Глава 20

Хотя в том году лето в низинах Олгарии стояло долгое, осень оказалась короткой. Снежные бури, застигавшие путников в горах над Марагором и среди алгосских вершин, означали, что зима будет ранняя и суровая. День за днем ехали они по просторным лугам к восточному обрыву, и каждая следующая ночь становилась прохладнее.

Белгарат быстро позабыл свою ярость, вызванную тем, что Гарион не справился с приступом раскаяния у Релга, но затем с неумолимой логикой взвалил на плечи юноши непомерную ношу.

– Почему-то он тебе доверяет, – сказал старик, – и я поручаю его тебе. Мне безразлично, что ты будешь делать, лишь бы он больше не раскисал.

Сперва Релг сопротивлялся усилиям Гариона его расшевелить, но потом, обуреваемый страхом перед открытым небом, начал говорить – поначалу сбивчиво, затем слова полились из него потоком. Как и боялся Гарион, Релг говорил главным образом о своих грехах. Гарион дивился на то, какие пустяки ревнитель полагал греховными. Например, он жестоко корил себя за то, что иногда забывал помолиться перед едой. По мере того как мрачный список грехов расширялся, Гарион понял, что фанатик грешил больше помыслами, чем действиями. Одна тема возникала снова и снова – вожделение к женщинам. К крайнему смущению Гариона, Релг настаивал на том, чтобы подробно описать свои нечистые помыслы.

– Женщины, конечно, отличаются от нас, – объявил ревнитель как-то вечером, когда они ехали рядом. – Рассудок их и сердце не так предрасположены к святости, как наши, и они сознательно искушают нас своим телом, чтобы ввести в грех.

– Почему ты так думаешь? – осторожно спросил Гарион.

– Сердца их полны похоти, – с жаром объявил Релг. – Искушать праведного для них наслаждение. Верно говорю тебе, Белгарион, ты и вообразить себе не можешь, сколь изощрены эти твари. Даже почтенные матери семейств – жены самых преданных моих последователей, – и те не чураются подобных гнусностей. Они постоянно тебя трогают – задевают, будто ненароком. Они старательно делают так, чтобы рукава их бесстыдно задирались, заголяя округлые руки, и вечно колышут подолами одеяний, показывая лодыжки.

– Если тебя это смущает, не смотри, – предложил Гарион.

Релг пропустил это мимо ушей.

– Я думал вообще запретить им появляться пред мои очи, но потом счел, что лучше мне приглядывать за ними, дабы вовремя предостерегать моих последователей. Потом я думал, что вовсе запрещу своим последователям жениться, но те, кто постарше, сказали, что так я отпугну молодых. Я и сейчас думаю, что идея была неплохая.

– А не выйдет так, что последователей совсем не останется? – спросил Гарион. – То есть если запрет будет долгим? Если никто не будет жениться, то не будет детей. Ты меня понимаешь?

– Об этом я как-то не задумывался, – признался Релг.

– А как насчет дитяти – нового Горима? Если двое должны пожениться и родить ребенка – то самое дитя, – а ты им это запрещаешь, не вмешиваешься ли ты тем самым в Алов замысел?

Релг с шумом втянул воздух: видимо, он никогда об этом не задумывался. Потом он простонал:

– Видишь? Даже стараясь сделать как лучше, я впадаю в грех. Я проклят, Белгарион, проклят. Почему Ал назначил мне явить дитя, когда я столь испорчен?

Гарион быстро перевел разговор на другое.

Девять дней потребовалось, чтобы пересечь бескрайнее море травы и добраться до восточного обрыва. И на все эти девять дней спутники Гариона, с больно ранившим его бессердечием, предоставили несчастного юношу обществу велеречивого ревнителя.

У восточного края равнины они въехали на длинный гребень и впервые увидели восточный обрыв – огромную базальтовую стену, вздымающуюся на милю от осыпи у ее подножия и уходящую в обе стороны.

– Невозможно, – сказал Бэйрек, – мы здесь не поднимемся.

– Нам и не придется, – уверенно сказал Силк. – Я знаю дорогу.

– Тайную дорогу, я полагаю?

– Не то чтобы тайную, – ответил Силк. – Впрочем, не думаю, чтобы многие про нее знали, хотя она вполне на виду – если знать, куда смотреть. Мне как-то пришлось в спешке покидать Мишарак-ас-Талл, и я на нее наткнулся.

– Возникает такое чувство, что тебе отовсюду хоть раз приходилось уходить в спешке.

Силк пожал плечами.

– Работа такая. Главное, чему мы учимся, это вовремя уносить ноги.

– Река сия не станет ли для нас преградой неодолимой? – спросил Мендореллен, глядя на искрящиеся воды реки Олдур, отделяющие их от черного уступа. Он легонько трогал пальцами бок.

– Мендореллен, перестань, – сказала ему тетя Пол. – Они никогда не срастутся, если ты будешь их теребить.

– Мыслю я, что срослись они уже, миледи, – отвечал рыцарь, – и одно лишь доставляет мне беспокойство.

– Ну и не трогай его.

– В нескольких лигах вверх по течению есть брод, – сказал Белгарат, отвечая на его вопрос. – Сейчас вода невысокая, так что реку мы перейдем легко.

Он поехал вниз по склону к реке, ведя отряд за собой. Вечером они переправились через реку и разбили палатки на дальнем берегу. На следующее утро они подъехали к подножью обрыва.

– Дорога в нескольких лигах к югу, – сказал Силк и поехал вдоль мрачной черной стены.

– Неужели она идет прямо по обрыву? – с опаской спросил Гарион, задирая голову, чтобы обозреть базальтовую кручу.

Силк покачал головой.

– Это, собственно, не дорога, а русло, ведущее через обрыв. Оно довольно крутое и узкое, но на вершину нас выведет.

Гариона это ободрило.

Дорога оказалась всего-навсего расщелиной в колоссальном обрыве. Из расщелины вытекал тонюсенький ручеек, исчезавший под каменными глыбами чуть выше.

– Ты уверен, что мы выберемся наверх? – спросил Бэйрек, подозрительно оглядывая расщелину.

– Доверься мне, – сказал Силк.

– Вот уж нет.

Подъем оказался ужасный – крутой и загроможденный камнями. Местами расщелина была такая узкая, что приходилось снимать поклажу с вьючных лошадей и вручную перетаскивать несчастных животных через базальтовые глыбы, похожие на большие, почти кубические ступеньки. Камни, по которым бежала вода, были склизкие. В довершение всего с запада надвинулись тучи, и с засушливых равнин Мишарак-ас-Талла в расщелине потянуло ледяным сквозняком.

Только через два дня они, падая от изнеможения, вылезли наверх примерно в миле от края обрыва.

– У меня такое ощущение, словно меня били палкой, – сказал Бэйрек, валясь на землю в заросшем колючим кустарником овраге, служившем продолжением расщелины. – Большой грязной палкой.

Они все сели на землю под колючими кустами, отдыхая после ужасного подъема.

– Я осмотрюсь, – сказал Силк через несколько минут. Его поджарое и сильное, как у циркача, тело мгновенно преодолевало усталость. На четвереньках он поднялся к краю овражка и, укрываясь за кустами, прополз еще несколько футов на брюхе. Через несколько минут он тихонько свистнул и рукою поманил остальных.

Бэйрек со стоном встал. Дерник, Мендореллен и Гарион двинулись следом.

– Посмотрите, что ему надо, – сказал Белгарат. – Я еще не могу двигаться.

Все четверо поднялись по галечному склону туда, где лежал за кустами Силк; последние несколько футов, как и он, они ползли по-пластунски.

– В чем дело? – спросил Бэйрек, когда они оказались рядом с Силком.

– Отряд, – коротко отвечал тот, указывая на мертвую каменистую равнину под затянутым тучами серым небом.

Облачко желтой пыли, стелющееся на холодном ветру, говорило о том, что там всадники.

– Дозорные? – шепотом спросил Дерник.

– Не думаю, – отвечал Силк. – Таллы редко ездят верхом. Они обычно выставляют пеший дозор.

Гарион взглянул на засушливую равнину.

– Там что, кто-то бежит впереди них? – спросил он, указывая на крохотное темное пятнышко примерно в полумиле от всадников.

– Ага, – печально сказал Силк.

– Что это? – спросил Бэйрек. – Не томи душу, Силк. Я не в том настроении.

– Это гролимы, – сказал Силк, – а тот, за кем они гонятся, – талл, не желающий, чтобы его принесли в жертву. Довольно обычное дело.

– Может, сказать Белгарату? – предложил Мендореллен.

– Наверное, незачем, – ответил Силк. – Здесь живут гролимы самого низшего ранга. Не думаю, чтобы кто-то из них был искушен в чародействе.

– Все равно я пойду скажу ему. – Дерник съехал на животе со склона, встал на ноги и пошел туда, где остались старик с тетей Пол и Релгом.

– Если мы будем держаться в укрытии, они нас не заметят, – сказал Силк. – Их, кажется, всего трое, и они заняты таллом.

Беглец приближался. Он низко опустил голову и размахивал руками.

– Что, если он попробует скрыться в овраге? – спросил Бэйрек.

Силк пожал плечами.

– Гролимы последуют за ним.

– Тут-то и вступим мы, так ведь?

Силк с нехорошей усмешкой кивнул.

– Я думаю, мы можем его окликнуть, – сказал Бэйрек, проверяя, свободно ли ходит в ножнах меч.

– Мне пришла в голову та же мысль.

Дерник поднялся по склону, хрустя галькой.

– Волк говорит, чтобы вы следили за ними, но ничего не делали, разве что они заедут прямо в овраг.

– Жалость какая! – вздохнул Силк разочарованно.

Бегущего талла они уже могли рассмотреть. Он был дородный, в грубой, подвязанной поясом рубахе. Волосы у него были всклокоченные, лицо выражало смертельный ужас. Он пробежал примерно в тридцати шагах от них, и Гарион отчетливо услышал его хриплое дыхание. Он подвывал на бегу – звериный звук, выражавший абсолютное отчаяние.

– Они почти никогда не пытаются спрятаться, – сказал Силк с жалостью. – Просто бегут. – Он покачал головой.

– Скоро они его нагонят, – заметил Мендореллен.

Гролимы были в черных одеяниях с капюшонами и в блестящих стальных масках.

– Нам лучше спуститься, – посоветовал Бэйрек.

Они сползли вниз. Мимо, стуча копытами, пронеслись три лошади.

– Они поймают его через несколько минут, – сказал Гарион. – Он бежит к краю обрыва. Он в западне.

– Не думаю, – печально сказал Силк.

Через минуту они услышали долгий, отчаянный крик, замерший где-то внизу.

– Я этого ждал, – сказал Силк.

У Гариона все внутри перевернулось при мысли о жуткой высоте обрыва

– Они возвращаются, – предупредил Бэйрек. – Спустимся.

Три гролима проехали по краю оврага. Один сказал что-то – слов Гарион не разобрал, двое других рассмеялись

– Мир стал бы светлее без трех гролимов, – мрачно прошептал Мендореллен.

– Мысль привлекательная, – согласился Силк, – но Белгарат ее бы, вероятно, не одобрил. Полагаю, лучше их пропустить. Нам ни к чему, чтобы их стали разыскивать.

Бэйрек проводил взглядом удаляющихся гролимов и издал глубокий вздох сожаления.

– Давайте спустимся, – сказал Силк.

Они спустились в заросший кустами овраг.

Белгарат поднял голову.

– Уехали?

– Уехали, – сказал Силк.

– Что это был за крик? – спросил Релг.

– Трое гролимов согнали талла с края обрыва, – ответил Силк.

– Почему?

– Его избрали для участия в некоем религиозном обряде, а он не захотел участвовать

– Он отказался? – Релг был поражен. – Значит, он заслужил свою участь.

– Не думаю, чтобы ты хорошо понимал суть гролимских церемоний, Релг, – сказал Силк.

– Всяк должен покоряться воле своего бога, – настаивал Релг. Голос его звучал благоговейно. – Религиозные обряды обязательны.

Глаза Силка блеснули, когда он взглянул на фанатика-алгоса.

– Много ты знаешь об энгаракской религии, Релг? – спросил он.

– Меня интересует только религия Алголанда.

– Надо знать, о чем говоришь, прежде чем выносить суждение.

– Оставь, Силк, – сказала тетя Пол.

– Нет, Полгара. Не сейчас. Нашему дорогому другу не мешало бы кое-что узнать. Его кругозор несколько ограничен. – Силк опять повернулся к Релгу. – Суть энгаракской религии в ритуалах, которые большинство людей находят отталкивающими. Таллы всю свою жизнь стараются их избежать. Это – основная цель их бытия.

– Отвратительный народ – таков был суровый приговор Релга.

– Нет. Несмотря на свою тупость, даже скотство, таллы отнюдь не отвратительны. Видишь ли, Релг, ритуал, о котором мы говорим, включает человеческие жертвоприношения.

Релг отодвинул от глаз тряпицу, чтобы недоверчиво посмотреть на своего востроносого собеседника.

– Каждый год две тысячи таллов приносятся в жертву Тораку, – продолжал Силк, сверля глазами онемевшего от изумления Релга. – Гролимы соглашаются брать взамен рабов, так что талл всю жизнь трудится, чтобы накопить денег и купить раба. Но рабы иногда умирают или бегут. Если жребий падает на талла, у которого нет раба, он обычно пытается улизнуть. Тогда гролимы бросаются в погоню. Практика у них большая, так что они натренировались. Никогда не слышал, чтобы таллу удалось скрыться.

– Их долг – покоряться, – упорствовал Релг, хотя уже без прежней убежденности.

– Как их приносят в жертву? – спросил Дерник приглушенно. Решимость, с которой талл бросился с обрыва, явно его потрясла.

– Процедура проста, – сказал Силк, не спуская глаз с Релга. – Двое гролимов укладывают талла спиной на алтарь, третий вырезает ему сердце. Потом они жгут сердце на медленном огне. Весь талл Тораку ни к чему – ему нужно только сердце.

Релг поежился.

– Женщин они тоже приносят в жертву, – не унимался Силк. – Но женщинам проще увильнуть. Гролимы не приносят в жертву беременных – они не знают, как их считать, – поэтому таллские женщины стараются быть беременными всегда. Этим объясняется, почему таллов так много и почему их женщины славятся своей неразборчивостью.

– Ужасно, – выдохнул Релг, – смерть лучше, чем это гнусное распутство.

– Смерть длится долго, Релг, – с холодной усмешкой сказал Силк, – а небольшое распутство при желании легко позабыть. Особенно если от этого зависит твоя жизнь.

По лицу Релга было видно, как поразило его откровенное описание ужасов таллской жизни.

– Вы – дурной человек, – сказал он Силку, впрочем, без особой уверенности.

– Знаю, – согласился Силк.

Релг обратился к Белгарату:

– Правду ли он говорит?

Чародей задумчиво почесал бороду.

– Дополнить тут почти нечего, – сказал он, – слово «религия» означает разное для разных людей, Релг. Оно зависит от сущности их бога. Ты должен постараться это усвоить, тогда тебе легче будет сделать кое-что из того, что тебе предстоит.

– Я думаю, мы почти исчерпали тему разговора, отец, – сказала тетя Пол, – а ехать нам еще далеко.

– Верно, – согласился старик, вставая.

Они ехали по каменистой, заросшей, кустами равнине, которая расстилалась по восточной окраине страны таллов. Ледяной ветер не стихал, серое небо хмурилось, но снег лежал лишь редкими островками.

Глаза Релга привыкли к тусклому свету, а затянувшие небо облака несколько умерили его страхи. Но все равно ему приходилось нелегко. Наземный мир был для него чужд, и все, что он видел, рушило его привычные представления. Кроме того, он переживал глубокую религиозную драму, отчего говорил и действовал очень странно. То он с праведным гневом обличал чужую испорченность; в следующую минуту впадал в мучительное самообличение и бесконечным речитативом поверял свои грехи всякому, кто соглашался слушать. Его большие темные глаза, бледное, обрамленное капюшоном лицо искажались страданием. Все остальные – даже спокойный, добродушный Дерник – держались от него поодаль, окончательно бросив его на Гариона. Релг часто останавливался помолиться или совершить какой-нибудь странный обряд, состоявший обычно в том, что он валился лицом в грязь.

– Долго же мы будем добираться до Рэк Ктола, – заметил как-то Бэйрек, с нескрываемой неприязнью глядя, как неуемный фанатик опускается на колени в придорожном песке.

– Он нам нужен, – спокойно отвечал Белгарат, – а ему нужно это. Мы можем и потерпеть.

– Мы приближаемся к северной границе Ктол Мергоса, – сказал Силк, указывая на пологие холмы впереди. – Когда мы пересечем границу, мы уже не сможем то и дело останавливаться. Нам придется галопом скакать к Южному караванному пути. Мерги часто выставляют дозоры и не любят, когда путники сворачивают с дороги. Как только мы окажемся на ней, мы будем в безопасности, но нельзя, чтобы нас остановили прежде.

– Не станут ли нас вопрошать и на дороге, принц Келдар? – спросил Мендореллен. – Отряд наш странен, а мерги подозрительны.

– Они будут следить за нами, – подтвердил Силк, – но, если мы не будем съезжать с дороги, они нас не тронут. Соглашением между Тор Эргасом и Рэн Боруном оговорена свобода передвижения по караванному пути. Мерги не такие дураки, чтобы беспокоить своего короля, нарушая это соглашение. Тор Эргас суров с теми, кто доставляет ему беспокойство.

Холодным, туманным днем после полудня они въехали в Ктол Мергос и тут же пришпорили коней. Проехав одну лигу, Релг потянул поводья.

– Не сейчас, Релг, – резко сказал ему Белгарат. – Позже.

– Но...

– Ал – терпеливый бог. Он подождет. Едем.

Они галопом неслись по голой равнине, плащи их развевались по ветру. Еще не начинало вечереть, когда они выехали на дорогу и остановились. За многие столетия путешественники так утоптали Южный караванный путь, что он был отчетливо виден. Силк с удовлетворением огляделся.

– Добрались, – сказал он. – Теперь мы снова станем честными купцами, и ни один мерг не посмеет нас тронуть.

Он повернул лошадь на восток и с уверенным видом поехал во главе отряда. Он расправил плечи и как бы надулся от сознания собственной важности. Гарион понял, что он мысленно готовится к новой роли. К тому времени, когда они встретили хорошо вооруженный толнедрийский торговый караван, Силк уже вполне преобразился и приветствовал купца с легким панибратством коллеги.

– Добрый день, почтеннейший старший купец, – сказал он толнедрийцу, приметив его знаки отличия. – Если у тебя есть свободная минутка, думаю, мы могли бы обменяться сведениями о дороге. Ты едешь с востока, я – с запада. Обмен сведениями может послужить ко взаимной выгоде.

– Превосходная идея, – согласился толнедриец. Почтеннейший старший купец был коренастым мужчиной с высоким лбом. Он кутался в подбитый мехом плащ.

– Зовут меня Эмбар, – сказал Силк. – Из Коту.

Толнедриец вежливо кивнул.

– Калвор, – представился он, – из Тол Хорта. Плохое время ты выбрал для поездки на восток, Эмбар.

– Необходимость, – сказал Силк. – Мои и без того ограниченные средства истощились бы совсем, если бы я остался зимовать в Тол Хонете.

– Хонетцы жадны, – согласился Калвор. – Жив ли еще Рэн Борун?

– Был жив, когда я оттуда уезжал.

Калвор скорчил мину.

– А спор из-за наследства продолжается?

Силк рассмеялся.

– О, да.

– А эта свинья Кэдор из Тол Вордью – все еще главный претендент?

– Насколько я понимаю, Кэдору придется туго. Я слышал, он покушался на жизнь принцессы Се'Недры. Полагаю, император предпримет шаги к тому, чтобы отстранить его от состязания.

– Отличная новость. – Лицо Калвора просветлело.

– Как дорога на востоке? – спросил Силк.

– Снега немного, – сказал Калвор, – как всегда в Ктол Мергосе. Очень засушливое королевство. Холодно, конечно. На перевалах просто лютый мороз. Как насчет гор на востоке Толнедры?

– Когда мы ехали, шел снег.

– Я этого боялся, – мрачно сказал Калвор.

– Тебе, вероятно, следовало бы подождать до весны, Калвор. У тебя впереди худшая часть пути.

– Мне пришлось спешно уезжать из Рэк Госка. – Калвор огляделся, словно опасаясь, что их подслушивают. – Впереди тебя ждут неприятности, Эмбар, – сказал он мрачно.

– Да?

– Не время сейчас ехать в Рэк Госка. Мерги там совсем взбесились.

– Взбесились? – спросил Силк встревоженно.

– Другого объяснения нет. Они хватают честных купцов по самым немыслимым обвинениям, и за каждым приезжим с Запада тут же устанавливается слежка. Самое неподходящее время везти туда даму.

– Моя сестра, – сказал Силк, глядя на тетю Пол. – Она вложила в мое дело свои деньги, но мне не доверяет. Она настояла, чтобы поехать со мной и присматривать.

– Я бы не ездил в Рэк Госк, – посоветовал Калвор.

– Мне некуда деваться, – сказал Силк беспомощно.

– Скажу тебе честно, Эмбар, ехать сейчас в Рэк Госк – значит наверняка распрощаться с жизнью. Одного доброго купца, моего знакомого, обвинили в том, что он проник на женскую половину в мергском доме.

– Ну, я думаю, такое иногда случается. Говорят, мергские женщины очень привлекательны.

– Эмбар, – сказал Калвор с мукой, – ему было семьдесят три года.

– Значит, его сыновья могут гордиться тем, как хорошо он сохранился, – засмеялся Силк. – Что с ним стало?

– Его посадили на кол. – Калвор поежился. – Воины согнали нас и заставили смотреть. Это было ужасно.

Силк нахмурился.

– Может, он действительно виновен?

– Семьдесят три года, Эмбар, – повторил Калвор. – Обвинение было явно ложное. Я уверен, что Тор Эргас намерен изгнать из Ктол Мергоса всех западных торговцев. В Рэк Госке уже небезопасно.