Он был добрым и верным рыцарем. Его наследником, поскольку у него и баронессы Нерины не было детей, стал дальний родственник, некто господин Эмбриг, несколько поспешно посвященный в рыцари, которого, боюсь, гораздо больше волнуют полученные им в наследство земли, чем вопросы дворянской чести. Самым неподходящим для человека благородного происхождения образом он сразу же после похорон своего благодетеля в сопровождении пестрого сборища других рыцарей, своих дружков и собутыльников, отправился прямо в Во-Эмбор, чтобы войти во владение своими новыми поместьями. В Во-Эмборе господин Эмбриг со своей компанией предались недостойному кутежу, и, когда их разум погрузился в кубки, один из этих бесстыжих рыцарей выразил восхищение красоте и добродетели только что овдовевшей баронессы Нерины. Без долгих раздумий, даже не помыслив о понесенной этой дамой недавней утрате, господин Эмбриг тут же пообещал ее руку своему пьяному дружку. По действующим сейчас в Арендии законам господин Эмбриг действительно имел на это право, хотя ни один истинный рыцарь не стал бы так бесцеремонно навязывать свою волю погруженной в траур родственнице.

Известие об этом возмутительном случае в мгновение ока донеслось до господина Мандореллена, могущественного барона Во-Мандорского, и этот доблестный рыцарь тут же оседлал коня. Вы легко можете себе вообразить, что произошло по его прибытии в Во-Эмбор, принимая во внимание отвагу Мандореллена и его глубокое участие в судьбе баронессы Нерины. Господин Эмбриг и его компания опрометчиво попытались встать у него на пути, и, как я понял, все закончилось многочисленными увечьями и несколькими смертями. Друг наш взял баронессу под свое покровительство и увез к себе в Во-Мандор. Господин Эмбриг, который, к сожалению, скоро оправился от ран, объявил войну между Эмбором и Мандором и призвал на нее своих вассалов. Другую часть знати собрал под свои знамена Мандореллен, и теперь юго-западная Арендия пребывает на грани всеобщей войны. До меня даже дошли известия о том, что Лелдорин Вилданторский, который горяч, как мальчишка, собрал армию астурийских лучников и в настоящий момент ведет их на юг, чтобы прийти на помощь своему давнему соратнику.

Вот так обстоят дела. Знайте же, что, если мне придется принимать решение, чтобы разрешить этот спор, действующие законы вынудят меня принять сторону господина Эмбрига.

Призываю Вас, король Белгарион, приехать в Арендию и использовать Ваше влияние на ваших бывших соратников и дорогих друзей, чтобы спасти их от нависшей над ними опасности. Только Ваше вмешательство может предотвратить угрозу надвигающейся катастрофы.

С выражением надежды и дружбы,

Кородуллин».

Гарион беспомощно вертел в руках письмо.

— Почему я? — тупо повторял он.

— Что он пишет, дорогой? — спросила Сенедра, откладывая расческу и беря в руки гребень из слоновой кости.

— Он пишет, что… — Гарион замолчал. — Мандореллен и Лелдорин… — Он поднялся и выругался. — Вот, — произнес он, кинув ей письмо. — Прочти. — Держа за спиной сжатые в кулаки руки и бормоча проклятия, он зашагал взад и вперед по комнате.

Сенедра тем временем читала письмо.

— О боги всемогущие, — наконец в ужасе произнесла она. — Какой кошмар…

— Да, это все, что можно сказать по этому поводу. — Он снова принялся перебирать все известные ему ругательства.

— Гарион, не говори таких слов. Так ты похож на разбойника с большой дороги. Что ты теперь собираешься делать?

— Не имею ни малейшего понятия.

— Ну, тебе же придется что-нибудь предпринять.

— Но почему я? — взорвался он. — Почему они всегда все сваливают на меня?

— Потому что все знают, что никто не может справиться с этими маленькими неприятностями лучше, чем ты.

— Спасибо за доверие, — сухо ответил он.

— Не дуйся, — сказала она и в задумчивости поджала губы, постукивая гребнем по щеке. — Тебе, конечно, понадобится твоя парадная корона и, думаю, голубой с серебристым камзол тоже будет кстати.

— О чем это ты?

— Ты поедешь в Арендию, чтобы во всем разобраться на месте, и выглядеть ты должен наилучшим образом — арендийцы очень большое внимание обращают на внешний вид. Пойди разузнай насчет корабля. Я соберу твои вещи. — Она выглянула в окно, сощурившись от золотистого солнечного света. — Тебе не слишком жарко будет в горностаевой мантии?

— Я не буду надевать мантию, Сенедра. Я надену доспехи и возьму меч.

— Не надо все так драматизировать, Гарион. Все, что тебе нужно сделать, это поехать туда и приказать им покончить с этим безумством.

— Возможно, но сначала придется их образумить. Ведь речь идет о Мандореллене и Лелдорине. Их с трудом можно назвать людьми здравомыслящими.

Лоб ее прорезала небольшая морщинка.

— Да, это верно, — согласилась она. Но тут же ободряюще улыбнулась. — Я уверена, что ты с этим справишься. Я так в тебя верю.

— И ты не лучше всех остальных, — нахмурился он.

— Но ты же все можешь, Гарион. Все так говорят.

— Поговорю-ка я, пожалуй, с Брендом, — мрачно произнес он. — В Риве остаются неоконченные дела, а меня, вероятно, несколько недель здесь не будет.

— Я обо всем позабочусь, дорогой, — заверила его жена. — Тебе пора в путь. Не волнуйся, все будет хорошо.

Он поглядел на нее, чувствуя, как внутри у него все переворачивается.

Когда он через несколько дней облачным утром прибыл в Во-Мандор, то обнаружил, что обстановка накалилась до предела. Войско господина Эмбрига расположилось лагерем в трех милях от замка Мандореллена, а Мандореллен и Лелдорин выступили из города им навстречу. Гарион поскакал к воротам надежной крепости своего друга на боевом коне, которого позаимствовал у одного барона, в доме которого остановился по прибытии в Арендию. Он был облачен в стальные доспехи — подарок короля Кородуллина, а за спиной у него висел огромный меч Ривы Железной Хватки. Ворота широко распахнулись перед ним, он въехал во двор, соскочил с седла и потребовал, чтобы его немедленно провели к баронессе Нерине.

Бледная и одетая в черное, она уныло стояла в башне у бойницы, ища глазами в закрытом облаками на востоке небе сигнальные столбы дыма, которые должны были возвестить о начале сражения.

— Это я во всем виновата, король Белгарион, — скорбно простонала она. — Я являюсь причиной всех раздоров, ссор и страданий с того самого дня, как почил мой покойный супруг.

— Нет нужды себя винить, — успокоил ее Гарион. — Мандореллен обычно нарывается на неприятности и без посторонней помощи. Когда они с Лелдорином выступили из города?

— Вчера после полудня, — ответила она. — Кажется, битва скоро уже должна начаться. — Она печально поглядела вниз на вымощенный камнем двор и вздохнула.

— Тогда мне надо ехать, — сурово произнес он. — Возможно, если я поспею туда до начала, то смогу их остановить.

— Мне как раз пришла в голову отличная мысль, ваше величество, — сказала она, и на лице ее забрезжила легкая улыбка. — Я облегчу вашу задачу.

— Хорошо бы, если так, — нахмурившись, произнес Гарион. — Судя по тому, что там творится сейчас, нелегкое мне предстоит утро.

— Тогда поспешите, ваше величество, на поле, где над головами наших дорогих друзей занесен меч, и объявите им, что причина еще не начавшейся битвы исчезла из этого печального мира.

— Я не понимаю, о чем ты.

— Это очень просто, ваше величество. Поскольку я являюсь причиной этого раздора, я должна положить всему конец.

Он подозрительно поглядел на нее.

— О чем ты говоришь, Нерина? Как ты предлагаешь облагоразумить этих идиотов?

Улыбка уже озарила все ее лицо.

— Мне остается только броситься вниз с этой высокой башни и соединиться с моим супругом в тишине могилы, чтобы предотвратить это ужасающее кровопролитие. Ступай же, господин мой. Спускайся во двор и садись на коня. Я спущусь туда более коротким и легким путем и буду ждать тебя на этих мрачных камнях. И тогда ты отнесешь весть о моей смерти на поле брани. Если я умру, никому не понадобится проливать из-за меня кровь. — Она взялась рукой за шершавую поверхность парапета.

— Прекрати, — с возмущением произнес он, — и отойди оттуда.

— Ах нет, ваше величество, — твердо возразила она. — Это лучшее решение из всех возможных. Я одним движением смогу предотвратить жестокую битву и избавиться от этой тягостной жизни.

— Нерина, — решительно произнес он. — Я просто не позволю тебе туда прыгнуть, вот и все.

— Но вы, конечно, не сможете поднять на меня руку, чтобы остановить меня, — произнесла она дрожащим голосом.

— Мне это и не понадобится, — ответил он и посмотрел на ее бледное, отрешенное лицо и понял, что она сама не понимает, о чем говорит. — Если подумать, не такая уж это плохая мысль, в конце концов. Это путешествие вниз на камни во дворе скорее всего растянется дня на полтора, так что у тебя по пути будет достаточно времени поразмыслить и, кроме того, это удержит тебя от опрометчивых поступков в мое отсутствие.

Глаза ее вдруг расширились, как будто смысл сказанных Гарионом слов медленно просочился в ее сознание.

— Ты что, собираешься колдовством разрушить план такого блестящего решения? — спросила она, глотнув воздух.

— Попробуй и посмотри, что получится.

Она беспомощно поглядела на него, к глазам ее подступили слезы.

— Как это неблагородно, господин мой, — обиженно произнесла она.

— Я вырос на ферме в Сендарии, госпожа моя, — напомнил он ей, — и не располагаю преимуществами благородного воспитания, так что время от времени позволяю себе поступать как простолюдин. Я уверен, что ты скоро простишь меня за то, что я не позволил тебе себя убить. А теперь, с твоего позволения, мне надо прекратить всю эту чепуху. — Он повернулся и, бряцая доспехами, начал спускаться вниз. — Да, — сказал он, оглядываясь через плечо, — и не вздумай прыгать, как только я отвернусь. У меня длинные руки, Нерина, очень длинные.

Она смотрела на него, и губы ее дрожали.

— Вот так-то лучше, — сказал он и зашагал вниз по ступеням.

Слуги в замке Мандореллена, взглянув на мрачное, как туча, лицо Гариона, когда тот вышел во двор, предусмотрительно рассыпались перед ним в стороны. Он с трудом взобрался на спину крупного чалого жеребца, на котором приехал в замок, поправил за спиной ножны с огромным Ривским мечом и огляделся.

— Принесите мне кто-нибудь копье, — приказал он слугам.

Желая угодить, они принесли ему сразу несколько штук. Он выбрал одно и помчался галопом.

Жители города Во-Мандора, лежавшего за стенами замка Мандореллена, были так же осторожны, как и слуги внутри этих стен. Люди на мощеных улицах города прижимались к стенам домов, чтобы дать проехать разъяренному ривскому королю, а у выезда из города его ждали широко распахнутые ворота.

Гарион знал, что ему нужно как-нибудь привлечь их внимание, а до арендийцев накануне битвы слова доходят очень плохо. Их надо будет чем-то поразить. Проезжая мимо цветущих садов, мимо аккуратных домиков с черепичными крышами, березовых и кленовых рощ, он вглядывался в сгущавшиеся на горизонте серые тучи, и в голове у него начали складываться первые наметки плана.

Добравшись до места, он увидел, что армии стоят, вытянувшись в линию по обе стороны широкого луга. Согласно древнему арендийскому обычаю рукопашный бой начинался с поединков. На середине луга уже бились на копьях по нескольку рыцарей с каждой стороны, а обе армии одобрительно за ними наблюдали. Закованные в сталь молодые воины с безрассудной отвагой налетали друг на друга, усеивая землю обломками своих копий.

Гарион с ходу оценил ситуацию и не останавливаясь поскакал прямо в гущу драки. Надо признаться, что он позволил себе пуститься на небольшой обман. Копье, которое Гарион держал в руках, выглядело точно так же, как и те, которыми пытались убить или изувечить друг друга сражавшиеся рыцари. Единственной разницей было то, что его копье не ломалось, на что бы ему ни приходилось наткнуться, и, кроме того, в нем самом была заключена сила удара. У Гариона не было желания никого пронзать стальным наконечником копья. Он просто хотел сбить их с лошадей. В первый раз врезавшись в гущу сражения, он одного за другим выбил из седла троих рыцарей. Затем, развернув коня, он спешил еще двоих, да так быстро, что они, сцепившись друг с другом в единое целое, с бряцанием упали на землю.

Но чтобы прошибить толстые кости, из которых скроены головы арендийцев, требовалось нечто более потрясающее. Гарион небрежно отбросил свое непобедимое копье, закинул руку за спину и вытащил из ножен могущественный Ривский меч. Шар Алдура засиял ослепительным голубым светом, и сам меч тут же вспыхнул, словно объятый пламенем. Как всегда, несмотря на свой огромный размер, меч в его руке был почти невесом, и Гарион действовал им с неимоверной скоростью. Подлетев к одному ошарашенному всаднику, он искромсал его копье на кусочки. Когда в руке опешившего рыцаря остался только обрубок, Гарион нанес удар плашмя и выбил его из седла. Снова развернувшись, он аккуратно рассек пополам поднятую вверх булаву, а затем повалил обладателя булавы на землю вместе с конем и всем снаряжением.

Пораженные бешеным натиском, раскрывшие рты от удивления рыцари отступили. Но не только его несокрушимая доблесть в бою заставила их дрогнуть. Сквозь сомкнутые зубы король Ривский изрыгал страшные проклятия, при этом он находил такие бранные слова, от которых побледнели даже самые стойкие воины. Он обвел всех вокруг горящим взором и призвал на помощь всю свою волю. Подняв над головой пылающий меч, он направил его в мутное небо. «ДАВАЙ!» — выкрикнул он резким, как щелчок кнута, голосом.

Облака содрогнулись и сжались, сокрушенные силой воли Белгариона. Шипящее лезвие молнии, толстое, как ствол могучего дерева, с оглушительным громовым раскатом пронзило небо, и по земле на несколько миль во всех направлениях прошла дрожь. В дерне, там, куда ударила молния, появилась глубокая дымящаяся дыра. Гарион снова и снова призывал молнию с небес. Воздух прорезали раскаты грома, а копоть от горящей травы и опаленной земли висела словно облако над перепуганными войсками.

Затем начался бешеный, ревущий ураган; небеса разверзлись, и на противостоящие друг другу войска потоком хлынул такой сильный ливень, что многих рыцарей просто смыло с коней. Под завывание бури и шум проливного дождя по полю, разделяющему воинов, продолжали блуждать вспышки молний, которые с угрожающим шипением наполняли воздух дымом и паром. Нельзя было и подумать о том, чтобы проехать по полю.

Гарион натянул поводья, остановил перепуганное животное посередине арены, на которой разыгрывалось это непередаваемое словами представление, и стоял несколько минут, освещаемый вспышками молний, между поливаемыми дождем армиями, пока не уверился, что теперь они будут его слушать с должным вниманием; затем он небрежно махнул пылающим мечом, и ливень прекратился.

— Довольно глупостей! — провозгласил он голосом таким же оглушительным, как только что прогремевший гром. — Сейчас же сложите оружие!

Они недоверчиво поглядели друг на друга.

— СЕЙЧАС ЖЕ! — проревел Гарион, подкрепляя свой приказ еще одной вспышкой молнии и сокрушительным ударом грома.

Бряцание разом брошенного на землю оружия было не менее грозным, чем громовые раскаты.

— Пускай господин Эмбриг и господин Мандореллен выйдут вот сюда! — произнес тогда Гарион, указывая мечом прямо перед собой. — Немедленно!

Медленно, словно нерадивые школьники, двое рыцарей в стальных латах приблизились к нему.

— Ну-ка, теперь расскажите мне, что, по-вашему, вы здесь делаете? — потребовал Гарион.

— Меня побудила явиться сюда моя честь, ваше величество, — заявил господин Эмбриг запинающимся голосом. Это был полный мужчина лет сорока с багровым лицом и сизым носом, выдающим в нем любителя приложиться к бутылочке. — Господин Мандореллен похитил мою родственницу.

— И ты еще смеешь говорить, что заботишься о чести этой дамы! — горячо отпарировал Мандореллен. — Ты захватил ее земли и имущество и, неблагодарный, не считаясь с ее чувствами, ты…

— Довольно, — отрезал Гарион, — хватит. Из-за того, что вы друг с другом повздорили, вы чуть было не втянули в войну половину Арендии. Этого вы хотели? Вы что, дети малые: готовы свою страну разорить, лишь бы было по-вашему?

— Но… — попытался вставить Мандореллен.

— Молчать.

Затем Гарион еще некоторое время во всех подробностях продолжал рассказывать им, что он о них думает. Речь его отличалась презрительными интонациями и богатым набором выражений. Двое рыцарей стояли перед ним, попеременно краснея и бледнея. К ним осторожно приблизился Лелдорин.

— Ах, и ты здесь! — обратился Гарион к молодому астурийцу. — Что это ты делаешь в Мимбре?

— Я? Я? Мандореллен мой друг, Гарион.

— Он просил тебя о помощи? — Ну…

— Не думаю. Ты сам в это ввязался. — Он распространил свои комментарии и на Лелдорина, жестикулируя при этом горящим мечом, который держал в правой руке.

Все трое, широко раскрыв глаза, следили за движениями меча с вполне оправданным беспокойством.

— Прекрасно, — произнес Гарион, выговорившись, — вот что мы теперь сделаем. — Он воинственно поглядел на господина Эмбрига. — Хочешь со мной сразиться? — предложил он, задирая кверху подбородок.

Лицо господина Эмбрига сделалось мертвенно-бледным, а глаза чуть не вылезли из орбит.

— Я, ваше величество? — Он судорожно глотнул воздух. — Я не достоин помериться силами с Богоубийцей. — Он затрясся крупной дрожью.

— И я так думаю, — ухмыльнулся Гарион. — А раз так, ты немедленно передашь мне все свои полномочия в отношении баронессы Нерины.

— С превеликим удовольствием, ваше величество, — произнес Эмбриг заплетающимся языком.

— Мандореллен, — сказал Гарион. — А ты хочешь со мной сразиться?

— Ты мой друг, Гарион, — возразил Мандореллен. — Я скорее умру, чем подниму на тебя руку.

— Прекрасно. Тогда ты передашь мне все территориальные претензии баронессы. Теперь я ее защитник.

— Согласен, — серьезно произнес Мандореллен.

— Господин Эмбриг, — продолжал Гарион. — Я передаю в твое распоряжение все баронство Во-Эмбор целиком, включая земли, принадлежащие Нерине. Ты их принимаешь?

— Разумеется, ваше величество.

— Господин Мандореллен, я предлагаю тебе руку опекаемой мною Нерины Во-Эмборской. Ты ее принимаешь?

— Всем сердцем, господин мой, — произнес Мандореллен прерывающимся голосом; на глаза его навернулись слезы.

— Как славно, — восхищенно проговорил Лелдорин.

— Молчать, Лелдорин, — приказал ему Гарион. — Итак, господа, война ваша окончена. Собирайте свои войска и отправляйтесь по домам, а если опять повторится нечто подобное, я снова вернусь. И в следующий раз я буду очень сердит. Мы все друг друга поняли?

Они молча кивнули.

На этом война и завершилась.

Однако у баронессы Нерины возникли серьезные возражения, когда по возвращении армии Мандореллена в Во-Мандор ее известили о решении Гариона.

— Я что — крепостная, чтобы меня отдавали в распоряжение первому же понравившемуся моему господину мужчине? — спросила она напыщенным, как у трагической актрисы, голосом.

— Ты ставишь под сомнения мои полномочия как твоего опекуна? — прямо спросил ее Гарион.

— Нет, мой господин, господин Эмбриг передал их тебе, теперь ты — мой опекун. Я должна поступать, как ты прикажешь.

— Ты любишь Мандореллена? Она бросила на короля быстрый взгляд и покраснела.

— Отвечай!

— Да, мой господин, — тихо призналась она.

— В чем же тогда дело? Ты уже много лет его любишь, но теперь, когда я приказываю тебе выйти за него замуж, ты возражаешь.

— Господин мой, — упрямо ответила она, — надо соблюдать определенные приличия. Дамой нельзя так бесцеремонно распоряжаться. — И, повернувшись, она удалилась прочь;

Мандореллен простонал, и у него вырвался вздох.

— Ну что еще? — спросил Гарион.

— Боюсь, что мы с моей Нериной никогда не обвенчаемся, — произнес Мандореллен срывающимся голосом.

— Ерунда. В чем дело, Лелдорин? Немного помявшись, тот решился наконец открыть рот.

— Послушай, Гарион. Существует множество тонкостей и формальностей, через которые ты перескакиваешь. Необходимо решить вопрос о приданом, получить формальное письменное согласие опекуна — твое согласие и, самое важное, должно быть сделано официальное предложение — при свидетелях.

— Она отказывается из-за этих формальностей? — недоверчиво спросил Гарион.

— Для женщины формальности очень важны. Гарион с досадой покачал головой. Дело, по-видимому, затягивается.

— Пошли, — сказал он.

Нерина заперла дверь и отказалась ответить на вежливый стук Гариона. Наконец, оглядев стоявшие у него на пути дубовые планки, он произнес: «Разлетись!», и дверь, разлетевшись на мелкие кусочки, осыпала щепками сидящую на кровати ошеломленную баронессу.

— Итак, — сказал Гарион, наступая на обломки, — приступим к делу. Какого размера нам подойдет приданое?

Мандореллен был согласен — более чем согласен — принять чисто символическое приданое, но Нерина упрямо настаивала на чем-то более значительном. Слегка поморщившись, Гарион предложил приемлемую для дамы сумму. Затем приказал принести перо и чернила и с помощью Лелдорина нацарапал подходящий документ.

— Прекрасно, — сказал он, обращаясь к Мандореллену, — теперь спроси ее.

— Такое предложение не делается со столь неприличной поспешностью, ваше величество, — запротестовала Нерина. — Паре подобает получше познакомиться друг с другом.

— Вы уже знакомы, Нерина, — напомнил он ей. — Так что действуй.

Мандореллен, бряцая доспехами, опустился на колени перед баронессой.

— Ты согласна взять меня в мужья, Нерина? — спросил он.

Она беспомощно воззрилась на него.

— У меня не было времени, мой господин, чтобы обдумать ответ.

— Попробуй сказать «да», Нерина, — предложил Гарион.

— Это твой приказ, господин мой?

— Да, если хочешь.

— Тогда я должна повиноваться. Я беру вас в мужья, господин Мандореллен, всем сердцем.

— Замечательно, — улыбнулся Гарион, потирая руки. — Поднимайся, Мандореллен, и пошли в церковь. Найдем священника и к ужину завершим все формальности.

— Нельзя так торопиться, это неприлично, мой господин, — упавшим голосом произнесла Нерина.

— Очень даже можно. Мне пора возвращаться в Риву, и я не уеду до тех пор, пока вы не поженитесь. Здесь, в Арендии, могут снова возникнуть проблемы, если кто-нибудь не проследит за порядком.

— Но ведь я не одета подобающим образом, ваше величество, — возразила Нерина, оглядывая свое черное платье. — Не пойду же я под венец в трауре!

— А я, — подал голос Мандореллен, — все еще не снял доспехи. Нельзя венчаться в стальной одежде.

— Мне нет ни малейшего дела до того, что на вас надето, — сообщил им Гарион. — Важно, что у вас в сердце, а не на теле.

— Но… — сказала Нерина. — У меня даже нет вуали.

Гарион окинул ее пристальным взглядом. Потом быстро оглядел комнату, поднял с ближайшего стола кружевную салфеточку и нацепил ее баронессе на голову.

— Очаровательно, — пробормотал он. — Еще что-нибудь?

— Кольцо? — нерешительно произнес Лелдорин. Гарион, повернувшись, осуждающе поглядел на него.

— И ты тоже? — сказал он.

— Но у них действительно должно быть кольцо, — оправдываясь, произнес Лелдорин.

На мгновение задумавшись, Гарион сконцентрировал волю и вылепил из воздуха золотое кольцо.

— Подойдет? — спросил он, протягивая им его.

— А кто меня будет сопровождать? — спросила Нерина тихим, дрожащим голосом. — Знатной даме не подобает венчаться, если рядом нет женщины соответствующего положения, которая могла бы поддержать и приободрить ее.

— Иди приведи кого-нибудь, — приказал Гарион Лелдорину.

— Кого же я могу найти? — беспомощно спросил тот.

— Мне все равно. Приведи в церковь какую-нибудь даму благородного происхождения, даже если придется притащить ее за волосы.

Лелдорин опрометью выскочил из комнаты.

— Что-нибудь еще? — спросил Гарион у Мандореллена и Нерины, уже начиная терять терпение.

— Положено, чтобы жениха сопровождал близкий друг, — напомнил ему Мандореллен.

— Там будет Лелдорин, — сказал Гарион. — Да и я тоже. Мы не позволим тебе упасть в обморок или сбежать.

— А можно мне хотя бы маленький цветочек? — жалобно попросила Нерина.

— Конечно, — ответил Гарион с деланной галантностью. — Протяни руку. — Тут он начал быстро, одну за другой, вытаскивать из пустого пространства лилии и совать их в руку ошеломленной даме. — Цвет подходит, Нерина? — спросил он. — Если хочешь, я могу их перекрасить — может, в сиреневый, или бордовый, или, может, тебе подошел бы ярко-голубой.

И тут Гарион наконец понял, что так они ни к чему ни придут. Эти двое все время будут выискивать новые предлоги для отсрочки. Они привыкли жить, храня в сердце глубокую печаль своей взаимной любви, что не хотели — а может, и не могли — отказаться от этой приятной муки. Только он один может положить этому конец. Зная, что выглядит несколько театрально, но учитывая особенности восприятия действующих лиц, Гарион выхватил меч.

— Мы все сейчас идем прямо в церковь, — объявил он, — и вас там поженят. — Он указал мечом на покореженную дверь. — Пошли! — скомандовал он.

И таким образом счастливо завершилась одна из величайших в мире историй трагической любви. Мандореллен и его Нерина обвенчались в тот же день, и Гарион в буквальном смысле стоял у них над душой со своим пылающим мечом в руках.

Короче говоря, Гарион был вполне доволен собой и тем, как ему удалось разобраться в столь запутанной ситуации. На следующее утро он вернулся в Риву в весьма благодушном настроении.