3. ПОБЕГ

Через десять месяцев после этого Сильвер распрощался с карьерой контрабандиста, чудом сохранив при этом жизнь.

Все изменилось благодаря стечению двух обстоятельств. Во-первых, Питер Дуган переломал себе ноги, поскользнувшись и упав со скалы с высоты двадцати футов. Так бандиты лишились своего хитрого и предусмотрительного главаря. Во-вторых, на одном участке берега, где контрабандисты действовали до того времени безнаказанно, появились два особо деятельных и смелых таможенника.

А произошло вот что: оставшись без главаря, бандиты задумали захватить одну таможню. Должен вам сказать, разбойные нападения на таможню в Англии — верный путь на каторгу или в укромное убежище, из которого не выбраться до седых волос. Совсем другое дело доставить себе это удовольствие на каком-либо островке, продуваемом всеми ветрами Карибского моря, или в безлюдной местности Пенсильвании или Нью-Йорка.

Вначале все было хорошо. Дерзкие глупцы проникли в таможню, легко обманув сонных и полупьяных служителей. Бандиты захватили чай стоимостью в две тысячи фунтов и некоторую толику денег. Когда же они стали уходить, нагруженные добычей, появились Джекси и Пейн, новые таможенники. Они успели схватить Саймона Куртиса, медлительного и неуклюжего толстяка, и отвели его к местному мировому судье майору Ротсею.

Остальные бандиты успели уйти безнаказанно. Но надолго ли? И как быть?

— Притихнем, — слышался голос Сильвера среди споров, — и распустим шайку. Для начала на пару месяцев, а может, и навсегда.

Но на слова молодого Сильвера этой ночью никто не обратил внимания. Победило безрассудное мнение, поддержанное плосколицым головорезом Джонатаном Тернером.

— Парни, — заявил Тернер, — сейчас вопрос в том, кто кого, пари держу, что так, а не иначе. Если будем чесаться да потягиваться, эти ублюдки Джексон и Пейн наденут на нас кандалы еще до конца недели. Око за око — так я думаю. Задать им такой урок, чтобы никому не пришло в голову связываться с нами.

Предложение Тернера было поддержано большинством членов банды, панически боявшихся ареста и суда. В сущности, к этому времени вся эта жестокая и тупая шайка была уже обречена.

На следующую ночь Тернер повел банду на квартиру к таможенникам. Напуганный и захмелевший Джон последовал с ними. Заспанных Джексона и Пейна вытащили из постелей.

Пленников привязали к одному коню — Джексона взгромоздили на спину, а Пейна подвесили под брюхом.

— Бейте их кнутом! Режьте на куски! Выкалывайте глаза! — пронзительно орал Тернер. Бандиты окружили коня и принялись нещадно избивать и терзать несчастных.

Больше мили кровавое это шествие следовало через заросли терновника и папоротника-орляна по скалам. Когда они добрались до постоялого двора «Дельфин», принадлежавшего одному из бандитов, оба таможенника истекали кровью и с трудом ворочали языками в тщетных мольбах о пощаде. Во дворе их отвязали от коня, но Джексон рухнул вниз головой на камни и остался недвижим, как мертвый. Четырнадцатилетнего Сильвера колотило крупной дрожью от этих жестокостей, но он понимал, что малейший протест может навлечь на него ту же судьбу. Бандиты то и дело прикладывались к флягам рома и джина, что усиливало их остервенение и злобу.

Вскоре обоих таможенников поволокли к ближайшему полю. Там выкопали глубокую яму для Джексона, сбросив его вниз с отвратительной руганью и богохульствами. Сильвер был уверен, что таможенник еще дышал, когда комья земли стали сыпаться на его окровавленную голову. Так или иначе, несчастный нашел там последнее пристанище.

Еще более ужасная судьба ожидала Пейна. Опьяненный ромом и пролитой кровью, Тернер произнес смертный приговор. Поставив затем таможенника на траву на колени, он открыл складной нож и заорал:

— Читай молитву, сопливый пес, пока я тебя не зарезал!

Несчастный Пейн стал возносить к небу молитву, насколько позволяли ему пересохшее горло и израненный рот. Еще не завершил он горячего обращения к Спасителю, как Тернер схватил его за косицу и принялся наносить удары ножом по лбу, глазам и носу. В это время остальные, столпившись вокруг, били свою жертву ногами по спине. Утомившись развлечением, контрабандисты снова кинули на коня измученного беднягу и повезли его к ближайшему колодцу.

Добравшись туда, мучители заставили Пейна проползти под оградой к краю и с радостным галдежом и бессмысленными воплями сбросили его в колодец на глубину тридцати футов. Услышав на дне стоны несчастного, контрабандисты стали забрасывать его камнями. Наконец голос его умолк.

— Сделано, ребята! — торжествующе заорал Тернер.

Обливаясь потом, дрожа от страха, замученный угрызениями совести, Сильвер сбежал еще до того, как свершились эти ужасы.

Спустя несколько дней он встретился с Джошуа Тейлором, тоже членом банды, семнадцатилетним парнем с грубым лицом, жившим через несколько улиц от него.

— Джош, — сказал ему Сильвер, — я заболел от страха, честное слово, заболел. В жизни своей не думал оказаться замешанным в убийстве или ином подобном деле. Я не такой уж негодяй, как ты, наверное, думаешь.

Тейлор задумчиво сосал свою глиняную трубку.

— Это как посмотреть, Джон, — сказал он неторопливо. — Наш друг Тернер просто избавился от всех свидетелей. И не зваться мне Джошуа Тейлором, если я не приложил к этому руку. Ведь это я оседлал старую клячу, на которой везли Пейна, я вырезал ему ремни из кожи и я помогал ему отправиться на дно колодца. А больше на нас доказать некому.

— Уж больно ты самоуверен, Джош, — нервно возразил Сильвер. — Кто-нибудь из наших проболтается, и тогда все пропало. Честно скажу тебе, я просто подыхаю от страха. Да это убьет мою матушку, ей-богу!

— Ах вот оно что! — издевательски протянул Тейлор. — Побежал к маменьке под юбку. А я и забыл, что ты еще сопляк, хотя и вымахал, как колокольня. Ладно уж, не распускай нюни, до завтра Бристоль ничего интересного не узнает.

— Нет, нет, — в отчаянье выкрикнул молодой Сильвер. — Я вовсе не то имел в виду. Просто мне хочется, чтобы все это каким-нибудь колдовством стерлось, пропало, чтобы можно было начать жизнь сначала. Эх, если бы я слушал, чему отец меня учил!

— Эх, Джон, никакое колдовство тут не поможет, — невозмутимо отвечал Тейлор. — Что сделано, то сделано. Так вот, держи лучше язык за зубами, или однажды взбесишь нашего приятеля Тернера. Будь уверен, еще несколько пинт крови его не смутят.

Тайком Сильвер вернулся домой, перепуганный и исполненный раскаянья. Каждый вечер с усердием, радовавшим его мать и забавлявшим отца, он молил Господа о прощении грехов и спасении от справедливого возмездия.

Следующий месяц изменил все. Один из контрабандистов, уверенный, что следствие рано или поздно до него доберется, сдался властям и в обмен на обещание помилования согласился стать свидетелем обвинения и дал полные показания. В несколько недель Тернер и главные его помощники попали за решетку. Начали вылавливать соучастников. Среди прочих был арестован и Сильвер и, к ужасу всего семейства, препровожден в тюрьму.

Процессу по совету из Лондона придали широкую огласку, дабы вселить в сердца нарушителей закона спасительный ужас в назидание тем, кто еще только помышляет вступить на скользкую дорожку. Создан был специальный трибунал из трех судей, которые в воскресенье перед началом процесса вместе с мэром и городскими советниками явились на обедню в Бристольский собор. Сам епископ, преисполненный праведного негодования, в своей блестящей проповеди заклеймил преступников и воззвал силы небесные и власти земные к скорому и суровому возмездию.

Процесс был кратким и проходил без лишних церемоний. После того, как трое из шайки стали свидетелями обвинения, Тернеру и его товарищам стало ясно, что их песенка спета. Главарь держался, однако, с безрассудной дерзостью. Однажды в ходе процесса он громогласно заявил с наглой усмешкой, что не даст и шестипенсовика за головы тех, кто приложит руки к его повешению и что их ожидает та же участь.

Сильвера судили вместе с другими, однако обвинение в соучастии в убийстве было отведено благодаря свидетельству некоторых подсудимых, которым повезло гораздо меньше. Приговор огласили на третий день процесса. Тернера и семерых его товарищей ожидало повешение. Пятеро, включая Сильвера, получили различные сроки тюремного заключения. Публичная казнь Тернера собрала множество народу, и продавцы сластей и напитков неплохо заработали в тот день. Особым постановлением суда тела казненных, закованные в цепи, было воспрещено погребать. Их выставили на всеобщее обозрение на виселицах, специально установленных возле их прежних жилищ. Услышав об этом посмертном наказании, Тернер рассмеялся в лицо судье, зачитывавшему приговор:

— Боже мой, значит буду еще на свежем воздухе, когда вы все станете гнить в земле.

И он действительно долго качался на ветру, пока воронье клевало ему глаза, а черви ползали по разлагающемуся телу.

Сильверу, можно сказать, повезло — его-то не повесили, но грязь и вонь тюремной камеры и отчаяние при мысли о потерянной свободе постоянно сводили его с ума.

Вскоре после вынесения приговора родители пришли к нему в тюрьму.

— Сынок, — сказала Мери Сильвер в конце свидания, — я уверена, что из-за дурных людей и их злокозненных советов попал ты сюда; из-за людей, вполне заслуживших эту ужасную кару. Но закон есть закон, и раз уж ты его нарушил, надо смиренно нести наказание. Я буду ежечасно молить за тебя Господа и надеюсь, что все это послужит тебе хорошим уроком. Дополнительным наказанием тебе послужит то, что твой отец запретил мне навещать тебя в этом убежище позора.

И она ушла, а за ней потащился отец, все время свидания стоявший в стороне и уныло молчавший. В немом отчаянии Сильвер опустил голову. Он понял, что многолетнее тюремное заключение предстоит пережить безо всякой поддержки семьи. Что и говорить, наказание он заслужил вполне, и матушка правильно об этом сказала. Джон решил стать примерным арестантом, надеясь найти в этом утешение и, может быть, добиться досрочного освобождения.

Мне думается, он оставался бы в тюрьме до седых волос, когда бы не счастливая случайность и не исключительная его смелость.

Удача улыбнулась Джону два года спустя, когда его однажды переводили с десятком других узников из одного корпуса тюрьмы в другой. Конвоиры тщательно запирали двери за собой, прежде чем отворить следующие. Так Сильвер очутился посреди запертого коридора. С высоты своего роста он с изумлением увидел открытое по чьей-то небрежности окно, путь к которому преграждали всего два-три заключенных. Несмотря на рост и недюжинную силу, несколько шагов, отделявших его от свободы, показались Джону вечностью. Наконец-то окно! Сильвер подпрыгнул к подоконнику, ухватился за него, подтянулся на руках и перевалился наружу.

Не обращая внимания на поднявшуюся за спиной панику, он увидел, что от мостовой его отделяло едва десять футов. Прыжок!

Как он сам мне говорил, это был самый счастливый прыжок в его молодости.

— Не так уж высоко, Джим, как можно представить. Все равно что спрыгнуть с дерева или невысокого уступа, там-то прыгать даже труднее. Но с этого прыжка, именно с этого прыжка, говорю тебе, для меня снова началась жизнь человека, преследуемого законом. Прыжок к свету, но и прыжок в могилу, ко всем чертям!

Он спрыгнул на землю среди изумленных прохожих, улыбаясь до ушей от радости. Один из стражников, взобравшись на окно, прицелился в него, но промедлил с выстрелом, опасаясь попасть в случайного прохожего. Ему пришлось спрыгнуть на улицу вслед за Сильвером, а за это время юноша отбежал уже далеко.

Он прекрасно знал бристольские улицы, закоулки и проходные дворы с сараями и складами. Долго петлял, возвращался, однажды пробежал под самой стеной тюрьмы, как раз под тем окном, благодаря которому оказался на свободе. Когда стемнело, Джон спрятался среди плит песчаника, сложенных в порту, решив при первом удобном случае покинуть Бристоль и Англию и предаться волю Господа и своей судьбе.

4. НА БЕРЕГАХ ГВИНЕИ

Наутро после побега, еще до рассвета, Сильвер нашел себе место на судне, занимавшемся работорговлей и уже готовом к отплытию в Гвинею. Над «Ястребом» развевался британский флаг, и капитаном на нем был Десмонд Фини, высокий словоохотливый ирландец. Молодой Сильвер без запинки ответил на все вопросы капитана.

— Сколько тебе лет, парень? — спроси его Фини.

— Семнадцать, сэр! — ответил Джон, вытянувшись в струнку.

— Хм, — сказал капитан, — а с чего это тебе, сопляк, дома не сидится?

— Сильвер забормотал было, что сбежал от жестокого отчима, но, к счастью, Фини прервал его новым вопросом:

— Ну, а что ты смыслишь в морском деле, салага? — зачастил он, выстреливая слова одно за другим. — Можешь убавить топселей при встречном ветре? Можешь ли бросать лот и замерять глубины перед мелью?

— Проверьте в деле, сэр, — ответил молодой Джон. — Я плавал с хорошими моряками, честное слово, сэр. Знаю почти все о бригантинах, шхунах, бригах и…

— Цыц! — гаркнул Фини, скептично пронзая его острым взглядом своих умных серых глаз. — Вижу, вижу, смыслишь кое в чем. Только понимаешь ли, сынок, торговля «черным деревом» — грязная работа. На берегах Западной Африки то и дело лихорадки, коварные нападения черномазых, а на переходе через Атлантику сплошные нечистоты, вонь и рвота. Сразу учуешь, что море — не место для детишек со слабыми нервами.

— Я не боюсь грязи и лихорадки, сэр! — отчеканил Джон.

— Ну, хорошо, — молвил Фини, — но вот, представь себе, хм, ну, скажем, что рабы взбунтовались и свора дикарей ревет и изнывает от желания распороть тебе брюхо живьем, а?

При одной мысли об этаком волосы у Сильвера встали дыбом, но преодолев страх, он выпалил, сжав кулаки:

— А чего тут думать: разбить им головы и выкинуть за борт, сэр!

— Ха, — ответил Фини, — не тебе бы доверил я эту работу. Но все же я тебя возьму. Как раз сейчас мне не хватает людей: моряку, видите ли, не по сердцу торговля живым товаром. Хоть и денежное это дело, но многие пугаются крови и желтой лихорадки. Валяй в кубрик, парень. Одно из двух — или ты у меня быстро станешь заправским моряком, или пойдешь на корм акулам.

Итак, «Ястреб» отплыл в дальний путь с Джоном Сильвером на борту. Раньше Джону приходилось кататься на лодках в Бристольском заливе, но впервые он вышел в открытое море, и это путешествие, по его словам, научило его большему, чем все книги, которые он прочел вместе с матерью. Первым делом он преодолел морскую болезнь, хотя в Бискайском заливе было так худо, что горло бы себе перерезал, если бы смог удержать в руках нож.

Сильвер довольно скоро выучил основные правила морской службы, в чем ему немало помог линек, которым бдительный боцман пользовался умело и кстати. Страх перед лазаньем по снастям во время качки постепенно исчез. Первые дни на судне он ощущал, как проницательные серые глаза Фини отмечали его неуклюжесть и ошибки и со всем уязвленным самолюбием юности представлял себе насмешки, с которыми говорил о нем капитан, но довольно скоро уверенность в своих силах возобладала и он перестал обращать внимание на насмешки, аккуратно подмечая при том редкую, но всегда заслуженную похвалу.

Фини хорошо смыслил в навигации, но не умел поддерживать дисциплину на борту. Днем он то и дело прикладывался к бутылке, так что к ночи еле держался на ногах и тогда судно оставалось на попечении старшего помощника Грирсона. Этот неразговорчивый йоркширец, ранее служивший в королевском флоте, требовал соблюдения дисциплины, был верен долгу и набожен. Товарищи Сильвера плевали ему вслед, страшно ругали его в кубрике, но спокойствие и самообладание, никогда не изменявшие Грирсону, заслужили уважение Джона.

В общем, у Сильвера не сложилось высокого мнения о своих собратьях-моряках. Они отнюдь не стремились выложиться при выполнении работы; главными их развлечениями были игра в кости, склоки да ссоры, и Джону до смерти надоела изощренная ругань при выдаче пищи и грога. Как новичка в экипаже, Джона поначалу третировали и всячески над ним издевались, но быстрые его успехи и явная физическая сила заставили отстать от него самых задиристых матросов.

Когда «Ястреб» бросил якорь на рейде Анамбу, порта, где торговали рабами со всего западного берега Африки, Сильвер с бака долго разглядывал новый для него мир тропических лесов, удивительных зверей и чернокожих дикарей. Поначалу роскошные краски и обильная растительность, обступившая стены форта и хижины обитателей Анамбу и, казалось, угрожавшая погрести их под собой, показались ему просто немыслимыми. Такими же выглядели для него и яркие одежды туземцев, вертевшихся в своих лодчонках вокруг «Ястреба» и предлагавших экипажу плоды и разные невиданные лакомства.

Но вскоре взору Сильвера предстали новые чудеса. Десмонд Фини протрезвел впервые за все путешествие и всерьез принялся за работу. С борта судовой шлюпки, нагруженной образцами привезенного товара, он сошел на причал Анамбу в сопровождении шести матросов. Среди них был и Сильвер, которого Фини позвал со словами: «А ты, волчонок, иди тоже, еще пригодишься. На этом берегу сообразительный парень и умелый лжец стОит батареи пятифутовых орудий».

Вскоре Сильвер во все глаза смотрел, как Фини здоровался с работорговцем. Монго Джеком Эндрюсом — огромным, рыхлым и беспредельно любезным человеком с мягкими и белыми руками. От долгих лет жизни в Анамбу работорговец сильно опустился, принял местные обычаи и вкусы и одевался в ярко-пестрые пропотевшие африканские одежды с плохо замытыми следами грязи.

— Дорогой мой капитан, — пропел Монго Джек, — наконец-то мы снова встретились, но черт побери, тяжелые теперь для всех времена. Я прошел много рек, отлавливая чернокожих парней и красавиц, и с огромными усилиями доставил их сюда, но какие расходы, дорогой сэр, какие расходы!

С этими словами Монго Джек опустился в тростниковое кресло, заметно просевшее под его тяжестью, и отер пот со лба. Фини тоже сел и приказал показать товар. Насколько помнил Сильвер, он состоял главным образом из бочонков коньяка и рома, хлопчатобумажных тканей из Манчестера, нескольких пар пистолетов, модных шляп с кружевами и железных прутьев.

Монго Джек, зевая, оглядел образцы.

— Обычный товар, капитан, — пожаловался он. — Честное слово, чернокожие вожди уже купаются во французском коньяке, и у каждого есть по восемь треуголок. Но, — продолжил он, оглядывая блестящие рукоятки пистолетов, — все-таки мы сможем кое-что сделать, дорогой сэр, поглядим еще.

На этом и покончили. Монго Джек повел Фини в одну из внутренних комнат, где принялся щедро потчевать его вином, ворча и жалуясь на нелегкую жизнь. Снаружи африканки, двигаясь змеевидной вереницей, поднесли Сильверу и его товарищам закуски.

Еще мальчишкой в Бристоле Джон Сильвер был знаком с девушками, но эти были, как существа из иного мира! Негритянки, мулатки и квартеронки, стройные или полные, бесстыдные или застенчивые, быстро сновали вокруг него, и женственность их смущала юношескую невинность Джона. Вино и жара, нескромные прикосновения и смех разгорячили Сильвера и его товарищей, и те стали танцевать с женщинами, перебегавшими от одного моряка к другому, болтая что-то весело, но непонятно.

— Джим, мне легче побрататься с французом, чем сказать пару слов на этом дьявольском языке, не вывихнув себе челюсть, — сказал он мне. — Но, боже мой, каким я был танцором в молодости, когда стоял на обеих ногах!

И так он танцевал, обнимая за стройную талию темнокожую молодую мулатку с полными губами и необыкновенно розовыми щеками. И кто знает, до чего бы все это дошло, но вдруг возник, заполнив своей тушей весь дверной проем, разъяренный Монго Джек и разрядил свои пистолеты под ноги танцующим.

Моряки моментально протрезвели. Женщины с визгом разбежались сломя голову, завидя своего господина, повелителя и супруга в праведном гневе.

— Бог мой, да всех, гляжу, эти танцы просто взбесили, — сказал Монго Джек. — Ишь, почуяли юбки, как собаки беглецов. Ладно, в танцах ничего плохого нету, парни, но попрошу не трогать моих жен. А лучше всего ступайте спать, — прибавил он с угрозой в голосе, — завтра с утра африканское солнце выпарит из вас веселье.

Сильвер и его товарищи скоро поняли значение этих слов, потому что с рассветом отправились в путешествие вверх по Рио Орто за рабами. Вел их сам Фини, а командование «Ястребом» было поручено мрачному Грирсону. Монго Джек дал им переводчика и проводил восторженными благопожеланиями.

Река вилась между густо заросшими берегами, то и дело оглашавшимися криками невидимых Сильверу зверей и блистающих разноцветным оперением бесчисленных птиц. Обнаженные моряки, обливаясь потом, гребли большими веслами. Наконец добрались до цели — фактории Оба, где и собирались торговать.

После коротких переговоров с могучим негром, разукрашенным вычурной татуировкой и разноцветными красками, переговоров, сопровождаемых недорогими подарками, путешественники получили дозволение на аудиенцию у Его Величества, короля этих мест, владевшего жизнью и собственностью нескольких тысяч чернокожих подданных, ютившихся в десятке деревушек вокруг Оба. Эта аудиенция, собственно, и была целью путешествия, поскольку монополией на торговлю «черным деревом» в Оба владело само Его светлейшее, хотя и чернокожее величество.

Окруженный женами, стражей и рабами, король жил в большой просторной хижине. За ним стоял палач, опоясанный мечом, готовый в любой момент исполнять приказы своего государя. Даже в то время, когда Фини через переводчика обменивался пышными и многословными приветствиями с королем, моряки со смешанным чувством наблюдали, как двух полуголых африканцев извлекли из толпы и тут же обезглавили. Горячая кровь несчастных забрызгала пурпурную мантию короля, но тот обратил на это не больше внимания, чем на несколько капель дождя. И скоро Сильвер понял почему.

— Ну, там и дела творились, Джим, этот старый дьявол не ценил человеческую жизнь ни в фартинг, — говорил он. — Этот черномазый промышлял торговлей людьми, но не нам его за это упрекать. Покупай мы мясо, он устроил бы у себя во дворце бойню, вот и все.

Темницы короля Оба действительно битком были набиты рабами, частью захваченными его жестокими наемниками во время набегов, частично же купленными у местных торговцев. Вскоре Фини направил своих людей отбирать рабов подороже.

— Слушайте, парни, — сказал он, — мы здесь не для того, чтобы подбирать среди этих дикарей всякий мусор. Берите только первоклассный товар и ничего другого. Всех старше, скажем, тридцати пяти лет, всех, у кого не хватает зубов или пальцев на руках и ногах, или глаза, или, скажем, уха, сразу же бракуйте.

Так Сильвер, еще недавно дрожавший за собственную жизнь, получил неограниченную власть над этими несчастными невежественными существами. Он с трудом таил в себе чувство отвращения, глядя, как его товарищи сновали между рабами, толкали их, били, пинали и ругали. Затем отобранный товар заклеймили личным клеймом Фини, чтобы король Обо или Монго Джек не смогли какой-нибудь хитростью подменить хороших рабов плохими перед загрузкой на борт «Ястреба».