. Маленькое, но весьма срочное.
      — Ты у нас герой дня, Серега. Можешь делать все, что хочешь.
      От дверей Никольский приказал:
      — Климов, зайди ко мне.
      Дотащившись до своего кабинета, Сергей открыл дверь, вошел. Климов следовал за ним. Никольский устроился за столом и жестом указав на стул, предложил:
      — Садись.
      Климов сел.
      Никольский, пошарив в ящике, протянул ему лист бумаги и шариковую ручку.
      — Пиши, — велел майор.
      — А что писать? — удивился Климов.
      — Рапорт с просьбой об увольнении, — бесцветно произнес Сергей.
      — Это с чего же?! — возмутился Климов.
      — Ты, я помню, в квартире Авилы магазин от «Борза» нашел, — сказал Никольский как бы с сомнением.
      Климов подтвердил:
      — Ну, нашел.
      — А сегодня помог Тарасову его долю потерять, — опять же бесцветно сообщил собеседнику Сергей.
      Климов поначалу опешил, но вмиг собрался.
      — Не докажете! — выкрикнул он.
      — Может, и не докажу, — согласился Никольский устало. — Даже наверняка не докажу. Но это неважно. Пиши.
      — Не буду! — окрысился Климов.
      Никольский грудью лег на край стола и сказал негромко и значительно:
      — Не уйдешь — я тебя сгною. По помойкам у меня будешь лазить, всеми ночами в наружке болтаться, шлюх в трубе гонять, а при удобном случае я тебя под пулю подставлю. Завтра утром рапорт должен быть на столе у Котова. Понял?
      — Понял… — сник предатель.
      — Тогда пошел вон, гаденыш! — сказал Сергей с ненавистью, впервые за весь разговор позволив себе проявить эмоции.
      Климов ушел. Никольский бесцельно повыдвигал ящики письменного стола, закрыл их, стряхнул ладонью нечто невидимое со столешницы. Делать было нечего или, точнее, ничего не хотелось делать. Он спустился в дежурную часть.
      — Ну, что там генерал? — спросил его Паршиков.
      — Какой генерал? — вяло удивился Сергей.
      — Да Колесников только что примчался, — сообщил майор. — Ты его разве не видел?
      — Не-а, — протянул Никольский равнодушно.
      — И не особо хочешь увидеть, — понял Паршиков. — Устал?
      — Да, муторно как-то, — пожаловался Сергей. — Я домой пойду…
 
      …Он шел через двор. Было еще светло. Сергей поздоровался со старушками в маленьком садике — те радостно покивали, узнав его, — улыбнулся и подмигнул молодке с детской коляской, ласково похлопал по плечу старичка, слабо крикнувшего ему «Привет!»… Это была его жизнь, его город, его любимый город. Никольский шел домой…