- Это в крови, - согласился немедленно мистер Блум. - Все омыты в крови солнца. По совпадению я как раз был сегодня в музее на Килдер-стрит незадолго до нашей встречи, если можно ее так назвать, и осматривал там античные статуи. Дивные пропорции бедер, груди. Подобных женщин вы здесь не встретите. Редко-редко, как исключение. Да, бывают красивые, бывают в своем роде хорошенькие, но то, о чем я говорю, это сама женственность фигуры. И потом у них так мало вкуса в одежде, почти у всех, а он настолько подчеркивает природную красоту, что бы об этом ни говорили. Чулки гармошкой, ну ладно, может быть, тут уж у меня пунктик, но только я просто не могу на это смотреть.
      Между тем живость беседы вокруг них приметно уже клонилась на убыль, покуда не принялись толковать про разные случаи на море, про то, как суда теряются в тумане, про столкновения с айсбергами и тому подобное. Конечно, у нашего Полундры нашлось тут много порассказать. Он не однажды обогнул мыс Доброй Надежды, отведал муссонов, это такие ветры, в китайских морях, и посреди всех этих морских напастей одна вещь, объявил он, ни разу в жизни не подвела его, как-то он так выразился, в том духе что святой образок его всегда выручал.
      Потом они тихим ходом дошли до того крушения у Даунтрок, которое потерпел злополучный норвежский барк - никто не мог припомнить его названия, пока тот извозчик, право, ужасно похожий на Генри Кемпбелла, не хлопнул себя по лбу, "Пальме"! - напротив Бутерстауна. Тогда в городе об этом только и говорили (Альберт Вильям Квилл сочинил по поводу события прекрасные стихи редчайших достоинств, настоящий шедевр, и поместил их в "Айриш Таймс"), волны захлестнули корабль, а на берегу тысячные толпы людей, охваченные сочувствием, окаменели от ужаса. Потом кто-то что-то сказал насчет крушения парохода "Леди Кернз" из Свэнси, в него врезалась "Мона", которая шла встречным курсом, а на море стояла сплошная мгла, и он затонул вместе со всей командой. И никакой помощи. А капитан "Моны" потом сказал он мол боялся его столкновения шпангоуты не выдержат. А у нее, выходит, в трюме и воды не было.
      На этой стадии случилось небольшое происшествие. Ощутив, что у него назревает необходимость отдать рифы, моряк покинул свое место.
      - Дай-кося пересечь твой траверс, браток, - обратился он к своему соседу, который безмятежно клевал носом.
      Прокладывая себе путь грузной, медленной, мешковатой походкой к дверям, он грузно шагнул вниз со ступеньки, единственной при входе, и взял курс налево. Покуда он ориентировался на местности, мистер Блум, приметивший, еще когда тот встал, что у него из каждого кармана торчит по бутылке видимо матросского рому на предмет охлажденья пылающего нутра, увидел, как он достал бутылку, вытащил либо отвинтил пробку и, приложив горлышко к губам, произвел обстоятельный глоток с отчетливо слышным бульканьем. Неисправимый Блум, питавший сильное подозрение что старый комедиант проделывает обманный маневр на самом деле преследуя нечто антисимпатичное в женском облике, что однако скрылось бесследно и безвозвратно, напрягшись, сумел-таки высмотреть как тот, завидно взбодренный ромовым довольствием, глазеет на быки и балки Окружного моста как бы с некою оторопью поскольку с его последнего визита последний без сомнения разительно изменился подвергшись коренным улучшениям. Невидимое лицо или лица направили его к мужскому сортиру из числа сооруженных окрест с известною целью Комиссией по очистке, но по прошествии недолгого времени, отмеченного полною тишиною, моряк решил не уходить в рейс и облегчился тут же на месте, после чего трюмные его воды известное время еще струились с журчаньем по мостовой и, видимо, побеспокоили лошадь на стоянке. Так или иначе, копыто стукнуло, опускаясь на новое место. Звякнула сбруя. Слегка потревоженный в своей будке возле жаровни с тлеющими углями страж городских булыжников, который, хотя он низко пал и чуть что вскакивал, однако же был в суровой реальности не кто иной как вышеупомянутый Гамли, ныне практически на приходском пособии а временную работу ему дал Пэт Тобин по всей человеческой вероятности из человеческих чувств а также по старому знакомству задвигался и заворочался в своей каморке прежде чем снова покойно расправить члены в объятиях Морфея, поистине ярчайший пример того как тяжелые времена самым суровым образом взяли в переплет парня из самой благопристойной семьи который всю жизнь свою катался словно сыр в масле, однажды ему даже свалились как с неба сто фунтов дохода в год, но только у него у тройного осла все тут же утекло между пальцев. И вот он ныне гол как сокол, это после того как бывало закатывал пир горой на весь город, зубы на полку и за душой ни полушки. Уж нечего говорить, пьет и не просыхает, и это, кстати, лишний раз служило уроком, ведь он бы свободно мог ворочать большими делами, если бы - но тут, конечно, крупное если сумел как-нибудь одолеть свою несчастную слабость.
      Все, между тем, громко оплакивали упадок ирландского судоходства, как дальнего, так и каботажного, это ведь две стороны одной медали. В бухте Александры сошел со стапелей корабль для Полгрейва-Мэрфи, единственный спуск на воду в этом году. Оно верно, гавани никуда не делись, только судов-то в них кот наплакал.
      Бывают знаете крушения и крушения, сказал хозяин, который, видимо, был au fait [в курсе дела (франц.)].
      Он бы хотел выяснить вот что, почему это тот корабль налетел прямехонько на единственную скалу во всей Голуэйской бухте, когда мистер Уортингтон, или как-то вроде этого, продвигал проект порта Голуэй, а? Спросите-ка у капитана, порекомендовал он им, сколько ему отвалило английское правительство за такую услугу. Капитан Джон Ливер с линии Ливера.
      - Верно говорю, кэп? - обратился он к моряку, шедшему обратным курсом после уединенного возлияния и иных операций.
      Сей достойнейший, подхватив на лету обрывок песни или фразы, заревел нечто якобы музыкальное но весьма энергично, то ли матросскую припевку то ли иное что, то ли вторя то ли в терцию. Чуткий слух мистера Блума уловил затем как он отхаркивает по всей видимости табачную жвачку (это она и была), так что он надо полагать пристроил ее у себя в кулаке пока заливал и отливал, а потом, после помянутой огненной влаги, она ему показалась чересчур кислой. Словом, после своей успешной оправки-выпивки он ввалился в двери, внося в собрание атмосферу спиртных паров и бесшабашно горланя как отпетый морской бродяга:
      Сухари у нас на шхуне тверже шкуры сатаны,
      Солонина солонее жопы лотовой жены.
      Эх, Джонни, Джонни Ливер,
      Эх, Ливер Джонни, эх!
      После каковой репризы сей устрашающий экземпляр решительно двинулся на авансцену и благополучно добравшись до своего места скорее осел чем сел на соответственное седалище.
      Козья Шкура, если это был он, явно с какою-то задней мыслью изливал свои недовольства в натужно-гневной филиппике касательно щедрот ирландской природы и недр либо чего-то подобного и, разведя целую диссертацию, расписывал ее как богатейшую страну на всем божьем свете, Англии и тягаться нечего, где угля - несметные залежи, свинины каждый год вывозится на шесть миллионов фунтов, яиц и масла на десять миллионов, и все богатство выкачивает Англия, взваливая убийственные налоги на бедняков и загребая все лучшее мясо на рынке, и так в этом духе все поддавал да поддавал пару. Разговор на эту волнующую тему стал общим, и все признали, что так дело и обстоит. Все, что только растет, все может вырасти на ирландской земле, заявил он, вон в Каване полковник Эверард преспокойно выращивает табак. А что вы сравните с ирландским беконом? Но день расплаты, возвестил он крещендо и без тени сомнения, прочно завладев разговором, уже поджидает всесильную Англию, невзирая на ее злато, за все ее злодеяния. Назревает крушение, самое грандиозное в истории. И немчура и япошки тут своего не упустят, заверил он. Буры, это было начало конца. Карточная империя уже разваливается, и довершит ее крах Ирландия, ее ахиллесова пята, в каковой связи он им объяснил про уязвимое место Ахилла, греческого героя - и этот момент слушатели уразумели как нельзя лучше, поскольку он целиком захватил их внимание, продемонстрировав надлежащее сухожилие у себя на стопе. Он также дал совет каждому ирландцу: не покидай своего отечества, трудись для Ирландии и живи для Ирландии. Ирландия, как сказал Парнелл, нуждается в каждом из сынов своих.
      Почтительным молчанием было встречено оное завершение его финала. Непробиваемый навигатор, однако, выслушал суровый завет, не сморгнув.
      - Занялся б ты лучше делом, почтенный, - не без раздраженья парировал сей крепкий орешек в ответ на пустые лапалиссады.
      Касательно краха и прочего хозяин готов был принять холодный душ, однако в главном продолжал стоять на своем.
      - Кто лучшие войска в армии? - вопросил с гневом седой закаленный ветеран. - Кто лучшие бегуны и прыгуны? И кто у нас лучшие генералы и адмиралы? Вот что вы мне скажите.
      - Чаще всего ирландцы, - дал справку извозчик, Кемпбелл за вычетом окраски фасада.
      - Что я и говорю, - подхватил бывалый матрос. - Ирландский крестьянин католической веры. Вот кто хребет нашей империи. Знаете Джема Маллинса?
      Оставляя за ним равно как и за всяким право на собственное мнение, хозяин, однако, возразил, что он плевать хотел на любую империю, нашу или его, и кто ей служит, того он никогда не признает достойным называться ирландцем. Последовал обоюдно ряд гневных реплик, спор разгорался, и оба соперника, натурально, начали взывать к слушателям, которые с интересом следили за сим турниром, покуда стороны не переходили к оскорблениям и рукоприкладству.
      Располагая конфиденциальной информацией за целый ряд лет, мистер Блум склонен был относить такие пророчества к области чистопробного вздора, поскольку, совершенно независимо от того, желанна ли та цель иль вовсе нет, он ясно осознавал, что их запроливные соседи, если только они не были гораздо глупей, нежели он думал, уж скорее скрывали свои силы, нежели наоборот. Это вполне стоило тех розовых надежд, лелеемых в известных кругах, что де когда-нибудь этак миллионов через сто лет угольные жилы на братском острове совсем иссякнут, а на сей счет, если бы даже, положим, по ходу столетий и вышел подобный переплет, он мог бы от себя единственно лишь сказать, что за такое время могло бы с успехом объявиться и множество иных обстоятельств, не менее важных для финальной развязки так что пока суд за дело самое разумное это пользоваться благами обеих стран хоть бы они и были двумя враждебными полюсами. Еще одна примечательная деталь, амуры шлюх с хахалями, если использовать вульгарное просторечие, напомнила ему о том, что ирландские воины сражались за Англию столь же часто, как и против нее, фактически даже чаще. Почему-то же это было. Так что вся сцена между этою парочкой, хозяином заведения, который то ли был то ли слыл то ли нынче то ли прежде Фицхаррисом, из знаменитых непобедимых, и его оппонентом, весьма смахивавшим на самозванца, сильно напоминала жульничество чистейшей воды, то есть как если бы все было нарочно подстроено, хотя это и казалось только ему, наблюдателю и знатоку человеческой души, а прочие ничего подобного не замечали. Что же до арендатора или владельца, который, возможно, вовсе и не был той знаменитостью, то у него (Блума) было твердое ощущение, и абсолютно оправданное, что от таких людей надо бы держаться подальше если только ты не безмозглый осел и никогда не связываться ни с ними взять себе за правило на всю жизнь, ни с их уголовной шатией потому что никогда не может быть гарантии от доносчика и тогда живо тебя к прокурору королевы то бишь сейчас-то короля от какого-нибудь субъекта вроде Дэниса или Питера Кэри, хотя подобные мысли он категорически отбрасывал. К тому же, независимо ни от чего, ему вообще претили любые преступления или злокозненные занятия. И все-таки, хотя преступные наклонности никогда и ни под каким видом не гнездились в душе его, он несомненно чувствовал и не отрицал этого (хотя внутренне и оставаясь самим собой) некое восхищение человеком который взаправду, на самом деле, пустил в ход нож, разящую сталь, черпая отвагу в своих политических убеждениях (при том что сам он никогда бы не согласился участвовать в таких подвигах), из той же оперы, как эти вендетты из-за любви в южных странах, или она моя, или пусть меня вздернут из-за нее, когда сплошь и рядом муж, после небольшого разговора с ней насчет ее отношений со счастливым избранником (а парочку-то он уже выследил), наносит своей дражайшей смертельные ранения на почве внебрачной связи вонзая в нее кинжал, пока он вдруг не сообразил что ведь этот Фиц, по прозвищу Козья этцетера, всего только правил лошадьми, увозя истинных исполнителей, и значит, если ему правильно говорили, вовсе и не участвовал в самой засаде на чем кстати, какое-то светило адвокатского мира и сумело ему спасти шкуру. В любом случае все это уже давно быльем поросло, и что до нашего друга, мнимого Козьей итэдэ, то он явно пережил свою славу. Ему бы следовало иль взойти на эшафот или уж помереть своей смертью. А то как у актрис ах, прощайте, прощайте, самое последнее представление а после опять появляется с улыбкой. Да, щедра до абсурда, темпераментна, скопить или сэкономить даже и в мыслях нет, и каждую минуту готова погнаться за журавлем в небе. Точно так же он сильно подозревал что мистер Джонни Ливер избавился от некой толики фунтов и шиллингов совершая инспектирование ближней округи доков в задушевной обстановке таверны "Старая Ирландия", вернись в Эрин и тому подобное. А что касается остального, то все эти песни он уже слышал не так давно, о чем и сообщил Стивену, поведав, как он убийственно просто обезоружил своего оскорбителя.
      - Он разобиделся из-за какой-то мелочи, - пояснил сей муж, сохранивший, вопреки многим поношениям, мирный нрав, - что у меня нечаянно сорвалась. И обозвал меня евреем, притом очень агрессивно, весь разъярившись. Так я на это ему нисколечко не отклоняясь от голых фактов, напоминаю, мол, Бог ваш, я имею в виду, Христос, он тоже еврей, и все его семейство так же как я, хоть сам-то я нет, по-настоящему. Ну, этим я его сразил. Кроткое слово гнев побеждает. Ни звука у него не нашлось сказать, это все видели. Разве же я не прав?
      Он устремил на Стивена долгий ведь-ты-не-прав взгляд, полный робкой и затаенной гордости кротким порицанием, но также и отчасти просительный, поскольку от него словно бы неким образом излучалось будто бы что-то тут было не совсем...
      - Ex quibus, - не слишком внятно и без особого выражения пробормотал Стивен, меж тем как два или четыре их глаза вели между собою беседу, Christus или Блум его имя или в конце концов какое угодно, secundum carnem [от них... Христос... по плоти (лат.). Римл. 9, 5].
      - Конечно, - счел нужным оговориться мистер Блум, - вопрос всегда надо рассмотреть с обеих сторон. Трудно установить какие-то точные правила, кто прав, а кто нет, но все-таки всегда есть возможности к улучшению, хотя, как говорят, каждая страна, не исключая и нашу многострадальную, имеет такое правительство, какого она заслуживает. Только вот будь хоть капелька доброй воли у всех. Это так приятно хвалиться взаимным превосходством, но как все же насчет взаимного равенства. Меня отталкивают насилие и нетерпимость в любом их виде. Этим ничего не остановишь и ничего не добьешься. Революция должна совершаться в рассрочку. Это же полная, вопиющая бессмыслица - ненавидеть людей за то, что они живут, так сказать, не на нашей улице и болтают не на нашем наречии.
      - Историческое сражение на Кровавом мосту, - согласился Стивен, - и семиминутная война между проулком Кожевников и Ормондским рынком.
      - Да, - согласился полностью мистер Блум, всецело одобрив замечание, это было поразительно верно и во всем мире было поразительное множество таких историй.
      - Это так и вертелось у меня самого на языке, - сказал он. Передергивают все факты, концы с концами не сходятся, так что, по чести, даже и тени истины...
      Все эти жалкие свары, по его скромному разумению, болезненно возбуждающие шишку воинственности или какую-то железу и совершенно ошибочно объясняемые мотивами чести и знамени - на деле вопрос-то в них был чаще всего в денежном вопросе, который стоит за всем, в алчности и зависти, ведь люди ни в чем не знают предела.
      - Они обвиняют, - произнес он в полный голос. Он отвернулся от остальных которые вероятно... и заговорил тише и ближе, так чтобы остальные... если они вдруг...
      - Евреев, - негромко отнесся он в сторону, на ухо Стивену, - обвиняют в разрушении. Но в этом нет ни крупицы истины, смею заверить твердо. История - не удивитесь ли вы, когда это узнаете? - неопровержимо доказывает, что Испания пришла в упадок, когда инквизиция изгнала евреев, а в Англии началось процветание, когда Кромвель, этот чрезвычайно небесталанный бандит, на котором в других отношениях масса и масса вин, привез их туда. А почему? Да потому что они люди практичные, и они доказали это. Я не хочу позволять себе никаких... вам ведь и так известны главные взгляды на эту тему и, к тому же, поскольку вы правоверный... Но в области экономики, если оставим в стороне религиозную сторону, сказать священник - то же, что сказать бедность. Возьмем снова Испанию, вы могли в войну убедиться, и сравним с Америкой, вовсю движущейся вперед. Опять же турки. Тут дело в догме. Ведь если б они не верили, что прямиком вознесутся в рай после смерти, они бы постарались устроить себе жизнь получше, во всяком случае, мне так кажется. На эту вот удочку приходские попы всех и ловят. Но я, заключил он с драматическим подъемом, - не менее ревностный ирландец, чем тот забияка, о котором я говорил, и я бы желал, чтобы все люди, без различия вер и классов - подчеркнул он - имели бы скромный, но приличный доход, не что-нибудь нищенское, а, скажем, около трехсот фунтов в год. Это жизненно важно и вполне достижимо и притом это бы так содействовало большей сердечности между людьми. По крайнем мере, такая у меня точка зрения, уж там верная или нет. Вот это я и называю патриотизмом. Ubi patria, как нас слегка подковали в классические дни в нашей альма-матер, vita bene [где родина... жизнь хорошо (лат.)]. То есть, по смыслу, где ты можешь хорошо жить, если трудишься.
      Сидя над безвкусной пародией на чашку кофе и слушая мудрые речи про пуп и нечто, Стивен, не шевелясь, глядел в пустоту. Разумеется, до него доходили все эти слова, такие разные меняющие оттенки словно те крабы сегодня утром в Рингсенде когда они торопливо прятались во все цвета и оттенки одного и того же песка в котором они как представлялось гнездились где-то поблизости. Он поднял голову и встретил глаза сказавшие а возможно и нет слова что произнес услышанный им голос, если трудишься.
      - Меня прошу вычеркнуть, - с усилием молвил он, подразумевая трудишься.
      В глазах выразилось удивление поскольку как он, их врем. обладатель, заметил или, верней его говорящий голос: Все должны трудиться, обязаны, сообща.
      - Конечно, я имею в виду, - поспешно заверил тот, - труд в самом широком смысле. В том числе и литературный труд, не ради одних лавров. Писать для газет, это в наше время самый прямой канал. Также и это труд. Важный труд. В конце концов, судя по тому малому, что я о вас знаю, когда столько денег ушло на ваше образование, вы совершенно вправе их возместить и назначать свою цену. У вас ровно столько же прав добывать хлеб насущный своим пером, занимаясь философией, как и у любого крестьянина. Правильно? Вы оба принадлежите Ирландии, голова и руки. То и другое одинаково важно.
      - Вы подразумеваете, - возразил Стивен с подобием небольшого смешка, что я приобретаю важность, оттого что принадлежу faubourg Saint Patrice [предместье Святого Патрика (франц.)], в кратком наименованьи, Ирландии.
      - Я бы пошел еще дальше, - начал мистер Блум.
      - А я подразумеваю, - продолжал Стивен, перебивая, - что Ирландия приобретает важность, оттого что принадлежит мне.
      - Что-что принадлежит? - переспросил мистер Блум, нагибаясь, решив, что он чего-то здесь недопонял. - Извините, пожалуйста, я не расслышал конца фразы. Что именно вы?..
      Стивен, явно не в духе, повторил и, отодвинув свою кружку с кофе или бог знает с чем, без особой вежливости добавил:
      - Мы не можем сменить родину. Давайте-ка сменим тему.
      При этом уместном предложении мистер Блум, чтобы сменить тему опустил взгляд, однако в некоем замешательстве, поскольку не мог сообразить, какому же обороту речи принадлежало принадлежит, звучавшее совершенно чужеродно. Гораздо понятней был неожиданный реприманд. Тут, надо думать, проявили себя пары его сегодняшней оргии, любопытным образом вызвавшие у него желчную резкость, не свойственную ему в трезвом виде. Вероятно, домашняя жизнь, которой мистер Блум придавал величайшее значение, как-то не была всем, чем нужно, или же ему не хватало друзей из подходящего круга. Испытывая беспокойство за своего молодого соседа, которого он украдкой и не без робости разглядывал, памятуя, что тот только что из Парижа, в особенности глаза поразительно напоминали его отца и сестру, однако не сумев достичь ясности в сакраментальном вопросе, он начал припоминать разные примеры когда высококультурные юноши подававшие замечательные надежды уже на заре своей поддавались разложению причем винить в этом было некого кроме них же самих. К примеру таков был случай О'Каллагана, фантазера, даже слегка свихнувшегося, из очень приличной хотя и небогатой семьи, с его безумными выходками у которого среди прочих милых проделок в подпитии когда он становился абсолютно невыносим он имел привычку являться в обществе гордо вырядившись в костюм из оберточной бумаги (подлинный факт). А когда он в своих забавах уже совсем хватил через край последовал обычный denouement [развязка (франц.)] и жареный петух чуть-чуть не клюнул его куда полагается так что пришлось немногим друзьям живо его спровадить подальше, после того как Джон Мэллон из Центрального полицейского управления очень прозрачно намекнул что как бы ему не загреметь в соответствии со вторым разделом Дополнений к Уголовному Кодексу, имена части лиц, вызывавшихся по делу, не предаются гласности по причинам, ясным для каждого у кого голова на плечах. Короче, подбивая итоги, шесть да шестнадцать, насчет чего он категорически не желал слышать, Антонио и компания, жокеи и эстеты и татуировки, бывшие криком моды в семидесятых или около этого даже в палате лордов поскольку в ранние свои годы царствующий монарх, тогда еще престолонаследник, а уж высшая знать и остальная аристократия те просто по стопам главы государства, он размышлял о прегрешениях сильных мира сего и коронованных особ идущих вразрез с моралью как скажем дело Корнуэлла несколько лет назад за блеском фасада то что едва ли от природы положено, подобное возбраняет закон и добрые нравы с ужасом осуждают, хотя вероятно и не по тем причинам как полагают какие бы они ни были кроме в основном женщин которые всегда норовят хоть в чем-нибудь провести друг дружку, главным образом по части нарядов и всего что связано с этим. Дамы, у которых есть вкус к чему-то оригинальному в белье, и все мужчины, кто хорошо одевается, должны всяческими способами стараться подчеркивать пропасть между полами вносить еще больше остроты в те неприличности какие проделываются когда вдвоем, она у него расстегивает, а он потом расшнуровывает ее, осторожно, булавка, а всякие там дикари, где-нибудь на каннибаловых островах, где в тени сорок градусов им на такие ухищрения сто раз плевать. Хотя, возвращаясь к исходному, есть и такие деятели, кто с самой низшей ступеньки одними собственными усилиями пробились на самый верх. Ничем, кроме природных способностей. Работаем головой, сэр.
      По этой причине, а также и по другим, ему казалось что его интересы и даже отчасти долг советуют ему подождать и воспользоваться непредвиденною случайностью, хоть он не смог бы определенно сказать зачем это когда и так несколько шиллингов вылетели в трубу чему фактически он сам был виною. Но все-таки укрепить знакомство с человеком настолько незаурядного калибра который мог бы доставить обильную пищу для размышлений это заведомо окупило бы небольшие. Такая интеллектуальная стимуляция время от времени была для ума, как ему казалось, отличнейшим взбадривающим средством. К тому же тут наложились друг на друга встреча, беседа, танцы, драка, старый матрос, все это в духе мимолетных эпизодов, было и кануло, ночные бродяги, целая галактика событий и лиц, так что все вместе как бы сложилось в миниатюрную камею мира, где мы живем, а надо особенно учесть, что жизнь бедствующих низов, как то водолазов, углекопов, мусорщиков и т.п., в последнее время была усиленно под микроскопом. Чтоб час златой еще стал краше он подумал что и ему как мистеру Филипу Бьюфою вполне могла бы улыбнуться удача если б он взялся за сочинительство допустим описал бы что-нибудь необычное, незатасканное (а именно так он и намеревался действовать) по ставке гинея за столбец, скажем, "Мои впечатления в "Приюте извозчика".
      По прихоти случая, спортивный экстренный выпуск "Телеграфа", розовый хотя бумага не краснеет сколько ни лжет, лежал у самого его локтя и он опять принялся гадать, нимало не успокоившись, насчет родины принадлежащей ему а также и насчет предыдущего ребуса судно пришло из Бриджуотера открытка адресована А.Будену узнайте когда родился капитан, глаза же его бесцельно скользили по заголовкам относившимся к его сфере деятельности о всемогущий издатель газету нашу насущную даждь нам днесь. Сначала он даже отшатнулся но оказалось это просто что-то о ком-то по имени Х.Бойл, агент по продаже пишущих машинок или чего-то вроде. Большое сражение, Токио. Любовь по-ирландски, ущерб 200 фунтов. Гордон Беннет. Афера с эмигрантами. Письмо Его Преосвященства архиепископа Вильяма. Аскот Реклама повторение Дерби 1892 года, когда Сэр Хьюго, темная лошадка кап.Маршалла, взял главный приз вопреки всем прогнозам. Катастрофа в Нью-Йорке. Около тысячи погибших. Ящур. Похороны мистера Патрика Дигнама.
      Итак, чтобы сменить тему, он начал читать про почившего Дигнама, размышляя, что эти проводы были отнюдь не из числа веселых событий.
      - _Сегодня утром_ (это конечно Хайнс тиснул) _состоялся вынос тела покойного мистера Патрика Дигнама из его дома в Сэндимаунте (Ньюбридж авеню, 9) для погребения на Гласневинском кладбище. Покойный, человек редкого обаяния, был заслуженно известен и любим в нашем городе, и его кончина после непродолжительной болезни вызвала глубокую скорбь у граждан самых разных сословий. Устройство похорон_ (ага уж это Корни его подмазал), _на которых присутствовали многочисленные друзья покойного, взяла на себя фирма "Х.Дж.О'Нил и Сын", Северная Стрэнд-роуд, 164. В числе провожающих были: Патк, Дигнам (сын), Бернард Корриган (шурин), Джон Генри Ментон, пов., Мартин Каннингем, Джон Пауэр едавч 1/8 адор дорадор дурадора_ (это он тут наверно позвал Монкса старосту насчет рекламы для Ключчи), _Томас Кернан, Саймон Дедал, Стивен Дедал, Б.И., Эдвард Дж.Лэмберт, Корнелиус Келлехер, Джозеф Макхайнс, Л.Бум, Ч.П.Маккой, а также Макинтош и другие._
      Рассердясь за Л.Бума (как было ошибочно напечатано) и за погубленную в наборе строку, но вместе с тем от души позабавившись Ч.П.Маккоем и Стивеном Дедалом, Б.И., которые, разумеется, блистали своим отсутствием (не говоря уж о Макинтоше), Л.Бум указал на это своему сотоварищу Б.И., занятому упорной борьбою с очередным зевком, отчасти нервного свойства, не упустив добавить и про непременную дозу самых дурацких опечаток.
      - А Первое послание к евреям, - спросил тот, едва нижняя челюсть позволила ему это сделать, - там напечатано? Текст: если ящур, то кто мой пращур.
      - Да, - отвечал мистер Блум (он было подумал тот намекает на архиепископа но потом услыхав про ящур понял что это исключалось) обрадованный что может успокоить его и несколько удивленный тем что Майлс Кроуфорд в конце концов пошел на. Оно здесь.
      Покуда Стивен читал последнее на второй странице Бум (воспользуемся временно этим его газетным псевдонимом) скоротал несколько свободных минут пробежав на третьей странице репортаж о третьей же скачке в Аскоте, на своей стороне. Приз 1000 соверенов и дополнительно 3000 соверенов золотом для молодых нехолощеных жеребцов и кобыл. Реклама, мистера Ф.Александера, гнед. коб., от Рекрута, пятилетка, вес 130 фунтов, жокей У.Лэйн, I. Мускат, лорда Хауарда де Уолдена, жокей М.Кэннон, II. Корона, мистера У.Басса, III. Ставки: 5 к 4 на Муската, 20 к 1 на Рекламу (аутсайдер). Реклама и Мускат шли ноздря в ноздрю. Скачка проходила без лидера, но затем Реклама вышла вперед, оторвалась далеко от основной группы и побила каурого жеребца лорда Хауарда де Уолдена и рыжую кобылу мистера У.Басса на дистанции 2,5 мили. Выезжал Рекламу Э.Брейм, так что ленеханова версия событий была чистый вздор, финиш был бесспорный, пришла впереди на корпус. 1000 соверенов и дополнительно 3000 золотом. Также принимали участие: Максим Второй (французская лошадка насчет которой так волновался Бэнтам Лайонс, еще не пришла но вот-вот доскачет) Ж.де Бремона. Советы как добиться успеха. Любовь в ущерб. А с каким пылом этот недоделанный Лайонс рвался в бой, спешил оказаться в дураках. Хотя конечно в игре всегда риск, уж так повернулось что бедному дуралею не с чем было себя поздравить, рухнули его надежды. Вообще это все выродилось в какое-то гадание на кофейной гуще.
      - Заранее было ясно, что к этому они и придут, - произнес Блум.
      - Кто? - осведомился второй, у которого кстати все еще болела рука.
      В одно прекрасное утро, заявил извозчик, откроем газету и прочитаем: "Возвращение Парнелла". Он был готов спорить на что угодно. Вот здесь, в "Приюте", сидел недавно ночью солдатик из Дублинских стрелков и говорил, что видел его в Южной Африке. Гордость, вот что его сгубило. Он бы должен был сам покончить с собой или уж сидеть тихо какое-то время после заседания в пятнадцатой комнате пока не стал бы опять прежним человеком и никто бы не смел в него тыкать пальцем. И тогда они бы все до единого ползали перед ним на карачках чтоб он вернулся когда он снова пришел бы в разум. А умереть он не умер. Просто скрылся куда-то. Тот гроб, что они привезли, он был набит булыжниками. Он изменил свое имя, теперь он Де Вет, бурский генерал. Только зря он против священников пошел. И так далее и тому подобное.
      При всем том Блум (таково его правильное имя) был несколько удивлен их рассказами поскольку в девяти случаях из десяти его готовы были спалить живьем прикатив для этого не одну бочку с дегтем а целые тысячи, а потом полное забвение прошло как-никак больше двадцати лет.