— Пожалуй, верно, Белгарат, — согласился Ургит. — Но, как я вижу, представителей Дросты там не было.

— Да, короля Гар-ог-Надрака никто не представлял, ваше величество, — подтвердил Мандореллен.

— Бедный старик Дроста! — хихикнул Ургит. — Вечно он не у дел. Все это очень мило, господа, и даже может обеспечить мир на пару десятков лет — особенно если вы пообещали поднести Закету мою голову на тарелочке, дабы он украсил ею какой-нибудь чулан у себя в Мал-Зэте.

— Именно этот вопрос мы и хотели с тобой обсудить, — заговорил Шелк. — Закет отправился к себе в Мал-Зэт, когда все мы отплыли из Перивора, но прежде чем расстаться, мы с ним долго проговорили, и он в конце концов согласился принять наши мирные инициативы.

— Мир? — презрительно фыркнул Ургит. — Единственное, чего может хотеть Закет, — это упокоить с миром всех мургов до единого, а меня — в первую голову!

— Он переменился, — сказал Гарион, — и теперь занят кое-чем поважнее, нежели истребление мургов.

— Чушь, Гарион! На этом свете все только и мечтают истребить мургов. Даже я — не исключение, а ведь я — их король!

— Отправь в Мал-Зэт своих послов, — посоветовал брату Шелк. — Дай им все полномочия, и тогда…

— Дать все полномочия мургам? Хелдар, да в своем ли ты уме?

— Я могу отыскать верных людей, Ургит, — вмешался Оскатат.

— В Хтол-Мургосе? Но где? Разве что ты добудешь их из-под земли.

— Надо учиться доверять людям, Ургит, — дружески упрекнул короля Белгарат.

— О, разумеется, Белгарат! — В голосе Ургита прозвучал горчайший сарказм. — Вот тебе мне волей-неволей приходится доверять — и это лишь потому, что откажись я, ты превратишь меня в жабу!

— И все-таки отошли послов в Мал-Зэт, — терпеливо гнул свое Шелк. — Результат переговоров может стать для тебя приятной неожиданностью.

— Если при этом моя голова останется у меня на плечах, это уже будет приятная неожиданность. — Ургит, прищурившись, оглядел брата. — У тебя еще что-то на уме, Хелдар. А ну-ка, выкладывай!

— Мир на грани полного прекращения военных действий, — сказал Шелк. — Мы с моим торговым партнером уже много лет работаем в основном на нужды войны. Наши дела будут плохи, очень плохи, ежели мы не отыщем новых рынков сбыта, причем для сугубо мирных товаров. Хтол-Мургос пребывает в состоянии войны уже чуть ли не сто лет.

— Пожалуй, поболее того. На самом деле не переставая мы воюем с тех самых пор, как воцарилась династия Урга — та самая, которую я имею неудовольствие представлять.

— Должно быть, народ отчаянно стосковался по вещам сугубо мирным — безделушкам вроде кровельных материалов, всяких там кастрюлек, да и всего того, что в них готовят…

— Полагаю, да.

— Вот и чудненько. Мы с Ярблеком можем кораблями доставлять грузы в Хтол-Мургос и вскоре превратить Рэк-Ургу в крупнейший торговый город южной половины континента.

— Но какой вам в этом прок? Королевство обнищало.

— Но ведь бездонные шахты никуда не делись?

— Разумеется, но все они находятся на территориях, контролируемых маллорейцами.

— А если ты подпишешь с Закетом мирный договор, маллорейцы уберутся восвояси, правда? Надо действовать быстро, Ургит. Как только маллорейцы выведут войска, ты тотчас должен поспешить туда, причем прихватив с собой не только солдат, но и шахтеров.

— А какая мне в том выгода?

— Налоги, братец, налоги! Можешь драть три шкуры с золотодобытчиков, с меня, с моих покупателей. Через пару лет ты будешь купаться в деньгах!

— А толнедрийцы за пару недель обдерут меня как липку!

— Отнюдь не так, — хмыкнул Шелк. — Вэрен — пока единственный толнедриец, который в курсе дела, а он сейчас находится на борту корабля Бэрака, который дрейфует у входа в гавань. Его еще несколько недель не будет в Тол-Хонете.

— Но какая разница? Ведь ничего нельзя предпринять до тех пор, пока не подписан мирный договор с Закетом.

— Не совсем так, Ургит. Мы с тобой можем достигнуть соглашения, обеспечивающего мне эксклюзивное право на торговлю в землях мургов. Я тебе хорошо заплачу — это само собой разумеется. Наше соглашение будет вполне законным и нерушимым. Я подписал на своем веку немало подобных договоров и вполне могу предсказывать, что из этого выйдет. Детали можно будет обговорить позднее. Главное сейчас — накорябать соответствующую бумажку и поставить под ней подписи. А когда наступит долгожданный мир и толнедрийцы припрутся сюда, ты сунешь им под нос эту бумажку. Если у меня будет здесь эксклюзивное право на торговлю, мы с тобой сделаемся миллионерами! Мы озолотимся, Ургит, озолотимся!

Некоторое время два длинных носа дружно подергивались.

— А какие пункты должны быть предусмотрены договором? — осторожно поинтересовался Ургит

Шелк ослепительно улыбнулся и снова полез за пазуху.

— Я взял на себя труд вчерне набросать документ, — сказал он, вытаскивая другой листок. — Единственно ради экономии времени, братец.

Стисс-Top выглядел отвратительно — Гариона даже передернуло, когда «Морская птица» подошла к знакомому уже причалу. Корабль еще не успели надежно закрепить тросами, а Шелк уже стремглав сбежал на берег и понесся по улице.

— Он не влипнет в историю? — спросил Гарион у Сади.

— Маловероятно, — ответил прячущийся за бортом шлюпки Сади. — Салмиссре прекрасно известно, кто он такой, а я хорошо знаю мою королеву. Лицо ее не выражает эмоций, но она невероятно любопытна. Я целых три дня сочинял ей письмо. Она примет меня, я могу практически гарантировать. Послушай, давай сойдем вниз, Гарион! Не хочу, чтобы меня кто-нибудь тут заметил.

Часа через два возвратился Шелк, да не один, а с целым взводом найсанских солдат. Лицо командира взвода всем показалось знакомым.

— Ты ли это, Исас? — крикнул Сади из иллюминатора каюты, где он прятался. — Я уверен был, что ты давным-давно мертв!

— Еще чего, — отвечал одноглазый убийца.

— Ты служишь теперь во дворце?

— Да.

— Ты на службе у королевы?

— В том числе и у нее. А время от времени выполняю кое-какие щекотливые поручения Дротика.

— А королеве об этом известно?

— Разумеется. Все в полном порядке, Сади. Королева амнистирует тебя на два часа. Так что лучше поторопиться. Уверен, тебе непременно надо успеть унести отсюда ноги прежде, чем эти два часа истекут. У королевы начинают чесаться зубки всякий раз, когда при ней упоминают твое имя. Так что пошли или прямо сейчас убирайся подобру-поздорову.

— Ни за что, — решительно заявил Сади. — Я уже иду, но хотел бы, чтобы меня сопровождали Полгара и Белгарион.

— Это уж как тебе заблагорассудится, — пожал плечами Исас.

Дворец по-прежнему кишмя кишел змеями и мутноглазыми евнухами. У дверей дворца их встретил придворный евнух с широкими бедрами и размалеванным прыщавым лицом.

— А, Сади, — заговорил он пронзительным сопрано, — вижу, ты возвратился.

— А ты, как я вижу, умудрился остаться в живых, Ишт, — холодно отпарировал Сади. — Какой позор!

Глаза Ишта сузились — он даже не счел нужным скрыть свою ненависть к Сади.

— На твоем месте я был бы осторожнее в выражениях! Ты больше не старший евнух, и если на то пошло, то эту должность вскоре собираюсь занять я!

— Да сохранят тогда Небеса несчастный Найс!

— Ты слышал приказ королевы беспрепятственно допустить Сади во дворец? — спросил Исас у евнуха.

— Да, но не из ее собственных уст.

— У Салмиссры вообще нет уст, Ишт, но довольно с тебя и того, что ты слышал это от меня! Уберешься ли ты наконец с дороги? Или мне заколоть тебя?

Ишт отпрянул.

— Не грози мне, Исас!

— А я вовсе и не грозил — просто спросил. — И невозмутимый убийца как ни в чем не бывало двинулся по вымощенному мрамором коридору в Тронный зал.

Там ничто не переменилось, да и вряд ли могли произойти перемены. Тысячелетняя традиция была незыблема, как скала. Салмиссра свилась в кольца на троне, ее узкая змеиная голова, увенчанная золотой короной, покачивалась на гибкой шее. Королева-змея гляделась в зеркало.

— Прибыл евнух Сади, моя королева, — объявил с поклоном Исас.

Гарион отметил про себя, что одноглазый убийца и не подумал упасть ниц перед троном, как это сделал бы любой другой найсанец.

— Ах, — прошипела Салмиссра, — да тут и прекрасная Полгара, и король Белгарион! Ты свел знакомство с достойными людьми, покинув меня, Сади.

— Это произошло по чистой случайности, моя королева, — не сморгнув, солгал Сади.

— Так что же за важное дело побудило тебя, рискнув жизнью, вновь предстать передо мною?

— Сущая мелочь, бессмертная Салмиссра.

Сади поставил на пол свой красный кожаный короб, раскрыл его и достал оттуда свернутый лист пергамента. Потом ткнул локтем в бок одного из евнухов.

— Передай это королеве.

— Ты испортишь себе репутацию, Сади, — предостерег его Гарион.

— На черта мне репутация, Гарион? Я не собираюсь здесь служить и могу вести себя как мне заблагорассудится.

Салмиссра стремительно пробежала взглядом договор.

— Занятно, — прошипела она.

— Уверен, что ваше величество видит блестящие возможности, которые предоставляет этот договор. Я счел своим долгом довести его условия до вашего сведения.

— Разумеется, я все прекрасно понимаю, Сади. Я змея, но при этом не кретинка.

— Тогда позвольте откланяться, ваше величество. Я выполнил свой последний долг по отношению к вам.

Глаза Салмиссры странно блеснули — она была крайне сосредоточена.

— Еще нет, мой Сади, — почти ласково промурлыкала она. — Подойди поближе…

— Вы дали слово, — напомнил королеве Сади.

— Не теряй разума, Сади. Я вовсе не намерена тебя кусать. Так это была лишь уловка? Ты неким непостижимым образом узнал, что стороны собираются подписать этот договор и намеренно впал в немилость, чтобы присутствовать при подписании? Должна признать, ты блестяще выступил на переговорах от моего имени. Тебе нет равных, Сади, пусть даже ты обманул меня, это не умаляет твоих заслуг. Я очень, очень довольна тобой. Не согласился бы ты занять прежнюю свою придворную должность?

— Не согласился бы? — переспросил евнух. — Да я был бы вне себя от счастья! Ведь цель моей жизни — служить вам.

Салмиссра величественно обвела взглядом притихших евнухов.

— Вы все, оставьте меня! — приказала она. — Разнесите по всему дворцу весть о том, что Сади прощен и что он вновь занял должность старшего евнуха. А если кто-то посмеет оспорить мое решение, пусть явится сюда — и я все ему втолкую.

Евнухи уставились на королеву — Гарион заметил, что все они изрядно струхнули.

— Ах, как это утомительно! — вздохнула Салмиссра. — Они головы потеряли от счастья. Прошу, выпроводи их вон, Исас.

— Как прикажет моя королева, — ответил Исас, обнажая меч. — Оставить их в живых или?..

— Лишь некоторых — самых расторопных.

Тронный зал опустел в мгновение ока.

— Не знаю, чем мне отблагодарить ваше величество, — произнес Сади.

— Я помогу тебе, мой Сади. Перво-наперво мы станем делать вид, что тобою и в самом деле двигало именно то, о чем я только что упомянула, правда?

— Прекрасно понимаю вас, божественная Салмиссра.

— Надо же защищать честь престола, — продолжала она. — Ты станешь выполнять свои прежние обязанности и займешь прежние покои. О достойной тебя награде подумаем позднее. — Салмиссра помолчала. — Я тосковала по тебе, Сади. Ни единая душа не знает, как я тосковала… — Узкая головка на змеиной шее плавно повернулась, и немигающие глаза уставились на Полгару. — Как прошла твоя встреча с Зандрамас?

— Зандрамас навсегда покинула нас, Салмиссра.

— Прекрасно. Она никогда мне не нравилась. А что вселенная, вновь едина?

— Да, Салмиссра.

— Знаешь, я этому рада. Хаос и разрушения раздражают змей. Мы любим покой и порядок.

Гарион заметил, что маленькая зеленая змейка выползла из-под королевского трона и проворно устремилась к коробу Сади, все еще стоявшему на полу. Зеленокожий кавалер жадными глазками буквально пожирал глиняный кувшинчик и призывно мурлыкал.

— Ты освободил своего сына? — спросила Салмиссра у Гариона.

— Да, ваше величество.

— Мои поздравления. И всего наилучшего твоей супруге.

— Я передам ей привет от тебя, Салмиссра.

— Нам пора, — сказала Полгара. — Прощай, Сади.

— Прощайте, госпожа Полгара. — Сади взглянул на Гариона. — И вы, ваше величество. Захватывающие приключения мы пережили, правда?

— Еще бы, — согласился Гарион, тепло пожимая руку евнуху.

— Проститесь с остальными от моего имени. Мне почему-то кажется, что время от времени мы станем видеться, но все же это будет совсем не то…

— Увы! — вздохнул Гарион и направился вон из Тронного зала вслед за Полгарой и Исасом.

— Минутку, Полгара, — раздался вдруг голос Салмиссры.

— Слушаю тебя.

— Ты многое здесь изменила. Сперва я гневалась на тебя, но у меня было время все хорошенько обдумать. Все сложилось как нельзя лучше. Прими искреннюю мою благодарность.

Полгара слегка наклонила голову.

— А заодно и поздравления с предстоящим тебе приятным событием.

Лицо Полгары не выразило изумления по поводу проницательности королевы-змеи.

— Спасибо, Салмиссра.

Они сделали остановку в Тол-Хонете, чтобы проводить Вэрена во дворец. Широкоплечий вояка пребывал в некоей странной рассеянности. Он о чем-то кратко переговорил с одним из придворных по пути в свои покои, и тот поспешил куда-то.

Прощание оказалось кратким. Вэрен держался вежливо, как и всегда, но очевидно было, что мысли его заняты другим.

Сенедра покидала дворец вне себя от возмущения. Она все еще не спускала с рук сына, то и дело ласково касаясь его светлых кудрей.

— Он вел себя почти грубо! — возмущалась она.

Шелк же всматривался в глубь широкой, вымощенной мраморными плитами аллеи, ведущей к дворцу. В этих северных широтах уже наступала весна, и старые деревья, обрамлявшие аллею, уже украсили молоденькие листочки. А ко дворцу спешили — нет, точнее сказать, бежали какие-то богато одетые толнедрийцы.

— Твой дядюшка — или брат, если это тебе больше нравится, — сейчас займется очень важными государственными делами.

— Что в мире может быть важнее вежливости? — не унималась Сенедра.

— Судьба Хтол-Мургоса, к примеру.

— Что-то не пойму тебя…

— Если Закет и Ургит заключат мир, перед торговцами в Хтол-Мургосе откроются небывалые доселе возможности.

— Ну, это я прекрасно понимаю, — запальчиво ответила королева.

— Разумеется, ведь ты сама толнедрийка.

— Но почему ты сам этим не занимаешься?

— А я все уже уладил, Сенедра. — Шелк с улыбкой потер массивный золотой перстень о жемчужно-серую ткань камзола. — Однако когда об этом узнает Вэрен, он наверняка страшно на меня рассердится.

— Но что ты натворил?

— Когда мы будем в море, я расскажу тебе все. Ты ведь из династии Боурунов, а семейственность — сила великая. Я ни в коем случае не допущу, чтобы ты испортила сюрприз, который я приготовил для твоего дядюшки или как там его…

Они двигались на север вдоль западного побережья, затем вошли в устье реки Аренды и проплыли еще несколько лиг на запад, в сторону Во-Мимбра. Потом сошли на берег и продолжили путь в сторону славного города мимбрийских арендийцев уже верхом.

Двор короля Кородуллина прямо-таки потрясла привезенная Мандорелленом весть о том, что на другом краю света живут и здравствуют их братья арендийцы. Придворные писаки тотчас же забились в библиотеки и принялись сочинять достойные ответы на приветствия, присланные королем Ольдорином.

Однако копия Дал-Периворского договора, представленная Лелдорином, крайне озаботила нескольких самых искушенных в политике придворных Кородуллина.

— Опасаюсь, ваши королевские величества, — обратился пожилой придворный к Кородуллину и Майясеране, — что наша бедная Арендия вновь отстала от прочих просвещенных государств. Прежде мы всегда находили некоторое утешение в вечных распрях между Алорией и Ангараком, а также в конфликте Маллореи и Хтол-Мургоса, полагая, вероятно, что их вражда в некоей мере извиняет наши внутренние беспорядки. Отныне, похоже, мы лишены и этого слабого утешения. Неужели смиримся мы с тем, что лишь в нашем злосчастном королевстве правят злоба и брат идет на брата? Не стыдно ли нам будет глядеть в глаза всему просвещенному миру?

— Я нахожу речи ваши в высшей степени оскорбительными, — презрительно бросил в лицо старику какой-то заносчивый зеленый барон. — Ни один истинный мимбриец не имеет права пренебречь законами чести!

— Я говорил не только о мимбрийцах, — мягко объяснил юнцу старик. — Я имел в виду и арендийцев, и астурийцев, но и мимбрийцев, разумеется, тоже.

— У астурийцев нет чести! — презрительно фыркнул барон.

Рука Лелдорина потянулась к рукояти меча.

— О нет, мой юный друг, — остановил разгорячившегося юношу Мандореллен. — Здесь, в присутствии многих, оскорблена честь мимбрийца. И я считаю своим долгом ответить обидчику как подобает. — Он выступил вперед. — Но, возможно, вы поторопились, господин барон, и возьмете свои слова назад, покуда еще не поздно?

— Я сказал то, что сказал, господин рыцарь! — воскликнул зарвавшийся сорвиголова — здраво мыслить он был уже не в силах.

— Вы неуважительно говорили с почтенным королевским советником, — твердо продолжал Мандореллен, — притом еще и смертельно оскорбили наших северных братьев!

— У меня нет братьев среди астурийцев! — высокомерно объявил юнец. — Эти еретики, подлецы и изменники мне не родня!

Мандореллен тяжело вздохнул.

— Прошу вас покорнейше простить меня, ваше величество, — обратился он к королю. — Лучше будет попросить дам удалиться, ибо говорить я намерен со всей серьезностью.

Но ни одна сила на земле не способна была сейчас заставить придворных дам покинуть Тронный зал.

Мандореллен вновь повернулся к дерзко ухмыляющемуся барону и заговорил:

— Господин барон, я нахожу лицо ваше совершенно обезьяньим, а тело — уродливым и бесформенным. Сверх того, борода ваша суть оскорбление мужского достоинства, ибо более походит она на клочковатую растительность, украшающую задницу шелудивой дворняжки, нежели на подобающее для мужчины украшение. Впрочем, возможно, матушка ваша, снедаемая ненасытной похотью, в недалеком прошлом склонила к сожительству бродячего козла?

Лицо барона стало лиловато-синим — он хватал ртом воздух, не в силах вымолвить ни слова.

— Видимо, ваша светлость изволит гневаться? — с обманчивой учтивостью продолжал Мандореллен. — Но, может статься, вы внезапно лишились языка все по той же причине — ввиду полукозлиного вашего естества? — Он критически оглядел барона. — Однако вижу, вы ко всему прочему еще и отменный трусишка, что неудивительно ввиду вашего родства с бессловесной скотиной — ибо ни один человек чести не оставил бы без ответа оскорбление, которое я только что имел удовольствие публично вам нанести. Что ж, придется мне вас подстегнуть. — И он принялся медленно снимать железную перчатку.

Как известно во всем мире, брошенная на пол перчатка означает вызов на поединок. Однако перчатка Мандореллена почему-то полетела несколько в ином направлении. Барона отбросило назад, и он замычал, выплевывая зубы вместе с кровью.

— Вы давно не юнец, господин Мандореллен, — бушевал он, — и всем известно, что вы трусливо избегаете честного боя! Полагаю, настало время вас проучить!

— Это существо еще и разговаривает, — деланно изумился Мандореллен. — Спешите видеть, дамы и господа! Дивное диво — говорящий пес!

Придворные расхохотались.

— Извольте следовать за мною, господин Блохастик, — продолжал ерничать Мандореллен. — Возможно, схватка с престарелым и немощным рыцарем вас немного развлечет.

Последующие десять минут длились для молодого барона целую вечность. Мандореллен, который, вне всякого сомнения, мог разрубить его надвое с первого же удара, играл с ним, словно кот с мышью, нанося бесчисленные удары, хоть и болезненные, но не угрожающие жизни. Переломав барону несколько костей, но при этом не повредив жизненно важных органов, он нанес противнику многочисленные раны и ушибы, не свалив, однако, того с ног. Барон вертелся волчком, отчаянно пытаясь защищаться, а Мандореллен искусно сдирал с него по кусочку доспехи. Наконец ему прискучила забава, и лучший воитель Арендии одним могучим ударом сломал строптивцу обе ноги. Барон взвыл от жуткой боли и рухнул наземь.

— Прошу вас, господин барон, — издевался над выскочкой Мандореллен, — умерьте слегка ваши вопли, дабы не расстраивать милых дам. Стенайте потихоньку в свое удовольствие, и не стоит так страшно корчиться. — Он оглядел притихшую и слегка перепуганную толпу. — Ну, а теперь, ежели есть среди вас такие, кто разделяет убеждения сего сопливца, пусть говорят сразу и без обиняков, ибо чересчур хлопотно, вложив меч в ножны, обнажать его вновь и вновь.

Но придворные рыцари, каковы бы ни были их истинные взгляды на положение дел в Арендии, предпочли оставить их при себе.

Сенедра с серьезным видом выступила вперед.

— Мой рыцарь, — торжественно обратилась она к Мандореллену, — вижу, что ты столь же доблестный воитель, как и прежде, хотя безжалостное время заставило ослабеть твои члены и посеребрило инеем черные, словно вороново крыло, кудри…

— Какое еще безжалостное время? — растерялся Мандореллен.

— Да я просто дразню тебя, Мандореллен! — Сенедра звонко расхохоталась. — Вложи меч в ножны. Больше никто не желает с тобой играть.

Потом они тепло простились с Мандорелленом, Лелдорином и Релгом, который предпочел отправиться к Таибе и детишкам в Марадор через Во-Мимбр.

— Мандореллен! — кричал король Анхег, когда они удалялись от городских стен. — Когда настанет зима, приезжай в Вал-Алорн, мы прихватим с собой Бэрака и отправимся втроем на дикого кабана!

— Непременно, ваше величество, — донесся мощный голос рыцаря с крепостной стены.

— Как мне нравится этот парень! — всю дорогу восхищенно твердил Анхег.

Потом они снова сели на корабль и поплыли на север, в город Сендар, чтобы уведомить короля Фулраха о Дал-Периворском договоре. Оттуда Шелк и Бархотка намеревались отплыть дальше на север на борту «Морской птицы» вместе с Бэраком и Анхегом, а остальные собирались совершить конную прогулку через горы Алгарии в долину Вейла.

Прощание в гавани было кратким — отчасти потому, что всем им вскоре предстояло встретиться, а более всего из боязни показаться чересчур сентиментальными. Гарион с грустью расставался с Шелком и Бэраком. В обществе этой странной парочки — гиганта и юркого коротышки — он провел чуть ли не полжизни и при мысли о расставании ощущал затаенную боль. Их удивительные приключения закончились.

— Как думаешь, теперь ты перестанешь влипать в истории? — нарочито грубо спросил Бэрак, на душе у которого тоже кошки скребли. — Моей Мирел надоело просыпаться по ночам под боком у косолапого.

— Сделаю все, что смогу, — пообещал Гарион.

— Послушай-ка, помнишь, что я говорил тебе одним морозным утром неподалеку от Винольда? — спросил Шелк.

Гарион нахмурился, напряженно припоминая.

— Я говорил, что мы живем в дивные времена и что очень хотел бы уцелеть, чтобы досмотреть все до конца.

— Ах да, вспомнил!

— Так вот, трезво рассудив, я передумал.

Маленький человечек плутовски ухмыльнулся, и Гарион понял, что в его заявлении нет ни единого слова правды.

— Увидимся в начале лета, на Алорийском Совете, Гарион! — крикнул с борта «Морской птицы» Анхег, когда корабль уже отплывал. — В этом году Совет состоится у тебя во дворце. Может быть, ежели мы потрудимся, то научим тебя еще и петь!

Следующим утром на рассвете Гарион и его близкие покинули Сендар и поехали по горной дороге в направлении Мургоса. Хотя прямой необходимости в этом не было, Гарион все же решил проводить друзей до самого дома. По мере продвижения на север их ряды неуклонно редели, что несказанно печалило Гариона, — он явно не готов был в одночасье расстаться со всеми.

Они ехали по Сендарии, греясь в лучах ласкового весеннего солнца, вскоре перевалили горный хребет и очутились в Алгарии, а примерно через неделю уже подъезжали к цитадели Хо-Хэга. Монарха несказанно обрадовала весть о благополучном исходе противостояния в Кориме, а затем он углубился в изучение Дал-Периворского договора. Поскольку психика и нервы у Хо-Хэга явно были много крепче, нежели у Анхега, великого умницы, но человека чересчур эмоционального, Белгарат и Гарион сочли возможным во всех подробностях поведать монарху о неожиданном возвышении Эрионда.

— Он всегда был необычным мальчиком, — задумчиво заключил Хо-Хэг, выслушав их повесть. — Но, в сущности, в этом деле все необыкновенно — от начала до конца. Нам с вами довелось жить в дивные времена, друзья мои.

— Совершенно с тобой согласен, — ответил Белгарат. — Будем надеяться, что теперь все поутихнет — хотя бы на время.

— Кстати, отец, — вмешался Хеттар, — король Ургит Мургский просил меня передать тебе его искреннюю благодарность.

— Ты встречался с королем мургов? И он не объявил нам войну? — искренне изумился Хо-Хэг.

— Ургит — самый необыкновенный мург во всем свете, отец, — ответил Хеттар. — Он благодарит тебя за то, что ты расправился с Таур-Ургасом.

— Странное заявление — он ведь как-никак сын убитого.

Тут Гарион деликатно раскрыл Хо-Хэгу тайну рождения Ургита, а алгарийский владыка то и дело прерывал его повествование раскатистым хохотом.

— Я знавал батюшку принца Хелдара, — сказал он. — Это очень на него похоже…

Дамы тем временем на разные голоса ворковали и сюсюкали вокруг Гэрана и малышей Адары, которых значительно прибавилось за это время. Фигура кузины Гариона красноречиво свидетельствовала о том, что ей вскоре вновь предстоит стать матерью, — большую часть времени она просиживала с мечтательной улыбкой на лице, прислушиваясь к волшебным переменам в себе. Новость о том, что Сенедра и Полгара тоже ожидают потомство, несказанно изумила и Адару, и королеву Силар, а Полидра лишь таинственно улыбалась. Гарион не сомневался, что бабушка знает много больше, чем говорит…

Дней через десять Дарник забеспокоился.

— Мы с тобою давненько не были дома, Пол, — заявил он однажды поутру. — Еще не поздно позаботиться о будущем урожае, да и по дому многое нужно успеть: починить ограду, проверить, не протекает ли крыша, ну, и так далее…

— Как ты решишь, дорогой, — безропотно согласилась Полгара.

Беременность волшебно преобразила великую волшебницу — теперь ее ничем нельзя было взволновать.

В день отъезда Гарион сам пошел седлать Кретьена. Разумеется, в цитадели было хоть отбавляй желающих сделать это за него, но король Ривы предпочел никому этого не передоверять. Предстояли церемонные прощания, Гарион же чувствовал, что не вынесет еще одного расставания с друзьями, а плакать прилюдно ему не хотелось.

— Прекрасный конь у тебя, Гарион.

Кузина Адара… Лицо ее было безмятежным, как у большинства беременных, и, глядя на нее, Гарион еще раз изумился, до чего же повезло Хеттару с женой. Так как он повстречался с Адарой первым, их навеки связали некие особые узы и особая любовь.

— Это подарок Закета, — коротко ответил он.

Гарион предпочел бы, чтобы беседа их ограничилась лошадьми, тогда ему, скорее всего, удалось бы сдержать свои чувства. Однако Адара пришла сюда вовсе не за этим. Она нежно обхватила Гариона за шею и поцеловала его.

— Прощай, мой родной…

— До свидания, Адара, — ответил Гарион внезапно севшим голосом. — До свидания…