Эдуард Геворкян.
      Путешествие к Северному пределу. 2032 год
      ПРОЛОГ
      Восходящие потоки разъели проплешину в плотной облачной ткани, и мутное белесое пятно Луны глянуло вниз, туда, где волны накатывали на изрезанную протоками землю. Две большие птицы, парящие в ночной выси, углядели огромную темную тушу, медленно плывущую вдоль берега. Сложив крылья, они спикировали на нее, но длинное тело оказалось не дохлым китом, а несъедобной громадой, от которой несло кислой вонючей гарью, а внутри, в гулком чреве, что-то гремело, стучало, изрыгало непонятные и страшные звуки.
      Несколько взмахов могучих крыльев - и птицы уносятся прочь, все дальше и дальше от одинокой баржи, идущей глухой ночью невесть куда.
      Рыбы, поднявшиеся из глубины, недолго сопровождали ржавый ковчег. Шум, звонкие удары металла о металл, протяжные скрипы распугали их, и юркими серебристыми тенями они ушли вниз, в надежный спасительный мрак.
      Между тем судно, удерживаясь на грани двух стихий, не желая сливаться с тем, что внизу, и не умея стать тем, что вверху, держало свой путь к темным берегам.
      Волны разбивались о баржу в пену и брызги с монотонным шипением "пршшш... пршшш...", а маленькому человеку, что лежал со связанными за спиной руками, прижавшись щекой к сырым лохмотьям краски, казалось, что кто-то снова издевательски окликает его: "Приемыш! Приемыш!"...
      - Приемыш! Приемыш! - кричала Вера дурным голосом, но Сергей, не обращая внимания на ее вопли, хлестал тонким прутом по босым ногам.
      К обидным словам он с малых лет привык. Четыре дочери у дяди Харитона, а шуму от них было как от десяти. Спуску они не давали никому. Старшие, Клавдия и Наталья, распугали всех женихов окрест, а младшие, близняшки, Вера и Алевтина, каверзами своими изводили соседей и старших сестер.
      Хоть и были сестры - старшие и младшие - от разных матерей, но нраву одинаково буйного. Отец же, человек степенный, часто дивился тому, как от двух его тихих, кротких жен, почивших в бозе, появились ни на кого не похожие разбойные девки.
      Родителей своих Сергей не знал. Дядя рассказывал, что в последний раз виделся с ними в Саратове, перед исходом в Москву, и с тех пор вестей от них не было. Племянника своего Харитон отыскал в приюте, да и то после того, как приют сгорел, а дети мыкались по временным пристанищам. Впрочем, о той поре дядя говорил глухо, а Сергей и подавно не хотел о ней вспоминать.
      Двоюродные сестры сразу же принялись шпынять мальца, а когда он чуток подрос, кто-то из них возьми и брякни, что будто он вовсе им не родня, а так, подобрал Харитоггиз жалости невесть какого приблудыша. А потому, мол, знай свое место и слушайся их беспрекословно!
      Сколько помнит себя Сергей, не давали они ему проходу.
      Дядя по службе частенько отсутствовал, вот сестры и борзели вовсю. То ущипнут походя, то обманку подсунут: яйцо пустое, воском налитое, или крендель из крашеной глины. А как стукнуло парню двенадцать лет, стал он потихоньку отпор давать. Вот и сейчас, когда Вера ни с того ни с сего влепила ему в лобешник деревянной ложкой, не стерпел, скрутил ее и хворостинкой отстегал по голым ногам, да так, что на визг выскочили старшие, прут отобрали и чуть самому не всыпали.
      Сергей вырвался из их рук, перескочил через плетень и сбежал вниз по косогору, и пробрался мимо огородов к частоколу.
      Огляделся по сторонам - дозорных не было видно, наверно, дремлют у себя на насесте, что над воротами. А потом он нырнул в потаенный, одному ему известный ход и вскоре вылез из кустов, что нависали над оврагом. Здесь он часто прятался от всевидящих глаз ябедницы Алевтины. Овраг длинной прямой линией уходил к городу. Дно его заросло малинником, но кое-где на склонах торчали высокие разлохмаченные стебли ядовитой крапивы. Дурохвосты в эти края порой забредали, но в овраге ни разу не видели хищных котяр. Говорят, запах старого железа их отпугивает. А железа здесь хватало.
      Харитон как-то пояснил, что раньше, когда Москва городская досюда тянулась, это и не овраг был вовсе, а дорога подземная. Тут она поверху шла, но ближе к реке она ныряет глубоко вниз. Так что же по ней не ходят-ездят, недоверчиво спросила Клавдия, на что Харитон только рукой махнул отъездились, мол. Потом он рассказал, как давным-давно, до моровой погибели, здесь ходили поезда, и тысячи людей катались на них. И он тоже катался, а когда лихо накатило, то он в этих поездах трупы вывозил на чумное огнище.
      Наслушавшись историй, Сергей долго потом ковырялся в овраге и раскопал на дне куски металла, обломки бетонных плит и несколько совершенно целых керамических плиток с синим узором. Клавдия немедленно плитки отобрала и пристроила их у себя на кухне - горячую посуду ставить. Однажды Сергей, выбрав до последней ягодки ближайшие малинники, забрел по оврагу далеко, пока не уперся в насыпь.
      Вскарабкался было на нее, но на середине зацепился за кривой ржавый штырь и чуть не полетел в щель, что зияла между насыпью и обломками бетона от старого рухнувшего моста. Из щели дуло сырым холодным ветром, лезть туда было боязно, да и надобности никакой не имелось.
      Говорили, что под заброшенными домами, вернее, под тем, что от них осталось, таятся огромные-пещеры, да такие, что вся деревня по самые крыши уместится. И что, мол, там много чего сохранилось от прежних времен, только вот проку от того добра нет, кто найдет и вынесет наружу - тому хворь неминуемая и карачун выйдет. А еще, сказывали, в подземных покоях спят на холодных лежаках хрипуны. На вид они поначалу люди как люди, только ежели приглядеться - светятся будто гнилушки. Станут речи мудреные заводить, так не разговаривают, а хрипят! Повстречать такого страхолюда - погибель верная, с перепугу околеешь, а то еще хрипун метровым языком тебя обовьет и к себе под землю утянет, а там до смерти заговорит или же попросту удавит.
      Сладко и страшно было слушать эти байки тягучими вечерами, а потом, накрывшись с головой овчиной, вздрагивать, засыпая, от внезапного скрипа ставен или еле слышного далекого мява дурохвоста, по весеннему гону забежавшего в жилые места...
      Порой соседи, вернувшись с дальних огородов, рассказывали о непонятных людях, проходивших старыми тропами по своим непонятным делам. С такими не связывались и старались не попадаться им на глаза. Ну а если кто на лупил нарвется, это уже как повезет. Одни, бывало, и уходили, но вот Михаилу, с которым гуляла Клавдия, не повезло. Отстал от своих, пока отбивались, да и пропал. С тех пор Клавдия совсем озлобилась. Сергей помнил, как однажды ночью лупилы напали на поселение. Хорошо, дозорные вовремя заметили! Запалили костры, единственный справный бердан соседа Кузьмы не подвел, хлопнул картечью, а тут и мужики набежали, окружили зверье, что пролезло через ограду, и на колья всех подняли. Потом лекарь приходил, старичок такой сердитый, раненых и покусанных зашивал, а Сергею дал посмотреть в увеличительное стекло.
      Сейчас времена тихие. Дружинники Правителя далеко окрест все прочесали, лихих людей повышибали, дурохвостов разогнали, а лупил уже год никто не видел и не слышал.
      За огородами начинались вырубки. Лес здесь стоял хилый, не лес, смех один, на жердины разве что годный. В этих местах попадалось иногда доброе железо. Кузнец Василий был рад всякой железке, которую ржа не брала. Сам их в дело не пускал, а когда набиралась подвода, отвозил в Москву. Там умельцы в мастерских, что при Хоромах, из них ковали мечи, снасть воинскую разную. Обратно же кузнец нужное барахло привозил.
      Детвору, которая ему железки таскала, одаривал сладостями, безделицами мелкими. Сергею же он выточил небольшой, но очень острый ножичек.
      Но сегодня парню было не до поисков железа. Из-за глупой свары с сестрами он опаздывал на встречу со Степаном. Его друг жил в поселении недалеко от берега. Они сговорились встретиться в полдень у длинных домов и вдвоем начистить хрюсло наглому и подловатому Тимофею, который давно крутился вокруг голубятни Степана и сманил его лучшего турмана.
      Конечно, Степан его не дождался. У длинных домов никого не было. Из темных проемов пустых коробок доносились потрескивание и шорох осыпающейся бетонной крошки, слабо гудели сквозняки и где-то высоко время от времени хлопала уцелевшая фрамуга.
      Возвращаться домой не хотелось. Там его немедленно заставят помогать по хозяйству или погонят на огород пропалывать сорняки. Идти к берегу - тоже невелика радость - а ну как нарвешься на Тимофея? В одиночку с ним не справиться.
      Откуда-то из-за холма донеслось мычание. Другая корова замычала в ответ. Сергей взобрался по косогору вверх, осторожно прополз между кустами и раздвинул ветки.
      На большой поляне два десятка коров мирно подбирали траву. Пастуха не было видно. Сергей чуть подался вперед - ежели это отбившиеся от стада, то он может пригнать их в деревню.
      Потом, как положено, хозяин коров, если такой сыщется, должен выделить ему теленка, а то и бычка.
      Он собрался уже выйти на поляну, но тут же прянул назад.
      Коровы не были беспризорными. Правда, пастух, у них какой-то странный...
      Рослый парень со светлыми вьющимися волосами расположился в тенечке, поодаль. Но вместо того, чтобы дремать или же бдеть, он, раскорячась, нелепо поводил руками, приседал, заваливался на бок. Вдруг схватил свой посох и запрыгал, размахивая им во все стороны. Посох был что твоя оглобля! Пастух крутил его со свистом, подбрасывал, тыкал концом вперед и назад, а потом размахнулся и саданул было по лопухам, да задел концом за пенек. Палка вылетела из рук и шмякнулась о коровью спину.
      Та лишь тихо взмумукнула, но даже головы не повернула в сторону обидчика.
      Сергей не выдержал и рассмеялся. В тот же миг пастух кувыркнулся в густую траву, схватил посох и, вскочив на ноги, укрылся за деревом. Сергей вышел из зарослей и помахал ладонями, показывая пустые руки.
      Парня, что присматривал за коровами, звали Андреем. Был он старше Сергея года на три-четыре. Жил в Филях, оттуда и стадо пригнал, на хорошие кунцевские травы.
      - А что ты с жердью делал? - спросил Сергей.
      - Палочному бою учился, - ответил Андрей.
      Они немного потолковали о том, чем сподручнее от дурохвоста отмахиваться - дубиной или ножом. Андрей похвастал, что в прошлом году шального котяру хлыстом уложил. Хороший был хлыст, из бычьей кожи, с железной гайкой, вплетенной в конец.
      Жаль, потерял. Сергей похвастал своим ножом и пару раз метко всадил его с десяти шагов в ствол кривой березки. Пастух уважительно покачал головой и признал, что так он не может.
      - Научи палкой драться, а я покажу, как нож кидать, - сказал Сергей.
      Но не успел Андрей ему ответить, как громкий треск из-за холма заставил их насторожиться. Они замерли, прислушиваясь.
      Треск повторился, затем чуть потише что-то дробно застучало.
      - Где это? - прошептал Сергей.
      Андрей пожал плечами и кинулся бежать вверх по склону. За ним рванул и Сергей, ловко перепрыгивая через торчавшие коегде из земли замшелые обломки бетонных плит.
      С вершины холма было видно далеко. Они долго смотрели по сторонам, но ничего подозрительного не увидели. В жилых местах курились дымы, сквозь густую зелень пробивались серые глыбы больших высоких домов, которых еще не взяли время и плесень, а на далеком горизонте в сером небесном мареве клубились налитые теплым дождем тучи...
      Снова издалека затрещало-застрекотало, потом бухнуло раз, другой, третий.
      - Смотри! - вскрикнул Андрей и схватил Сергея за плечо. - Вон туда смотри, видишь?!
      Приглядевшись, Сергей разглядел вдали яркие вспышки, в небе где-то над рекой возникали и тут же исчезали дымные облачка.
      - Что там творится? - прошептал Андрей.
      Подростки как зачарованные не отрывали глаз от далекого темного треугольничка, вокруг которого что-то погромыхивало, трещало и вспыхивало, будто сильная гроза подкралась низами и теперь бьется молниями и громами, зажатая меж берегов. Словно в подтверждение над рекой взбухли вдруг темные облака, несколько раз в выси полыхнуло зарницей.
      Сергей вспомнил, как однажды они с дядей рыбачили в тех краях, доплыли аж до монастыря, а напротив как раз торчала мрачная громада, видная отсюда маленьким шпеньком.
      - Это стрельба, вот что это такое! - убежденно сказал Андрей. - Из пушек садят! Только кто с кем дерется, а? Эх, бинокль бы сюда, да где его добыть?!
      - Какой еще бинокль? - спросил Сергей.
      Ответа он не получил. Яркая вспышка - и на месте далекого строения взбух огненный шар, а чуть позже докатился и тугой грохот.
      - Стадо разбежится! - всполошно крикнул Андрей и припустил вниз.
      Вдали над рекой медленно расползалась черная клубящаяся туча. В середке ее образовался проем, в нем большим зрачком проглянуло солнце. Что тогда напугало Сергея, он и сам потом не мог себе объяснить. Набрал воздуху полную грудь, попятился, а потом изо всех сил кинулся к ложбине, а оттуда знакомыми тропами ноги сами вынесли к дому.
      Весь день он ходил сам не свой, отвечал невпопад. Сестры его не трогали. Они тоже что-то прослышали о странных делах в Москве от прохожего коробейника. К вечеру, когда мужики вернулись домой, Алевтина забегала по соседям, но ничего путного не вызнала. Кто-то слышал выстрелы, кто-то видел огонь и дым, но какая там заваруха идет, никто не знал. Бесстрашная Наталья вызвалась сгонять в соседнюю деревню, но ее не пустили. Темнело быстро.
      На ночь к дозорным вышло подкрепление. Известное дело: как в Москве смута случится, так жди лихих людей или нечисти лесной. Костров не разжигали, но груды хвороста, политые маслом, расположили в проходах так, чтобы в случае незваных гостей враз запалить. Три мужика с арбалетами полезли на вышку, а зады, что выходили к огородам, стерегли с крыши не боящийся высоты старый Кузьма со своим берданом и последними тремя патронами да пара крепких парней с мешком булыжников. Сергей сунулся было по пожарной лестнице к ним, но был изгнан под присмотр сестер. Те его погнали спать, да и сами легли.
      Он долго ворочался, напряженно вслушиваясь в перекличку сторожей за ставнями, в шорохи и потрескивание, идущие невесть откуда. В такие тревожные времена они перебирались во внутренние комнаты. Четырехэтажный крепкий каменный дом, вокруг которого составилось поселение, раньше был школой. К первому этажу со всех сторон пристроили избы да сараи, строили тесно, вдвоем с трудом между домами разойтись, зато и постороннему не развернуться. У каждой семьи была своя комната и в каменном здании, что-то вроде убежища. Сюда перебирались, если ждали набега. А самую большую комнату приспособили для сборищ, посиделок и иных нужд, когда требовалось собрать все два десятка семей поселения. На втором этаже комнаты пошли под амбары, а выше ходу не было. Дети стереглись высоты, их стращали Страхом Небесным, который неминуемо поразит всякого, кто в старых домах вверх поднимается. Впрочем, Сергей хоть пугал рассказами о страхоедах мелюзгу, но при этом сам частенько, несмотря на запреты, пробирался сквозь пролом в забитой двери на третий этаж, а однажды даже забрался на четвертый. Там было душно, но интересно. В одной из комнат сохранилась на стене большая черная доска, на которой под слоем пыли он разглядел нарисованную мелом рожицу. Сквозь щели в заколоченных окнах пробивались узкие полотна света, высвечивая разбитые столы и стулья, обрывки плакатов, висящих на стенах, шкафы с треснувшими или выбитыми стеклами, за которыми пылились деревянные пирамиды, цилиндры и другие странные вещи. На уцелевшем шкафу Сергей нашел забавную карту, наклеенную на шар. Эта штука ему понравилась, и он притащил ее домой. Был немедленно отодран за уши Клавдией, а карту, которую она назвала глобусом, обтерли мокрой тряпкой и как украшение выставили на большой комод, сработанный умельцем Кузьмой. Сергей вспомнил, как дядя Харитон долго рассматривал глобус, крутил в руках, а потом сказал, что толку от него мало, вода неправильно нарисована, а многих стран и в помине нет, затопило напрочь. Так глобус и остался безделицей на комоде. Время от времени Сергей пытался разобраться, где находится их поселение, приставал с вопросами к сестрам, но те лишь отмахивались.
      Голубой шар глобуса медленно вращался перед ним, тая в дымке, потом он превратился в дядино лицо... Сергей засопел и уснул сразу.
      Утром невыспавшиеся, а потому злые мужики остались дома.
      Толпились на крыше, опасливо поглядывая в небо, долго высматривали, чего в Москве творится, но ничего, конечно, не углядели. Лишь вдали, там где вчера полыхнуло, курилась струя дыма, еле заметная отсюда. Поговорили, посудачили и ушли отсыпаться. За ограду велели никому не ходить, мало ли что!
      Сергей покрутился у дозорных, потом сунулся было к известной лишь ему щели, но пролом был заколочен. Тут его позвала Алевтина и велела натаскать воды. Только он наполнил бочку, как Вера пристроила его пельмеши крутить, а это дело он любил.
      К обеду объявился дядя Харитон. Одежка на нем была вся в грязи, лицо в копоти, поперек щеки царапина. Сестры запричитали в голос, но он цыкнул на них и, велев напоить коня, пошел мыться. Сменив одежду, сел за стол и устало потер глаза. Тут соседи набежали, набилась полная горница людей. Приступили к нему с вопросами, что да как...
      - Дайте поесть хоть! - зашипела Наталья.
      - Уймись, егоза! - цыкнул на нее дед Кузьма. - Не молчи, Харитон, рассказывай, что там стряслось?
      - Что стряслось, то и утряслось, - махнул рукой дядя. - Свое добро чуть не упустили, обратно отбивать пришлось.
      - Измена, что ль? - понимающе прищурился Кузьма.
      - Дурость наша... - устало ответил Харитон. - Пока итильские послы нам баки забивали, их смертники Бастион захватили. Наших ребят положили, а потом сами себя подорвали, чтоб техника нам не досталась.
      - Это какой же бастион? - спросил кто-то из молодых.
      - Ну, дом высокий, что напротив стадиона.
      - Университет, - пояснил дед Кузьма. - Раньше там много народу училось. И техники всякой хватало, приборов.
      - А ты откуда знаешь? - сварливо встряла в разговор Алевтина.
      - И я там когда-то учился, да недоучился. Вроде там еще ученые люди оставались? - Он вопросительно посмотрел на Харитона.
      Тот пожал плечами.
      - Всякое говорят. Будто ученые стакнулись с итильцами и сдали им Бастион. Врут, наверно. Патрули видели, как они на плотах ушли еще до заварухи.
      - Догнать надо бы...
      - Не до них теперь, - махнул рукой сотник.
      - Что же теперь будет? - спросила Алевтина.
      - Война будет! - ответил ей дед Кузьма.
      Все замолчали.
      - К тому дело идет, - нехотя выдавил из себя Харитон. - Правитель ходит свирепый, как черт, маршал еще злее. Будет поход на Казань, никуда не деться.
      Охнули дружно сестры, растерянно переглянулись соседи.
      Уйдет войско, кто за порядком следить будет?
      - Когда в поход-то? - спросил Кузьма.
      - Не знаю. Ведьмаков наших поистратили уйму, бестолковщины наелись полный рот. С таким воинством далеко не уйдешь. Сейчас порядок наводить будут. Отпуска уже отменили, еле уговорил тысяцкого домой отпустить ненадолго.
      Дед Кузьма крякнул и пошел из горницы, за ним потянулись и остальные. Сестры захлопотали, накинули скатерть, Алевтина внесла большую миску с пельменями, достала бутыль. Харитон перекрестился и взял ложку.
      Дома побыл сотник недолго. Поел, отдохнул малость, взял белья чистого, наказал жить в мире и убыл. Сергей проводил его до излучины, держась за стремя каурого. Харитон озабоченно поглядывал по сторонам, потом велел ему возвращаться, пообещав на днях выбраться домой.
      Сергей на прощание похлопал коня по боку и побежал обратно. На пригорке он остановился и проводил взглядом всадника, забирающего берегом влево, к дальним понтонам. Вот дядя исчез за деревьями, потом снова показался на светлой кромке близ воды, а потом совсем пропал в рощице.
      Сергей вздохнул. Следующей весной дядя обещал определить его к себе в сотню. Пару раз водил его в Хоромы - большое темное здание на Котельнической набережной. Показал службы, конюшню, мастерские. Там он впервые увидел вблизи магов, о которых рассказывали жуткие истории. Совсем нестрашные, люди как люди, и огненного глаза посередь лба нет. А когда парень шепотом спросил сотника, отчего это ведьмаки такие невзрачные, тот сердито осек его и сказал, чтоб больше ведьмаками их не называл. Они и на магов раньше не откликались, пояснил он.
      В Саратове их называли манипуляторами гиперакустики, да только так скорее язык узлом завяжется, нежели выговоришь. Впрочем, когда чуть позже Сергей, забывшись, снова обозвал их ведьмаками, дядя только хмыкнул.
      Теперь, наверно, свидеться с ним удастся разве что через неделю или две, подумал Сергей и пошел домой. Скажи кто ему, что дядю он увидит только через много месяцев, а сотник с трудом признает его, - удивился бы парень, да ненадолго, и не такое случается ныне.
      Прошла неделя. В Москве было тихо. Мужики, ходившие по торговым делам, узнали, что дружина готовится к походу, почти все питейные заведения вокруг Хором позакрывали. А еще в кабачках, что у Дорогомиловской дамбы, видели они раненного у Бастиона дружинника. Тот был уже пьян в лоск и норовил улечься под лавкой. Однако перед тем, как свалиться туда, успел такое рассказать заплетающимся языком про заваруху, что мужики сначала не поверили, а поверив, струхнули. Залети в поселение шальной снаряд или полосни лучом басурмане - все, веники, сгорели бы в одночасье. Сотника повидать им не удалось, дальше Солянки к казармам не пустили, гостинцы велели в караульной сторожке оставить, передадут, мол, в руки.
      Вечером все собрались в общей комнате, взгрели двухведерный самовар, склепанный Кузьмой из старой канистры, семейные принесли печева, варенья всякого... Сергей почти и не пил духовитого чаю, заваренного на смородиновом листу. Он уперся подбородком в кулаки и жадно слушал рассказы о летунах, которых пожгли над рекой засевшие в Бастионе итильцы, о магах, что своими зеркалами пускали огненные шары, о том, как осерчавшие дружинники сгоряча перебили казанское посольство.
      Потом долго судачили о хорошей жизни до того, как великая погибель пришла, о чудных делах на севере, где будто бы средь вод таится уцелевший от бед не тронутый временем и лихими людьми тайный город Питер, где живут просто и весело, да только входа туда нет никому пришлому... А когда все разошлись спать, он долго сидел на лавке, уставившись глазами в темный мятый бок самовара. Вся его беготня по оврагам и буеракам, драки с Тимофеем и возня с детворой показались вдруг унылым, неинтересным занятием. Скорей бы дядя взял его в дружину - вот где весело!
      Потянулись дни. Скучные, похожие один на другой. Кузнец Василий, который был заодно и старостой поселения, приставил его к деду Кузьме в коптильню. Пора было на зиму припасы делать. Сергей весь пропах дымом, сестры ворчали, но терпели - парень был при деле. Потом он помогал гончару Николаю горшки обжигать. Большие глиняные жбаны хорошо брали фермеры. Но то ли глина худая попалась, то ли Николай не с той руки начал, горшки частью полопались, частью вышли кривыми. Выкинули все за ограду близ ворот.
      А еще через неделю в поселение завернул обоз со старателями. Две телеги, доверху набитые барахлом, въехали во двор. Старателей было четверо, одного из них Василий признал, а то могли и не впустить. Иногда под видом торговых людей промышляли сущие разбойники. Еще рассказывали, что в одной деревеньке под Калугой пустили на ночь незнакомцев, а те под утро обернулись нежитью, сожрали всех стар и млад, деревеньку же спалили.
      Знакомого старателя Василий увел к себе. Кузня стояла чуть поодаль, за врытыми в землю бетонными плитами. Поселяне опасались огня. Старатели между тем выгрузили с телег большие тюки, связки металлических кружек, фляги, кастрюли, тряпье разное. Подошли женщины, глянули на добро и разошлись, не желая показывать интерес.
      Старателей разместили в свободной комнате, рядом с общим залом. Те отволокли свое добро и выставили его на погляд в коридоре вдоль стены. К вечеру Василий уже знал, что кому приглянулось, и повел долгий, обстоятельный торг. Знакомый его оказался вожаком старателей. Пока женщины накрывали столы да ставили угощение, они с божбой и матюгами пытались объегорить друг друга. Потом Василий с подручным в две ходки притащили тяжелую связку болтов для арбалетов, десяток мечей из хорошей стали и два испорченных карабина. Вожак осмотрел старое оружие, покачал головой и сказал, что знает умельцев, которые могли бы починить стволы, да только патронов к ним сейчас не сыщешь. Впрочем, от оружия не отказался. Часть тюков старатели унесли к себе в комнату, остальное Василий велел спрятать до поры в кладовой. Тут и еда приспела.
      Напившись чаю, гости, как положено, повели разговор о делах нынешних и прошлых, о том, что видели и слышали во время своих хождений по городам и весям, вернее, по тому, что от городов осталось. Старатели промышляли в заброшенных домах.
      В поисках мало-мальски ценных вещей их заносило в места дикие, покинутые людьми. Порой их грабили жители кордонов, частенько за ними охотилась всякая голь лихоимная, зная, что в обозах старателей можно разжиться добром, а если хорошо поискать, то и золотишко сыщется.
      Вожак старателей, степенно оглаживая бороду, рассказывал, как под Ростовом они набрели на военный городок и чуть не пропали в лабиринтах подземных ходов и шахт. А близ Серпухова они еле отбились от лупил, потеряв двух человек. Повезло, что вода была рядом, плюнули на барахло и уплыли, держась за гривы лошадей вниз по течению. И еще рассказал вожак, что встречал странных людей: те говорили складно, выспрашивали про старое оружие, а по одежке да по говору, видать, из-за Волги пришли.
      Женщины охали, а мужчины недоверчиво покачивали головами, когда вожак, осушив пару кружек браги, поведал им о дивных плавающих лесах Черноморья, об умном и страшном зверье, что водится за Уральским хребтом, о бурных водах, которые уносят неосторожных рыбаков к Северному пределу и сбрасывают их в кипящую бездну, о подземных дворцах, что откроются только тому, кто знает тайное слово, о непотребствах, учиняемых бандами одичавших беженцев, не нашедших себе угла-пристанища, о тех, кому в небесах являлись картины сражений между отрядами странных воинов, тела которых после гибели падали на землю и вспыхивали огнем ярым, паля все вокруг, о приходе никому не ведомых пророков, возвещающих, разумеется, окончательный конец света... Где быль, а где сказка, завороженные слушатели не могли разобрать. Да и не хотели.
      Сергей спросил о хрипунах. Вожак ухмыльнулся и сказал, что такие еще не попадались, но он только за свою артель может говорить. От других он разное слышал: и о хрипунах, и о ползунах, что наполовину сверху человек, а остальная половина - не то червяк, не то змея, и о говорящих паучинах многоруких-многоногих с человеческими головами, но о трех языках. Всякое рассказывают. Есть, по слухам, места, где раньше всякая гадская химия и неведомая дрянь хранилась. Хранилась, перепрела да и растеклась, травя все окрест. Туда вообще соваться не следует.
      Кто вляпается в то густое варево или нанюхается вонищи едкой, ум-разум вмиг потеряет. Там даже звери дикие чумеют, а люди и вовсе в нелюдей превращаются.
      Потом вожак хлебнул еще браги и заговорил о трудном своем ремесле. Старателя всякий норовит обобрать, полагая его за богатея. А пока что-нибудь стоящее раскопаешь - лаз трижды завалит, а раскоп пять раз засыплет. Старые дома почти все порушило и землей занесло, что уцелели - мхом поросли, в них змей и твари противной - чертова уйма, дерево все сгнило, железо проржавело, пластик потрескался, бумага старая расползлась...
      - Будет ныть-то! - хмыкнул дед Кузьма. - Не было бы навара, не полезли бы могилы копать.
      - Навар есть, - согласился вожак. - Как же без навара. Только могилы мы не трогаем, упаси Боже! - И он перекрестился. - В жилые края вообще не заходим, разве что для мены. Ну и золотишко какое найдем, сдаем Правителю, в обмен, конечно. А захоронения не трогаем. Не-е...
      - Да и что там на кладбищах найдешь... - невпопад сказал рыжебородый старатель, но осекся под строгим взглядом вожака.
      - Все-таки вы ребята мародеры, - укоризненно сказал Кузьма.
      - А это как посмотреть. - Вожак пожал плечами. - Все мы в каком-то смысле мародеры. После эпидемии одни мародеры и остались. Что не успели растащить, вода смыла. Вот и доскребаем остатки былой цивилизации, растаскиваем уцелевшее, а сами и горшка толком слепить не умеем.
      - Ты мои горшки не тронь! - вдруг заорал молчавший доселе Николай, вскочил с лавки, уронив большую кружку с недопитой брагой, и схватил за грудки вожака.
      Тот от неожиданности отпрянул назад, ножки табурета под ним поехали, и он спиной ухнул на пол. Николай, вцепившийся клещом, кувыркнулся за ним. Кинулись разнимать, кто-то в суете смазал одному из старателей по уху, тот не стерпел и полез в драку. Василий раскидал кучу, утихомирил драчунов, а Николая взял крепко за плечо и велел пойти проспаться. Но гончар с пылу и спьяну извернулся и хватанул зубами за пальцы старосты. "Ах ты!" - взревел Василий, и в следующий миг Николай улетел к стене, шваркнулся об нее и затих, блаженно улыбаясь. Тут женщины завизжали и дружно взялись за дебоширов. Алевтина цапнула бадью с холодной водой и плеснула в старателя. Тот пригнулся - и струя попала деду Кузьме аккурат в лицо.
      - Ой, - только и сказала Алевтина.
      Все на миг замерли, потом уставились на деда, который набрал воздуху да от распирающей злобы слова вымолвить не мог, только рыбой рот разевал. Первый засмеялся кузнец, за ним грохнули остальные.
      Потом пили мировую. Оклемавшись, Николай полез было целоваться с вожаком артельщиков, но тут пришла жена гончара и погнала его спать.
      За ней и другие женщины стали уводить мужиков по домам.
      Несмотря на отчаянное сопротивление Сергея, сестры и его чуть ли не силком отволокли домой. Словно маленького! При этом Вера еще и приговаривала, что если не будет слушаться, то они его старателям отдадут, а те его на корм хрипунам пустят.
      Ближе к утру ему приснилось, будто сестры хватают его за руки-ноги и несут куда-то по темному коридору, а потом бросают в подпол, глубокий и холодный. Вот он лежит внизу, рядом плещется вода, а далеко вверху гулкие голоса вопрошают, куда это он зашропастился.