Поразили не чудовищные размеры пустоты в сердце горы, и даже не звездная машина, что возвышалась на грубо обтесанных плитах. И не тюки, ящики, короба, перевязанные веревками, бочки и кувшины, штабеля бутылок и бухты канатов, громоздящиеся вдоль стен, удивили меня. Но ввергло меня в изумление то, что среди этого добра стояли родильные чаны, которым здесь, среди камня и грязи, находиться не полагалось ни в коем случае. И ведь это были не чаны для соратников, а именно купели! При больших деньгах и еще большем безумстве можно соорудить одну или выкрасть… Но сразу несколько дюжин! Более того — судя по прямоугольным навершиям, укутанным в плотную серую ткань, из-под которой проглядывают свернутые в жгуты гибкие трубки, питающие устройства уже подключены к чанам!
Неужели достойный Верт разгромил и разграбил ближайший Питомник? Так ведь для этого понадобилась бы маленькая армия!
Заметив, что я отстал, Болк окликнул, подзывая к себе. Он запалил свечи в ручных фонарях, один взял сам, а другой отдал мне, заявив горделиво при этом Диомеду, что такую звездную машину он наверно, не видывал. Затем он влез по приставной лестнице внутрь, а мы последовали за ним.
При виде того уродства, которое Болк назвал звездной машиной, мне хотелось плакать и смеяться одновременно. Пока Диомед важно разгуливал по машинному помещению, я смотрел на грубо склепанные листы, косо и криво укрепленные балки, на чуть ли не проволокой стянутые тяги. Я боялся даже представить себе, как выглядят каморы совмещения, сработанные местными умельцами. Хотя конус вращения, кажется, выточен вполне прилично.
Диомед трогал рычаги, проводил пальцем по зубчатке и мрачнел на моих глазах. А потом выругался и сказал Болку, что на таком корявом барахле прямая дорога в самую середку вонючего зиккурата.
— Так на то тебя, высокочтимый, пригласили, чтобы ты нам все устроил в лучшем виде, — ответил Болк.
— Пригласили! — фыркнул Диомед. — Я вам что — мастеровой?
Болк насупился и тяжело задышал.
— Ладно, — примирительно сказал Диомед, — только здесь возни дней на десять, а то и больше.
— Хорошо, — согласился Болк, — через десять дней и отправимся.
Вспыхнув, Диомед разразился бранью и стал тыкать во все стороны, показывая, где что надо выпрямить, где тросы натянуть, а где и вовсе заменить зубчатку, потому как колесо без трех зубцов может сгодиться лишь тупым киммерийцам…
Болк перебил разошедшегося Диомеда и попросил составить полный список всего, что ему понадобится. А подручных и мастеровых он пришлет, когда в них будет нужда. После этого он оставил нам свой фонарь и ушел.
Признаться, замечания Диомеда были толковыми. Хотя он явно не понимал, для чего верхние рычаги должны быть изогнутыми, а не прямыми, как эти, память его не подводила. А я вслушивался в его раздраженное бормотание и пытался сообразить, к какому же роду механиков он принадлежит. Судя по тому, что конус он называл колпаком, тяги нитками, а суставы рычагов — шарнирами, это был скорее какой-то дустанский род. Но почему в его годы он всего лишь второй помощник?
Наконец Диомед замолчал и уселся рядом на код жух двигателя. Я подвинулся и осторожно сказал:
— Я-то думал, ты простой гоплит, а ты в этих премудростях разбираешься. Что же молчал?
Он засопел, но все же ответил:
— Ты лучше встань, а то мозги отсидишь! Сболтни я кому, что был механиком, первый же бдительный брат паутины спросил бы, а чего это я затесался среди вояк неотесанных. Понял?
— Наверно, все же сболтнул, если здесь оказался.
Диомед свирепо посмотрел на меня, потом хмыкнул и расплылся в улыбке.
— Угадал! Не пил, держался, а потом как загулял! Тут еще Болк начал меня убалтывать, вот я, кажется, ему что-то и брякнул. Так-то я обычно на выпивку крепок…
— С кем не бывает, — согласился я. — Интересно, а откуда Болк знал, что именно тебя надо убалтывать?
Он задумчиво потер лоб, нахмурился. Оглядел темные стены и кривые тени от свечей, взмахнул рукой, чуть не сбив фонарь и негромко хохотнул.
— А ведь и впрямь, откуда?
— Может, еще кто сбежал тогда… Кстати, ты не рассказывал достойному Верту о моем двойнике?
— Нет, нет… — Он покачал головой. — Он меня лишь спросил на корабле, разбираюсь ли я в звездных машинах. Поверь, я кишками понял, что неверный ответ его очень расстроит. А про ту историю мне и вспоминать не хочется, не то что рассказывать!
— Как тебя зовут на самом деле?
Диомед внимательно посмотрел на меня, пошевелил бровями, а потом вздохнул.
— Да какое это теперь имеет значение! Отладим. эту рухлядь, будем живы и богаты, а не отладим, так сам понимаешь, люди здесь строгие.
Провозились в звездной машине до вечера. Фонари теперь висели по всей машине, а ящик со свечами оставили у входных створок. Еду приносили служанки, перекусить мы выбирались наружу. Я успел как следует осмотреться — пещера была очень большой, она уходила глубоко в гору, даже свет ярких шаров не проникал до конца. Медные провода, которые тянулись от светильника к светильнику, крепились к низким деревянным стойкам. Никакой оплетки или фаянсовых трубочек на них не было. Не завидую тому, кто по неосторожности ухватится за провод!
Серебряные и медные соты накопительных чанов в самой машине еще пусты. Не было на месте, разумеется, и толчкового репера. Между делом я невзначай спросил Диомеда, почему Болк назвал его всего лишь вторым помощником механика, тогда как он прекрасно разбирается во всех хитроумных устройствах. Тут я прикусил язык, но Диомед, в это время чуть ли не обнюхивающий поворотный круг с насечками углов, рассеянно ответил, что у них на «Кутхе» первым помощником был сам архимеханик Мзулу, так что все были на своих местах. Я пропустил это мимо ушей, радуясь тому, что он не насторожился и не поинтересовался, а откуда это простой воин, которому разве что можно доверить масленку, да и то не сразу, углядел, в чем он, Диомед, разбирается слишком хорошо для второго помощника? Потом я сообразил, что. «Кутх», судя по его рассказу, был звездной машиной для высоких чинов, а на таких быстрой выслуги не бывает.
Пару раз наведывался Болк. Он уважительно смотрел, как Диомед проверяет оси камор, потом исчезал. А перед ужином нас почтил сам достойный Верт, без супруги, но в сопровождении наставника Линя.
Вечернюю трапезу я разделил с Болком и мрачными неразговорчивыми киммерийцами. Они повеселели только после пятой или шестой кружки пива и стали хватать служанок за все, что привлекало их внимание, а там было на что поглядеть и потрогать. Я и выпил-то всего одну кружку, правда, размером с небольшой бочонок, но то ли от усталости, то ли от обилия всего, что сегодня на меня навалилось, вдруг понял, что ноги мои стали ватными. А потом обнаружил, что я навалился на здоровенную румяную служанку, которая тащит меня в спальню.
Она помогла мне раздеться, укрыла одеялом, а в ответ на мои слабые поползновения ущипнуть ее за грудь мгновенно скинула с себя одежду и нырнула ко мне под одеяло. От нее исходил такой жар молодого тела, что сонливость мою сдуло могучим ураганом.
Выспался я прекрасно, но утром рядом с собой никого не обнаружил. Потом разглядывал статных прислужниц, гадая, которая из них так славно меня ублажила. Помню только большие голубые глаза…
Следующие два дня мы не вылезали из машины. К этому времени от мастеровых стали приходить нужные части. Зубчатые колеса Диомед сразу же отослал обратно, они были отлиты грубо, и заусеницы не срезаны. Рычаги он подвигал в суставах и остался ими доволен. Но вот с тягами он явно дал промашку, велев натянуть так, чтобы звенели. Я не стал говорить ему, что если попадем в мир, где холоднее, чем здесь, то они полопаются, лишь слегка открутил стопор, когда Диомед вышел наружу по нужде.
Верт теперь наведывался чаще, раза три или четыре за день, а Болк так вообще не покидал пещеру, следя, чтобы нам не мешали многочисленные слуги, перетаскивающие откуда-то из недр все новые и новые ящики и тюки.
После легкой трапезы Диомед ушел в мастерские, чтобы лично проследить, как шлифуют сцепные колеса. Во время кратковременного отдыха мы с Болком попивали слабое пиво. Я напрямую спросил его: не поведает ли он хоть немного о замыслах господина? А то у меня появилась догадка, что благородный Верт собрался бежать отсюда из-за каких-то недоразумений с верховной властью!
Болк так и замер с кубком у рта, потом медленно повел глазами по сторонам и, никого не обнаружив, осторожно поставил кубок на крышку накопительного чана.
— С кем ты еще успел поделиться своими догадками? — просипел он.
— Ни с кем.
— Во имя Создателя Глины! — воскликнул он. — И не делись! Не ровен час услышит господин Верт, и это ему не понравится. А тогда он может лишить тебя своего благоволения. Я вздрогнул.
— Мне не хотелось бы лишаться его благоволения.
— Еще бы! Да и подумай сам, какие могут быть у господина Верта недоразумения с властью, когда он сам власть — повсюду меж двух рек и одного моря. Тысячи людей повинуются его воле, он ведет их туда, куда сочтет нужным…
— Да, да, разумеется! — перебил я Болка. — Но как на это посмотрят в Высоком Доме?
— Откуда я знаю! — поднял брови Болк. — Господин сам вершит свои дела. А ты не забивай свою голову ненужными хлопотами. Твоя забота — помочь Диомеду, чтобы успели к сроку.
— А что, мало здесь мастеровых?
Болк нахмурился.
— Не утомляй глупыми вопросами. Мало, много — тебе-то что? Дело не в мастеровых. Ты ходил на звездных машинах, а кроме господина, наставника и меня больше никого нет. Хоть ты и простой воин, а все же не озирался, раскрыв рот на машину, так ведь?
— Вот оно что… — протянул я. — Теперь все понятно. Уж я не подведу, ты не сомневайся. Не будешь сердиться, если я спрошу, куда мы отсюда переместимся?
Он как-то странно посмотрел на меня, усмехнулся.
— Почему ты решил, что тебя возьмут с собой?
— Да по той же причине, что и к Диомеду приставили. Я был в деле, опыт есть, наставник мной доволен…
Удар по моему плечу был дружеским, но очень сильным.
— Ты прав, — улыбнулся Болк. — Тебя здесь не оставим. Никого не оставим, все уйдем.
Тут объявился Диомед и заявил Болку, что таких безруких работников он еще не видел и видеть больше не может. Зубчатку наконец отлили как полагается, отшлифовали колесо как надо, да только отверстие под втулку рассверлили криво, не по оси. Теперь все придется заново делать, а это еще полдня, если не больше.
Глаза Болка налились кровью, он даже ругаться не стал и молча ушел в мастерские. Мы с Диомедом принялись вымерять углы третьей каморы. Углы сошлись, и он повеселел: если расхождение станет заметным глазу, это уже возня на много дней. Между делом я спросил его, сколько ходок выдержит, по его мнению, эта машина. Он не понял вопроса. Как же ему объяснить, что через каждые две дюжины ходок заново выверяются лекалами объемы камор совмещения? Этого мне знать не полагалось, поэтому я не очень складно соврал, что крепления не очень надежны, балки проржавели, могут не выдержать, если при переходе тряхнет.
— Почему это должно трясти? — удивился Диомед. — Там, куда мы отправимся, давно все расчищено и утрамбовано. Эта машина только на вид кажется рухлядью. Я вчера узнал от нашего хозяина, что на ней уже сотню ходок делали, если не больше.
Это была интересная новость. Да еще слова Болка…
— Господин Верт решил уйти отсюда со своим народом?
— Да народ-то почти весь ушел, — ответил Диомед. — Только Верт остался да еще несколько поселений. Они сейчас уже подтягиваются к замку. Мне тут рассказали, что месяца три шла переправка людей и грузов, потом что-то с машиной стряслось, оборвались нитки тяговые, разладились каморы. Вот господин Верт лично и записался в гоплиты, чтобы тайно найти механика, да только никак ему не улыбалась удача. Ну а там я и подвернулся.
— Куда же делись прежний механик и помощники его?
— Говорят, нитками порезало, — неохотно выдавил из себя Диомед и полез по скобам наверх, к репе-ным растяжкам.
Страшная вещь, когда рвутся тяговые тросы. В них вплетены для прочности тонкие стальные нити, и когда разлохмаченные концы разлетаются по тесному пространству машинного помещения, края нитей режут тело на ломти. При мне однажды такое было — полетела тяга во время наладки двигателей и отсекла напрочь кисть одного из подручных Варсака. Легко отделались…
Наконец мастеровые справились с зубчаткой и мы заменили колеса. Диомед объявил, что управились на день раньше срока, и можно отбывать хоть сейчас. Господин Верт, не скрывая радости, сам обошел все закоулки машины, задал пару уместных вопросов и, не дослушав пояснений Диомеда, распорядился поставить четырех стражников, по одному на каждую грань. На входные же створки навесили большой винтовой замок, ключ от которого забрал Болк. В то время я не понял, к чему такие строгости — случайных людей в замке вроде нет. Хотя чуть позже, возвращаясь в свою комнатенку, я заметил, что народу в помещениях стало больше, в трапезной не осталось ни одного свободного места, а по коридорам и лестницам бегают дети, много детей.
По случаю завершения работ учинили славный пир. Диомед настоял на том, чтобы и меня пригласили в господский зал. Я тихо ковырялся в золоченой миске с омерзительной на вид, но очень вкусной квашеной рыбой. Рядом со мной сидел рыжеусый великан, который ведал стражниками, а напротив расположился наставник Линь.
Заметив его неодобрительный взгляд, я дождался перемены блюд, когда пиво слегка развязало языки, и спросил его напрямик: в чем причина такой враждебности? Раньше он не гнушался разговаривать со мной, даже намекал на покровительство…
В ответ чинец холодно ответил, что раньше мы были связаны иными отношениями, и он, как наставник, исполнял свои обязанности в лучшем виде. Теперь в этом нет нужды, поэтому он обращается ко мне как высший к низшему. Так долженствует, иначе люди не будут знать свое место, исчезнут устремления и никто не будет тяготеть к совершенству.
— Это ты верно заметил! — вмешался рыжеусый. — Вот у меня стражник был, лентяй и пьяница. Пообещал я ему, что назначу десятником, и он целую неделю не пил, подтянулся…
Линь наставительно поднял палец и глянул на меня значительно, словно хотел убедиться, постиг ли я смысл его слов. Мне показалось, правда, что при этом у него дрожали уголки губ.
— Так он стал десятником? — спросил я рыжеусого.
— Кто?
— Ну, стражник этот…
— А-а, нет, не успел. Госпожа Гретте его медведям скормила.
Я чуть не подавился куском рыбы.
— Веселые у вас тут нравы, — пробормотал я.
— Так ведь он ей на ногу наступил, увалень такой, — добродушно пояснил рыжеусый.
На господской половине стола между тем шумно поднимали кубки и кружки во славу замыслов господина Верта, за самого господина, за его супругу, а когда очередь дошла до племянников и племянниц, языки гостей уже заплетались.
Краем уха я слышал разговор госпожи Гретте со своим мужем. Речь шла, судя по обрывкам фраз, о том, что господин Верт плохо относится к некоему Плау, тогда как означенный Плау, так много сделавший для великого дела, подвергает опасности свою драгоценную жизнь, а ныне остался без поддержки. Верт лениво отвечал на парсакане вперемешку с непонятными словами в том смысле, что он очень даже ценит Плау и непременно выяснит, кто подрезал тросы, а насчет поддержки пусть любезная супруга не изволит расстраиваться, звездная машина уже готова, как только ее загрузят, так с утра пораньше и отправит, а сам возглавит первую ходку.
Судя по тому, как он споро осушал кубок за кубком, подумал я, вряд ли это будет раннее утро. Я надеялся, что теперь-то меня беспокоить не будут, высплюсь на славу. И ошибся.
Проснулся от сильной тряски. Спросонок мне показалась, что я лежу у себя дома в Микенах, рядом со своей ласковой супругой, а трясет нас легкое землетрясение, нередкое в наших краях. Разлепив веки, я обнаружил, что рядом со мной никого нет, а надо мной возвышается Болк в полном гоплитском облачении и бьет ногой по кровати.
— Вставай, ратник, тебя ждут слава и бабы! — жизнерадостно вскричал он и снова пнул по ножке кровати.
Застонав, я закрыл глаза и попросил славу оставить себе, остальное прислать сюда чуть погодя, когда вернутся силы после вчерашней пьянки.
— Не пьянки, а пира! — поправил Болк, вытряхивая меня из-под теплого одеяла на холод.
В трапезной я успел перехватить горячей похлебки, густо заправленной пряностями, и сразу почувствовал себя лучше.
Господин Верт взобрался на ящик из-под свечей и громким голосом отдавал распоряжения. Был он весел и свеж, как майское утро, словно и не пил вчера. В распахнутой створке возник Диомед и поманил меня к себе. Мы нырнули в машинный отсек. Над головой раздавался тяжелый топот, крики, треск и грохот.
— Сейчас я покажу тебе, куда надо заливать масло, — важно объявил мне Диомед. — Лей сюда, сюда и вот сюда. Если справишься, со временем поручу следить за нитками.
Залей его себе в задницу, хотел сказать я, но, естественно, промолчал. Надо уважить механика, глядишь, и впрямь доверит тяги!
Вчера о них говорил, кажется, Верт… Вспомнил! Мне стало дурно: какая-то гадина здесь тяги подрезала, вот откуда нужда в механике! Я прошелся вдоль стен, осматривая тросы, но ничего подозрительного не заметил. Диомед поднял голову от конуса и велел не суетиться.
Масленку я нашел в углу, за кожухом двигателя. Облил маслом суставы рычагов. Потом глянул в сторону Диомеда и, чтобы немного развлечься, сунул было длинный носик масленки в прорезь для вымбовки.
— Вот этого не надо делать! — Он поймал мою руку и отвел масленку в сторону.
На миг он сдвинул брови, подозрительно глянул на меня, но потом пожал плечами и велел смазывать лишь там, куда он укажет.
— А сюда, — добавил он, указав на отверстие, вставляется поворотный ключ. Если попадет масло, сможет выскочить в самое неподходящее время.
Сказал и впился в меня глазами.
Надеюсь, ничего не разглядел. Одна из любимых шуток механиков — смазать вымбовку, а когда она выскочит из ладони помощника, посоветовать ему зажать в кулаке кое-что поменьше и пошерщавее.
Вскоре мне стало не до шуток. Вдвоем нам придется делать работу четверых. Как бы похитрее намекнуть Диомеду, чтобы он взял хотя бы одного толкового на подмогу? И еще я хотел спросить, кто же у нас за кибернейоса, но не успел захлопали створки, зычный голос господина Верта эхом отозвался в машине, и мы начали подготовку к перемещению.
К чести Диомеда будет сказано, что. себя он не жалел. Резво скакал по всему отсеку, успевая следить за положением рычагов и балансиров, доворачивал конус, следуя указаниям Линя — судя по голосу, именно он заступил на место кибернейоса, — и не успел я вытереть пот со лба, как мы совершили переход.
Звонко отскочили створки люка, радостно закричали наверху, а голос Верта перекрыл всех. К нам спустился наставник Линь с маленькой табличкой, отдал ее Диомеду и велел не мешкая готовить машину к возвращению.
— Ну а после этого можете выйти, посмотреть на мир Ванхасс, где проведете остаток своих дней в покое и довольстве, — милостиво разрешил он.
Насчет довольства не знаю, а вот с покоем неувязочка вышла!
Много я видел миров. Этот был не лучше и не хуже других. Серое небо, красноватое светило, горы, а желтое и зеленое на склонах, наверно, леса. Воздух неплох, только отдает легкой горечью, словно неподалеку жгут палую листву.
Машина оказалась на большой поляне, окруженной со всех сторон редкими тощими деревцами с причудливо изогнутыми ветками. Часть грузов уже вынесли и свалили в кучу на жухлой траве.
Господин Верт и наставник Линь что-то озабоченно разглядывали в траве.
— Здесь весной красиво, — сказал Болк, заметив кислое лицо Диомеда, разочарованно нюхавшего воздух. — А какое здесь пиво из шишек! Погоди, сейчас придем в городище, вмиг повеселеешь. Лучшие девки нас заждались!
Он глянул по сторонам, почесал нос и нахмурился.
— Что-то не припомню я этой поляны, — задумчиво протянул он. — Вроде площадка на околице была, там, где основание крепости заложили. Правда, за год без нас много чего могло стрястись…
Господин Верт подозвал Болка, потом к нему подбежали еще двое. Они нагнулись к самой траве, словно обнюхивали ее. Я подошел ближе. Мне сунули под нос бесцветную травинку с бурыми точками на ней и спросили, не умею ли я читать следы.
Следы я читать не умел. Верт крикнул что-то, и на поляну из машины высыпали десятка два человек, вооруженных пиками и клинками. У двоих были даже ручные метатели.
Диомеду велели забираться обратно в свой отсек и не вылезать ни в коем случае.
— В чем дело-то? — тихо спросил я Болка.
— На этом месте кого-то ранили, а может, и убили, — нехотя ответил он. Да и место вроде бы не то…
Люди Верта разбились на отряды по три-четыре человека и скрылись за деревьями. Оставшимся велено было разгрузку прекратить и от машины никуда не отлучаться. Сам господин Верт устроился рядом со створками, а наставник Линь подсел к нему. Они разговаривали очень тихо, потом чинец забрался в машину, а Верт прислонился спиной к обшивке и закрыл глаза.
Не знаю, сколько времени я бесцельно шатался вокруг машины, разглядывая редколесье, которое медленно обволакивала белесая дымка, смотрел на далекие горы — их белые купола виднелись далеко на горизонте. Неужели здесь обрету я свой дом? Впрочем, прохлада этих мест куда приятней холода Северной Киммериды.
Вдруг господин Верт вскочил, а за ним поднялись и другие. Со стороны леса послышались голоса, а потом из-за деревьев вернулись трое, а с ними был кто-то чужой. Разведчики привели с собой еле живого человека в лохмотьях и обросшего волосами наподобие вольного зверя.
При виде господина Верта глаза этого человека блеснули, он вырвался из рук и распластался перед Вертом.
— Господин, — прохрипел он. — Измена, господин!
Замок уподобился растревоженному муравейнику. Слуги и стражники носились по лестницам, умудряясь при этом не сворачивать себе шеи на крутых ступенях. Поселян загнали в амбары и заперли, чтобы те не путались под ногами. Рык господина Верта, слышный, наверно, повсюду, вызывал дрожь в коленях и слабость в желудке. Очень сердит был господин Верт после нашего возвращения.
Так быстро улепетывать доводилось мне лишь однажды, когда черная жижа грозила нас поглотить. Теперь же угроза была иного свойства.
Лохматый человек оказался доверенным оком господина Верта. Он прожил несколько месяцев в землянке, питаясь кореньями и всякой тварью, которую удавалось поймать. Тому были причины…
Воспользовавшись отсутствием господина Верта, несколько поселений взбунтовались и вышибли его наместников, объявив, что Верт исчез навсегда, бросив их здесь на медленную погибель. Доверенный успел выкрасть толчковый репер. Он спрятал его на поляне, справедливо полагая, что когда вернется господин, то в городище его встретят неласково.
Об этом мне шепотом рассказал Болк. Мы жались к стенам господского зала, в то время как доверенный и Верт шептались у окна. А потом господин Верт рассвирепел и заорал на свою супругу, да так страшно, что всех вынесло из помещения.
Не отходя далеко от двери, я слышал, как он на дурном парсакане втолковывает госпоже Гретте, кем оказался ее разлюбезный братец Плау, и что теперь-то все стало ясно, для какой надобности этот хлыщ плюгавый втянул его, Верта, в смертельную затею.
Когда он выдохся, настал черед госпожи Гретте. Ее пронзительный голос напугал еще больше, потому что никто из слуг не знал причину ее гнева. Самые отважные, что еще оставались у дверей зала, исчезли, словно их и не было, и я остался в одиночестве.
А госпожа Гретте между всхлипами поведала рыдающим голосом своему супругу о том, как она своими слабыми пальцами вырвет глаза у милого брата из глазниц и затолкает их в его поганую задницу, чтобы мерзавец больше не позорил ее славный род своими бесстыжими предательскими очами. И тут же спокойно добавила, что надо снять огнеметные меха с дальнеходов и перенести их в звездную машину, потому что бунт надлежит подавить быстро, а бунтовщиков покарать беспощадно.
Господин Верт поблагодарил супругу за бесценный совет и сказал, что оставил надежных людей на Ванхассе, чтобы те охраняли бесценную пирамидку, а в ответ госпожа Гретте поинтересовалась, где и когда он встречал верных людей…
Два дня ушло на снаряжение карательного похода. Дел у меня было немного, потому что к Диомеду приставили двух крепких парней, а мне велели за ними присматривать, чтобы те по недомыслию ничего не сломали. Наставник Линь, заметив, что Верт ко мне благоволит, тоже подобрел и даже пару раз снисходил до разговоров.
Этим вечером я увидел его оживленным, даже радостным. Он приветливо кивнул мне, а потом сказал, что задержка обернулась ему во благо, и его приемная дочь наконец-то прибыла в замок. Издалека я разглядел крупную девушку, непохожую на чинку. Линь представил ее господину Верту, а потом они удалились.
Немного погодя я увидел их в коридоре близ трапезной. Время было позднее, почти все уже спали, набираясь сил для завтрашнего вразумления непокорных. Девушка оживленно разговаривала с наставником, а когда я проходил мимо, глянула мельком и встала, как на стену наткнулась.
Я тоже остановился. Девушка схватила наставника за руку и что-то шепнула ему. Линь покачал головой и рассмеялся. Она топнула ногой.
— Не сочти за глупую шутку, Тар, — обратился ко мне наставник. — Моя неразумная дочь Чопара уверяет, что знакома с тобой. Можно ли мне посмотреть на твое левое запястье?
До меня еще не успела дойти нелепость его просьбы, а он шагнул вперед и задрал холщовый рукав одеяния. На моем запястье до сих были заметны белые рубцы от шипов строгой перчатки.
Рука Линя задрожала, он выпустил мою ладонь и сказал дрожащим голосом:
— Не отвечай мне, если на то нет твоей воли. Но во имя справедливого Неба, не ты ли был восприемником последнего дыхания Того, чье имя я не могу назвать?
Вспомнил! Так вот почему густые черные волосы девушки мне так знакомы!
— Ты здесь для того, чтобы убить меня, Чопара? — спросил я, отступая назад.
— Мы здесь для того, чтобы служить тебе! — глухим и низким голосом произнес наставник Линь.
И с этими словами он вдруг рухнул на колени передо мной, припав головой к моим ногам. Я растерянно посмотрел на Чопару, но обнаружил, что и она тоже пристроилась к наставнику у моих ног.
Глава десятая
Деяния Лаэртида
Боги, вразумите молодого базилея, мысленно взывал Арет, в то время как сам он молча сидел рядом с Одиссеем, вслушиваясь в неторопливую беседу. Странны были речи правителей, еще страннее — слова лысого Родота. А когда предложили базилею принять бразды правления, и вовсе растерялся старый воин. Неужто не видит ловушки базилей! Стоит дать слабину, как им начнут пользоваться вовсю Родот и его сумеречные дружки, что стоят мрачно у стен и ждут, когда добыча сама влезет в паутину. Видно же, что не правители здесь хозяйничают, а этот плешивец всем заправляет, остальные так, для отвода глаз.
Совсем худые времена настали, сокрушался про себя Арет. Будь здесь старый базилей, сразу бы раскусил хитроумцев, придумал бы, как выбраться отсюда. Но увы, давно уже отошел от дел мудрый Лаэрт, вверив сыну Итаку. Не вовремя Менелай свару затеял! Только-только юному базилею жена родила сына, как покинул Одиссей свой дом, чтобы не было урона чести. Впрочем, этим он весь в отца! И того никто не гнал силой в давнее, уже многими позабытое плавание к Дикому Берегу за руном. Довелось и ему тогда плыть вместе с отважным Лаэртом и его веселыми приятелями, что откликнулись на призыв Ясона…
Славно начиналось плавание, да закончилось скверно. Иных убило в пути, кто пропал без вести, были и такие, кто повернул назад. Арет помнил одного мускулистого бычка, который хвастал все время, что он, мол, полубог, а когда дело уже запахло доброй сечей, вдруг заявил, что в другом месте его ждут подвиги великие, и сгинул. А Ясону не надо было ту дикарку с собой брать! Может, и не врут гадириты, что через баб собирались царствами ворочать? Раз про Елену такое говорят, кто знает, вдруг и Медею они сотворили! Известно ведь, что не зря ее отец так гневался — обещана была она какому-то могучему воителю из борисфенских степей, имени которого Арет уже не помнил.
Встреча закончилась, всех обнесли неприятным вином, от пары глотков которого стены вдруг перекосились, настроение вмиг улучшилось, захотелось одновременно есть, пить и щупать местных баб. Силенки-то еще хватает, не зря в молодые годы он был прославленным борцом в панкратионе!
А потом Арет проснулся от рези в животе и громкого разговора над головой. Метнулся в укромный закуток и, облегчив желудок, вдруг увидел, как сдвинулась круглая крышка в потолке и оттуда спрыгнул полуголый человек с завязанными в косицу волосами.
Юного Полита оставили в первой комнате за входом, чтобы он предупредил, если объявится кто-либо из гадиритов.
Незнакомца освободили от пут и отвели в дальние покои. Арет встал за его спиной с обнаженным мечом. Кто знает, что на уме у новоявленного брата Калипсо?!
Получив обратно свои ремешки, Филотий принес остатки вчерашнего ужина и немного вина. У брата при виде жалких кусочков мяса на костях и недоеденных овощей разгорелись глаза. Было заметно, что он едва сдерживает себя, чтобы не наброситься, как зверь, на пишу. Руки его, однако, дрожали, когда он пристойно утолял свой голод. Потом заговорил…
Имя его было Седдер — по крайней мере так послышалось Арету, когда нимфа пересказывала базилею все, о чем поведал ее внезапный родич.
Если верить его словам, а сомнение все же проскальзывало в голосе Калипсо, он и впрямь является сыном Плейоны. Нет-нет, предвосхитила она вопрос, у них не было одного отца. Как, впрочем, не было и разных, добавила она еле слышно. Арет не понял, о чем идет речь, но Медон понимающе кивнул.
Вскоре после побега Плейоны и тех, кто последовал за ней, на плавающей горе воцарилась смута. Многие хотели высадиться на сушу, дабы заложить город сильный, а уж потом приступить к осуществлению великих замыслов. Но усомнившихся беспощадно карали, справедливо усматривая в их поползновениях откровенное посягательство на власть правителей.