– Слушай-ка, Хохол, – мной овладело безграничное чувство брезгливости. – Не мог бы ты заткнуться? Не нужно лишний раз вызывать у меня чувство стыда за то, что я имею с тобой хоть какие-то общие дела.
– Та ну тебя к такой-то матери! Ненормальный ты какой-то. Тебе совет жизненный дают, а ты лаешься. Живи, як знаешь, – и Хохол обиженно отвернулся к окну.
Мы подъехали к дому, в котором жили родители Иришки, я поднялся в квартиру. Вчера, пряча глаза, Ирка предупредила меня, что родители относятся ко мне, мягко скажем, насторожённо. Но действительное положение дел оказалось даже хуже, чем я ожидал. Иркина мать, с которой мы до сегодняшнего дня не были знакомы лично, окинула меня таким взглядом, будто я пришёл разводить её на взносы в поддержку секты Марии Дэви Христос.
– Так откуда вы к нам приехали… эмм… простите, забыла, как вас зовут?
– Евгений, – буркнул я. – Из славного города Кулебяки.
– А где это?
– На Камчатке.
– С ума сойти! – ахнула мамаша. – Это же так далеко! А правда, что вы – азербайджанец?
– Нет. Неправда. Я уйгур. Елена Валентиновна, с вашего позволения я возьму вещи, я очень спешу, простите…
– Валерьевна, молодой человек. Нет уж, подождите, – высокомерно ответствовала мамаша. – Должна же я знать, кому доверяю свою дочь!
Раньше надо было об этом заботиться, подумал я. Когда отдавала едва закончившую школу дурочку за поселкового гопника. Я сдержанно склонил голову набок и вежливо улыбнулся.
– Что вам ещё угодно обо мне узнать?
– Где вы учились? Какое у вас образование?
– Никакого, простите.
– Нет, это какой-то ужас, – всплеснула руками моя потенциальная тёща. – Как можно жить без образования? Куда смотрели ваши родители, молодой человек? И на что вы собираетесь жить с моей дочерью? Вас же не возьмут ни на одну приличную работу! Учтите, мы с Владимиром Александровичем помогать вам не намерены!
– Не беспокойтесь, Елена Валентиновна…
– Валерьевна, молодой человек! В конце концов, довольно невежливо с вашей стороны до сих пор не запомнить…
– Простите, Елена Валерьевна, – мне уже надоел этот балаган, и я с трудом сдерживался, чтобы не послать Елену Валерьевну вместе с отсутствовавшим Владимиром Александровичем ко всем чертям. Ибо я был отлично осведомлён, что образование в этом серпентарии имели только Ирка и отец, а младшая сестра Надежда и сама мамаша заканчивали лишь профессионально-техническое училище, и тем сильнее меня раздражал мамашин дешёвый подмосковный снобизм. – Я очень спешу. Не могли бы вы отдать мне документы и вещи?
– Сейчас отдам, не торопитесь, – она вдруг прищурилась. – Я ещё должна записать ваши паспортные данные. Так, на всякий случай. Вы уж простите, но приезжий неизвестно откуда, необразованный… Вы, наверное, выпиваете?
– Нет! – рявкнул я ей прямо в лицо. Она отшатнулась и схватилась за сердце, но я уже снова вежливо улыбался. – Я не пью. И даже не курю. И не ем мяса. И хожу по субботам в синагогу. И регулярно подаю милостыню. Улицу я перехожу только на зелёный свет, а в метро – стою справа, прохожу слева. А паспорта у меня с собой нет, Елена… Валерьевна. А теперь, будьте так любезны, отдайте мне то, за чем я приехал, и на сегодня мы расстанемся, потому что я… Очень. Спешу!
Обалдевшая мамаша вынесла сумку с вещами, возмущённо сунула её мне в руки и с грохотом захлопнула за мной дверь. Мда, брат, думал я, спускаясь в лифте, не любят тебя московские мамаши. Ну, и чёрт с ней, со старой ханжой. Дима-то, конечно, был куда как образованней меня. Да и сама хороша… Вспомнив, как когда-то объяснял Ирке, что между Людольфом и Отто Бисмарками существует огромная разница, я от души засмеялся, и вышел из подъезда. Хохол с таксистом курили у машины.
– Ну, шо, Жень, как тёща?
– Чудесная женщина, – ответил я, кидая сумку на заднее сиденье. – Душа-человек. Сань, я сейчас отлучусь на несколько минут. А вы подъезжайте к той свечке, – я показал рукой на бывший Иркин дом, – и ждите меня у подъезда. Я пешком, мне дворами ближе.
– Я так и знал, – Хохол понимающе кивнул головой. – Точно один пойдёшь? А если их там много? Опять ведь измудохают!
– Я вообще не знаю, дома ли он. Если нет, то придётся приехать сюда ещё раз. А если измудохают, вернёмся к ним уже вдвоём. Всё, я пошёл. Подъезжайте.
– Удачи. Осторожней там.
Подойдя к подъезду, я набрал на домофоне код первой попавшейся квартиры. Звонить напрямую Диме я не хотел. Парень много лет ходит в тренажёрный зал и, конечно же, намного сильней меня. Поэтому я собрался навестить его сюрпризом. В домофоне булькнуло, и чей-то сонный голос промямлил:
– Кто там?
– Участковый. Откройте! – уверенным голосом рявкнул я. Домофон мгновенно запиликал, и дверь открылась.
Я поднялся на шестнадцатый этаж, подошёл к знакомой двери и нажал кнопку звонка. Через несколько минут внутри квартиры зашаркали шаги, в замке повернулся ключ, и передо мной возникла заспанная, опухшая с очевидного перепоя Димина физиономия. Медлить было нельзя. Я был уже наготове и изо всех сил ударил его кулаком в подбородок. Он отшатнулся и тряхнул головой в секундном замешательстве. Этой секунды мне хватило вполне – не дав ему опомниться, я ударил его ещё раз и ещё, он рухнул на пол, я прыгнул вперёд, упёрся коленом ему в грудь и изо всех сил кулаком правой руки хладнокровно вбивал в его отвратительную морду удар за ударом, а он, оглушённый, лишь хрипел и мотал головой. Через некоторое время он потерял сознание и затих. Я остановился – убивать его или калечить в мои планы не входило. Поднявшись на ноги и оставив его валяться, я прикрыл за собой дверь. Посвистывая, вызвал лифт и спустился вниз. Хохол при виде меня обеспокоенно выскочил из машины, но, удостоверившись, что всё в порядке, одобрительно кивнул, и мы поехали в офис. Настроение у меня было преотличное. Жалость или угрызения совести меня не тревожили, я чувствовал себя абсолютно правым. Никакой мужчина, ударивший женщину, не имеет оправдания. Тем более зная, что она беременна. В конце концов, я просто никогда не оставил бы безнаказанным человека, поднявшего руку на мою любимую женщину. Даже если она его жена.
Полный дефолт
Всё шло своим чередом. Офис работал исправно, Наковальня со временем наловчился замещать нас с Хохлом сразу обоих, сделавшись совершенно незаменимым. Хохол исправно копил деньги, жил в трущобах и не интересовался окружающей действительностью. В начале августа Наковальня женился на одной из наших секретарш, и мы отгуляли весьма живую свадьбу, на которой я был свидетелем со стороны жениха. А ещё мы с Иркой ожидали рождения ребёнка.
В понедельник с утра к нам в гости заехали Иркины родственники – младшая сестра Надя с мужем Вадимом Саровским, чтобы забрать её в гости к родителям. Я к родителям не ездил – меня предельно раздражала их снобская напыщенность, поэтому я так и не смог себя перебороть, боялся сорваться и нахамить им. Иришка сидела на диване, а я подстригал ей ногти на ногах, потому что ей самой не позволял это делать уже довольно внушительный живот, а свою запись в косметический салон она сегодня проспала. Вадим с Надькой пили чай, и мы беседовали, конечно же, о «проблеме» и «засилье» приезжих – одна из любимых тем московских мещан средней руки, а особенно плохо образованных и мало зарабатывающих. К тому же Вадим работал рядовым бойцом в ОМОНе, а в свободное от работы время обтирал углы Ленинского района Подмосковья с бригадой каких-то скинхедов.
Так что почва для такого рода полемик была вполне благодатная. Я припомнил Вадиму тот самый случай у «Севастополя» и поинтересовался, что он об этом думает.
– Ты сам подумай, Жень. Ты же вот не похож на чурку! Я же к тебе нормально отношусь! У меня работа такая, порядок в Москве поддерживать. А как ещё с ними обращаться, если они закон нарушают? Всё надо делать по закону! А они даже не регистрируются. Я одного не пойму – ты-то почему этих чертей защищаешь? Ты ж другой…
– Да брось ты, Вадим, ерунду-то городить, – возмущённо ответил я. – Какой я другой? У меня не только прописки, у меня даже и паспорта-то нет. То, что ты ко мне «нормально» относишься, это не аргумент. Ещё неизвестно, как бы ты ко мне отнёсся там, у «Севастополя», попадись я под руку именно тебе. Ты скажи, тебе вот не стыдно самому грабить людей средь бела дня? Ты ж мент! Ты защищать должен!
– Я, Жень, мент в первую очередь московский. Поэтому и защищаю москвичей, а не чурок. «Севастополь» – это ещё херня. Таких севастополей в городе всего несколько штук, это не проблема. Мы вот рынки иногда зачищаем – вот там – да, действительно бардак. Весь Кавказ переехал в Москву и чувствует себя тут, как у себя дома. А мне это обидно, – горячился Вадим. – У меня зарплата двести баксов, а эти тут жируют. Бабушке на рынке пучка укропу не продать, всё чурки под себя подгребли. Бил их всю жизнь, зверьков, бью и буду бить!
– Вадим, а тебя не силком в ОМОН гнали. Сам же себе профессию и выбрал. Да и непохоже, что ты на зарплату живёшь и что тебя до потери аппетита волнуют проблемы подмосковных бабушек. На тебе вон только одежды на штуку минимум, и жена у тебя не работает. Чего жаловаться-то?
– Да я особо и не жалуюсь. Я мент, мне в Москве всё можно. Я любого чурку или вообще любого приезжего на улице остановил, вот и деньги, – Вадим прижмурился и довольно ухмыльнулся. – Спасибо Лужкову, что регистрацию для приезжих ввёл. А то бы мы с такой зарплатой с голоду передохли.
– Да, кстати о регистрации… Ты считаешь, что это нормально, когда человек не может приехать в столицу своей страны без того, чтобы не занести Лужку бабла? Ну, или менту какому-нибудь, непринципиально… Кстати, тут по ящику недавно сообщили, что твой Юрий Михайлович вышел на международную арену. Причём вышел не сам. Правильнее будет сказать, его на эту арену вывели. Международная организация Privacy International утвердила за Лужком второе место в номинации «Самая непроходимая тупость» в конкурсе «Самые дурацкие меры безопасности». Лужков получил это «серебро» за проверки документов и требования регистрации на улицах Москвы. У своих собственных сограждан! Вот тебе ещё один любопытный факт – в Нью-Йорке сорок тысяч полицейских, а в Москве – аж сто пятьдесят.
– Так им и надо, – влезла в разговор Надька. – Приезжие в Москве бабки делают. Вот и пусть делятся!
– С кем, Надь? С ментами и Лужком? – ехидно поинтересовался я. – И с какой стати?
– Женя, – произнёс Вадим. – Давай не будем. Ты – приезжий, и тебе никогда не понять нас, москвичей. Мы чурок ненавидели, ненавидим и будем ненавидеть. Потому что они – грязные животные.
– Ну, знаешь… Это, в конце концов, уже какая-то клиника, – возмутился я. – Не равняй всех мусульман по кучке тех несчастных, бездомных торговцев, которые торгуют овощами и строят подмосковные дачи. Я же не сужу о русских и москвичах по пьяному быдлу, коего тут множество, или по какому-нибудь отмороженному менту, коих я уже встречал достаточно. Чем обожравшийся палёной водки тушинский слесарь, бьющий ногами по лицу свою жену, лучше любого из «чурок», которых вы так ненавидите? Чем лучше Иркин русский Дима, избивший её, беременную?
– Он свой, и в Москве он у себя дома, пусть ведёт себя так, как хочет, – ответил Вадим. – Она его жена, между прочим. А чурок твоих я на генетическом уровне не перевариваю. Всё равно когда-нибудь мы их выдавим из Москвы. Развелось тут, – и он грязно выругался.
– Угу, выдавишь. Одних только азербайджанцев в Москве огромное количество. А другие национальности? А приезжие граждане России? Когда вы уже поймёте, что агрессией и откровенным презрением к ним вы вызываете эффект, обратный ожидаемому! Что своим отношением вы никогда не добьётесь к себе даже элементарного уважения! Что в Москве уже живёт столько же приезжих, сколько и самих москвичей! Кстати, «чурки» своих жён не бьют…
Наш спор прервал телефонный звонок. Разговор, как обычно, не закончился бы ничем. Вести межэтнические дискуссии с твердолобым подмосковным омоновцем и его едва осилившей профтехучилище женой – совершенно бесполезно. Это люди с повреждённым мозгом, на полном серьёзе считающие, что факт рождения в Москве уже делает их на голову выше любого приезжего.
Звонил Хохол.
– Жень, ты телевизор смотришь? – голос Хохла был по-настоящему испуганный, что было ему несвойственно. Мне стало не по себе.
– Нет… а что?
– И на улицу не выходил ещё?
– Нет. Да говори ты уже, чего тянешь? Что случилось?
– Включи телевизор. Мы с Наковальней в офисе. – И повесил трубку.
Я дотянулся до пульта. Новостные программы наперебой захлёбывались зловещими завываниями, в кадре постоянно мельтешили встревоженные лица, кругом были видны дикие очереди у банков и пунктов обмена валюты. Постоянно звучало ранее незнакомое слово «дефолт». На информационных табло обменников явственно просматривался валютный курс – двадцать рублей за доллар.
Вчера было шесть. Мы заворожённо замерли у экрана.
На дворе было семнадцатое августа тысяча девятьсот девяносто восьмого года.
Вадим сориентировался быстрее всех.
– Так, девушки, быстро в машину, отвезу вас к родителям, а сам поеду, разузнаю, чего там как. А ты бы, Жень, тоже на работу съездил… мало ли.
Посадив жутко напуганную Иришку к Вадиму в машину, я направился в сторону офиса, по дороге зайдя в магазин за пачкой сигарет. В магазине была дикая давка – с прилавков сметали всё подряд, а нового товара на опустевшие полки не выкладывали. За пачку сигарет с меня взяли двадцать пять рублей. А не семь, как вчера. «Плохо дело», – подумал я.
В офисе Хохол с Наковальней молча сидели у телевизора и глушили коньяк. Секретарши не было. Хохол отправил её домой за ненадобностью и отключил офисный телефон.
– Что вообще происходит-то? – Наковальня был очень расстроен, ибо буквально на днях должен был открыться его офис. – Что это за бред?
– Похоже, что с открытием придётся повременить, Андрюх, – задумчиво сказал я, медленно наливая себе коньяк. – У нас полный ящик налички – недельная выручка, и всё в рублях. И полсклада товаров далеко не первой необходимости. Давай сейчас не будем пока горячиться, а подождём несколько дней. Может, устаканится.
– Ага, конечно, – Наковальня злобно грохнул по столу кулаком. – Устаканится, жди. Где ты видел, чтобы у нас в России что-то подобное устаканивалось? Ты что, всерьёз думаешь, что этот долбаный курс снова упадёт?
– Не думаю. Но и утверждать сейчас что-либо – глупо. Езжай-ка ты сегодня домой, мы тут справимся сами, а завтра с утра приедешь. Чего тебе здесь торчать…
Наковальня встал, налил себе ещё коньяку, залпом выпил и порывисто вышел из помещения. Хохол, за это время не проронивший ни слова, сидел, вперив в экран телевизора тяжёлый, отсутствующий взгляд. Было слышно, как за уходившим Наковальней громко бухнула входная дверь. Мы остались вдвоём.
– Ну, чего, Саш… Приплыли, похоже.
– Та похоже на то, – с неохотой проговорил Хохол, потянувшись к бутылке. – Не откроем мы Наковальне офиса. Не на что. Товар на складе есть, а толку? Его никто не будет покупать. Это ж не жратва. Смотри, шо делается, – и он показал взглядом на телевизор, на экране которого толпы людей штурмовали продуктовые магазины.
– Да уж… Товар наш сейчас явно неактуален. Сколько у нас денег?
– Ну, в сейфе есть двадцатка зелени, та вот ящик бумаги этой, – Хохол кивком головы показал на офисный стол. – Обменять не успели.
– Ну, это хорошо. Двадцать тысяч долларов сейчас, видимо, очень большие деньги. Какое-то время мы нормально протянем, – я вспомнил Ирку, уехавшую в слезах. – Возьму пару тысяч с собой, врачам надо будет платить, и так, по мелочи.
– Та возьми… почему не взять. Даже трёшку возьми, шо мелочиться… Только экономней расходуй. А то я тебя знаю…
– Не нужно мне трёшку. Не до жиру сейчас.
Я подошёл к сейфу, отсчитал две тысячи долларов, из ящика стола достал, не считая, пачку рублей, засунул всё это в карман и направился к выходу.
– Погодь, Жень, – Хохол тяжело привстал, налил две порции коньяку и подошёл ко мне. – Давай выпьем напоследок, братан. Чего-то нас с тобой уже второй год колбасит не по-детски. Когда ж мы уже спокойно поживём…
– Да ладно, Сань!
Совсем сдаёт бедняга, – подумал я. Чего-то я за ним раньше не замечал таких телячьих проявлений. Да и денег вон порекомендовал больше взять… Как бы не сломало Хохла моего, чёрт возьми.
– Всё у нас наладится, Сань. Сейчас тряхануло не только нас с тобой, а всю страну. Прорвёмся, – и я с нетерпением поднял стакан.
– Ну, давай уже пить, а то что-то мне не по себе. Подышать хочу.
– Береги себя, брат, – Хохол пожал мне руку. – Неспокойно сейчас на улицах. Не ровён час, менты загребут, без бабла оставят.
– Ну, ладно, всё, я пошёл. Не напивайся особо.
Я вышел из офиса, остановил такси и поехал домой. Пешком идти не хотелось, хоть было и недалеко; было тошно находиться на улице – всеобщее напряжение передавалось и мне, а это было не вовремя. Мне нужно было спокойно обдумать, что делать дальше. Непрекращающуюся трель телефонного аппарата я услышал ещё на лестничной площадке и, едва войдя в дверь, не снимая обуви, бросился к трубке. Звонил Вадим.
– Жень, куда ты пропал? Я тебе второй час уже звоню, в офисе трубку никто не берет…
– Что случилось? Что-то с Иркой? Ну, говори же, чего тянешь!
– Ты не волнуйся только, Жень, пока всё в порядке. Её увезли в Видное, в роддом, схватки у ней вроде начались.
– Какие ещё, блин, схватки? Рано же ещё!
– Семь месяцев уже… А у неё нервы сам знаешь, какие… Переволновалась, видимо. Короче, я не могу долго говорить, я на работе, с контрольно-пропускного звоню. Знаешь, где видновский роддом? Вот и поезжай туда. Всё, пока. Держись там.
Ничего себе денёк… Я моментально выбежал на улицу, махнул у обочины рукой и через час уже, жутко волнуясь, подъезжал к подмосковному Видному. Четырёхэтажное здание роддома находилось на самом краю города. Почти впритык к нему стоял барак морга. Меня покоробило. К Ирке меня, естественно, не пустили. Дежурный врач, видя моё состояние, попытался меня успокоить:
– Не волнуйтесь, молодой человек. Ну и что, что семь месяцев. Недоношенных детишек сейчас рожают многие, и хоть бы что. При надлежащем уходе всё будет хорошо, ребёнок вырастет здоровым и полноценным. Да не волнуйтесь же вы так! Поезжайте домой, выпейте валерьяночки и ложитесь отдыхать. Если что, вам сразу же позвонят.
Позвонили. Но не мне. За окнами давно стемнело, уже который час я сидел дома и тяжёлым взглядом смотрел на телефон, когда в трубке снова раздался голос Вадима:
– Жень, тебе тёща не звонила?
– Нет, – упавшим голосом ответил я. – Давай, рассказывай.
– Вот сволочь старая! Не любит она тебя… Ну, ты держись, братан. Новости неприятные. Родилась у Ирки девочка, семимесячная… – Вадим замялся.
– Не стесняйся, говори. Я уже готов. С Иркой плохо? Что с ней?
– Да, не очень хорошо… В реанимации Ирка. Не знаю я, что там с ней произошло, не врач я. Тёща чего-то объясняла, но я не запомнил. Но всё должно быть хорошо. Я в роддом ездил, врачи сказали, что откачают, бывало и хуже. Ты не волнуйся.
– Твою мать, – только и смог ответить я. Да уж. Какое уж тут волнение… Меня начало трясти, как в лихорадке, ноги ослабли, и я сполз по стенке прямо на пол, едва удерживая трубку. Не расслабляться… не расслабляться… – Ладно, Вадим, я понял, спасибо. С утра приеду в Видное, с врачами поговорю… А как там девочка?
– Ну, вот об этом я и хотел сказать, – разговор Вадиму давался нелегко, он сбивался и тяжело дышал. – Ну, это… Жень, короче, такое дело. Умерла девочка. Через час после рождения и умерла…
В голове вмиг помутилось окончательно. Не дослушав Вадима, я уронил трубку на рычаг телефона. Прошёл на кухню, налил коньяку и бессильно опустился в кресло. Думать ни о чём не хотелось. Алкоголь не действовал, в пепельнице росла гора окурков, а сигаретный дым уже не чувствовался. Это был едва ли не самый тяжёлый день в моей жизни. За что же меня так бьёт со всех сторон? Каких тяжких грехов я успел наворотить за свои неполные двадцать три года? Тяжело мне теперь будет приводить Иркину психику в порядок. Долго и тяжело…
Ну да ладно. Прорвёмся. Никто в этом деле нам не поможет. Кто, если не я?
Так я просидел до рассвета. А утром снова раздался звонок. Это из офиса позвонил Наковальня. И сообщил новость, реагировать на которую у меня уже просто не осталось сил. Вчера вечером, взяв из офиса все деньги и полностью опустошив склад, бесследно исчез со всех горизонтов Хохол.
С Иркой мы расстались, едва она успела оправиться и выйти из больницы. Она, кажется, от всего произошедшего немного помутилась рассудком – решила, что все несчастья свалились на неё в качестве божьего наказания за измену мужу и семье. За несколько дней она вынесла мне мозг своими причитаниями и упрёками. В какой-то момент я понял, что вот эта всклокоченная, смотрящая на меня ненавидящим взглядом покрасневших глаз женщина приходится мне совершенно чужой. Равно как и я ей. Пережитые за эти два года испытания меня не сломили, даже укрепили, но прибавили злости, целеустремлённости, цинизма и здравомыслия. Я сильно повзрослел. Поэтому я не ощутил ничего, кроме лёгкого налёта грусти, когда от подъезда отъехала машина Вадима, с Иркой и её вещами. Через несколько дней она вернулась к мужу. А потом у меня закончился срок оплаты жилья, и меня, бездомного и фактически безденежного, тогда совершенно неожиданно выручил Наковальня. После свадьбы он переехал к жене, а мне вручил ключи от своей пустующей квартиры.
Я заперся в Отрадном, отключил телефон и запил, не просыхая. Окружённый бутылками, я целыми днями валялся на диване, слушал музыку, читал книги и заливал дешёвым коньяком обуревавшие меня тяжкие думы. Нелегко в двадцать три года враз испытать предательство всех самых близких людей. Поэтому тогда мне было тошно и противно. Что-то сломалось во мне безвозвратно. Я отчётливо осознавал, что такие черты моего характера, как открытость и доверие к людям, если не покинули меня окончательно, то отодвинулись далеко на задний план моего подсознания, и достать их оттуда теперь будет намного труднее, чем раньше.
Запой мой продолжался около трёх месяцев. Напрасно полагают, что от этого становится только хуже. Мне – помогло. В одно прекрасное утро я очнулся, оглядел помутневшим взглядом в зеркало свою опухшую и небритую физиономию и понял, что всё самое тяжелое у меня позади. Я распахнул шторы, открыл балконную дверь, и в прокуренную квартиру ворвался свежий воздух. Весь день я занимался уборкой жилья – выносил накопившиеся за три месяца батареи пустых бутылок, проветривал комнату, чистил кухню и санузел. А вечером принял ванну, побрился, надел чистую одежду и вышел на мороз. Взяв такси, я отправился в ночной клуб, где на оставшиеся деньги веселился ночь напролёт. А под утро я познакомился с какой-то девушкой и увёз её домой, где последовало «продолжение банкета».
Проснулся я совсем другим человеком.
Агентство недвижимости
За то время, что я прожил в пьяном отшельничестве, Наковальня возглавил маленький бизнес по оптовой торговле продуктами, принадлежавший семье его супруги. Звёзд с неба не хватал, но семья жила абсолютно безбедно, не нуждаясь ни в чём необходимом. Он-то и помог мне на первых порах средствами, чтобы я окончательно пришёл в норму и занялся каким-нибудь делом. Для начала я решил заняться квартирным вопросом, потому что жить в Андрюхиной квартире мне было уже не очень удобно – пора бы и честь знать, да и жить хотелось всё-таки поближе к центру. Я, как любой другой человек, оказавшийся перед проблемой поиска жилья, купил газету «Из рук в руки» и начал обзвон. Вдруг моё внимание привлекло одно объявление, которое некоторое время назад показалось бы мне абсурдным.
«Сдаётся 1-комн. кв-ра, м. «Арбатская», ул. Новый Арбат, д.6, 14 эт, имп.ТV, хол-к, СВЧ, гидромасс, ванная, стир. маш, итал. орех, гарнитур, консьерж, на длит, срок, 400$» и т д. Однако, подумал я. Страна, видимо, до сих пор в глубоком кризисе. Ещё недавно я снимал двушку в той же самой высотке, напротив «Праги», только тогда она стоила тысячу двести. Вообще снимать жильё в Москве – удовольствие совсем не дешёвое. Мало того, что цены на жильё сами по себе высоки, но, помимо этого, ещё нужно заплатить комиссию обслуживающему вас агенту, которая составляет сто процентов от месячной стоимости аренды. И ещё внести залог хозяевам жилплощади, тоже составляющий сто процентов. Итого, собравшись снять за триста долларов однокомнатную конуру где-нибудь в Кузьминках, нужно иметь единовременно никак не менее девятисот долларов. До кризиса у меня была возможность не обращать особого внимания на эту разницу, но сейчас тройная сумма была бы для меня довольно обременительна.
– Здравствуйте, я по объявлению о квартире. Меня интересует Новый Арбат.
– Здравствуйте-здравствуйте, – раздался на том конце провода нежный девичий голосок с ярко выраженным украинским акцентом. – Да, эта квартира пока свободна, и все указанные в объявлении данные актуальны. Приезжайте к нам, созвонитесь с хозяйкой, заплатите комиссию в размере восьмисот рублей, подписывайте договор и вселяйтесь на здоровье.
– А что, кроме восьмиста рублей больше ничего платить не надо?
– Нет, не надо. Мы работаем без агентов и предоставляем вам только достоверную информацию, а с хозяевами вы договариваетесь уже сами.
– Прекрасно. Тогда я сегодня приеду.
– Давайте я запишу вашу фамилию, у нас в здании строгая пропускная система. Мы через два часа закрываемся. Успеете сегодня или на завтра записать?
– Нет-нет, я успею сегодня. А то вдруг её снимут до меня.
Надо ли говорить, что уже через пять минут, суетливо застёгивая последние пуговицы пальто, тщетно пытаясь попасть пяткой в ботинок и подтягивая сползающие штаны, я мчался на Кузнецкий Мост, где с площади Воровского над Лубянкой нависала серая глыба офисного здания АСМ-Холдинга, в котором и располагалась чудесная риэлтерская контора. Я уже явственно представлял себе, как завтра вечером, устав от хлопот, вволю наплескавшись в «гидромасс. ванной», я достану из «хол-ка» пиво, и стану любоваться из окна чудесным предзакатным «видом на Кремль», а за спиной у меня из «имп.ТV» будет умиротворяюще бубнить диктор, сообщая о последних произошедших в мире событиях. После чего я вытяну уставшие конечности на «гарнитурной кровати итальянского ореха», и будет мне счастье.
Попасть в здание оказалось непросто – если бы на меня не был заказан пропуск, гориллоподобные охранники ни за что не пропустили бы меня вовнутрь. В агентстве, отстояв дикую очередь, я прорвался, наконец, к своей фрикативной фее, которая, напоив меня чаем, позвонила хозяйке апартаментов. Хозяйка долго выламывалась, вынося мне мозг вопросами о моей национальной принадлежности, социальном статусе, политических убеждениях, наличии домашних животных и прочая, и прочая, и прочая. На что я вполне убедительно ответствовал ей, что ради нафаршированной квартиры на Новом Арбате за четыреста долларов в месяц я отравил бы даже свою любимую кошку. Если б она у меня была. Предварительно скормив ей любимого попугая. Наконец, суровое хозяйкино сердце оттаяло, и она согласилась на встречу. Не глядя, я подписал какой-то договор, сунул копию в карман, заплатил восемьсот рублей и рванул в сторону Арбата.
Был чудесный вечер. По улице уже бродили бомжи, разноцветные клабберы, проститутки и менты, а также другие обитатели ночной Москвы. Через дорогу, у «Праги», уже собирались звероподобные лимузины, а чуть правее сиял всеми цветами радуги московский Лас-Вегас в виде ресторанов, казино и других богоугодных заведений, в которых за чашкой чая культурно коротают нехитрый досуг трудолюбивые столичные пролетарии и слуги народа, делающие нашу жизнь лучше. Через полтора часа тщетного ожидания я, наконец, догадался, что меня просто кинули. Цинично, уверенно, буднично и хладнокровно.
Я разозлился. Неприятно оказываться в такой ситуации. Если бы дело было днём, то я вмиг вернулся бы в агентство и любой ценой постарался бы выдрать назад свои деньги. Но агентство было уже закрыто, в моём кармане шуршали невостребованные четыре сотни баксов, а вокруг зазывно резали глаза неоновые сполохи увеселительных заведений. Я подумал, что месть подождёт до завтра, а пока нужно пользоваться моментом. В шаговой доступности находился «Спорт-бар», куда я и направился.
Нервически сплёвывая льдинки в пепельницу, я выпил подряд три «лонг айленда», после чего обрёл перманентное благодушие. За соседним столиком сидела кучка девиц, одна из которых уже минут пять сверлила меня ждущим взглядом. Пришлось пригласить её на партию в бильярд. И вот там-то, загоняя в лузу очередной шар, я вспомнил ту огромную очередь, выстроившуюся в агентстве для того, чтобы выкинуть в никуда свои собственные деньги. Мысль, посетившая меня, была настолько остра и ярко очерчена, что девушка была мгновенно забыта. В голове моей тут же сложился гениально простой план.
* * *
Следующим утром я, изменив голос, снова записался на приём в кинувшее меня агентство и совершенно спокойным голосом сообщил обалдевшей от неожиданности при виде меня вчерашней хохлушке, что получить назад свои восемьсот рублей я предпочёл бы крупными купюрами.
– Евгений, – пряча глаза, пролепетала она. – Вы уж извините, но в договоре указан пункт, что денег обратно мы не возвращаем. И напрасно вы думаете, что вас обманули. Мы не знаем, почему вчера не пришла хозяйка. И трубку почему-то не берёт…
– Угу, я, безусловно, вам верю, – ехидно ответил я. – Но что мы теперь будем делать? Мне кажется, что восемьсот рублей всё же слишком высокая цена за чашку чая и пять минут приятной беседы, пусть даже и с такой прелестью, как вы.
– Ой, Евгений, а вы договор-то вообще читали? Это цена не за разовую услугу.
– То есть?
– Ну, если первый предложенный вариант вам не подошёл, или ещё какие-нибудь проблемы, то мы обязуемся предоставлять вам свежую информацию о квартирах двадцать один рабочий день. Дважды в сутки. В том виде, в котором вам будет удобно. Хоть устно по телефону, хоть письменно по факсу.
