– Хорошо. Прошу вас никому не рассказывать о своих показаниях. Мы вам очень благодарны, но если вы кому-нибудь проговоритесь, то все испортите. А мы наверняка об этом узнаем, и нам придется вас арестовать.
Надеюсь, мои слова об аресте подействуют на нее.
Теперь все ясно. Троянова звонила Скленаржу от Валоушков и договорилась с ним разыграть это представление с пролитым вином. Они решили для видимости познакомиться заново. Так Скленарж из ее любовника превращался в случайного знакомого, не представлявшего для нас особого интереса. Но именно поэтому он становился теперь для нас интересен вдвойне.
Значит, установим за Скленаржем наблюдение. Вряд ли он это заметит, уверенный, что они обвели нас вокруг пальца.
На следующий день после похорон в четыре часа они встречаются в кафе и продолжают нас разыгрывать. Пани Троянова уже не в трауре. Напротив, летняя пора дает ей возможность надеть платье настолько прозрачное, насколько это позволяют общественные нравы. Скленарж, которому наверняка лет сорок пять, разыгрывает из себя влюбленного. Троянова деланно улыбается.
В пять часов Скленарж, как истый кавалер, оплачивает счет, но, конечно, не тысячекронной купюрой. И они пешком направляются к магазину, перед которым недавно Скленарж ждал с розочкой в руке. Мы продолжаем наблюдение. Троянова выбирает себе платье. Оно ей действительно идет, и Скленарж энергично настаивает, чтобы она его купила. Она снисходительно соглашается. Они отправляются дальше и входят в ресторан первого класса. Играет музыка. Скленарж и Троянова сидят в отдельном кабинете, тихо беседуя. Прослушать их нет никакой возможности. По всей вероятности, это тоже делается напоказ. Уходят они не скоро. Скленаржу в этот день приходится раскошелиться. В ресторане после них остается пустая бутылка из-под шампанского и счет на несколько сотен крон. Перед рестораном «случайно» стоит такси. Скленарж, естественно, берет его и отвозит Троянову домой.
О подробностях я узнаю уже утром. Скленарж, долго целовавший пани Трояновой руку на прощание, снова сел в такси и дал адрес своей квартиры. Там, заплатив таксисту, он вышел, открыл дверь подъезда собственным ключом и вошел в дом.
– Около семи утра видели, как он вышел из дому, – говорит мой информатор. – Он был одет более буднично, чем накануне, когда шел на свидание с Трояновой. И явно спешил на работу.
Мы также установили, что в доме, куда он вошел и где ночевал, человек по имени Скленарж не проживает. Значит, у него другая фамилия, и это меня не удивляет.
Тайна пани Трояновой начинает проясняться. Имеется какая-то серьезная причина, из-за которой она тщательно скрывает эту свою давнюю связь. Она знает или, во всяком случае, догадывается, что за ней постоянно наблюдают, и поэтому усердно доказывает нам, что ее знакомство со Скленаржем только что произошло. Ей почему-то необходимо с ним встречаться, вместо того чтобы позвонить по телефону и сказать: «Милый, не показывайся недели три, пока тем, кто за мной следит, не надоест».
Но мы вас научим, как звонить в похоронное бюро, уважаемая пани Троянова!
В десять утра я уже знаю, что наш Скленарж поехал на южную окраину города в институт, где проводят опыты на животных. Он отметил в проходной свой приход п поспешил дальше. На карточке стоит имя: Роман Галик.
Все совпадает. В том доме, где не проживает пан Скленарж, живет Роман Галик.
Вызываю Ястреба, который сразу угадывает, чего от него хотят, и спрашиваю:
– Скажи, где можно взять тетан и подобные вещи, если не в таких учреждениях, как то, где работает пан Галик, иначе – Скленарж? Мне нужно все это разузнать поподробнее, но чтобы пан Галик ни о чем не догадался.
– Пустяки, – кивает наш знаменитый Ястреб. – Будет сделано!
И он договаривается о встрече с директором института, уважаемым профессором, известным ученым, который, к слову, не страдает излишним любопытством.
– Галик? – переспрашивает директор. – Работник весьма средних способностей, но опытный и ловкий. Роман Галик изучал естественные науки. А ловкость его заключается, к примеру, в том, что он умеет быстро поймать белую мышь за хвостик и произвести с ней все нужные манипуляции. Он работает в группе доктора наук Мачковой. Среди мышей, морских свинок и хомяков он чувствует себя как дома. Могу предложить вам подробный перечень его обязанностей.
Оказывается, Роман Галик обязан давать подопытным животным пищу, содержащую витамины и другие нужные вещества и не содержащую таковых. Но ему поручают и другое. Например, делать инъекции, прививки и тому подобные вещи. Ястреб внимательно изучает список, потом прямо спрашивает директора:
– Он имеет доступ к тетановым культурам?
– Разумеется. Недавно он проводил опыты с тетановыми антитоксинами. В шкафу, за который он лично отвечает, имеется немало опасных веществ… Но доктор Мачкова всегда отмечала его добросовестность.
Ястреб возвращается с твердым убеждением, что Галик отнюдь не гений. Его способности не так уж велики. Академика из него не получится.
Я приглашаю к себе лейтенанта Скалу, чтобы посоветоваться.
– Гм, – задумывается он. – На него может пасть подозрение в убийстве при соучастии пани Трояновой. Отпечатки пальцев Галика мы достанем. Если они совпадут с отпечатками на шприце, придется его арестовать.
– И тогда они оба будут утверждать, что единственный мотив убийства – устранение мешавшего им мужа. Пожалуй, лучше нам подождать, вдруг появятся еще какие-нибудь факты, свидетельствующие о других причинах. Троянова чувствует, что мы за ней наблюдаем, а Галик, напротив, думает, что у него руки развязаны. Скала считает, что Галик и Троянова познакомились «заново» потому, что им было необходимо как можно быстрее о чем-то договориться. Может быть, в квартире Галика вы найдете что-нибудь компрометирующее, – добавляю я. – Скажем, предмет, который исчез у Троянов со шкафа.
– Да, может быть, найдем, а может, нет.
– Йозеф Троян наверняка был одним из туристов с 286-го километра, – продолжаю я. – Нам ведь известны его приметы. Вялость, вызванная, вероятно, отсутствием инсулина. Галик ни внешне, ни манерами не напоминает того, второго туриста, который, не задумываясь, застрелил шестнадцатилетнюю девушку. Галику скорее подходит такое убийство, как, скажем, отравление тетаном.
– Вы думаете, – спрашивает Скала, – что Галик до сих пор встречается с тем черным туристом?
– Да. И встречается совершенно открыто, считая, что мы не следим за ним. Надо, конечно, проверить его, сравнить отпечатки пальцев. Но все равно мы не добьемся желаемых результатов, пока не будем знать всех его знакомых, знать, чем он занимается в свободное от свиданий с пани Трояновой время.
Наблюдение за Романом Галиком, установленное недавно, пока не дает ничего нового.
Зато, к моему удивлению, мне наносит визит Будинский из Национального банка.
– Меня просили обратить ваше внимание на тревожное явление, – говорит он дружески, с озабоченным видом. – С некоторого времени излишек денег в обороте стал возрастать. На прошлой неделе он достиг четырех миллионов.
– В серии «C–L»? – спрашиваю я.
– Где там! В подлинных купюрах «C–L» не появляется. Теперь к этой серии всюду приглядываются.
– Как вы это объясняете?
Будинский пускается в длительные рассуждения – заработки трудящихся, вклады и тому подобное… количество денег в этом кругообороте постоянно. Временами могут быть свои отливы и приливы, но общее количество не может возрастать, пока государство не пустит в оборот новую серию денег.
– Пока все это держится на каком-то уровне, – продолжает Будинский, – но деньги прибывают, словно чудом вырабатываются из ничего, если не принимать во внимание серию «C–L». Но она наверняка играет здесь свою таинственную роль.
Мы задумываемся над этим.
– Значит, фальшивых денег не видно? – вновь спрашиваю я.
– Нет, ни одной купюры.
– А как с фальшивым обозначением серии, скажем, если исправить С на О?…
Будинский недоверчиво усмехается.
– Это сразу можно было бы заметить через обычную лупу и даже простым, невооруженным глазом.
– Но существуют ведь серии «О-В», «0-А»?
– Думаю, что да. Нужно проверить.
– Ладно. Мы еще вернемся к этому. А пока будем идти по следу, кое-что нам обещающему.
Я не сообщаю Будинскому никаких подробностей. Но он знает, что, говоря о следе, мы имеем в виду счет Йозефа Трояна.
Галик, или Скленарж, продолжает встречаться с Трояновой. Они снова ужинают в ресторане, на этот раз более скромном, но зато заходят в бар для иностранцев, битком набитый отечественными посетителями. Нам представляется отличный случай. Галик съест гренки и вытрет руки лежащей здесь же салфеткой. А если гренки будут не слишком масляные, то, запивая все это превосходным вином, оставит отпечатки на бокале, стекло которого смазано специальной пастой. В баре уже сидят два сотрудника Скалы.
Пани Троянову не приходится уговаривать пить, есть или танцевать. А услужливый официант то и дело меняет на столе приборы. Не успеет Галик допить, как официант ставит другой бокал, унося прежний, прикрытый салфеткой. В подобном ресторане работают официанты высшего класса.
Люди Скалы получают немало хороших отпечатков. В лаборатории отпечатки сразу же обрабатываются. К полуночи твердо доказано, что отпечатки на зараженном шприце принадлежат Роману Галику.
А в это время пани Троянова смеется в баре уж слишком безудержно. И когда Галик приглашает ее танцевать, она идет неуверенно, она заметно опьянела. Наконец Роман Галик платит по счету. Пять тысяч крон, которые он вынимает из бумажника, имеют серию «А-К». Услужливый официант получает царское вознаграждение.
Галик уводит пани Троянову. На свежем воздухе оба слегка качаются. Как нарочно, перед баром стоят два такси, шоферы которых до этого твердили каждому, что они заняты. Роман Галик не без труда заталкивает пани Троянову в первую машину. Как только они отъезжают, вторая машина трогается вслед за ними.
На этот раз Галик подвозит Троянову к своему дому. Она замечает это и громко говорит, что они приехали не туда. Ее голос разносится далеко. В ночной тишине можно услышать и успокаивающие слова Галика. Он твердит что-то о кофе. В ответ Троянова смеется так, что чуть не падает, и прислоняется к стене. Роман Галик отворяет дверь своим ключом, нежно поддерживает Троянову под локоть, помогая войти в дом.
От угла отделяется сотрудник, который должен следить за входом. Он знает, что окно квартиры Галика, состоящей из прихожей и одной комнаты, выходит не на улицу, а во двор с высоким забором. Роман Галик разведен. Подвыпившая пани Троянова, видимо, у него не впервые.
Я еще сижу у себя в кабинете в обществе Скалы. Будинский встревожил меня своими разговорами о четырех миллионах, и я говорю Скале:
– Все это сплошное представление, они для нас его разыгрывают. Троянова сразу протрезвеет, едва переступит порог квартиры. И дело здесь не в их романе, а в чем-то другом. Если я не ошибаюсь, то мы напрасно теряем время.
– Пожалуй, лучше действовать не мешкая, – думает вслух Скала.
– Хорошо, – решаю я после минутного колебания. – Но если мы ворвемся, они могут успеть уничтожить какой-нибудь важный для нас документ. Нет, пусть спокойно выйдут из дома. Задержим их на улице и сразу доставим сюда. Если один из них выйдет раньше, другой не должен заметить его ареста. В квартире, я думаю, мы ничего не обнаружим. Но возможно, нам удастся заставить Галика говорить, предъявив ему внезапно обвинение в убийстве, и тогда с помощью перекрестного допроса мы сумеем добиться признаний.
И мы приступили к действиям. К трем часам утра все было готово. Мы со Скалой не покидали кабинета, хотя трудно было ожидать, что Галик и Троянова так быстро покинут квартиру. Выпив горячего кофе и поудобней устроившись в креслах за небольшим столиком, мы курили, сокращая тем самым медленно тянувшееся время. Спать совсем не хотелось. Близилась минута, которую я считал решающей. Скала сидел, ожидая вместе со мной, хотя его расследование пришло к концу: убийца Йозефа Трояна был ему теперь известен.
Так прошел час, показавшийся мне вечностью. В четыре часа две минуты резко зазвонил телефон. Прямая спецлиния.
– Видимо, началось, – сказал я.
– В квартире Романа Галика произошел взрыв, разрушивший стены двух соседних квартир. Возник пожар. Галик и Троянова мертвы, – услышал я по телефону. – Тела изуродованы до неузнаваемости. Добраться к ним невозможно. Ждем пожарников.
Внезапно разговор обрывается. В трубке только гудки.
5
На улице около дома смятение, паника. Не сразу удается навести порядок, хотя наши сотрудники, бывшие неподалеку, с первых же минут прилагали к этому все усилия.
Занимается день. На узкой улице с высокими домами сумрачно, но кое-где уже пробились косые лучи солнца. Я останавливаю машину перед цепочкой заграждения. Мы вылезаем и дальше двигаемся уже пешком.
Жители пострадавшего дома и соседних домов выбежали на улицу полуодетые. Собралась довольно большая толпа, не знающая толком, что произошло. Крики, визг. Из домов выносят плачущих детей, некоторые тащат вещи. Хотя еще совсем рано, прохожие толпятся по обе стороны перекрытой улицы, кое-кто проник даже за цепочку заграждения.
Из всех окон и щелей шестиэтажного дома валит сизый дым, словно топится печка с плохой тягой. Двери дома распахнуты настежь. Внутрь тянутся два толстых шланга. Среди криков и гама раздраженно пыхтит пожарный насос. Вырываются ярко-красные языки пламени.
Скалу и меня сразу обступают испуганные жители, требующие объяснений. К нам с трудом пробивается наш сотрудник, наблюдавший за домом. Одежда его порвана. На лице кровавая полоса.
– Оставайтесь здесь, – говорю я ему.
В доме ведут войну с огнем пожарные. Наконец брандмейстер громко кричит, что опасность миновала. Стоящие вокруг жители слышат это и понимают, что могут вернуться в дом. Но не двигаются с места, словно еще не верят. Две квартиры по соседству с квартирой Романа Га-лика тоже, видимо, пострадали, но, как велики разрушения, пока установить не удается. В одной из квартир рухнувшей стеной серьезно ранен восьмилетний ребенок. Ему оказали первую помощь и перенесли в соседний дом. Наконец приходит санитарная машина.
Я расспрашиваю сотрудника, наблюдавшего за домом. Он говорит, что услышал взрыв, рванувший откуда-то изнутри дома, и тут же свистком подозвал группу, высланную для проведения нашей операции. А сам кинулся к дверям подъезда и позвонил. Из дома доносился грохот, словно рушилась лестница, и крики. Двери распахнулись, на улицу выскочила привратница, громко зовя на помощь. Слышались крики: «Горим!» Показались первые языки пламени.
– Я был уверен, что взрыв произошел на третьем этаже, у Галика, – говорит сотрудник, – и кинулся наверх. Двери в квартиру были выбиты. Я попробовал туда войти, но тут же отступил, прямо на меня обрушилось пламя. Тут я увидел мужчину и женщину. Совершенно…
– Ладно, посмотрим, – прервал я его, стараясь избежать подробностей: вокруг толпились посторонние.
Из дома вышел пожарник с противогазом в руках. На лице и одежде видны следы тяжелой борьбы с огнем.
– Пожар ликвидирован, – докладывает он.
Кажется, испуганных жителей его слова немного успокаивают.
– Идемте, – говорю я.
Мы входим в дом. Брандмейстер идет первым. За ним я лейтенант Скала, врач и еще один наш сотрудник.
Воздух в доме пропитан гарью, дышать тяжело. Нас обдает жаром. На лестнице потоки грязной воды, в которой плавают щепки. Мы перешагиваем через толстые шланги, из которых уже не бьет вода. На третьем этаже еще возятся три пожарника. Они ходят в лужах воды, откручивая шланги и сматывая их. Мокрые, грязные и мрачные. Вероятно, это они поливали из шлангов изуродованные тела, которые под мощной струей воды изменили свое положение.
– Что сейчас тут увидишь, – ворчит врач, – надо отвезти на вскрытие.
Ему явно не хочется входить в квартиру. Ведь сразу окажешься по колено в воде, и брюки и ботинки промокнут. Остальные, не так привередливы. Но действительно, долго тут расхаживать нет смысла. Скоро приедут специалисты, составят акт.
Я спрашиваю сотрудника, сопровождающего меня, были ли Галик и Троянова, которых он увидел сразу после взрыва, одеты так, словно только что пришли с улицы?
– По-моему, да, – звучит ответ.
В окне не осталось ни кусочка стекла. На разбитой раме висят разорванные и грязные шторы, вернее, их остатки, стены зияют отверстиями, через которые вполне можно пролезть. В одно из отверстий при взрыве вышвырнуло обломки мебели.
Дверь из прихожей в комнату была, вероятно, открыта и почти не пострадала. Взрывная волна прошла свободно через прихожую и вышибла дверь на лестницу. Сломанная, разбитая, она сдвинута в сторону, чтобы не мешала проходу. Из замка торчит язычок. Значит, во время взрыва дверь была заперта. Скоба на поврежденной дверной раме, куда входил язычок, вырвана.
Взрыв напоминает тот, что был на 297-м километре. Дверь лежит внутренней стороной кверху. Ключа в замке нет. Я наклоняюсь и начинаю поднимать дверь. Скала помогает прислонить ее к стене. Ключ торчит в замке снаружи. Он легко поворачивается. Очевидно, кто-то закрыл дверь со стороны лестничной площадки. Галик и Троянова были в квартире и не могли этого сделать.
Вывод напрашивается сам собой. Кто-то поворотом ключа запер в квартире Галика и Троянову и оставил ключ в замке, чтобы нельзя было открыть двери изнутри.
Чей это ключ? Может, его забыл в замке Галик?
– Здесь побывал тот же специалист, что и на железной дороге, – делает предположение Скала.
Я поворачиваюсь к сотруднику, занимавшему пост наблюдения.
– Кто-нибудь выходил ночью из дома?
Его ответ звучит вполне уверенно: с той минуты, как в дом вошли Галик и Троянова, никто оттуда не выходил.
Поручаю своей группе проверить, нет ли у Галика при себе ключей. И нет ли их где-нибудь в квартире.
Мы со Скалой спускаемся этажом ниже. Но и там дым ест глаза, пол залит мутной водой. Я вытираю мокрые грязные руки платком. Мы стоим прямо в луже. Сверху на нас тоже капает. В доме шум и крики. Мы стараемся не мешать работающим группам и тихо держим совет.
Если двери квартиры Галика были заперты снаружи и если до самого взрыва никто не выходил из дома, значит, преступник, в существовании которого сомневаться не приходится, скрывается где-то поблизости.
Существуют два варианта. Или он принадлежит к жителям дома, или это кто-то посторонний. В первом случае можно допросить всех жителей, но, скорее всего, речь идет о втором случае. Да, чужой не стал бы прятаться в какой-нибудь квартире. Он переждал бы взрыв в безопасном месте, а потом, использовав панику, незаметно скрылся.
Мы со Скалой и моим сотрудником спускаемся вниз. Возможно, мы на верном пути. Застекленные двери, выходящие во двор, не заперты и легко открываются.
Двигаемся дальше. Если преступник укрылся во дворе, он легко мог незаметно выбраться оттуда, когда началась паника. Перекинув пиджак через руку, расстегнув ворот, он мог прикинуться жителем этого или соседнего дома, мог даже сам способствовать панике и стоять сколько угодно среди довольно многочисленной толпы, и ему не было надобности перелезать через довольно высокую стену, ведущую в соседний двор.
Двор почти квадратный, шириной метров тридцать. Посреди двора на заросшей травой площадке, обложенной щебнем, – толстое дерево, рядом клумбы, на которых ничего не растет. На темно-серой утоптанной земле валяются мусор, битый кирпич, зола и прочий хлам, который обычно придает городским дворам такой унылый вид.
В одном углу заметны следы робкой попытки устроить детскую песочницу. Рядом с воротами стоит старый стол для выбивания ковров. Соседние дворы наверняка имеют столь же безрадостный вид. Направо, у самой стены, – три железных мусорных ящика. Ближе к дому валяются осколки стекла, видимо от окна Галика. Отсюда мы легко узнаем ослепшее окно взорванной квартиры.
Два небольших камня, из тех, что окружают площадку у дерева, выворочены. Оба величиной с ладонь. С одной стороны они слегка влажные, и ямки от них в земле тоже не успели высохнуть. Камни кто-то выворотил совсем недавно, возможно споткнувшись о них. И случилось это наверняка в темноте.
– Этот тип ждал их в самой квартире, – говорит Скала.
На траве след, по размеру принадлежащий мужчине нормального роста. Очертания следа не очень четкие. Скоро примятая трава поднимется, и он совсем исчезнет. Если мысленно соединить дверь, выходящую во двор, с этим следом, то линия дальше пойдет к трем мусорным ящикам у стены. Три пары глаз немедленно упираются в землю. Мы подходим к мусорным ящикам, но пока не замечаем ничего интересного. Слой земли здесь более светлый, сероватая зола. Позади ящиков слой золы потолще. И там мы обнаруживаем несколько отчетливых следов от подошв с широкими каблуками и закругленными носами.
– Сандалии, – говорит Скала, знающий в этом толк.
За мусорными ящиками кто-то прятался. Отсюда прекрасно просматривается окно квартиры Галика. На среднем ящике виднеется полоса.
– Он присел на корточки и вытер ящик коленом, – рассуждает Скала.
Пока больше ничего установить не удается, и мы возвращаемся. У выхода со двора оставляем наблюдателя.
Снова поднимаемся наверх. Прибыли две опергруппы – Скалы и лейтенанта Клецанды. Карличек бросает на меня долгий укоризненный взгляд. Почему – не знаю. Вероятно, потому, что в этой операции я терплю поражение за поражением.
Скала посылает свою группу во двор. Лейтенант Клецанда передает мне связку ключей.
– Вас интересовали ключи, – говорит он, – мы нашли их у мертвого.
Я вставляю один из ключей в цилиндрический замок выбитой двери. Подходит.
– А не было ли ключей у женщины? – спрашиваю я.
– Вот они.
Я получаю ключи Трояновой. Внимательно их рассматриваю. Среди них нет ключа от квартиры Галика. Клецанда снова докладывает. Найдено маленькое медное колечко диаметром сантиметра три. С мелкой нарезкой. В середине квадратное отверстие, из которого торчит обломок, металлического стержня.
– Похоже на часть часового механизма мины, – заявляет специалист, который уже побывал в свое время на 297-м километре. – Это устройство мне незнакомо, но думаю, я не ошибаюсь. Очень чувствительный механизм, какая-то новинка. Изобретение для разрушения. К этим маленьким зубчикам должна быть втулка с нарезкой. Думаю, где-то здесь отыщем обломки.
– На железной дороге мы не обнаружили ничего похожего, – замечаю я.
– Может, случайно. К тому же условия там были другие. Тротилгексагена, вероятно, в данном случае использовали раза в три меньше. В почтовом вагоне мина была замаскирована и, возможно, имела несколько другое устройство. Тут все же стены дома, а там были только тонкие стенки вагона.
Я ухожу. Опергруппа, работающая здесь, все основательно осмотрела, и я отпускаю сотрудника, дежурившего ночью. Внизу еще раз останавливаюсь и отдаю Скале ключи Галика и Трояновой. Убедительно прошу его найти ко всем ключам подходящие замки.,
– Что ж, поручим Карличеку, – соглашается Скала. – А то у него мысли где-то витают.
Меня отвозит одна из наших машин. Мы едем мимо какого-то автомата-закусочной, где люди уже завтракают.
– Остановитесь ради бога! – чуть не кричу я. Все мои чувства внезапно поглощает одно: чувство голода. Человек все-таки должен есть.
Я беру три порции сосисок с горчицей, два теплых рогалика и кружку пива. Потом снова сажусь в машину, закуриваю сигарету и блаженствую. Теперь только чашку черного кофе – и это вполне заменит хороший сон.
Звоню по телефону Лоубалу. Он отзывается сонным голосом.
– Есть кое-какие новости, – говорю я ему. – Позвоните Трепинскому. Пока от вас мне ничего не надо, только 0пно: пошлите сотрудницу, которая видела, как Роман Галик покупал пани Трояновой новое платье.
– Через полчаса она будет у вас, – обещает Лоубал.
Я пью черный кофе, покуриваю и жду. Кажется, кто-то в отчаянии начинает воздвигать перед собой стену из трупов, стремясь скрыться за ней… А ведь так не выпутаешься.
Появляется сотрудница Лоубала.
– Скленарж-Галик говорил, – спрашиваю я ее, – что в магазине дамского платья у него есть знакомый. Как вы думаете, это был хороший знакомый?
– Да, – заверяет она. – Он дружески кивнул Галику, когда его увидел. И явно старался ему услужить.
– Хорошо. Пойдете со мной. В восемь часов будьте у моего кабинета.
Не знаю, удастся ли найти еще кого-нибудь из знакомых Галика. Пока мне известны только двое. Вторым я считаю того, кто сегодня ночью отправил его на тот свет.
В восемь утра в магазине дамского платья еще спокойно, нет обычного оживления. Сотруднице не приходится провожать меня внутрь. Знакомого Галика мы видим за полуприкрытой витриной. Он что-то там устанавливает, убирает витрину. Он примерно такого же возраста, что и Галик, причесан как на картинке, галстук старательно вывязан.
Я просовываю голову в щель витрины и вежливо обращаюсь к нему:
– Разрешите? Мне нужно с вами срочно поговорить. Он удивленно оборачивается.
– Пожалуйста, пройдите в магазин. Осторожнее, тут ведь стекло.
Я вытаскиваю из кармана удостоверение, а он испуганно следит за всеми моими жестами.
– Извините за беспокойство. – Я продолжаю стоять у витрины. – Но не будете ли вы так любезны прервать на время свою работу?
Закрытое стекло витрины скрывает эту сцену от любопытных прохожих. Художник-оформитель осторожно пробирается к витринной щели и, спрыгнув на тротуар, смотрит на меня с нескрываемым удивлением.
– Что вам угодно?
– Чтобы вы на время оставили витрину.
Он подчиняется, а я делаю знак сотруднице: больше она мне не нужна. Вместе с ним я вхожу в магазин, все с удивлением смотрят на меня. Продавцы стоят без дела, В магазине всего одна пожилая клиентка, которой занимается одна из продавщиц.
Оформитель ведет меня налево, к двери, табличка на которой возвещает: «Примерочная, только для дам». Там он предлагает мне присесть, но я благодарю и отказываюсь.
– Вы знаете Романа Галика?
– Галика? Разумеется! Он недавно был у нас. – Бедняга машинально приглаживает волосы.
– Покажите мне ваши документы.
Оформитель, нервничая, лезет сначала не в тот карман. Наконец протягивает мне паспорт. Алоиз Троужил. Записываю его имя и адрес.
– Галик был здесь с дамой, – продолжает он уже по своей инициативе. – Часа за три до этого он пришел один, И попросил меня не называть его по имени при этой даме, дескать, ей он представился иначе.
Я знаю совершенно точно, что Троужил действительно не называл Галика по имени. Знаю и то, что они «на ты». И я спрашиваю:
– Вы его хорошо знаете?
– Мы вместе учились в школе. И вместе ее окончили. Потом долго не виделись. Мне достался в наследство от отца магазин модного платья, но новые экономические отношения… Теперь я здесь просто служащий. Что ж, мне неплохо.
– А вы встречались с Галиком после окончания школы?
– После окончания? Пожалуй, нет. Хотя – простите. Раз или два на встречах бывших учеников школы… это было еще перед войной… а потом как-то встретились на улице. И заговорили о том, кто чем занимается. Я предложил ему работу в нашем магазине, но он в ответ рассмеялся. Дескать, он сам себе господин, с женой разошелся. А у меня трое детей, и я ни за что не стал бы разводиться.
– С тех пор вы с ним не виделись до того дня, когда он покупал здесь платье?
Алоиз Троужил снова нервным движением приглаживает волосы.
– Один раз. В этом году, в начале весны. Было еще грязно. Он пришел ко мне с несколько странной просьбой. Я выполнил ее, но, раз уж вы расспрашиваете меня с таким пристрастием, заверяю вас, что я не увидел в этой просьбе ничего дурного.
– Можете смело говорить, – успокоил я его.
– Он хотел… чтобы я достал ему два манекена, ну, те, что мы ставим в витрины… мужской и женский. Я не знал, удастся ли мне это. Тогда он поинтересовался, где их делают. А когда я задал вопрос, зачем ему эти манекены… – Алоиз Троужил снова поглаживает волосы, мнется и наконец говорит: – Его ответ был каким-то странным. Я воспринял это как шутку…
– А что именно он вам ответил?
– Он сказал, – словно с трудом припоминает Троужил, – что хочет ставить опыты не только на крысах. Что свои опыты он с манекенов перенесет потом на живых людей и заработает на этом миллионы.
– Что он имел в виду?
– Не знаю. Он не стал больше распространяться на эту тему. Или он дурачил меня, или не хотел выдать какую-то тайну. А что, он совершил что-нибудь противозаконное?
– Иначе бы мы им не занимались. Так получил он эти манекены?
– Получил, – отвечает Троужил словно бы с неохотой. – Здесь, у нас. На складе давно валялся мужской манекен, ведь мужской одеждой, как вы знаете, мы больше не торгуем… Нашелся там и женский манекен с поврежденным лицом. Но Галику они подошли. PI он даже уверял, что такие как раз ему и нужны. Дескать, не будь у одного из манекенов отбит нос, пришлось бы caмoмv его отбивать. Он получил их даром, как ненужный хлам.
– И унес их с собой?
– Увез. Посадил сзади в такси, сам сел к шоферу и поехал. Машина была старая, водитель тоже немолодой Шофер спросил, куда ехать. Галик ответил: «Высочаны» а там он, дескать, скажет куда, и шофер еще пошутил: «А я-то думал, что эти двое сзади собираются сыграть свадьбу». Все вокруг засмеялись, и они уехали. Больше я ничего не знаю.
Если Галик действительно заявил, что с помощью двух манекенов он заработает миллионы, то ведь именно в операции «C–L» шла речь о миллионах. Тут существовала какая-то фантастическая связь.
– Во время последнего посещения он не заговаривал с вами о манекенах?
– Нет, – качает головой Троужил, – и не вспоминал о них, а я не спрашивал.
И я оставляю пана Троужила в покое.
6
На работу я возвращаюсь пешком. Солнце раздражает меня, кажется утомительным. Зато в моем кабинете прохладно. Черный кофе меня подбадривает, но ненадолго. Вероятно, мне просто нужно хорошенько выспаться.
