— Этого не должно случиться, Белгарион из Ривы, — жарко зашептала Зандрамас. — Неужели мы с тобой, самые могущественные существа во вселенной, подчинимся выбору этой полоумной девки? Право выбора принадлежит лишь нам, нам одним! Так мы оба станем богами. Мы с легкостью низвергнем Ула и всех остальных и одни станем править вселенной! — Мерцающие огоньки все стремительнее перебегали у нее под кожей, а глаза пылали алым огнем. — А когда мы сделаемся божествами, ты можешь прогнать свою смертную жену — да она, в сущности, и не человек-то вовсе, — и мы с тобою станем супругами. От нас с тобою произойдет раса богов, Белгарион! Мы подарим друг другу неземные восторги! Ты найдешь меня прекрасной, восхитительной — как и все мои мужчины до сих пор, — а я наполню дни твои и ночи божественной страстью, и свет сольется с тьмою, а тьма — со светом…

Гарион был ошеломлен и даже слегка напуган решительной целеустремленностью духа, под властью которого находилась Дитя Тьмы. Существо это было неизменно и непоколебимо, словно алмазная скала. Он понял вдруг, что оно не меняется оттого, что просто не может перемениться. В мозгу Гариона забрезжила догадка, важнее которой трудно было что-то вообразить. Свет умел изменяться. Каждый новый день служил тому доказательством. Тьма же была неизменна. Он постиг наконец истинное значение разделения, некогда постигшего вселенную. Тьма стремилась к постоянству, Свет же жаждал меняться, совершенствоваться. Тьма считала себя совершенством, Свет неуклонно стремился к совершенству. Когда Гарион заговорил, слова его не были ответом на откровенные предложения Зандрамас — он обращался к самому духу Тьмы.

— Все переменится, уверяю тебя. И что бы ты ни делал, ты не разуверишь меня в этом. Торак предложил стать мне отцом, а Зандрамас — супругой. Я отверг Торака и отвергаю Зандрамас. Ты не властен заключить меня в оковы неподвижности. Если я переменю лишь самую малость — ты погиб! А теперь попытайся остановить морскую волну, если сумеешь, а меня оставь в покое. У меня много дел.

Вздох, слетевший с уст Зандрамас, был совершенно нечеловеческим. Догадка Гариона поразила самое Тьму, а не только ее послушное орудие. Он ощутил, как враг едва заметно дрогнул и не намеревался отступать.

Зандрамас зашипела, а глаза ее загорелись безумной ненавистью.

— Разве это не то, чего ты так жаждала? — спросил ее Гарион.

Губы Зандрамас раздвинулись, но зазвучал чужой голос — глухой и бесстрастный.

— Тебе все равно придется сделать выбор.

В ответ устами Гариона тоже заговорил кто-то другой, и голос его был столь же безлик и бесстрастен.

— У нас еще много времени. Инструмент появится тогда, когда в нем возникнет надобность.

— Блестящий ход, но это далеко еще не конец игры.

— Разумеется, нет. Последний ход сделает прорицательница из Келля.

— Тогда да будет так.

Они шли по длинному пропахшему плесенью коридору.

— Меня от всего этого просто воротит, — расслышал Гарион за спиной шепот Шелка.

— Все будет хорошо, Хелдар, — утешала маленького человечка Бархотка. — Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось.

Внезапно коридор кончился, и они оказались в глубоком гроте. Стены его были грубы и шероховаты — все сразу поняли, что это не дело рук человеческих, а пещера естественного происхождения. По одной из стен, звонко журча, струилась вода, образуя глубокое темное озеро. Здесь явственно ощущался запах пресмыкающегося, смешивавшийся с вонью гниющего мяса, а пол усеян был обглоданными добела костями. Такова уж была жутковатая ирония судьбы — логово бога-дракона стало обиталищем дракона живого. Лучшего стража для этого зловещего места было не сыскать.

Подле одной из стен возвышался трон, вырезанный из цельной каменной глыбы, а прямо перед ним красовался уже до тошноты знакомый всем алтарь. В самом его центре лежало нечто продолговатое, размером чуть больше человеческой головы. Это был камень, испускающий алое сияние. Этот зловещий свет озарял весь грот. На полу подле алтаря лежал человеческий скелет — одна рука все еще тянулась к камню, словно в безысходной тоске. Гарион похолодел. Кто это? Очередная жертва, принесенная Тораку? Или жертва дракона? И тут он все понял. Это был тот самый мельсенский ученый, который похитил Сардион из университета и устремился с ним сюда, где и нашел свою гибель, сгорая от восхищения перед волшебным камнем, своим хладнокровным убийцей.

Из-за плеча Гариона раздалось вдруг совершенно звериное рычание — это пробудился Шар. Кроваво-красный Сардион, лежащий на алтаре, издал ответный рык. Послышалось невнятное лепетание на фантастическом языке — Гарион улавливал в нем слова из множества наречий, некоторые из которых звучали в самых отдаленных уголках вселенной. В глубине Сардиона замерцали голубые искорки, а Шар налился вдруг кровавым светом — сразу видно было, что два непримиримых врага сошлись в этом маленьком гроте.

— Придержи его, Гарион! — отрывисто приказал Белгарат. — Иначе они разрушат друг друга — и всю вселенную заодно!

Гарион протянул руку, положил ладонь с запечатленной на ней отметиной Алдура прямо на Шар и безмолвно заговорил с разъяренным камнем.

«Не сейчас, — говорил он. — Все в свое время».

Он не мог объяснить, почему с языка у него сорвались именно эти слова. Жалобно ворча, словно обиженное дитя, Шар умолк, и Сардион перестал рычать. Однако оба камня продолжали угрожающе светиться.

«Ты недурно справился с задачей, — поздравил Гариона знакомый голос. — Теперь наш враг слегка озадачен. Однако не почивай на лаврах! Мы здесь не в самом выигрышном положении — Дух Тьмы слишком силен в этом гроте».

«Почему же ты не предупредил меня заранее?»

«А ты принял бы всерьез мои слова? Слушай внимательно, Гарион. Мой противник согласился вверить нашу общую судьбу Цирадис. Зандрамас, однако, на это не соглашается. Она, похоже, хочет еще раз испытать судьбу. Встань между нею и Сардионом. Чем бы ни пришлось тебе пожертвовать, не дай ей коснуться камня!»

«Хорошо», — спокойно ответил Гарион.

Про себя он рассудил, что, если будет красться дюйм за дюймом, чтобы занять позицию между Зандрамас и алтарем, ему все равно не удастся обмануть колдунью из Даршивы. И он, совершенно спокойно шагнув вперед, остановился перед алтарем, извлек из ножен Ривский меч, упер его острием в землю и оперся обеими руками на рукоять.

— Ты что это задумал? — свистящим шепотом спросила Зандрамас, подозрительно прищурившись.

— Ты прекрасно знаешь, что. Два духа согласились, что именно Цирадис должна принять последнее решение. Твоего же согласия я пока не слышал. Ты все еще считаешь, что тебе удастся избежать выбора?

Испещренное искрами лицо Зандрамас исказилось от ненависти.

— Ты заплатишь за это, Белгарион. И ты, и все, кто дорог тебе, сгинут здесь, в этом гроте!

— Это решать Цирадис, а не тебе. А до тех пор никто не коснется Сардиона!

Зандрамас в бессильной ярости заскрежетала зубами.

Тут к нему присоединилась Полидра. На ее золотистых волосах играли отблески света, исходящего от Сардиона.

— Отлично сработано, юный волк, — сказала она Гариону.

— Ты не обладаешь более властью, Полидра, — слетели с недвижных уст Зандрамас странные слова, сказанные чужим голосом.

— Тебе нанесен удар.

— Я ничего не чувствую.

— Это все оттого, что ты бесчувственна — ты всегда безжалостно уничтожала тех, кто тебе помогал, как только надобность в них отпадала. Полидра — это Дитя Света, сражавшееся некогда в Во-Мимбре, которой удалось сокрушить тогда Торака — пусть на время. Если такая сила однажды дается, то после никогда не отнимается полностью. Неужели легкость, с которой сладила она с Повелителем демонов, недостаточное тому доказательство?

Гарион был потрясен. Полидра? Дитя Света, некогда выстоявшее в ужасной битве — почти пять тысяч лет тому назад?

А Полидра продолжала.

— Ты признаешь, что тебе нанесен удар?

— Но какая разница? Все равно игра скоро закончится.

— Я требую признания! Таковы наши правила.

— Ну хорошо, хорошо! Признаю, мне нанесен удар. Знаешь, ты впадаешь в детство…

— Правило есть правило, а игра еще не закончена.

Гарион пристально глядел на Зандрамас, стремясь предупредить любое ее движение в направлении Сардиона.

— Когда настанет время, Цирадис? — тихо спросил Белгарат у келльской прорицательницы.

— Скоро, — ответила она. — Очень скоро.

— Но ведь все мы здесь. — Шелк нервно поглядывал на свод пещеры. — Почему бы разом со всем не покончить?

— Назначенный день настал, Хелдар, — сказала Цирадис, — но не пришел еще час. Когда настанет время Последнего выбора, здесь воссияет столь яркий свет, что его увижу даже я.

На Гариона снизошло вдруг странное ледяное спокойствие, и он уверился в том, что величайшее событие близится. Такой же покой объял его некогда в руинах Хтол-Мишрака, где он встретился с Тораком.

И тут словно одна мысль об одноглазом боге на мгновение вызвала того из места вечного его упокоения. Гарион, казалось, слышал ужасный голос Торака, который нараспев произносил слова, начертанные на самой последней странице Ашабских пророчеств.

«Узнай же, что мы братья, Белгарион, хотя сила обоюдной ненависти нашей может однажды поколебать землю и сотрясти небесный свод. Мы братья, ибо на нас лежит одна ужасная миссия. То, что ты читаешь слова эти, означает, что ты меня одолел. Теперь настал мой черед возложить миссию на тебя. То, что предрекают сии страницы, — омерзительно. Не дай этому случиться. Уничтожь до основания этот мир. Истреби вселенную, если потребуется, только не позволь исполниться пророчеству Тьмы! В твоих руках ныне судьба прошлого, настоящего и грядущего. Привет тебе, ненавистный брат мой, и прощай. Мы встретимся — нет, уже встретились в Городе Ночи, где суждено разрешиться нашему спору. Остается, однако, невыполненной наша миссия — и закончится все в Месте, которого больше нет. Один из нас должен явиться туда, и суждено ему встать лицом к лицу с воплощенным ужасом. И если это будешь ты, не подведи! Забудь обо всем! Если даже придется тебе пожертвовать единственным твоим сыном, не дрогни — убей его, как некогда умертвил ты меня!»

На сей раз слова Торака не наполнили сердце Гариона смертной тоской. Они только укрепили его решимость. Он начинал осознавать, что происходит. Там, в Ашабе, Торака посетило видение столь устрашающее, что, пробудившись от пророческого своего сна, безумный бог Ангарака без колебаний возложил ужасную миссию на своего злейшего врага. Ужас оказался сильнее безумной гордости Торака. Только позднее, вновь обуянный гордыней, Торак переписал последние страницы пророчества. Но этот безумный бог в краткий момент просветления сказал правду — возможно, в первый и последний раз в жизни. Гарион мог лишь догадываться, каких мучительных терзаний этот момент просветления стоил Тораку. И он мысленно поклялся злейшему своему недругу выполнить эту страшную миссию. «Я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы отвратительное пророчество не сбылось, брат мой, — мысленно ответил он духу Торака. — Возвращайся с миром туда, где ты обитаешь ныне, ибо бремя миссии я принимаю на себя».

Туманное алое свечение, исходящее от Сардиона, пригасило искорки, перебегающие под кожей Зандрамас, и Гарион различил наконец ее черты. Лицо ее выглядело озабоченным. Она явно была не готова к внезапному поражению повелевающего ею духа — пусть даже в самом малом. Ее стремление к победе любой ценой теперь натыкалось на преграду — руководивший ею доселе дух лишил ее своей поддержки. Ее собственный разум — или то, что от него осталось, — все еще тщился избежать Последнего выбора. Оба противоборствующих духа с самого начала порешили вручить право этого выбора прорицательнице из Келля. Все увертки, хитрости и подлости, на которые пускалась Дитя Тьмы на своем пути к месту последней встречи, были плодом больного сознания самой колдуньи из Даршивы. И теперь Зандрамас, ожесточенная и загнанная в угол, была много опаснее, чем когда-либо прежде.

— Ну что, Зандрамас? — спросила Полидра. — Неужели именно сейчас решила ты сразиться со мной? Неужели мы должны уничтожить друг друга сейчас, когда долгожданное время столь близко? Если ты дождешься того момента, когда Цирадис сделает выбор, то у тебя будет верный шанс заполучить то, чего ты столь отчаянно жаждешь. Если же ты бросишь мне вызов, то все дальнейшее — лишь дело случая. Неужели ты выберешь полную неуверенность, отвергнув верный шанс восторжествовать?

— Я сильнее тебя, Полидра, — упрямо провозгласила Зандрамас. — Я — Дитя Тьмы.

— А я — Дитя Света. Я была им! Неужели ты рискнешь? Ведь я вновь могу продемонстрировать свою силу, неужели ты рискнешь всем, Зандрамас?

Глаза Зандрамас сузились, и Гарион отчетливо ощутил, как она концентрирует волю. Колдунью из Даршивы объяло облако тьмы, она схватила сына Гариона и высоко подняла его над головой.

— Вот залог моей победы, Полидра! — прошипела она. И, крепко обхватив запястье вырывающегося мальчика, показала всем его ладошку с печатью Шара Алдура. — В тот самый миг, когда рука сына Белгариона коснется Сардиона, я восторжествую!

Она медленно двинулась к алтарю.

Гарион поднял меч и направил лезвие на Зандрамас.

— Останови ее! — приказал он Шару.

Ослепительная синяя искра слетела с острия, но, натолкнувшись на темное облако, окружавшее Зандрамас, разлетелась на мириады крошечных безобидных огоньков. Колдунья из Даршивы неумолимо приближалась к цели.

«Сделай что-нибудь!» — безмолвно воскликнул Гарион.

«Я не имею права вмешиваться», — ответил голос.

— Неужели это все, на что ты способна, Зандрамас? — с невозмутимым спокойствием спросила Полидра.

Гариону частенько приходилось слышать подобную интонацию — так говорила Полгара. Однако Полидра в своей невозмутимости была еще могущественнее. Она взмахнула рукой в сторону Зандрамас. Ноги Гариона чуть было не подломились — столь мощен был заряд энергии, посланный в цель Полидрой. Темное облако, скрывавшее Зандрамас и Гэрана, исчезло. Но и это не остановило колдунью из Даршивы.

— Неужели ты убьешь собственного сына, Белгарион из Ривы? — спросила она. — Ведь ты не можешь нанести мне удар, не пожертвовав сыном!

«Я не могу! — мысленно закричал Гарион. Глаза застилали слезы. — Не могу!»

«Ты должен. Ведь ты заранее знал, что такое может произойти. Если она принудит твоего сына коснуться Сардиона, для него это будет хуже смерти! Ты должен решиться, Гарион!»

Сотрясаясь от беззвучных рыданий, Гарион взмахнул мечом. Гэран глядел прямо ему в лицо. В глазах мальчика не было и тени страха.

— Нет!

Это закричала Сенедра. Она стремительно кинулась вперед со смертельно белым лицом и заступила дорогу Зандрамас.

— Если ты намереваешься убить моего малыша, то и меня убей, Гарион! — тихо, но решительно произнесла она.

Сенедра повернулась к Гариону спиной и покорно склонила голову.

— Что ж, так еще лучше! — обрадовалась Зандрамас. — Отважишься ли ты умертвить и сына, и жену, Белгарион из Ривы? Унесешь ли ты с собой в могилу их обоих?

Гарион с искаженным болью лицом лишь еще крепче стиснул рукоять Ривского меча. Да, он готов был одним ударом покончить и с собственной жизнью.

Зандрамас, не выпуская ручки Гэрана, уставилась на него, не веря своим глазам.

— Ты не посмеешь! — воскликнула она. — Ты не сможешь!

Гарион стиснул зубы и размахнулся.

Теперь взор Зандрамас полон был уже не изумления, а ужаса. Она споткнулась и медленно начала отступать.

— Ну же, Сенедра! — Голос Полидры прозвучал, словно удар хлыста.

Королева Ривы, готовая к неминуемой гибели, была словно туго натянутая струна — и эта струна наконец со звоном лопнула. Одним прыжком, словно тигрица, подскочила она к колдунье и выхватила Гэрана из ее рук. И вот она уже стоит рядом с Полидрой.

Зандрамас, рыча от злости, готова была уже броситься за нею вдогонку, но…

— Нет, Зандрамас, — твердо произнесла Полидра. — Один шаг — и я убью тебя. Или это сделает Белгарион. Ты выдала себя с головой. Твой выбор сделан — ты более не Дитя Тьмы, а простая жрица! В тебе здесь нет более нужды! Можешь убираться или умереть.

Зандрамас окаменела.

— Твои увертки ни к чему не привели — даже последняя. У тебя нет более права выбора. Подчинишься ли ты теперь прорицательнице из Келля?

Зандрамас во все глаза глядела на Полидру с выражением ужаса и ненависти на испещренном искрами лице.

— Ну так что же, Зандрамас? Что ты решила? Умереть столь близко от желанной цели? — Янтарные глаза Полидры глядели, казалось, прямо в душу жрице — если была у нее душа. — Но нет, похоже, ты этого не хочешь. Ты не можешь. Но я требую, чтобы ты сказала это вслух, Зандрамас. Теперь ты подчинишься решению Цирадис?

Зандрамас сжала зубы.

— Да, — проскрежетала она.