ГЛАВА 12

— Я даже затрудняюсь указать пальцем на что-то определенное, — говорила баронесса Мелидира вечером того же дня, когда королевское семейство удалилось в свои необъятные апартаменты. По настоянию королевы Мелидиру, Миртаи и Алиэн разместили в ее покоях. Элана нуждалась в том, чтобы ее окружали женщины — по целому ряду причин, частью практических, частью политических, а частью и вовсе непонятных. Дамы переоделись, и все, кроме Миртаи, были в неярких домашних платьях. Мелидира расчесывала густые иссиня-черные волосы Миртаи, а кареглазая Алиэн оказывала ту же услугу Элане.

— Не знаю, как бы это точно описать, — продолжала баронесса. — Какая-то всеобщая грусть. Все они очень много вздыхают.

— Я и сама это заметила, Спархок, — сказала Элана мужу. — Алберен почти не улыбается, а уж я могу заставить улыбаться кого угодно.

— Одного вашего присутствия, моя королева, достаточно, чтобы наши лица засияли улыбками, — заверил ее Телэн. Он был пажом королевы, а заодно и членом ее разросшегося семейства. Нынче вечером юный вор был одет особенно элегантно — в бархатный сливовый камзол и того же цвета штаны до колен. Такие штаны как раз входили в моду, и Элана из кожи вон лезла, чтобы уговорить Спархока их носить. Он отказался категорически, и пришлось его жене обрядить в этот нелепый наряд своего пажа.

— Из тебя хотят сделать рыцаря, Телэн, — колко заметила Мелидира, — а не придворного.

— Всегда пригодится иметь запасную профессию, баронесса, — пожал плечами мальчик. — Так говорит Стрейджен. — Голос Телэна заметно ломался, перескакивая с сопрано на баритон.

— Чего еще от него ожидать? — фыркнула баронесса. Мелидира относилась к Стрейджену в высшей степени неодобрительно, хотя Спархок подозревал, что неодобрение это наигранное.

Телэн и Даная сидели на полу, катая друг другу мячик. Мурр с восторгом принимала участие в этой незамысловатой игре.

— Кажется, все они тайно убеждены, что через неделю наступит конец света, — продолжала баронесса, неторопливо пропуская сквозь зубья гребешка черные пряди пышных волос Миртаи. — С виду они все так и лучатся здоровьем, а копнешь поглубже — сплошь черная тоска; и пьют они, как рыбы. Мне нечем доказать это, но, по-моему, они свято уверены, что вот-вот испустят дух. — Она с задумчивым видом приподняла ладонью черную гриву Миртаи. — Давай-ка я вплету тебе в волосы золотую цепочку, дорогая.

— Нет, Мелидира, — твердо сказала Миртаи. — Мне еще не положено носить золото.

— Миртаи, — рассмеялась Мелидира, — всякой женщине положено носить золото — если, конечно, она сумеет своим обаянием выудить его из мужчины.

— Только не среди моего народа, — возразила Миртаи. — Золото — для взрослых. Дети не носят золота.

— Миртаи, тебя вряд ли можно назвать ребенком.

— Я останусь ребенком, пока не пройду один ритуал. Серебро, Мелидира, — или сталь.

— Из стали нельзя сделать украшения.

— Еще как можно, если начистить ее до блеска. Мелидира обреченно вздохнула.

— Телэн, — сказала она, — подай мне серебряные цепочки. — На сегодняшний вечер обязанностью Телэна было подавать всякие мелочи. Ему не слишком нравилась эта роль, но исполнял он ее исправно — главным образом потому, что Миртаи была намного крупнее его.

В дверь вежливо постучали, и Телэн обернулся, чтобы ответить на стук.

Вошел посол Оскайн и поклонился Элане.

— Я говорил с Фонтеном, ваше величество, — сказал он. — Он посылает гонца в гарнизон Канаи за двумя атанскими легионами. Они будут сопровождать нас в Материон. Уверен, что с ними мы все почувствуем себя в полной безопасности.

— Что такое легион, ваше превосходительство? — спросил Телэн, направляясь к шкафику с драгоценностями.

— Тысяча воинов, — ответил Оскайн, улыбнувшись Элане. — Имея в своем распоряжении две тысячи атанов, ваше величество могли бы завоевать Эдом. Не желаете ли получить владения в Дарезии? Хлопот будет не так уж и много. Мы, тамульцы, будем управлять ими от вашего имени — за обычную плату, конечно — и в конце каждого года посылать вам блестящие отчеты. Само собой, там будет сплошная ложь, но посылать мы их будем исправно.

— Вместе с прибылями? — спросила Элана с непритворным интересом.

— О нет, ваше величество, — рассмеялся он. — Не знаю уж почему, но во всей империи ни одно королевство не приносит прибыли — кроме, разве что, самого Тамула.

— Зачем же мне королевство, которое не приносит прибыли?

— Для престижа, ваше величество, тщеславия ради. У вас будет еще один титул и еще одна корона.

— Мне вовсе ни к чему вторая корона, ваше превосходительство. У меня только одна голова. Почему бы нам не оставить королю Эдома его бесприбыльное королевство?

— Мудрое решение, ваше величество, — согласился Оскайн. — Эдом довольно скучное местечко. Там растят пшеницу, а фермеры — тяжеловесный и занудный народ, их интересует исключительно погода.

— Когда мы можем ожидать прибытия этих легионов? — спросил Спархок.

— Примерно через неделю. Они отправятся пешими, так что будут продвигаться гораздо быстрее, чем всадники.

— А разве не наоборот? — спросила Мелидира. — Я всегда считала, что всадники передвигаются намного быстрее пеших.

Миртаи рассмеялась.

— Я сказала что-то смешное? — осведомилась Мелидира.

— Когда мне было четырнадцать, — сказала великанша, — один человек в Даконии оскорбил меня. Он был пьян. Протрезвев наутро, он сообразил, что натворил, и бежал верхом. Это было на рассвете. Я нагнала его около полудня: конь пал от измождения. Мне всегда было немного жаль это бедное животное. Обученный воин может бежать целый день. Конь — не может. Коню нужно останавливаться, чтобы поесть, потому он привык пробегать лишь по нескольку часов за раз. Мы едим на бегу, а потому продолжаем двигаться вперед.

— А что стало с тем парнем, который оскорбил тебя? — спросил Телэн.

— Ты действительно хочешь это знать?

— Э-э… нет, не так чтобы очень, — быстро ответил мальчик. — Спасибо, Миртаи, уже не нужно.

Итак, в их распоряжении оказалась неделя. Баронесса Мелидира посвятила свободное время разбиванию сердец. Молодые придворные короля Алберена вились вокруг нее стайками. Она отчаянно флиртовала, давая множество самых разных обещаний — и ни одного из них не выполняя — и время от времени позволяя настойчивому поклоннику поцеловать себя в темном уголке. Она развлекалась от души и собирала немало ценных сведений. Молодой человек, ухаживающий за хорошенькой девушкой, частенько делится с ней секретами, которые в ином случае оставил бы при себе.

К изумлению Спархока и его собратьев-рыцарей, сэр Берит производил на придворных дам такое же сокрушительное впечатление, как баронесса — на молодых людей.

— Это совершенно нечестно, — сетовал Келтэн как-то вечером. — Он ведь даже ничего не делает. Не говорит с ними, не улыбается им, ничего такого. Не знаю, в чем тут дело, но всякий раз, когда он проходит по залу, все девицы просто тают.

— Берит очень красив, Келтэн, — заметила Элана.

— Берит? Он еще даже бреется не каждый день.

— Какое это имеет значение? Он высок, он рыцарь, у него широкие плечи и безупречные манеры. К тому же у него самые синие глаза, какие я когда-либо видела, и длиннейшие ресницы.

— Но он же еще мальчик!

— Уже нет. Ты в последнее время к нему не присматривался. Кроме того, юные дамы, которые вздыхают о нем и по ночам орошают слезами свои подушки, сами едва вышли из нежного возраста.

— Больше всего меня раздражает, что он сам даже не осознает, как действует на этих бедняжек, — вставил Тиниен. — Они разве что не раздирают на себе одежды, чтобы привлечь его внимание, а он и понятия не имеет, что творится.

— В этом часть его обаяния, сэр рыцарь, — улыбнулась Элана. — Если бы не эта его невинность, он и вполовину не был бы так притягателен для дам. У присутствующего здесь сэра Бевьера есть то же качество. Разница в том, что Бевьер знает, что он невероятно красив, и предпочитает не пользоваться этим из-за своих религиозных убеждений. Берит же еще не осознает своей красоты.

— Может быть, кому-то из нас стоит отвести его в сторонку и растолковать, что к чему? — предложил Улаф.

— И не думай, — ответила ему Миртаи. — Он хорош таким, каков есть. Оставь его в покое.

— Миртаи права, — согласилась Элана. — Не вздумайте мне портить Берита, господа. Мы хотим подольше сохранить его невинность. — Лукавая улыбка тронула ее губы. — Вот сэр Бевьер — иное дело. Пора нам подыскать ему жену. Он мог бы стать превосходным мужем для какой-нибудь достойной девушки.

Бевьер слабо усмехнулся:

— Я уже женат, ваше величество, — на церкви.

— Помолвлен, Бевьер, но отнюдь не женат. Не спеши примеривать монашескую рясу, сэр рыцарь. Я еще не отступилась от своих замыслов относительно тебя.

— Не лучше ли будет приняться за дело поближе к дому, ваше величество? — предложил он. — Если вам гак необходимо кого-то женить, у вас есть наготове сэр Келтэн.

— Келтэн? — недоверчиво переспросила она. — Что за глупости, Бевьер? Такого я не пожелала бы ни одной женщине.

— Ваше величество! — запротестовал Келтэн.

— Я тебя обожаю, Келтэн, — улыбнулась Элана светловолосому пандионцу, — но ты просто не создан для роли мужа. Я бы ни за что не решилась устраивать твой брак. По совести говоря, я не могла бы даже приказать какой-то девушке стать твоей женой. Тиниен — это еще возможно, но вас с Улафом Господь обрек оставаться холостяками.

— И меня? — мягко отозвался Улаф.

— Да, — ответила она, — и тебя.

Открылась дверь, и вошли Стрейджен и Телэн. Оба были одеты просто и неприметно, как всегда одевались, устраивая вылазки в город.

— Удалось? — спросил Спархок.

— Мы нашли его, — ответил Стрейджен, отдавая свой плащ Алиэн. — Он не из тех людей, которые мне по душе. Он карманник, а из карманников обычно получаются плохие вожаки. Не тот у них характер.

— Стрейджен! — запротестовал Телэн.

— Ты не настоящий карманник, мой юный друг, — сказал ему Стрейджен. — Для тебя это лишь временное занятие, пока не подрастешь. Так или иначе, местного воровского вожака зовут Кондрак. Надо отдать ему должное, он быстро смекнул, что устойчивость власти выгодна и нам, и ему. Грабить дома во время мятежа — дело весьма выгодное, но недолгое. Хороший вор куда успешней работает в мирные времена. Само собой, Кондрак в одиночку не может решать за всех. Ему нужно посоветоваться со своими напарниками в других городах Империи.

— Но на это уйдет год, если не больше, — сухо заметил Спархок.

— Отнюдь, — покачал головой Стрейджен. — Воры путешествуют куда быстрее, чем честные люди. Кондрак собирается разослать гонцов с известием о нашем предложении. Он представит его в наивыгодном свете, так что, вполне вероятно, воры всех королевств Империи присоединятся к нашему делу.

— Как же мы узнаем, что они решили? — спросил Тиниен.

— В каждом крупном городе по пути я буду наносить визиты вежливости, — пожал плечами Стрейджен. — Рано или поздно я получу официальный ответ. Долго ждать не придется. К тому времени, когда мы доберемся до Материона, мы уже наверняка будем знать, каково окончательное решение. — Он испытующе глянул на Элану. — За последние годы ваше величество узнали много о нашем тайном правительстве. Как по-вашему, можем мы сделать эти сведения государственной тайной? Мы, воры, от чистого сердца готовы сотрудничать с вами и даже оказывать кой-какую помощь, но нам не хотелось бы, чтобы другие монархи были чересчур хорошо осведомлены о нашем образе действий. Какой-нибудь ретивый поборник порядка, чего доброго, решит расправиться с тайным правительством, а нам это причинит некоторые неудобства.

— Во что ты оценишь мое молчание? — поддразнила она.

Стрейджен посерьезнел.

— Это ты должна решить сама, Элана, — сказал он, отбрасывая прочь изыски этикета. — Я всегда старался помочь тебе, чем мог, потому что искренне люблю тебя. Однако если ты проболтаешься и другие монархи узнают то, что им знать не положено, я, увы, больше не смогу помогать тебе.

— Вы покинете меня, милорд Стрейджен?

— Никогда, моя королева, но мои собратья по ремеслу непременно меня прикончат, а в таком состоянии я вряд ли сумею быть вам полезен, не так ли?

Архимандрит Монсел был крупным, внушительного сложения мужчиной с пронзительными черными глазами и громадной черной бородой. Это было могучее, напористое, во всех смыслах выдающееся украшение, и архимандрит использовал его в качестве тарана. Борода предшествовала ему на ярд, куда бы он ни шел. Борода встопорщивалась, когда архимандрит бывал раздражен — а это случалось частенько, — и в сырую погоду завивалась крутыми завитками, точно полмили спутанной рыбачьей лески. Когда Монсел говорил, борода раскачивалась в разные стороны, как бы подкрепляя его высказывания. Патриарх Эмбан был совершенно зачарован бородой архимандрита.

— Это все равно что беседовать с ожившей изгородью, — сказал он Спархоку, когда они шли извилистыми коридорами дворца на личную встречу с архимандритом.

— Каких тем мне следует избегать в разговоре, ваша светлость? — спросил Спархок. — Я плохо знаком с доктриной астелийской церкви и не хотел бы ввязываться в теологические дебаты.

— Наши разногласия с Астелом, Спархок, лежат в основном в области церковного управления. Чисто теологические различия наших доктрин невелики. У нас светское духовенство, а их церковь монашеская. Наши священники — просто священники, их — еще и монахи. Разница, уверяю тебя, невелика, но все же она существует. Кроме того, у них намного больше священников и монахов, чем у нас, — примерно десятая часть всего населения.

— Так много?

— О да. В каждом дворянском поместье Астела имеется своя церковь и свой священник, и священник «помогает» прихожанам принимать решения.

— Откуда же они набирают столько желающих стать священниками?

— Из крепостных. Жизнь церковника имеет свои недостатки, но это лучше, чем быть крепостным.

— Да уж, церковь куда предпочтительнее.

— Намного, Спархок, намного. Монсел отнесется к тебе с уважением, поскольку ты принадлежишь к религиозному ордену. Да, кстати, поскольку ты исполняешь обязанности магистра Пандионского ордена, формально ты считаешься патриархом, так что не удивляйся, если он обратится к тебе «ваша светлость».

Длиннобородый монах ввел их в покои Монсела. Спархок уже заметил, что все астелийское духовенство носило бороды. Небольшая комната была отделана панелями темного дерева. Ковер был темно-коричневого цвета, а тяжелые занавеси на окнах — черного. Повсюду валялись книги, рукописи и свитки пергамента с загнутыми уголками.

— А, — сказал Монсел, — это ты, Эмбан. Что тебе здесь понадобилось?

— Сею зло и раздоры, Монсел. Я тут занялся просвещением местных язычников.

— В самом деле? Где это тебе удалось отыскать язычников? Я думал, что все они обитают в чиреллосской Базилике. Присаживайтесь, господа. Я пошлю за вином, и мы сможем потолковать о теологии.

— Ты уже знаком со Спархоком? — осведомился Эмбан, когда они уселись в креслах у открытого окна, где легкий ветерок колыхал черные занавеси.

— Немного, — ответил Монсел. — Как поживаете, ваше высочество?

— Сносно. А вы, ваша светлость?

— Как ни странно, лучше, чем обычно. Зачем нам понадобилось разговаривать с глазу на глаз?

— Все мы духовные лица, ваша светлость, — сказал Эмбан. — Спархок по большей части облачен в стальную рясу, но тем не менее он принадлежит к духовенству. Мы хотели обсудить кое-что, касающееся вас в не меньшей степени, чем нас. Сдается мне, я знаю вас достаточно, чтобы заключить, что вы человек практический и не станете цепляться за то, что мы преклоняем колени перед Господом на свой лад.

— То есть? — удивился Спархок.

— Мы опускаемся на правое колено, — пожал плечами Эмбан. — Эти бедные непросвещенные язычники предпочитают левое.

— Ужасно! — пробормотал Спархок. — Полагаете, ваша светлость, нам надлежит явиться сюда при оружии и силой вынудить их перейти на правое колено?

— Видишь? — обратился Эмбан к архимандриту. — Именно об этом я тебе и говорил. Ты бы должен пасть на колени, Монсел, и возблагодарить Господа за то, что Он не усадил тебе на шею рыцарей церкви. Я подозреваю, что втайне они поклоняются стирикским богам.

— Только младшим, ваша светлость, — мягко поправил Спархок. — Со старшими богами у нас некоторые разногласия.

— Он говорит об этом так небрежно, — Монсела передернуло. — Эмбан, если мы исчерпали тему коленопреклонения, почему бы тебе не перейти прямо к делу?

— Это строжайший секрет, ваша светлость, но наш визит в Тамульскую империю не совсем то, чем кажется. Это была, разумеется, идея королевы Эланы. Она не из тех людей, что отправятся куда угодно, стоит им приказать, — но вся эта тщательно продуманная кутерьма с государственным визитом служит не чем иным, как прикрытием нашей истинной цели — доставить Спархока на Дарезийский континент. Мир трещит по швам, и мы решили, что Спархоку следует подлатать прорехи.

— Я всегда считал, что это дело Господа.

— Господь сейчас занят, и потом, Он полностью полагается на Спархока. Впрочем, как я понимаю, и все остальные боги.

Глаза Монсела расширились, борода встопорщилась.

— Расслабься, Монсел, — сказал Эмбан. — От нас и не требуется верить в существование других богов. Все, что нам надлежит делать, — выдвигать смутные предположения о возможности их существования.

— А, это другое дело. Если речь идет о предположениях, тогда все в порядке.

— Есть кое-что отнюдь не из разряда предположений, ваша светлость, — заметил Спархок. — У вас в Астеле неспокойно.

— А, так вы заметили. Вы весьма проницательны, ваше высочество.

— Возможно, вы об этом не осведомлены, потому что тамульцы предпочитают держать эти сведения в тайне, но в других дарезийских королевствах творятся весьма похожие дела, и мы уже столкнулись с той же проблемой у нас, в Эозии.

— Порой мне кажется, что тамульцы скрытничают ради собственного удовольствия, — проворчал Монсел.

— У меня есть друг, который говорит то же самое о нашей эозийской церкви, — осторожно заметил Спархок. Они еще не до конца выяснили политические пристрастия архимандрита. Одно-два неверных слова не только исключат всякую возможность получить его поддержку, но и могут провалить всю их миссию.

— Знание — это власть, — сентенциозно сказал Эмбан, — а только дурак делится властью без особой на то нужды. Позволь мне говорить прямо, Монсел. Какого ты мнения о тамульцах?

— Я не люблю их, — кратко ответил Монсел. — Они язычники, они принадлежат к другой расе, и разгадать, что они думают, просто невозможно. — Сердце Спархока упало. — Однако я должен признать, что когда они включили Астел в свою Империю, это было лучшее событие из всех, что когда-либо происходили с нами. Любим мы тамульцев или нет — это неважно. Их пристрастие к порядку и стабильности только на моей памяти не раз предотвращало войну. Бывали в прошлом и другие империи, и их рост всегда сопровождался нескончаемым страхом и бедами. Полагаю, нам следует прямо признать, что тамульцы — наилучшая имперская власть во всей истории человечества. Они не вмешиваются в местные обычаи и верования. Они не разрушают сложившийся общественный строй и управляют через уже имеющиеся местные правительства. Их налоги, сколько бы на них ни сетовали, на деле весьма умеренны. Они строят хорошие дороги и поощряют торговлю и ремесла. Во всем прочем они оставляют нас в покое. Прежде всего они требуют, чтобы мы не воевали друг с другом. По мне, так это требование вполне терпимо — хотя некоторые мои предшественники страшно тяготились тем, что тамульцы не позволяют им огнем и мечом обращать соседей в истинную веру.

Спархок вздохнул с облегчением.

— Однако я отвлекся от темы, — сказал Монсел. — Вы, кажется, говорили о каком-то всемирном заговоре?

— Говорили мы об этом, Спархок? — спросил Эмбан.

— Думаю, что да, ваша светлость.

— У тебя есть конкретные подтверждения твоей теории, сэр Спархок? — спросил Монсел.

— Прежде всего логика, ваша светлость.

— Я охотно прислушаюсь к логическим доводам — если только они не будут противоречить моей вере.

— Если в одном месте происходит ряд событий, схожих с событиями, происходящими в другом месте, мы вправе заключить, что у всех этих событий имеется, возможно, общий источник. Вы согласны с таким выводом?

— В качестве временного — да.

— Иного у нас пока и быть не может, ваша светлость. Похожие события могут происходить в двух разных местах и тем не менее быть простым совпадением, однако когда сталкиваешься с пятью или десятью схожими случаями, о совпадении уже не может быть и речи. Нынешние волнения в Астеле с появлением Айячина и его подручного по имени Сабр как две капли воды повторяют беспорядки в эозийском королевстве Ламорканд, а посол Оскайн заверил нас, что нечто похожее творится и в других дарезийских королевствах. И происходит все время одно и то же. Вначале расходятся слухи о возвращении знаменитого героя древности. Затем какой-нибудь смутьян начинает будоражить народ. У вас, в Астеле, ходят невероятные слухи об Айячине. В Ламорканде говорят о Дрегнате. Здесь имеется человек по имени Сабр, в Ламорканде — некий Геррих. Я совершенно уверен, что нечто подобное мы найдем и в Эдоме, Даконии, Арджуне и Кинезге. Оскайн говорил нам, что там являются во плоти и их национальные герои. — Спархок избегал упоминать имя Крегера. Он все еще не был уверен в симпатиях и антипатиях Монсела.

— Ты создал весьма основательную теорию, Спархок, — признал Монсел. — Но разве не может этот хитроумный заговор быть направленным исключительно против тамульцев? Ты ведь знаешь, они не пользуются особой любовью.

— Ваша светлость забыли о Ламорканде, — сказал Эмбан. — Там нет никаких тамульцев. Это лишь догадка, но я бы сказал, что заговор — если уж мы так будем это называть — направлен в Эозии против Церкви, а здесь — против Империи.

— Стало быть, организованная анархия?

— Довольно противоречивый термин, ваша светлость, — заметил Спархок. — Я не уверен, что мы уже готовы разобраться в причинах происходящего — пока что мы пытаемся разобраться в следствиях. Если мы верно заключили, что весь этот заговор исходит от одного и того же лица, то перед нами некто, составивший обширный план, отдельные части которого он приспосабливает к отдельным народам. Хорошо бы нам узнать, кто такой Сабр.

— Чтобы расправиться с ним? — укоризненно спросил Монсел.

— Нет, ваша светлость, это было бы непрактично. Если мы убьем его, на смену ему придет другой — тот, кого мы вовсе не знаем. Я хочу знать, кто он такой, что из себя представляет, — словом, все, что можно о нем узнать. Я хочу знать, что он думает, что им движет, каковы его личные побуждения. Зная все это, я мог бы обезвредить его и не убивая. Откровенно говоря, ваша светлость, Сабр сам по себе нисколько меня не интересует. Мне нужен тот, кто стоит за ним.

Монсел был явно потрясен.

— Эмбан, — сдавленно пробормотал он, — это ужасный человек.

— Я бы сказал точнее — непримиримый.

— Если верить Оскайну — а я думаю, ему можно верить, — кто-то во всей этой истории прибегает к магии, — сказал Спархок. — Именно для таких случаев и было создано Рыцарство церкви. Бороться с магией — наша задача. Наша эленийская религия не в силах справиться с ней, потому что в нашей вере нет места волшебству. Нам пришлось выйти за пределы веры и обратиться к стирикам, дабы научиться противостоять магии. Это открыло кое-какие двери, которые мы предпочли бы оставить закрытыми, но такова уж цена, которую мы платим. Кто-то — или что-то — в лагере наших врагов прибегает к магии высшего уровня. Я призван остановить его — и убить, если это потребуется. Когда его не станет, атаны легко управятся с Сабром. Я знаю одну атану, и если все ее соплеменники таковы, я уверен, что мы можем рассчитывать на их основательность.

— Ты встревожил меня, Спархок, — признался Монсел. — Твоя преданность долгу кажется почти нечеловеческой, а твоя решимость заходит еще дальше. Ты пристыдил меня, Спархок. — Он вздохнул и смолк, подергивая бороду, погруженный в глубокую задумчивость. Наконец он выпрямился. — Ну что ж, Эмбан, можем ли мы отступить от правил?

— Что-то я не вполне понял вашу светлость.

— Я не собирался говорить вам об этом, — продолжал архимандрит, — прежде всего, чтобы не вызвать споров о вероучениях, но главным образом потому, что мне не хотелось делиться с вами этими сведениями. Твой непримиримый Спархок переубедил меня. Если я не поделюсь с вами тем, что знаю, он разберет весь Астел по косточкам, чтобы дознаться правды, не так ли, Спархок?

— Мне бы очень не хотелось делать этого, ваша светлость.