— И когда это прекратится?

— Когда Дитя Тьмы наконец одолеет Дитя Света или наоборот.

— Я думал, что уже сделал это.

— Я не считаю, что это было окончательным шагом.

— Но я убил Торака — окончательнее некуда, дедушка. Ты не согласен?

— Да, ты убил. Убил Торака, но не Темное Пророчество. Я думаю, что произойдет нечто более значительное, чем сражение на мечах в Городе Ночи, и это будет решающим событием.

— Что это будет? Ну хотя бы примерно?

Белгарат развел руками.

— Откуда мне знать? Я действительно не знаю. Но твоя идея может быть весьма полезной.

— То есть?

— Раз мы проходим через череду событий, сходных с теми, что случались в последнее время, то, значит, мы можем предвидеть, чего следует ожидать, верно? Можно посидеть и подумать, потратить часть сегодняшнего утра и вспомнить, что происходило в последнее время.

— Что ты собираешься сделать?

Белгарат осушил кружку и поставил ее на стол.

— Как я уже сказал — пойти спать.

Во второй половине дня, когда Гарион сидел и читал, в дверь постучали.

Пришел чиновник в коричневой одежде и в предупредительной манере сообщил, что император Вэрен хотел бы видеть его. Гарион отложил в сторону книгу и последовал за чиновником по гулким мраморным коридорам в кабинет Вэрена.

— А, Белгарион, садитесь, — пригласил император, как только Гарион вошел в кабинет. — Только что поступила новая информация, которая может представлять для вас интерес.

— Информация? — переспросил Гарион, садясь в кожаное кресло возле стола императора.

— Этого человека, про которого вы говорили вчера — Нарадаса, — видели здесь, в Тол-Хонете.

— Нарадаса, здесь? Как же это он успел так быстро? Последнее, что я слышал о нем, — он скачет на север от Большой Арендийской ярмарки.

— Он преследовал вас?

— Он расспрашивал о нас и платил за это большие деньги.

— Я могу велеть арестовать его, если хотите. Мне самому не терпится задать ему несколько вопросов, и в моей власти продержать его здесь несколько месяцев, если нужно.

Гарион немного подумал и отрицательно замотал головой, притом лицо его выражало сожаление.

— Он маллорейский гролим, и, если вы посадите его в тюрьму, выбраться оттуда будет для него минутным делом.

— Наша центральная тюрьма весьма надежна, Белгарион, — безапелляционно заявил Вэрен.

— Не настолько, Вэрен. — Гарион улыбнулся, вспомнив, что император до упрямства самоуверен в таких вопросах. — Скажем так: Нарадас располагает сверхвозможностями для этого. Тут такое дело, что лучше об этом не говорить.

— Ну, нет так нет, раз такое дело, — неохотно согласился император. Гарион кивнул.

— Учитывая все это, лучше велеть вашим людям присматривать за ним. Если он не заподозрит, что нам известно о его пребывании здесь, то мы можем выйти и на других людей или, по крайней мере, получить дополнительную информацию. Харакан тоже, насколько я понимаю, побывал в Толнедре, и мне хотелось бы знать, есть ли между тем и другим какая-то связь.

Вэрен улыбнулся.

— Ваша жизнь, Белгарион, более многосложна, чем моя. Мне приходится иметь дело с реальностью в единственном числе.

Гарион пожал плечами.

— Зато мне есть чем заполнить свободное время.

В дверь тихо постучали, и лорд Морин, шаркая ногами, вошел в комнату.

— Извините, что мне приходится беспокоить ваши величества, но поступили неприятные новости из города.

— Что случилось, Морин?! — воскликнул Вэрен.

— Кто-то убивает членов Хонетской династии — потихоньку, но весьма действенно. За последние две ночи не стало нескольких человек.

— Они умерли от яда?

— Нет, ваше величество. Убийца действует попроще. В позапрошлую ночь он придушил нескольких человек их же подушкам, имело место и одно падение из окна со смертельным исходом. Поначалу смерть всех объяснили естественными причинами, но в последнюю ночь убийца пустил в ход нож. — Морин осуждающе покачал головой.

— Страшно, просто страшно.

Вэрен нахмурился.

— Я было начал думать, что все старые междоусобицы улажены и позабыты. Вы не думаете, что это Хорбиты? Они иногда хранят обиды вечно.

— Похоже, никто этого не знает, ваше величество, — ответил Морин. — Хонеты напуганы. Они либо покидают город, либо превращают свои дома в крепости.

Вэрен улыбнулся.

— Я думаю, что неприятности Хонетов я перетерплю. А этот тип не оставляет никаких… расписок? Не известен ли он по прежним убийствам?

— Ни малейших зацепок, ваше величество. Не выставить ли мне охрану у домов Хонетов — у покинутых домов?

— У них есть своя охрана. — Император неопределенно пожал плечами. — Однако неплохо бы навести кое-какие справки и дать этому типу понять, что мне хотелось бы переговорить с ним.

— Вы собираетесь арестовать его? — спросил Гарион.

— Нет, я еще не знаю, пойду ли так далеко. Я пока что хочу выяснить, кто это, и предложить ему придерживаться правил игры, вот и все. И прежде всего меня интересует, кто же это такой.

У Гариона, однако, были собственные подозрения насчет подоплеки этих убийств.

Празднование Ирастайда в Тол-Хонете было в полном разгаре. Гуляки, многие в сильном подпитии, кочевали с пирушки на пирушку, богатые семейства бессовестно кичились друг перед другом своими сокровищами. Дома богачей и знати были разукрашены разноцветными флажками и фонариками. На роскошные пиры уходили целые состояния, а развлечения часто перехлестывали границы приличия. Хотя празднества во дворце проходили более сдержанно, император Вэрен тем не менее считал своим долгом продемонстрировать гостеприимство в отношении местной элиты, включая тех ее представителей, которых в обычное время он не переносил.

Все мероприятия были распланированы задолго до праздников. Вначале должен был состояться официальный государственный банкет, за ним последовать бал.

— Вы оба будете моими почетными гостями, — твердо заявил Вэрен Гариону и Сенедре. — Если уж я это терплю, то и вам придется.

— Я предпочла бы обойтись без этого, дядя, — сообщила ему Сенедра с грустной улыбкой. — Мне сейчас не до праздников.

— Жизнь не кончается, Сенедра, — ласково убеждал ее Вэрен. — Пир, хоть и скучный, хоть и во дворце, может отвлечь тебя от жизненных тягот и трагедий. — Он пристально посмотрел на Сенедру. — К тому же, если тебя не будет, Хонеты, Хорбиты и Ворды такого наговорят по поводу твоего отсутствия…

Сенедра быстро подняла голову, глаза ее заблестели.

— И то правда, — промолвила она. — Но дело еще и в том, что мне нечего надеть.

— Да здесь во дворце несколько шкафов с твоими нарядами, Сенедра, — напомнил ей император.

— Да, конечно, я и забыла. Ну что ж, дядя, буду счастлива поприсутствовать.

Она действительно выглядела таковой, когда, одетая в кремовое бархатное бальное платье, с сияющей короной на огненных кудрях, вошла в танцевальный зал под руку со своим мужем, королем Ривским. Гарион, одетый в позаимствованный голубой камзол, который заметно жал в плечах, отнесся к мероприятию безо всякого энтузиазма. Как глава другого государства, находящийся с визитом, он был обязан выстоять по меньшей мере час рядом с императором в танцевальном зале, произнося пустые дежурные фразы в ответ на вежливые речи многочисленных Хорбитов, Вордов, Ранитов и Боурунов, а также их жен, зачастую достаточно легкомысленных. Бросалось в глаза отсутствие Хонетов.

Ближе к концу этой бесконечной церемонии графиня Лизелль, блистая своими цвета светлого меда волосами, в бледно-лиловом парчовом платье, подошла к Гариону под руку с принцем Халдоном.

— Держитесь, ваше величество, — тихо сказала она Гариону, присев в реверансе. — Даже такие мероприятия не бесконечны, хотя может казаться и наоборот.

— Благодарю вас, Лизелль, — сухо ответил он.

После того как поток желающих засвидетельствовать свое почтение иссяк, Гарион, стараясь держаться предельно учтивым, слонялся среди гостей, устав слушать одно и то же: «В Тол-Хонете никогда не бывает снега».

В конце этого бала при свечах оркестр арендийских музыкантов стал нудно выводить весь репертуар мелодий праздничных песнопений, общих для всех королевств Запада. Их лютни, виолы, арфы, флейты и гобои создавали практически неслышный фон для болтовни императорских гостей.

— Я пригласил госпожу Альдиму, чтобы она спела нам сегодня, — обратился Вэрен к узкому кругу Хорбитов. — Ее голос должен был стать апофеозом празднеств. К несчастью, из-за погоды она побоялась выйти из дома. Я понимаю ее: она очень бережливо относится к своему голосу.

— И хорошо, что так о нем заботится, — сказала женщина из Ранитов, стоявшая рядом с Гарионом, своему спутнику. — Начать с того, что у нее не такой уж и великолепный голос, к тому же время его не пощадило — все эти годы Альдима поет по кабакам.

— Что за Ирастайд без песни?! — обратился к гостям Вэрен. — Может быть, кто-нибудь из прекрасных дам порадует нас одной-двумя песнями?

Дородная боурунская женщина средних лет тут же откликнулась на предложение императора и в сопровождении оркестра попыталась исполнить популярную песню, однако ей не удавалось одолеть высокие ноты этой партии. Когда она с раскрасневшимся лицом, запыхавшаяся, закончила выступление, раздались жидкие аплодисменты, длившиеся секунд пять. Потом гости вернулись к болтовне.

И тогда музыканты заиграли арендийскую песню, настолько старинную, что ее зарождение терялось во тьме веков. Как и большинство арендийских вокальных произведений, она была грустной, начиналась в минорном ключе с затейливого водопада звуков на лютне. На подходе к главной теме вступила виола, потом к ней присоединился сочный контральто. Постепенно этот голос заставил погрузиться в молчание доселе неугомонных гостей. Гарион был поражен. Это, стоя недалеко от оркестра, графиня Лизелль присоединилась к музыке. У нее был очаровательный голос — густой, завораживающий, обволакивающий, как мед. Гости, находившиеся поблизости, отпрянули из уважения к этому голосу, давая ему место. И вдруг, к удивлению Гариона, Сенедра вступила в этот круг и встала рядом с драснийкой, облаченной в бледно-лиловую парчу. Когда флейта взяла на себя ведущую партию, хрупкая ривская королева подняла голову и присоединила свой голос к голосу Лизелль. Без особых усилий ее голос стал взбираться вверх в унисон с флейтой, настолько идеально подходя по высоте и окраске к ее звучанию, что трудно было различить, где звук инструмента, а где — голос Сенедры. Однако в ее пении явственно слышался отзвук глубокой печали, и Гарион почувствовал, как к горлу подкатил комок, а на глаза навернулись слезы. Несмотря на праздничную обстановку вокруг, было очевидно, что Сенедра ни на мгновение не расстается со своей болью, укоренившейся в ее сердце, и никакое веселье не может рассеять этой боли или даже отвлечь от нее.

Пение закончилось, и раздался шквал аплодисментов.

— Еще! — неистовствовали гости. — Повторить!

Уступая требованиям публики и вдохновленные аплодисментами, музыканты заиграли начало той же самой старинной песни. И вновь лютня рассыпалась тем же хватающим за сердце каскадом аккордов, но на сей раз, когда виола подвела Лизелль к главной теме, зазвучал и третий голос — голос, который Гарион знал так хорошо, что ему и не требовалось взглянуть, кто же это поет.

Полгара, одетая в темно-синий бархат, отделанный серебром, также вступила в освещенный круг, где стояли Лизелль и Сенедра. У нее был богатый и ровный голос под стать голосу графини, но в нем чувствовалось горе, превосходившее по силе даже трагедию Сенедры, — горе человека, навсегда потерявшего родину.

Затем, когда голос Сенедры и звук флейты стали восходить к высоким нотам, Полгара присоединилась к ним. Сложившееся созвучие вовсе не походило на традиционное для всех королевств Запада. Арендийские музыканты с глазами, полными слез, подлаживались под эти античные звуки, воссоздавая мелодию не слыханную здесь тысячи лет.

Когда только затихли звуки этой славной мелодий, установилось благоговейное молчание. А потом собравшиеся разразились овацией. Когда Полгара стала уводить обеих женщин из освещенного золотистым светом круга, многие при этом не скрывали слез.

Белгарат, необычно величественный в тяжелой толнедрийской мантии и с большим, наполненным до краев серебряным бокалом в руке, преградил путь Полгаре. В глазах его застыло удивление.

— В чем дело, отец? — спросила Полгара.

Он без слов поцеловал дочь в лоб и вручил ей бокал.

— Дорогая Полгара, зачем оживлять то, что умерло, что не существует уже многие века?

Полгара гордо подняла голову.

— Память о Во-Вокуне не умрет во мне, пока я живу, отец. Я ношу ее в своем сердце и буду носить всегда. Я вечно помню тот некогда славный, светлый город, город смелых и благородных людей, город, которому этот приземленный мир, где мы живем, позволил исчезнуть.

— Ты так искренне переживаешь это, Полгара? — с волнением в голосе спросил он.

— Да, отец, переживаю, и так, что словами этого не выразить, так что… — Она не договорила, неуверенно пожала плечами, а затем величественной походкой вышла из зала.

После банкета Гарион с Сенедрой сделали в танце несколько кругов по залу, но больше из приличия, чем из желания.

— Когда это Полгара прониклась таким чувством к вокунским арендийцам? — спросила Сенедра во время танца.

— Она ведь в молодости какое-то время жила в Во-Вокуне, — ответил Гарион.

— Видимо, она полюбила город, людей.

— Я думала, у меня сердце разорвется от ее пения.

— И я, — тихо сказал Гарион. — Она много настрадалась в жизни, но, я полагаю, разрушение Во-Вокуна было для нее величайшим потрясением. Она не простила деду, что он не пришел на помощь городу, когда астурийцы разрушали его.

Сенедра вздохнула.

— В мире так много горя и несправедливости.

— Но есть и надежда, по-моему, — тихо заметил Гарион.

— Очень мало. — Она снова вздохнула. Потом злорадная улыбка промелькнула у нее на лице. — А эта песня выбила из колеи всех здешних дам, и еще как.

— Не показывай своего торжества на публике, дорогая, — попытался Гарион ласково укротить Сенедру. — Это не принято.

— Дядя Вэрен разве не сказал, что я здесь — почетная гостья?

— Сказал, ну и что?

— Тогда, считай, это мой вечер, — решительно произнесла она, гордо вскинув голову. — Хочу — торжествую, хочу — злорадствую.

Когда Гарион с Сенедрой вернулись в апартаменты, выделенные императором ривскому королю и его спутникам, они застали дожидавшегося их Шелка. Стоя у огня, он грел руки. Глаза его хитро бегали, взгляд выражал некоторое беспокойство. Маленький драсниец с головы до ног был словно вывалян в зловонной грязи и мусоре.

— Где Вэрен? — спросил он, как только Гарион и Сенедра вошли в освещенную свечами гостиную.

— Что ты делал, принц Хелдар? — поинтересовалась Сенедра, морща нос от нестерпимого запаха, издаваемого одеждой Шелка.

— Прятался, — ответил тот. — В куче мусора. Я думаю, нам очень скоро захочется покинуть Тол-Хонет.

Белгарат прищурил глаза.

— Чем же ты занимался, Шелк? — требовательно спросил он. — И где ты пропадал пару дней?

— И тут, и там, — уклончиво ответил Шелк. — А сейчас мне хотелось бы отмыться.

— Я думаю, ты не знаешь, что происходит с семьями Хонетов? — спросил Гарион.

— А что такое? — заинтересовался Белгарат.

— Во второй половине дня я был у Вэрена, когда пришел лорд Морин с докладом. Хонеты умирают один за другим. Человек восемь — десять за пару дней, по последним данным.

— Двенадцать, если быть точным, — поправил его Шелк.

Белгарат обернулся к маленькому человечку с крысиным лицом.

— Неплохо было бы пояснить, — сказал он.

— Люди умирают, — пожав плечами, промолвил Шелк. — Обычное дело.

— Им помогают в этом?

— Возможно, чуть-чуть.

— И ты один из тех, кто оказывает такую помощь?

— Разве я стану этим заниматься?

Лицо Белгарата потемнело.

— Мне нужна вся правда, принц Хелдар.

Шелк артистично развел руки в стороны.

— Что такое правда, мой старый друг? Может ли человек сказать, что есть правда?

— Не будем заниматься философией, Шелк. Это ты устроил резню среди Хонетов?

— Что значит «резню»? Это слово отдает дикой жестокостью. А я горжусь своей утонченностью.

— Так ты убивал людей?

— Ну, если вы ставите вопрос таким образом… — На лице Шелка появилась обида.

— Неужели двенадцать человек? — недоверчиво спросил Дарник.

— Есть еще один, который вряд ли выживет, — сообщил драсниец. — Меня прервали, но я успел достаточно над ним поработать.

— Так я все еще жду ответа, Шелк, — мрачно произнес Белгарат.

Маленький человечек поморщился от запахов, исходивших от его одежды.

— Мы с Бертой были добрыми друзьями, — произнес он, пожав плечами, и этим ограничился, будто сказано все, что требовалось.

— А разве она как-то раз не пыталась убить тебя? — недоверчиво спросил Дарник.

— А-а, это пустяки. Это по делу, ничего личного тут не было.

— Неужели в попытке убийства не было ничего личного?

— Конечно нет. Я влез в дело, которым она занималась. Ну а у нее было соглашение с туллским послом, вот и…

— Ладно, не уходи от дела, Шелк, — прервал его Белгарат.

Глаза его собеседника сделались серьезными.

— Берта — это была та еще женщина, — стал рассказывать Шелк. — Красивая, одаренная. И исключительно честная. Я просто обожал ее. Можно даже сказать, почти любил, по-особому любил. И тот факт, что нашлись люди, зарезавшие ее на улице, глубоко задел меня. И я сделал то, что счел нужным.

— Несмотря на всю важность нашего дела? — спросил Белгарат с лицом мрачнее тучи. — Ты забросил все и занялся частными расправами.

— Есть кое-какие вещи, которым нельзя давать сходить с рук, Белгарат. Тут уж вопрос принципов. Мы не прощаем убийства драснийских разведчиков. Нельзя, чтобы люди начали верить во вседозволенность. Кстати, в первую ночь я старался, чтобы все выглядело естественно.

— Естественно? — удивился Дарник. — Как можно, чтобы убийство выглядело естественным?

— Дарник, пожалуйста, не говори таких грубых слов — «убийство».

— Он душил несчастных их же собственными подушками в постелях, — пояснил Гарион.

— И еще один почти случайно выпал из окна, — добавил Шелк. — С приличной высоты и на железную ограду.

Дарника передернуло.

— В позапрошлую ночь мне удалось посетить пяток деятелей, но избранный метод требовал много времени, поэтому в прошлую ночь я действовал проще. А с бароном Келбором у нас вышло нечто вроде беседы. Это был человек, отдавший приказ об убийстве Берты. Мы так славно поговорили с ним, прежде чем он ушел от нас.

— Дом Келбора охраняется как никакой другой в Тол-Хонете, — заметила Сенедра. — Как же тебе удалось проникнуть туда?

— По ночам люди редко смотрят вверх, особенно в снежную погоду. Я и пошел по крышам. Кстати, Келбор дал мне весьма полезную информацию. Судя по всему, на Берту их навел какой-то маллореец.

— Нарадас? — машинально спросил Гарион.

— Нет. Какой-то чернобородый.

— Тогда Харакан?

— Мало ли людей носят бороды, Гарион. Мне хотелось бы иметь точное подтверждение. Это вовсе не значит, что я против того, чтобы изрезать Харакана на мелкие кусочки, просто мне не хотелось бы позволить истинному виновнику уйти от ответственности только потому, что я слишком много внимания уделил нашему старому знакомому. — Лицо его помрачнело. — И все-таки очень похоже на правду сказанное Келбором: что этот добровольный помощник из Маллореи организовал и принял участие в убийстве Берты. Вот такую услугу он оказал Хонетам.

— Как хочется, чтобы ты пошел помылся, принц Хелдар, — не выдержала Сенедра. — Что заставило тебя искать убежища в куче мусора?

Шелк пожал плечами.

— Мой последний визит прервали — несколько человек погнались за мной. Этот снег, скажу я вам, здорово затрудняет работу: преследователям легко было найти меня по следу, поэтому понадобилось хорошее место, чтобы спрятаться, а тут эта мусорная куча. — Его передернуло. — «В Тол-Хонете никогда не бывает снега».

— Вы не можете себе представить, от скольких людей я слышал сегодня эту фразу, — заметил Гарион.

— Как хотите, но я думаю, что нам надо уходить немедленно, — заявил Шелк.

— Зачем? — не понял Дарник. — Тебя же не поймали?

— Ты забываешь о следах, Дарник. — Шелк приподнял ногу. — Ривская обувь имеет особенности. Она удобная, но след у нее — специфический. Я считаю, что это только вопрос времени. Кто-нибудь сложит все факты один к одному — и… Мне мало радости бегать от убийц, которых пошлют Хонеты, хоть они и неумехи.

Дверь тихо отворилась. Шелк сразу напрягся, его рука юркнула под грязную одежду, где наверняка был кинжал, и не один.

Плавно вошла Бархотка в светлом парчовом платье и, затворив за собой дверь, обратилась к присутствующим:

— Мои дорогие, а вы сегодня не нервничаете?

— Что вы здесь делаете? — резко спросил Шелк.

— Как что? Я была на императорском балу. Вы даже не представляете себе, сколько сплетен можно услышать на таком мероприятии. Весь зал гудел после несчастных случаев, приключившихся с Хонетами за последние пару ночей. При таких обстоятельствах нам пора убираться отсюда, а то как бы чего не вышло.

— Кому это «нам»?

— О, разве я вам не сказала, что поеду с вами?

— Вы не поедете с нами, — отрезал Белгарат.

— Так не хочется противоречить вам, о почтеннейший, — с сожалением в голосе произнесла Бархотка, — но я действую по приказам. — Она повернулась к Шелку. — Мой дядя нервозно воспринимает некоторые ваши действия в течение нескольких последних лет. Он доверяет вам, и вы никогда не должны в этом сомневаться, однако хочет, чтобы кто-нибудь присматривал за вами. — Лизелль нахмурилась. — Я думаю, он будет немало рассержен, узнав о ваших недавних ночных странствиях по домам Хонетов.

— Вы знаете правила игры, Лизелль, — сказал ей Шелк. — Берта была одной из наших, а мы такие вещи не спускаем.

— Конечно, конечно. Но Дротик предпочитает, чтобы отмщение осуществлялось по его личным приказам, а ваша поспешная самодеятельность лишила его возможности покомандовать. Вы слишком независимы, Шелк. И он прав: за вами надо присматривать. — Она слегка надула губки. — Однако я должна признать, что работа выполнена на высоком уровне.

— А теперь выслушайте меня, уважаемая, — сердито прервал ее Белгарат. — Вы ошибаетесь, если думаете, что я совершаю тур по заказу драснийской разведки.

Бархотка одарила Белгарата обезоруживающей улыбкой и ласково погладила по заросшей щеке.

— Ну ладно, успокойтесь, — сказала она, уверенно глядя на него карими глазами. — Будьте же разумны. Не цивилизованнее ли — и удобнее для меня — будет, если я отправлюсь вместе с вами, а не следом за вами? Я, многоуважаемый, собираюсь выполнять полученные приказания, нравится вам это или нет.

— И почему это я должен находиться в окружении женщин, которые не намерены слушаться моих слов?

— Потому что мы любим вас, о бессмертный, — вызывающе ответила Лизелль. — Вы — мечта каждой женщины, и мы следуем за вами из слепой преданности.

— Ну все, хватит! — угрожающим тоном заявил Белгарат. — Вы с нами не идете — вот вам окончательный ответ!

«Ты знаешь, — зазвучал в голове Гариона бесстрастный голос, — я думал, что наконец исключил трудности, которые были у меня с Белгаратом. Но сейчас в нем говорит тупое упрямство. Он не смог бы привести никаких аргументов в пользу этого своенравного решения и делает это только для того, чтобы раздражать меня».

— Так ты считаешь, что ей надо пойти с нами? — выпалил Гарион вслух и даже сам вздрогнул от неожиданности.

«Конечно. Зачем же, по-твоему, я преодолевал такие трудности, чтобы обеспечить ее появление в Тол-Хонете еще до того, как вы тронетесь в дальнейший путь? А ну-ка скажи ему».

Но выражение лица Белгарата подсказало Гариону, что его нечаянно произнесенные вслух слова уже дошли до Белгарата и тот понял, что перестарался.

— Что, новое посещение, как я понимаю? — произнес Белгарат усталым голосом.

— Да, дедушка, — ответил Гарион. — Боюсь, что да.

— Значит, она идет с нами?

Гарион кивнул.

«Мне нравится видеть его лицо, когда он понимает свою не правоту», — снова зазвучал в голове Гариона тот же бесстрастный голос.

Полгара засмеялась.

— Чего тут веселого, Пол? — не понял Белгарат.

— Да так, ничего, отец, — с невинным видом ответила Полгара.

Белгарат внезапно воздел руки к небу.

— Давай, — недовольно произнес он, — зови весь Тол-Хонет, пусть все идут с нами. Я не возражаю.

— Ой, отец, — обратилась к нему Полгара, — не надо быть таким занудливым.

— Занудливым? Пол, что это за язык? Ты следи за собой.

— О, это непросто, отец. А теперь нам надо бы составить кое-какие планы.

Пока все будут паковать вещи и одеваться, вам с Гарионом надо бы пойти к Вэрену и сказать, что мы собираемся трогаться в путь. Придумайте подходящий предлог. Я не думаю, что мы очень хотим, чтобы он узнал о ночных похождениях Шелка. — Она задумчиво подняла глаза к потолку. — Дарник, Эрионд и Тоф присмотрят, конечно, за лошадями, — вслух подумала она, — а для вас, принц Хелдар, у меня есть специальная работенка.

— Какая же?

— Идите и помойтесь. И как следует.

— Я думаю, мне и одежду надо постирать, — заметил он, оглядев перемазанные камзол и штаны.

— Нет, Шелк, стирать не надо, надо сжечь.

— Но сегодня вечером или ночью мы не можем уехать, Полгара, — сказала Сенедра. — Все городские ворота заперты, и стражники никому не откроют их, если на то не будет приказа самого императора.

— Я смогу вывести вас из города, — заговорщическим тоном сообщила Бархотка.

— И как вам это удастся? — поинтересовался Белгарат.

— Положитесь на слово.

— Я не хотел бы, чтобы мне отвечали таким образом.

— Да, кстати, — продолжала Бархотка как ни в чем не бывало. — Я тут сегодня видела одного нашего старого друга. Большая группа Хонетов скакала к южным воротам. — Она посмотрела на Шелка. — Вы, должно быть, действительно напугали их, Хелдар. Эту группу охранял целый батальон солдат. Солдаты окружили их и никого близко не подпускали. Так вот, среди них ехал похожий на истинного представителя толнедрийской элиты один маллореец по имени Харакан.

— Ну и ну, — проговорил Шелк. — Вот это интересно, не правда ли?

— Принц Хелдар, — приторно-ласковым голосом произнесла Бархотка, — будьте любезны, подите помойтесь или, по крайней мере, не стойте так близко.