В доме веселья

Она села и улыбнулась этой мысли. Но мисс Барт не ответила на улыбку.

— О, вряд ли они поладят с мистером Грайсом.

— Думаешь, его ждет шок, а ее — скука? Ну, не самое плохое начало, как мне кажется. Но я надеюсь, что ей не взбредет в голову обхаживать Перси, потому что я пригласила его специально для тебя.

— Merci du compliment![7] — засмеялась Лили. — У меня против Берты никаких шансов.

— Какие комплименты? Сущая правда. Всем известно, что ты в тысячу раз привлекательнее и умнее, чем Берта. Но зато в тебе ни капли наглости. А она в итоге всегда получает то, что хочет, как всякая нахалка.

Изумление застыло в глазах Лили.

— А я думала, что вы любите Берту.

— Конечно, люблю — из чувства самосохранения: опасных людей лучше любить. А она опасна и сейчас, как никогда, готова к проделкам. Настроение бедняги Джорджа тому порукой. Он превосходный барометр и всегда знает, если Берта задумала…

— Влюбиться? — предположила мисс Барт.

— Ох, не шокируй меня! Представь себе, он все еще доверяет ей. Я не утверждаю, конечно, что Берта действительно приносит вред, но она обожает унижать людей, а бедного Джорджа — в особенности.

— Ну, он, кажется, просто создан для этой роли — неудивительно, что она предпочитает компанию повеселее.

— Джордж не так уж мрачен, как ты думаешь. Если бы о Берте действительно стоило беспокоиться, он был бы совсем другим. Или если бы она оставила его в покое и дала ему возможность жить в собственное удовольствие. Но она не собирается упускать свою власть над ним и его деньгами, посему, когда он не ревнует, она притворяется, что ревнует сама.

Мисс Барт молча продолжала писать, а хозяйка дома, нахмурившись, погрузилась в размышления.

— А как ты думаешь, — воскликнула она после долгой паузы, — что, если я позвоню Лоуренсу и скажу, что он просто обязан приехать?

— О нет, не надо! — сказала Лили, внезапно краснея.

Это было неожиданностью даже для нее самой и уж тем более — для хозяйки дома, которая, хоть и не следила строго за тем, кто и как меняется в лице, все-таки растерянно уставилась на нее.

— Боже правый, Лили, как тебе идет румянец! Почему? Лоуренс настолько тебе не нравится?

— Вовсе нет, наоборот. Но если вы полны благих намерений защитить меня от Берты, то не думаю, что я нуждаюсь в такой защите.

Миссис Тренор вскочила:

— Лили! Перси?! Неужели ты имеешь в виду, что дело сделано?

Мисс Барт улыбнулась:

— Я имею в виду лишь то, что со временем мы с мистером Грайсом будем самыми добрыми друзьями.

— Ага… понимаю. — Миссис Тренор не сводила с Лили восхищенных глаз. — А знаешь, говорят, у него целых восемьсот тысяч в год и никаких расходов, кроме как на всякую старую макулатуру. А мать у него — сердечница, и оставит ему еще больше. Ох, Лили, только не торопись, — взмолилась миссис Тренор.

Мисс Барт продолжала улыбаться без тени недовольства.

— Я бы не стала, например, — заметила она, — торопиться и говорить ему, что у него полно макулатуры.

— Разумеется, нет. Я знаю, что ты прекрасно разбираешься в человеческих слабостях. Но он ужасно застенчив, его легко шокировать, и… и…

— Почему вы не договариваете, Джуди? У меня репутация охотницы за богатыми мужьями?

— О, я не это имела в виду. Во-первых, я не считаю тебя охотницей, — откровенно сказала миссис Тренор. — Но, видишь ли, в наше время все происходит так поспешно порой, я должна намекнуть Джеку и выведать у Гаса, не думает ли он, что ты из тех, кого его мать посчитает «слишком шустрой»… О, ты понимаешь, о чем я. Не надевай сегодня к ужину свой алый крепдешин и не кури, если можешь, Лили.

Лили отодвинула законченную работу с холодной усмешкой.

— Вы очень добры, Джуди. Я запру сигареты на замок и надену прошлогоднее платье, которое вы прислали мне сегодня утром. И если вы действительно заинтересованы в моей карьере, не будете ли вы столь добры не просить меня снова играть в бридж сегодня вечером?

— Бридж? Он и бридж не одобряет? Ох, Лили, какую ужасную жизнь ты себе уготовила! Ну конечно, я не буду. Что же ты не намекнула мне вчера? Глупышка, я на все готова, чтобы видеть тебя счастливой!

И миссис Тренор, излучая свойственное ее полу рвение расчистить дорогу истинной любви, заключила Лили в долгое объятие.

— Ты точно уверена, — прибавила она заботливо, когда та высвободилась из ее рук, — что мне не стоит звонить Лоуренсу Селдену?

— Совершенно, — ответила Лили.

Последующие три дня продемонстрировали, к полному удовлетворению мисс Барт, ее способность выстраивать любовные отношения без посторонней помощи.

Сидя субботним утром на террасе в Белломонте, она улыбнулась, вспомнив опасения миссис Тренор насчет ее излишней поспешности. Если такие опасения и были обоснованны в свое время, то годы преподали ей полезные уроки, и она льстила себя надеждой, что теперь-то сумеет приспособить свою скорость к объекту погони. В случае с мистером Грайсом она сочла наиболее верной тактику предвкушения, притворно уступая, заманивая его все глубже в пучины неосознанной близости. Окружающая обстановка всячески способствовала этой схеме ухаживания. Миссис Тренор, верная своему слову, и виду не подавала, что желает видеть Лили за карточным столом, и даже сумела намекнуть остальным игрокам, чтобы те не удивлялись ее неожиданному отступничеству. В результате Лили оказалась в центре женского внимания, которое окружает молодую девушку в брачный период. Для нее в людном Белломонте было тактично организовано уединение, а ее друзья не могли бы показать большую готовность уйти в тень, будь ее ухаживания украшены всеми романтическими атрибутами. В ее кругу такое поведение означало сочувственное понимание ее мотивов, и ценность мистера Грайса росла в ее глазах от того, какое вдохновенное внимание он привлекал.

Белломонтская терраса тем сентябрьским вечером как никогда располагала к сентиментальным размышлениям, и мисс Барт, облокотившись о балюстраду, нависшую над садом, в отдалении от оживленной компании за чайным столом, словно бы затерялась в лабиринтах невысказанного счастья. На самом деле ее мысли были совершенно ясными, она подводила итоги и спокойно подсчитывала свои приобретения на будущее. Они хорошо были видны ей с того места, где она стояла, воплощенные в фигуре мистера Грайса, одетой в легкое пальто и кашне. Фигура эта беспокойно ерзала на краешке стула, пока Керри Фишер с горящим взором убеждала мистера Грайса, что его долг — присоединиться к инициативе за муниципальную реформу.

Муниципальная реформа была свежим хобби миссис Фишер. До этого она металась от пропаганды идей социализма к страстной защите христианской науки[8]. Миссис Фишер была хрупкой, пылкой и склонной к драматизму, а ее руки и глаза восхитительно помогали ей в страстном служении чему бы то ни было. Впрочем, повторяя ошибку всех энтузиастов, она не замечала, что аудитория весьма вяло реагирует на ее призывы. Лили с изумлением наблюдала, как Керри Фишер совершенно не замечает сопротивления, сквозившего в каждом движении мистера Грайса. Уж Лили-то знала: во-первых, он с раздражением думает о том, что от долгого пребывания в саду схватит простуду, а во-вторых, молодой человек боится, что, если он сбежит в дом, миссис Фишер потащится за ним и заставит его подписать свои бумаги. Мистер Грайс терпеть не мог, как он говорил, «связывать себя», и, сколь бы трепетно ни было его отношение к собственному здоровью, он считал, что безопаснее будет держаться подальше от пера и чернил, пока не представится случай улизнуть от миссис Фишер. Время от времени он устремлял страдальческий взор к мисс Барт, но единственным ее ответом была еще более глубокая и прекрасная погруженность в себя. Она хорошо усвоила ценность контраста и выжидала момента, когда болтливость миссис Фишер станет совершенно невыносимой, а тихое очарование мисс Барт принесет мистеру Грайсу истинное облегчение.

Из мечтательной задумчивости Лили вывело приближение ее кузена Джека Степни, который под руку с Гвен Ван Осбург возвращался через сад с теннисного корта.

Упомянутая пара тоже находилась в романтических отношениях, и Лили с некоторым раздражением наблюдала определенную карикатуру на свою собственную ситуацию. Мисс Ван Осбург была крупной девицей с плоским невзрачным лицом: Джек Степни как-то сказал о ней, что она надежна, как жареная баранина. Его собственные вкусы склонялись к более утонченной и пикантной диете, но голод не тетка, теперь пришли времена, когда мистеру Степни годилась и сухая корочка.

Лили с интересом изучала выражения их лиц: лицо девушки, обращенное к спутнику, напоминало пустую тарелку, готовую наполниться, в то время как праздный лик мужчины уже обнаруживал всепоглощающую скуку, которая рано или поздно смажет тонкую видимость улыбки.

«До чего беззаботны мужчины! — подумала Лили. — Джеку только и надо делать, что ему вздумается, и спокойно позволить девушке выйти за него замуж, а мне приходится просчитывать и изобретать, отступать и продумывать наперед, словно в затейливом танце, где один неверный шаг может безнадежно отбросить меня во времени».

Когда они приблизились, Лили поразилась причудливому, чуть ли не семейному сходству мисс Ван Осбург и Перси Грайса. Но не чертами лица были они похожи. Грайс был дидактически красив, словно рисунок отличника с гипсового слепка, а лицо Гвен походило на рожицу, намалеванную на воздушном шарике. Но более глубокое родство было несомненно: одни и те же идеалы и предрассудки, общее свойство игнорировать любые другие нормы, будто их вовсе не существует. Эти черты были присущи большинству приятелей Лили, отрицавших все, что не укладывалось в рамки их собственного мировосприятия. Короче говоря, мистер Грайс и мисс Ван Осбург были просто созданы друг для друга согласно всем законам нравственного и физического подобия. «Однако они друг на друга и не взглянут, — размышляла Лили, — обоих тянет к существам иной расы — той, к которой принадлежим мы с Джеком, существам, обладающим интуицией, чувственностью и проницательностью, о которых эти двое даже не догадываются. И они всегда получают то, чего хотят».

Она поболтала с кузеном и мисс Ван Осбург, пока слегка нахмуренные бровки последней не дали понять, что женские чары — пусть и двоюродной сестры — тоже могут вызывать ревность, посему мисс Барт, благоразумно помнившая, что ни к чему наживать себе врагов в переломный момент ее карьеры, отошла в сторону, а влюбленные рука об руку проследовали к чайному столику.

Лили присела на верхнюю ступеньку террасы, плети жимолости, обвивавшие балюстраду, касались ее головы. Аромат поздних цветов навевал безмятежность, пейзаж щеголял изысканнейшей сельской элегантностью. На переднем плане ласкали взор теплые тона садов. За лужайкой, обрамленной матовым кленовым золотом и бархатистыми пихтами, стадо пунктиром рассеялось по склонам пастбища, а растекшаяся по болотистым низинам река представлялась озером под серебряным сентябрьским небом. Лили не хотелось возвращаться в тесный круг за чайным столом. Он олицетворял избранное ею будущее, и этого было довольно, она не спешила приближать его радости. Определенность, что она сможет выйти замуж за Перси Грайса, когда пожелает, сняла тяжкий груз с души, но ее денежные затруднения были слишком свежи, чтобы их уход принес облегчение, которое менее проницательный ум посчитал бы счастьем. Ее обыденные заботы завершились. Она сможет устроить свою жизнь, как пожелает, воспарить в эмпиреях, недосягаемых для кредиторов. У нее будут наряды, более изысканные, чем у Джуди Тренор, и куда больше драгоценностей, чем у Берты Дорсет. Она навсегда освободится от необходимости выкручиваться, изобретать, унижаться — вечных спутников бедности. Она будет выслушивать лесть, вместо того чтобы льстить самой, и принимать благодарности, вместо того чтобы благодарить. Она сумеет расплатиться по старым счетам и вернуть былые преимущества. И она не сомневалась в своих возможностях. Она знала, что мистер Грайс принадлежит к немногочисленному робкому типу людей, невосприимчивых к импульсам и эмоциям. В его случае благоразумие было злом, а хороший совет — наиболее опасным помощником. Но Лили уже встречалась с подобными особями раньше, она знала, что такие осторожные натуры обладают огромным эгоизмом, и решила стать для него тем, чем до сих пор являлась для него американа, — приобретением, вложением денег, которым он мог бы гордиться. Ей было известно, что такая щедрость к себе на самом деле — одна из форм жадности, и она твердо вознамерилась стать для своего мужа объектом его тщеславия, чтобы исполнение ее желаний стало для него изысканным способом побаловать самого себя. Такая система неизбежно влекла за собой ту самую необходимость выкручиваться и изобретать, от которой она хотела бы в итоге избавиться, однако Лили чувствовала уверенность, что вскоре поведет игру по собственному сценарию. Разве можно сомневаться в ее силах? Ее красота сама по себе — не просто эфемерное достояние в неопытных руках. Она умеет усиливать красоту, заботится о ней, использует ее с умом, и оттого кажется, что красота эта — навсегда. Лили чувствовала, что может довериться своей красоте и та приведет ее к цели.

А цель, в общем, того стоила. Еще три дня назад жизнь казалась Лили смешной и нелепой, а теперь она так не думала. Все-таки и ей нашлось место в этом самовлюбленном мире удовольствий, в который она не допускалась из-за собственной бедности. Люди, которых она презирала, но которым все же завидовала, расступились и дали ей место в волшебном хороводе, где сбываются все желания. И они оказались не такими наглыми, не такими заносчивыми, как она думала, — во всяком случае, с тех пор как отпала необходимость им льстить и развлекать их, эта сторона их стала менее заметна. Общество — вращающееся небесное тело, и каждый судит о нем из своей маленькой вселенной, и сейчас оно повернулось к Лили светлой стороной.

И в розовом свечении ее приятели обрели множество привлекательных свойств. Ей нравилась их элегантность, их легкость, недостаток выразительности, даже самоуверенность, которая порой граничит с тупостью, сейчас казалась естественным признаком светскости. Они властвовали над миром, о котором она мечтала, и теперь они готовы допустить ее в свои ряды и позволить ей владеть им вместе с ними. И вот уже зашевелилось в ней украдкой стремление отвечать их меркам, принимать их условности, разувериться в том, во что они не верят, и пренебрежительно сочувствовать тем, кто не способен жить, как живут они.

Скорый закат озарил парк косыми лучами. Сквозь кусты на дороге за лужайкой она разглядела отблеск колесных спиц, предвещавших появление новых гостей. Позади нее возникло движение, послышались шаги, голоса, — видимо, чаепитие прервалось. Она услышала, как кто-то вышел на террасу и приблизился к ней. Лили предположила, что это мистер Грайс нашел наконец возможность выбраться из западни, и улыбнулась значительности того, что он предпочел ее общество немедленному отступлению поближе к камину.

Она повернулась, дабы по заслугам приветствовать столь впечатляющее рыцарство, но вспыхнула, пораженная, узнав в вошедшем Лоуренса Селдена.

— Вот видите, я все-таки приехал, — сказал он, но прежде, чем она успела ответить, миссис Дорсет, прервав на полуслове вялую беседу с хозяйкой дома, с нетерпеливым собственническим жестом встала между ними.

Глава 5

Соблюдение воскресенья в Белломонте знаменовалось главным образом пунктуальным прибытием нарядного омнибуса для доставки местных обитателей к воротам церкви. Успел кто загрузиться в него или нет, было вопросом второстепенным, так как его появление не только свидетельствовало посторонним о ревностных намерениях семьи, но и позволяло миссис Тренор почувствовать, когда она наконец слышала звуки отъезжающего омнибуса, что она опосредованно тоже им пользуется.

Миссис Тренор выдвинула теорию, суть которой состояла в том, что ее дочери на самом деле ходят в церковь каждое воскресенье, но религиозные убеждения их гувернанток-француженок призывали к храму-сопернику, а усталость, накопленная за неделю, держала мать в спальне до второго завтрака, так что некому было проверить теорию опытом. Время от времени в спазматическом всплеске благочестия, когда ночные развлечения проходили особенно буйно, утром Гас Тренор втискивал свою добродушную плоть в тесный сюртук и вызволял дочерей из дремоты. Но чаще всего, как Лили объяснила мистеру Грайсу, родительский долг забывался до тех пор, пока церковные колокола не звенели по всему парку, а омнибус не отъезжал налегке.

Лили намекнула мистеру Грайсу, что подобное пренебрежение религиозными обрядами противно ее воззрениям, приобретенным в юности, и что за время ее визитов в Белломонт она постоянно сопровождала Мюриэль и Хильду в церковь. Она убедила его, столь же конфиденциально, что никогда раньше не играла в бридж — ее «втянули» в ночь прибытия, и она потеряла ужасно много денег из-за того, что не умела играть и не понимала, как делать ставки. Вне всякого сомнения, мистер Грайс наслаждался Белломонтом. Ему нравились легкая и блестящая жизнь и сияющие блики на нем самом как представителе сей группы богатых и примечательных людей. Но Перси Грайс считал это общество весьма материалистическим, а иногда, напуганный разговорами мужчин и взглядами дам, был счастлив обнаружить, что мисс Барт, несмотря на всю ее простоту и самообладание, тоже чувствовала себя неуютно в столь неоднозначной обстановке. Поэтому он особенно обрадовался, узнав, что она всегда сопровождает девушек в церковь, и в воскресенье утром, разгуливая перед входом — легкое пальто на одной руке и молитвенник в другой, затянутой в перчатку, — он размышлял с удовольствием о сильных натурах, сохранивших верность религиозным принципам, полученным при воспитании.

Долгое время мистер Грайс и омнибус одни стояли на дорожке из гравия, но, ничуть не огорченный прискорбным безразличием других гостей, молодой человек питал надежду увидеть мисс Барт без сопровождения. Драгоценные минуты летели тем не менее, а огромные гнедые били копытом, их нетерпеливые бока покрывались пеной; кучер, казалось, медленно превращался в изваяние на облучке, слуга каменел на пороге, а дама не появлялась. Внезапно раздался шум голосов и шелест юбок в дверях, и мистер Грайс, возвращая часы в карман, резко повернулся, но только для того, чтобы помочь миссис Уизерэлл подняться на ступеньку омнибуса.

Уизерэллы посещали церковь всегда. Они принадлежали к обширной группе человеческих автоматов, которые идут по жизни, не забывая исполнять ни одно из движений, производимых окружающими их марионетками. Правда, белломонтские куклы не ходили в церковь, но другие, не менее важные, в церковь ходили, а круг общения мистера и миссис Уизерэлл был настолько велик, что Бога включили в список их визитов. Посему они явились, пунктуально и безропотно, с видом людей, обреченных на унылое «все дома», а вслед за ними вышли и Хильда с Мюриэль, спотыкаясь, зевая и на ходу поправляя друг дружке вуали и ленты. Они объявили громогласно, что обещали Лили пойти с ней в церковь. Лили — такая милашка, и они делают это только ради удовольствия Лили, хотя не понимают, кто вложил им эту мысль в голову, потому что сами они предпочли бы играть в теннис с Джеком и Гвен, если бы она не сказала им, что хочет пойти на службу. Девушек Тренор сопровождала леди Крессида Райс, особа с обветренным лицом, одетая в шелковое цветастое платье и увешанная азиатскими украшениями, которая, увидев омнибус, выразила удивление, почему бы им не пройтись через парк, но миссис Уизерэлл возмущенно заявила, что до церкви целая миля, и ее светлость, обозрев высоту дамских каблуков, признала необходимость омнибуса, а бедный мистер Грайс отбыл в церковь среди четырех дам, состояние души которых ничуть его не заботило.

Возможно, его бы несколько утешил тот факт, что мисс Барт действительно собиралась пойти в церковь. Она даже поднялась раньше обычного, дабы осуществить это намерение. Она полагала, что, если он увидит ее в сером платье благочестивого покроя, со знаменитыми кружевами поверх молитвенника, это положит последний мазок на картину капитуляции мистера Грайса, сделав неизбежным некое событие, которое должно было произойти во время послеобеденной прогулки. Короче говоря, ее намерения никогда не были более определенными, но бедная Лили, несмотря на всю непробиваемую глазурь ее внешности, внутри была податлива, как воск. Ее умение приспосабливаться к чувствам других, приносящее время от времени пусть и небольшую, но пользу, в решающие моменты жизни только мешало. Лили походила на водоросль в потоке приливов и отливов, и сегодня течение настроения несло ее к Лоуренсу Селдену. Зачем он приехал? Чтобы повидать ее или — Берту Дорсет? Это был единственный вопрос, который на данный момент занимал Лили. Она, возможно, смирилась бы с мыслью, что он просто ответил на отчаянные призывы хозяйки дома, желавшей загородиться им от дурного настроения миссис Дорсет. Но Лили не успокоилась, пока не выведала у миссис Тренор, что Селден приехал по собственному почину.

— Он даже не прислал телеграмму, а просто нашел двуколку на станции. Вполне вероятно, что он еще не порвал с Бертой окончательно, — заключила миссис Тренор задумчиво и ушла раскладывать обеденные карточки.

Возможно, они и не порвали, думала Лили, но явно порвут в ближайшее время, или она вообще ничего не понимает. Если Селден пришел на зов миссис Дорсет, то это случилось на ее собственный страх и риск. Именно об этом свидетельствовал вечер накануне. Миссис Тренор, верная простому принципу радовать своих женатых друзей, посадила Селдена и миссис Дорсет рядом за ужином, но, согласно освященной веками традиции сводничества, рассадила Лили и мистера Грайса, поместив первую рядом с Джорджем Дорсетом, в то время как мистер Грайс оказался в паре с Гвен Ван Осбург.

Монолог Джорджа Дорсета не вторгался в пределы мыслей его соседки. Этот печальный человек с нарушенным пищеварением был озабочен поисками вредных ингредиентов в каждом блюде и отвлекался только на звук голоса жены. Но в этот раз, однако, миссис Дорсет не принимала участия в общем разговоре. Она, сидя рядом с Селденом, говорила ему что-то шепотом, презрительно повернув оголенное плечо к своему хозяину, а тот, далекий от обиды на пренебрежение, погрузился в излишества меню с радостной безответственностью свободного человека. Тем не менее для мистера Дорсета поведение жены было предметом такой очевидной озабоченности, что когда он не был занят удалением соуса с рыбы или извлечением непропеченных крошек из недр булочки, то вытягивал тонкую шею, дабы поймать взгляд супруги меж зажженных ламп.

Миссис Тренор рассадила мужа и жену по разные стороны стола, и потому Лили могла видеть миссис Дорсет, а бросив взгляд на несколько футов дальше, провести быстрое сравнение Лоуренса Селдена и мистера Грайса. Именно это сравнение положило начало ее гибели. Отчего еще так неожиданно зародился в ней интерес к Селдену? Лили знала его лет восемь или более: с тех пор как она вернулась в Америку, он стал частью ее биографии. Ей всегда доставляло удовольствие сидеть рядом с ним за обедом, она находила его приятнее многих других мужчин и смутно желала, чтобы он обладал и другими качествами, необходимыми для привлечения ее внимания. Но до сих пор она была слишком занята своими собственными делами и считала его просто одним из приятных аксессуаров своей жизни. Мисс Барт была заядлым читателем своего сердца и сообразила: ее внезапное увлечение Селденом связано с тем, что его присутствие пролило новый свет на ее окружение. Не то чтобы он был человеком особенно блестящим или исключительным, в его профессии его превосходили многие из тех, кто надоедал Лили на многочисленных утомительных обедах. Скорее он хранил некое социальное безразличие, счастливый дух беспристрастного наблюдателя зрелища, имея точки соприкосновения с толпой зевак вне огромной позолоченной клетки, в которой они все сгрудились. Каким же заманчивым мир вне клетки явился Лили, когда она услышала лязг дверцы, захлопнувшейся за ее спиной! В действительности, как она понимала, дверца никогда не хлопала, она всегда оставалась отворена, но большинство пленников походили на мух в бутылке: однажды попав туда, больше никогда не обретали свободу. Селден отличался от них, он всегда помнил, где выход.

В этом и был секрет его влияния на ее видение всего вокруг. Лили, уже не глядя на него, рассматривала мирок, отраженный на сетчатке его глаз. Это походило на то, как если бы розовые лампы были выключены и пыльный свет лился из окон. Она разглядывала длинный стол, по очереди изучая сидящих за ним: Гаса Тренора, с его грузной, плотоядной, втиснутой в плечи головой, выуживающего заливную ржанку, его жену на противоположном конце длинного берега с орхидеями, своей ослепительной красотой наводящую на мысли о витрине ювелирной лавки, сверкающей под электрическим светом. И между этими двоими — что за пустота! До чего скучны и тривиальны эти люди! Лили рассматривала их с презрительным нетерпением: Керри Фишер, с ее плечами, ее глазами, ее разводами, с ее привычкой вставлять скабрезные замечания; юный Сильвертон, который собирался жить на заработки от корректуры и писать эпические поэмы и который сейчас жил за счет друзей и научился критиковать трюфели; Элис Уизерэлл — ходячий список визитов, чьи самые пылкие убеждения сводились к формулировкам и украшениям приглашений на ужин; сам Уизерэлл, с его вечным нервным тиком согласия с собеседником, прежде чем тот откроет рот; Джек Степни, с уверенной улыбкой и тревожным взглядом, сидящий на равном расстоянии между шерифом и наследницей; Гвен Ван Осбург, со всей своей бесхитростной безапелляционностью девушки, которой всегда твердили, что нет на свете никого богаче ее отца.

Лили усмехнулась такой классификации своих друзей. А ведь всего несколько часов назад они выглядели в ее глазах совсем иначе! Тогда они символизировали то, к чему она стремилась, теперь — то, что она отринула. Еще в полдень они казались воплощением блестящих качеств, а теперь она видела, что они просто скучные болтуны. Под блеском их возможностей Лили открывалась нищета их достижений. И не то чтобы она хотела видеть друзей более бескорыстными — скорее более колоритными. И она стыдилась даже воспоминаний о том, что всего несколько часов назад чувствовала центростремительную силу, притягивающую ее к их образу жизни. Она зажмурилась на мгновение, и праздная жизнь, выбранная ею, простерлась перед ней, как длинная чистая дорога без колдобин и поворотов, ибо истиной было то, что она катила по ней в карете, вместо того чтобы тащиться пешком, а ведь иногда пешеходы имеют преимущество воспользоваться коротким путем, в котором отказано ездокам.

Ее вспугнуло фырканье, которое мистер Дорсет, казалось, извлек из недр своей тощей шеи.

— Вы только посмотрите на нее! — воскликнул он, обращаясь к мисс Барт с похоронным оживлением. — Прошу прощения, но просто гляньте на мою жену, как она дурачит этого беднягу! Можно подумать, она бранит его, но, поверьте, на самом деле все наоборот.

Предупрежденная столь трагикомическим тоном, Лили удостоила внимания зрелище, разрекламированное мистером Дорсетом. И действительно, как он и описал, казалось, что миссис Дорсет более активно выступает на сцене, чем ее сосед, который отвечал на ее заигрывания спокойными жестами, не отвлекаясь от обеда. То, что Лили увидела, восстановило ее чувство юмора, и, учитывая своеобразную боевую раскраску, в которую рядились матримониальные страхи мистера Дорсета, она спросила весело:

— Разве вы не ревнуете ее до ужаса?

Дорсет встретил реплику с восторгом.

— О, до отвращения, до печеночных колик, до бессонницы по ночам. Врачи утверждают, что именно бешеная ревность вредит пищеварению. Я не могу съесть и ложку вот этого, знаете ли, — добавил он вдруг, отодвинув тарелку с дымящимся содержимым, и Лили, ко всему привычная, сосредоточила свое лучезарное внимание на его бесконечном осуждении всех окрестных поваров, с сопутствующими тирадами о ядовитом свойстве топленого сливочного масла.

Не так часто он находил благодарного слушателя, и, будучи не только диспептиком, но и мужчиной, возможно, изливая жалобы в сострадательное ушко, он не оставался безучастным к его розовому изяществу. Во всяком случае, он занимал Лили так долго, что уже раздавали сладкое, когда она поймала фразу с дальней стороны, где мисс Корби, записная юмористка всей компании, поддразнивала Джека Степни в связи с его приближающейся помолвкой. Обязанностью мисс Корби было шутовство, она всегда вступала в разговор с кульбита.

— И конечно, Сим Роуздейл будет шафером! — лягнула она Джека в кульминации своих предположений, и Лили услышала, как Степни отпарировал:

— Ей-богу, это идея, я же получу от него сногсшибательный подарок!

Сим Роуздейл! Имя, ставшее более одиозным в своей краткой форме, отразилось на мыслях Лили, как косой взгляд. Оно символизировало одну из ненавистных возможностей, которые зарождались на глазах. Если она не выйдет замуж за Перси Грайса, то может настать день, когда ей придется привечать таких, как Роуздейл. Если она не выйдет замуж за Грайса? Но она предназначена для этого брака, она уверена и в Перси, и в себе. Лили с содроганием повернула назад на приятную тропу, по которой блуждали ее мысли, и снова вышла на чистую дорогу, оказавшись в середине пути… Поднявшись ночью в спальню, Лили обнаружила, что последняя почта доставила ей новую порцию счетов. Миссис Пенистон, будучи дамой добросовестной, переправила их в Белломонт.

Мисс Барт, соответственно, встала на следующее утро с самым искренним убеждением, что обязана пойти в церковь. Она заставила себя прервать удовольствие завтрака, позвонила, чтобы горничная принесла серый наряд, и отправила ее занять молитвенник у миссис Тренор.

Но такое поведение было слишком разумным, чтобы не прорезались ростки бунта. Как только приготовления Лили закончились, они разбудили приглушенное чувство сопротивления. Крохотной искры было достаточно, чтобы разжечь воображение Лили, и, когда она глядела на серое платье и заимствованный молитвенник, вспыхнул огонь, осветивший перспективу на много лет вперед.