Глава 2

Перед ними был гролим. Чудовищная туша на обагренном кровью снегу на глазах преображалась, а друзья Гариона надвигались с оружием наготове, чтобы нанести последние смертельные удары.

— Погодите! — отрывисто бросил Дарник. — Это же человек!

И все оцепенели, глядя на израненного жреца, лежащего навзничь на снегу.

Гарион приставил острие своего меча к шее гролима. О, как он был зол!

— Ну что ж, будь по твоему, — ледяным тоном сказал он. — Говори — и советую тебе выкладывать все начистоту. Кто подослал тебя?

— Это все Нарадас, — простонал гролим, — верховный жрец храма в Мал-Гемиле.

— Прихвостень Зандрамас? — изумился Гарион. — Тот, с белыми глазами?

— Да… Я лишь подчинялся его приказу. Умоляю, не убивайте меня!

— Для чего он приказал тебе напасть на нас?

— Я должен был умертвить одного из вас…

— Кого же?

— Не важно кого… Он просто сказал, что один из вас должен умереть…

— Они все еще играют в эту надоевшую старую игру, — отметил Шелк, пряча в ножны свои кинжалы. — Какое же у гролимов бедное воображение!

Сади вопросительно взглянул на Гариона и нерешительно взмахнул своим маленьким и тонким кинжальчиком.

— Нет! — воскликнул Эрионд. Гарион заколебался.

— Он прав, Сади, — сказал он наконец. — Мы не можем умертвить поверженного противника.

— О, эти алорийцы! — Сади всплеснул руками и обратил взор к небу. — Ведь вам всем прекрасно известно, что если мы оставим его здесь в столь плачевном состоянии, то он все равно не жилец! А если возьмем его с собой, это сильно нас задержит, не говоря уже о том, что этот парень явно не из тех, кому можно доверять…

— Эрионд, — обратился к юноше Гарион, — почему бы тебе не привести сюда Полгару? Надо унять кровотечение, не то он, того гляди, истечет кровью и умрет. — Он поглядел на Белгарата, уже принявшего человеческое обличье. — Есть возражения?

— Вообще-то я ничего не говорил.

— И я очень тебе за это признателен.

— Надо было убить его прежде, чем он обернулся человеком, — раздался откуда-то сзади знакомый скрипучий голос.

Белдин невозмутимо сидел на бревне и глодал бесформенный кусок явно сырого мяса, на котором кое-где сохранились перышки.

— Полагаю, тебе даже в голову не пришло поспешить нам на подмогу? — едко спросил Белгарат.

— Да вы и так делали все правильно, — пожал плечами горбун.

Он сыто и громко рыгнул, швырнув остатки своей трапезы волчице.

— Сестра благодарит тебя, — вежливо ответила та и захрустела косточками.

Гарион не мог поручиться, что Белдин понял волчицу, но ему показалось, что сварливый горбун прекрасно уразумел ее ответ.

— Что делает элдрак здесь, в Маллорее? — спросил Белгарат.

— Это не совсем элдрак, Белгарат, — ответил Белдин, выплевывая на снег перышки.

— Ну хорошо, но откуда маллорейскому гролиму ведомо, как выглядит элдрак?

— Ты, верно, туговат на ухо, старик. Ведь было же ясно сказано, что такие зверюшки водятся в этих горах. Они дальние родственники элдраков, но все же кое-чем от них отличаются — не столь велики и не столь смышлены.

— А я думал, что все чудовища живут только в Стране улгов.

— Пораскинь-ка мозгами, Белгарат! В Череке живут тролли, по всей Арендии распространены альгроты, а южная Толнедра населена дриадами. К тому же есть еще и драконша — правда, никто не знает, где именно она изволит проживать. Весь мир кишмя кишит чудовищами. Просто на землях улгов они встречаются немного чаще, чем в других странах.

— Пожалуй, ты прав, — сдался Белгарат. Потом поглядел на Закета. — Так как бишь ты назвал этих милых зверюшек?

— Медвежьи обезьяны. Возможно, это название не совсем точно передает их особенности, но здешние жители не слишком-то интеллектуальны.

— Где сейчас Нарадас? — спросил Шелк у раненого гролима.

— Я видел его в Баласе, — отвечал гролим. — А куда он направился оттуда, мне неизвестно…

— Зандрамас была с ним?

— Ее я не видел, но это вовсе не означает, что ее там не было. Великая колдунья больше не показывается так часто, как прежде.

— Полагаю, из-за того самого пламени, что у нее под кожей? — со свойственной ему проницательностью спросил маленький человечек с крысиным лицом.

Гролим, и без того бледный, совсем побелел.

— Нам строго-настрого запрещено это обсуждать! Даже друг с другом! — испуганно ответил он.

— Да полно, приятель. — Шелк извлек из ножен один из своих кинжалов. — Я тебе разрешаю.

Гролим судорожно сглотнул и кивнул.

— О, да ты отважный малый! — Шелк потрепал гролима по плечу. — Так когда появилось это свечение у нее на теле?

— Не скажу наверняка. Зандрамас долгое время пробыла на Западе вместе с Нарадасом. Светящиеся пятна стали появляться, когда она оттуда возвратилась. Один из жрецов в Мал-Гемиле много рассуждал об этом, утверждая, будто это какая-то болезнь.

— Рассуждал, говоришь?

— Она прознала про эти его разговорчики и вырезала сердце у него из груди.

— Да, хорошо нам знакомая и горячо любимая Зандрамас во всей красе!

А тем временем по утоптанной тропе в снегу уже спешила Полгара, сопровождаемая Сенедрой и Бархоткой. Волшебница молча занялась ранами гролима, а Дарник и Тоф направились к навесу вывести оттуда лошадей. Потом они сняли сам навес и выдернули опоры. Когда кузнец и немой великан привели лошадей к тому месту, где лежал раненый гролим, Сади подошел к своему коню, снял притороченный к седлу красный кожаный короб и раскрыл его.

— Это всего лишь для пущей уверенности, — пробормотал евнух, извлекая из короба маленькую бутылочку. Гарион удивленно поднял бровь.

— Это ему нисколько не повредит, — заверил его евнух. — Просто он станет послушным и сговорчивым. Кстати, коль скоро ты нынче изволишь быть гуманным, то сообщаю, что зелье еще и успокоит боль от ран.

— Так ты не одобряешь — ну, того, что мы сохранили ему жизнь? — спросил Гарион.

— Я считаю, что вы поступили неосмотрительно, — серьезно ответил Сади. — Лишь мертвый враг безопасен. Живой всегда может возвратиться и вновь начать тебя преследовать. Впрочем, дело твое…

— Что ж, иду на уступку, — сказал Гарион. — Оставайся подле него. Если он начнет недостойно вести себя, делай то, что посчитаешь нужным.

Сади слабо улыбнулся.

— Вот это уже куда лучше, — одобрительно произнес он. — Мы еще обучим тебя практическим основам политики.

Выведя лошадей на проезжую дорогу, путники сели в седла. Ураганный ветер, бушевавший во время бурана, сдул с дороги почти весь снег, хотя возле обломков скал намело огромные сугробы. Прежде они двигались куда быстрее — теперь же свежевыпавший снег, залитый солнцем, нещадно слепил глаза. Как ни щурился Гарион, все же уже через час голова у него прямо-таки раскалывалась от боли.

Шелк натянул поводья.

— Полагаю, настало время принять кое-какие меры предосторожности, — объявил он, извлекая откуда-то из-под одежды легкий шарфик, и завязал им глаза.

Гариону тотчас же вспомнился Релг — этот рыцарь-улг, рожденный в пещерах, всякий раз завязывал себе глаза, выходя на свет.

— Повязка на глазах? — изумился Сади. — Да неужто вы превратились в прорицателя, принц Хелдар?

— Нет, меня видения не посещают, Сади, — ответил Шелк. — Шарфик довольно тонкий, и сквозь него все видно. Я просто защищаю глаза от солнечного света, отраженного снегом.

— Солнечный денек, не спорю, — согласился Сади.

— Да, свет очень яркий, и учти — если на него чересчур долго смотреть, то можно ослепнуть — по крайней мере, на какое-то время. — Шелк поправил повязку. — К этому трюку прибегают погонщики оленей в северной Драснии. Прекрасно помогает.

— Тогда давайте не будем испытывать судьбу, — сказал Белгарат, завязывая себе глаза. Старик улыбнулся. — Может быть, именно так далазийские мудрецы ослепили гролимов, когда те пытались войти в Келль.

— Как бы я была разочарована, окажись все так просто! — заявила Бархотка, прикрывая себе глаза шарфиком. — Предпочитаю, чтобы чудеса оставались чудесами. Снежная слепота — о, это было бы так прозаично…

Они без помех проехали через заснеженное пространство и стали подниматься к двум горным пикам, между которыми пролегала дорога. К полудню путники достигли перевала. Сперва тропа петляла, огибая массивные валуны, но подле самого перевала вновь стала прямой. Тут все остановились, чтобы дать лошадям отдых и осмотреть пустынные земли, лежащие внизу.

Тоф развязал глаза и жестом привлек внимание Дарника. Кузнец стащил с глаз прикрывающий их шарф, и немой великан на что-то указал другу. На лице Дарника отразился благоговейный трепет.

— Смотрите! — сдавленно прошептал он.

— Белар! — ахнул Шелк. — Никогда не видел такой громадины!

Горные пики, окружавшие их до сих пор и казавшиеся столь огромными, теперь выглядели жалкими карликами. Прямо перед путниками во всем своем великолепии высилась гора таких размеров, что разум отказывался смириться с очевидностью. Гора, абсолютно симметричная, представляла собой совершенной формы остроконечный белый конус. Основание ее было невероятно обширно, а вершина возвышалась над окружающими пиками на тысячи и тысячи футов. Казалось, гора являет собою образец полнейшего покоя, словно, достигнув всего, чего можно лишь пожелать, она успокоилась и теперь просто существует…

— Это высочайшая вершина в мире, — очень тихо проговорил Закет. — Ученые из Мельсенского университета вычислили ее высоту и сравнили с высотой горных пиков Западного континента. Она на тысячи футов превосходит любую другую гору мира…

— О, умоляю, Закет… — Шелка передернуло. — Только не говори, сколько именно в ней футов! Закет был озадачен.

— Как все вы уже могли заметить, я не вышел ростом, — пояснил драсниец. — Все громадное меня гнетет. Признаю, что эта гора гораздо больше меня, однако не желаю знать, насколько именно.

Тоф вновь принялся жестикулировать, обращаясь к Дарнику.

— Он говорит, что Келль лежит в тени этой горы, — перевел кузнец.

— Это чересчур туманно, добрый человек, — поморщился Сади. — Уверен, что в тени этой горы лежит по меньшей мере половина континента.

С небес плавно опустился Белдин.

— Здоровая горка, правда? — Сощурившись, он озирал гигантский пик, упирающийся, казалось, в самое небо.

— Мы заметили, — съязвил Белгарат. — А что у нас впереди?

— Долгий и нудный спуск — вы еще нескоро достигнете склонов этого страшилища.

— Это и отсюда видно.

— Мои поздравления. Кстати, я нашел местечко, где вы можете отделаться от своего гролима. Да и не одно…

— Что значит «отделаться», дядя? — подозрительно спросила Полгара.

— На вашем пути будет немало крутых обрывов, — елейным голосом принялся растолковывать Белдин. — Ведь сама знаешь, в горах случается всякое…

— Это совершенно исключено! Не для того я перевязывала ему раны, чтобы ты, улучив момент, сбросил его с обрыва.

— Полгара, ты ущемляешь мою свободу отправлять обряды моей веры!

Полгара недоуменно подняла бровь.

— Думал, ты знаешь. Одна из наших заповедей гласит: «Встретил гролима — убей его!»

— Пожалуй, я подумаю, не перейти ли мне в вашу веру, — заявил Закет.

— А ты совершенно уверен, что ты не арендиец? — спросил Гарион. Белдин вздохнул.

— Ну, поскольку, Пол, твое призвание — отравлять мне жизнь, сообщаю: я отыскал внизу, чуть ниже линии снегов, поселение погонщиков овец.

— Они называются пастухами, дядюшка, — поправила его Полгара.

— Это одно и то же. А если приглядеться, то и слова-то похожи как близнецы.

— Но «пастухи» звучит все же куда приятнее.

— Приятнее! — фыркнул Белдин. — Овцы тупы, дурно пахнут и отвратительны на вкус. И те, кто всю жизнь посвящает этим тварям, — либо дефективные, либо извращенцы.

— Ты с утра в прекрасной форме, — отметил Белгарат.

— Нынче великолепный день для полетов, — широко улыбнулся Белдин. — Известно ли вам, что в такие солнечные деньки от снегов мощным потоком поднимается приятнейшее тепло? Однажды я взлетел так высоко, что у меня перед глазами замелькали мушки.

— Но это глупо, дядя! — резко оборвала его Полгара. — Очень опасно взлетать высоко, когда воздух такой разреженный!

— Все мы время от времени делаем глупости, — отмахнулся Белдин. — А какой вид открывается с высоты! Это что-то невероятное! Летим вместе — я тебе покажу.

— Неужели ты никогда не повзрослеешь?

— Сильно в этом сомневаюсь и даже надеюсь, что ничего подобного со мной не произойдет. — Он поглядел на Белгарата. — Советую вам спуститься на милю или около того и разбить лагерь.

— Но ведь еще рано.

— Отнюдь. Как бы не поздно. Вечернее солнце пригревает — это ощущается даже здесь. Снег начинает подтаивать. Я уже видел целых три снежных лавины. Если ошибиться в выборе места ночлега, то можно спуститься вниз много быстрее, чем вам хотелось бы.

— Мысль интересная. Мы последуем твоему совету и заночуем там, где ты укажешь.

— Я полечу впереди. — Белдин пригнулся и распростер руки. — Ты и вправду не хочешь меня сопровождать, Пол?

— Не глупи, — отрезала Полгара.

И Белдин, издав замогильный хохот, взмыл в небо.

Путники разбили лагерь на самом горном хребте. Хотя им и досаждал нестихающий ветер, но схода лавины здесь можно было не опасаться. Гарион дурно спал. От порывов ветра, вволю резвящегося на ничем не защищенном пространстве, их с Сенедрой палатка сотрясалась и гудела, не умолкая. Гариону казалось, что он вот-вот уснет, но этот гул пробирался, казалось, и в самые его сновидения. Он то и дело беспокойно ворочался.

— Тоже не можешь уснуть? — раздался из холодной тьмы голосок Сенедры.

— Это все ветер…

— Постарайся о нем не думать.

— Да я и не думаю, но у меня такое ощущение, будто пытаюсь уснуть внутри огромного барабана.

— Утром ты был очень храбр, Гарион. Когда я услышала о чудовище, насмерть перепугалась.

— Мы и прежде разделывались с чудовищами. Со временем ты привыкнешь.

— Боже, неужели нам никогда это не прискучит?

— Такова участь всех могущественных героев. Сразить парочку монстров перед завтраком — что может быть лучше для аппетита?

— Ты переменился, Гарион…

— Не может быть.

— Да, милый, это так. Когда я впервые встретила тебя, ты ни за что не сказал бы ничего подобного.

— Когда ты меня впервые встретила, я воспринимал все слишком серьезно.

— Но разве ты не относишься серьезно к нашему путешествию? — почти с укоризной спросила Сенедра.

— Разумеется, отношусь! Просто не хочу сосредоточиваться на маленьких неожиданностях, неизбежных в любом путешествии. К тому же нет решительно никакого смысла переживать по поводу того, что уже случилось…

— Ну что же, если заснуть мы все равно не можем… — Сенедра нежно обняла мужа и поцеловала его — с величайшей серьезностью.

Ночью сильно подморозило, и когда путешественники проснулись, снег, накануне вечером угрожающе подтаявший, вновь затвердел. Теперь можно было двигаться в путь, не опасаясь обвала. Поскольку основной удар снежной бури, отбушевавшей накануне, принял на себя горный кряж, на караванном пути снега почти не было, и путники быстро продвигались вперед. Уже к середине дня они миновали зону вечных снегов и тотчас же окунулись в весеннее тепло. Высокогорные луга радовали глаз цветами, которые слегка клонились под свежим ветерком. Ручейки, сбегающие с ледников, весело мчались по сверкающим на солнце камушкам, а лани ласковыми взорами провожали Гариона и его спутников.

В нескольких милях ниже границы вечных снегов им стали попадаться овечьи гурты — животные усердно поглощали на своем пути все подряд, жуя траву и ароматные цветы с одинаковым аппетитом. Все приглядывающие за ними пастухи облачены были в одинаковые белые балахоны без каких-либо украшений — сидя на камнях, они предавались мечтательному созерцанию окрестных красот, в то время как псы их прекрасно справлялись с работой.

Волчица спокойно трусила рядом с Кретьеном. Уши ее то и дело вздрагивали, а янтарные глаза настороженно следили за овцами.

— Не советую, сестренка, — сказал ей по-волчьи Гарион.

— Сестра и не собирается делать ничего такого, — ответила волчица. — Волчица и прежде встречалась с этими зверями, да и с людьми и собаками, которые их оберегают. Украсть овцу легче легкого, но тогда собаки выходят из себя, а их гавканье портит аппетит. — На волчьей морде появилась самая настоящая улыбка. — Правда, сестра может заставить этих зверюшек побегать. Всем надлежит знать, кто хозяин в лесах.

— Брат опасается, что наш вожак будет недоволен.

— Увы, — согласилась волчица. — Возможно, вожак чересчур много о себе понимает. Сестра отметила в нем эту особенность.

— Что она говорит? — с любопытством спросил Закет.

— Подумывает — не погонять ли овечек, — ответил Гарион. — Нет, не затем, чтобы убивать, а просто порезвиться. Думаю, ей хочется немного поразвлечься.

— Поразвлечься? Странно звучит, когда касается волка…

— Ничуть. Волки частенько играют друг с дружкой, к тому же у них весьма утонченное чувство юмора.

Лицо Закета сделалось задумчивым.

— Знаешь, что пришло мне на ум, Гарион? Человек считает себя властелином мира, но все прочие существа, соседствующие с ним, относятся к его величию с полнейшим равнодушием. У них своя жизнь, свое общество и, полагаю даже, свои разнообразные культурные традиции. Ведь они же не обращают на нас никакого внимания, правда?

— За исключением тех случаев, когда мы причиняем им неудобство.

— Какой сокрушительный удар по моему императорскому достоинству! — Закет криво улыбнулся. — Мы с тобою — самые могущественные люди во всем мире, а волки смотрят на нас лишь как на источник досадных неудобств.

— Это урок смирения, — согласно кивнул Гарион. — Смирение благотворно для души.

— Возможно…

Уже вечерело, когда они добрались до пастушеского стойбища. Поскольку подобные поселения гораздо реже перемещаются с места на место, нежели походные лагеря путешественников, порядка и размеренности здесь было куда больше. Просторные, натянутые на прочные каркасы из крепких шестов, шатры образовывали некое подобие улиц, даже вымощенных плотно пригнанными бревнами. Загоны для овец располагались в конце каждой такой улицы, а один из горных ручьев перегораживала бревенчатая плотина, образуя сверкающий на солнце небольшой прудик, откуда брали воду, чтобы поить животных. В уютной долине, где раскинулось поселение скотоводов, уже сгущались вечерние тени, а в безветренном недвижном воздухе поднимались синеватые столбы дыма от костров.

Высокий и худой человек с обветренным загорелым лицом и снежно-белыми волосами, облаченный в такой же белый балахон, как и у всех прочих пастухов, вышел из шатра сразу же, как только Гарион и Закет достигли границы поселения.

— Ваше явление было предсказано, — глубоким и тихим голосом произнес он. — Окажите нам честь и разделите с нами вечернюю трапезу.

Гарион внимательно глядел на пастуха, отмечая его сходство с Вардом — тем самым человеком, которого встретили они на острове Веркат, на другом краю света. Теперь у него уже не было сомнений, что далазийцы и раса рабов из Хтол-Мургоса родственны друг другу.

— Мы почтем это за честь, — ответил Закет. — Но нам не хотелось бы вас обременять.

— Это не бремя для нас. Меня зовут Берк. Я прикажу слугам позаботиться о ваших лошадях.

Тут подъехали и остальные путники.

— Добро пожаловать всем вам, — приветствовал их Берк. — Соблаговолите спешиться. Угощение для вечерней трапезы почти готово, и для вас уже разбит шатер.

Он серьезно посмотрел на волчицу и кивнул ей в знак приветствия. Видно было, что ее присутствие никоим образом его не беспокоит.

— Ваша учтивость достойна всяческих похвал, — спешиваясь, сказала Полгара, — а столь радушное гостеприимство совершенно неожиданно, особенно вдали от очагов культуры.

— Человек приносит культуру с собою туда, где поселяется, госпожа, — ответил Берк.

— С нами раненый, — сказал Сади. — Это несчастный путник, которого мы подобрали в горах. Мы помогли ему чем смогли, но неотложные дела зовут нас, а тряска в седле, боюсь, разбередит его раны.

— Можете оставить его здесь. Мы о нем позаботимся. — Берк внимательно поглядел на одурманенного зельями жреца, покачивающегося в седле. — Это гролим, — безошибочно определил он. — Целью вашего странствия, видимо, является Келль?

— Нам предстоит сделать там остановку, — осторожно ответил Белгарат.

— Тогда гролиму никак нельзя сопровождать вас.

— Мы слышали об этом, — сказал Шелк, ловко соскакивая наземь. — А что, гролимы действительно слепнут, если пытаются войти в Келль?