– Дорогая моя, твой отец уже дал согласие, подписаны предварительные брачные контракты, о вашей помолвке объявлено во всех газетах… О, я просто не знаю, как быть! Если ты разорвешь помолвку с виконтом, за кого же ты тогда выйдешь замуж? Другой такой блестящей партии нам для тебя не сыскать…
      – Но я никогда не буду с ним счастлива! – с плачем воскликнула Сьюзен. – Матушка, ведь вы счастливы! Отец любит вас, и вы любите его!
      При этих словах леди Лейтон покраснела и хотела было что-то сказать, но Сьюзен торопливо перебила ее:
      – Да, я знаю, теперь не модно любить собственного супруга, но нужно хотя бы поддерживать с ним добросердечные, дружеские отношения, в том числе и уважение! Неужели я хочу слишком многого от брака? Ведь я хочу иметь всего лишь частичку того, что имеете вы с отцом!
      Леди Лейтон печально вздохнула:
      – Дорогая моя, я тебя понимаю, но, возможно, если ты дашь виконту хотя бы один шанс, он сумеет стать для тебя по крайней мере другом, ты со временем тоже привыкнешь, привяжешься к нему, и все будет так, как ты хочешь.
      При последних словах на лице леди Лейтон появилось подобие ободряющей улыбки.
      Оливия с трудом удержалась от предостерегающего возгласа. Ей было отлично известно, что слова леди Лейтон навсегда останутся лишь благими пожеланиями, не более того. Но что же делать? Она обещала себе, что не станет вмешиваться в личную жизнь Сьюзен, и даже пыталась убедить девушку дать свое согласие на брак с Гарриком де Вером.
      – Можно мне войти? – с улыбкой спросил сэр Джон, стоя на пороге комнаты. – Я вам не помешал?
      Дамы словно по команде повернулись к коренастому рыцарю, и Оливия не смогла сдержать ответной улыбки. Его большой и уже вышедший из моды парик, как всегда, криво сидел на его голове. Серебристый жилет был застегнут не на ту пуговицу, один чулок наполовину сполз. Чувствуя в нем человека с добрым и открытым сердцем, Оливия всегда испытывала симпатию к сэру Джону и теперь была искренне рада его появлению.
      – Прошу вас, Джон, входите, – чуть помявшись, пригласила мужа леди Лейтон.
      Его широкая улыбка почти мгновенно погасла.
      – Дорогие мои, что здесь происходит? Сьюзен, ты вся заплакана… Что случилось?
      – Отец! Он наконец изволил явиться к нам в дом! Это ужасный, невыносимый человек! Такого неприятного знакомства в моей жизни еще не было! – воскликнула Сьюзен, заливаясь слезами.
      – Что за невыносимый человек? О ком ты? – терпеливо выслушав дочь, спросил сэр Джон.
      – Конечно же, о моем… женихе! – рыдала девушка, прижимая к глазам и без того мокрый насквозь носовой платок.
      – Дорогой, похоже, они не поладили меж собой при первой встрече, – мягко вмешалась леди Лейтон, – но я уверена, вскоре их отношения наладятся…
      – Я презираю его! А он презирает меня… И наши отношения никогда, никогда не наладятся! Я не могу выйти замуж за такого отвратительного человека! – громко возразила матери Сьюзен.
      Сэр Джон нахмурился.
      – Дорогая, контракты уже подписаны и помолвка оглашена. Я сумел найти тебе блестящую партию, и ты должна быть мне благодарна, вместо того чтобы противиться своему счастью.
      Лицо девушки скривилось, и она разрыдалась с новой силой.
      Сэр Джон тяжело вздохнул и перевел взгляд на Оливию.
      – Вы присутствовали при разговоре Сьюзен и виконта?
      – Да, милорд, – коротко ответила Оливия и опустила глаза.
      – Уверен, Сьюзен сильно преувеличивает… свои дурные впечатления от встречи с женихом, не так ли, миледи?
      Сьюзен перестала рыдать и выжидательно уставилась на графиню.
      – У них состоялся… трудный разговор, милорд. Виконт провел много лет на острове, вдали от цивилизации, у него отнюдь не изысканные манеры, к которым привыкла Сьюзен, вращаясь в высшем обществе. Ее смутила его прямолинейность.
      Лейтон повернулся к дочери:
      – Сьюзен, я баловал тебя всю жизнь и делал это, признаюсь, с удовольствием. Настало время взросления. Ты слишком легко поддаешься желанию поплакать, тебе пора стать сильнее характером. Я нашел тебе отличную партию и вправе ожидать от тебя благодарного послушания.
      Сьюзен испуганно смотрела на отца, не в силах вымолвить ни слова.
      – Едва ли у тебя есть выбор, – наставительно продолжал сэр Джон. – В любом случае дочери не вольны решать такие важные вопросы, почему же ты хочешь стать исключением? Ты должна выйти замуж за лорда Кэдмона и стать ему достойной и верной женой. Ты должна уважать своего супруга, восхищаться им, если уж не в силах полюбить. Какие могут быть жалобы или слезы? Большинство девиц на выданье отдали бы все на свете, чтобы оказаться на твоем месте!
      Слушая доводы Лейтона, Оливия не смогла не поморщиться.
      – Я скорее умру, чем выйду за него замуж! – с чувством воскликнула Сьюзен.
      Глаза сэра Джона чуть не вылезли из орбит.
      – Что?! – грозно переспросил он.
      – Прошу прощения, отец, – поспешно пробормотала Сьюзен, опуская глаза. – Но я никогда не смогу полюбить его, никогда!
      Лейтон тяжело вздохнул.
      – Меня предупреждали, что у виконта трудный характер и он весьма эксцентричен по натуре. Но, поверь мне, детка, это далеко не самое худшее на свете… – Снова вздохнув, он повернулся к своей миниатюрной жене: – Леди Лейтон, надеюсь, вы сумеете объяснить дочери, как сделать так, чтобы брак оказался удачным. Объясните ей также, что входит в обязанности невесты, а потом и супруги. Сьюзен хороша собой и отличается мягким характером. Гаррик де Вер, несмотря ни на что, все-таки настоящий мужчина и по достоинству оценит нашу дочь.
      Учтиво поклонившись, Лейтон повернулся и вышел из комнаты.
      Оливия посмотрела на Сьюзен, все еще испуганную, но уже не плачущую. Девушка с тупым отчаянием смотрела вслед ушедшему отцу.
      Леди Лейтон подошла к дочери:
      – Вот видишь, моя дорогая, отец непреклонен. Вечером нам с тобой предстоит долгий серьезный разговор.
      – Значит, отец не собирается менять свое решение, – мрачно проговорила Сьюзен.
      – Увы, моя дорогая, – со вздохом сказала леди Лейтон, – но ведь он обычно хорошо знает, что лучше для тебя и для всей нашей семьи.
      Сьюзен надулась и замолчала. Потом, вздохнув, тихо произнесла:
      – Со временем он станет графом…
      – Вот именно! – радостно подхватила леди Лейтон. – Подумай об этом и о других привилегиях, которые ты получишь, выйдя замуж за наследника Стэнхоупов. Кстати, через два дня мы устроим чудесную вечеринку в честь твоей помолвки с Гарриком де Вером, и тогда ты наденешь то прелестное розовое платье, о котором так долго мечтала. Кроме того, я слышала, он собирается подарить тебе обручальное кольцо, которое оценивается в целое состояние! Это фамильная драгоценность!
      Сьюзен едва заметно улыбнулась, но потом снова помрачнела и, тихо вздохнув, пробормотала:
      – Он такой смуглый, такой огромный… Ну, был бы хоть немного любезнее!
      – А об этом мы с тобой потолкуем вечером, – улыбнулась леди Лейтон. – Я расскажу тебе, как женщины держат таких мужей у себя под каблуком…
      Сьюзен смущенно улыбнулась и повернулась к Оливии:
      – Прошу прощения, миледи, за свое ужасное поведение…
      – Ничего страшного, я отлично вас понимаю, – мягко улыбнулась в ответ графиня, думая о том, что Лейтоны сильно ошибаются, если и впрямь полагают, что со временем их дочери удастся приручить Гаррика де Вера. – Я рада, что вам гораздо лучше.
      Поколебавшись, мисс Лейтон задала интересовавший ее вопрос:
      – А вы, миледи? Вы не испугались виконта?
      Оливия ответила на этот вопрос не сразу. Де Вер действительно напугал ее, но совсем не так, как Сьюзен.
      – Нет, не испугалась, – коротко ответила наконец Оливия.
      – Уверена, вечеринка в честь моей помолвки будет очень веселой, – вконец успокоилась девушка. – Надеюсь, жених не забудет напудрить волосы.
      Оливия молча закрыла глаза. Ее терзало предчувствие катастрофы, причиной которой была она сама. Она вздрогнула всем телом, мысленно моля небеса о прощении.
 
      Гаррик ненавидел эти пресловутые светские приемы!
      Там, на острове, он вел совсем иную жизнь: любил вечерами сидеть на просторной веранде четырехэтажного дома, потягивая ром и наблюдая солнечный закат. У его ног всегда лежал рыжий ирландский сеттер. С веранды открывался чудесный вид на море и сахарные плантации.
      – Итак, ты наконец побывал в доме своей невесты, – веско произнес граф Стэнхоуп. – Что ж, давно пора.
      Гаррик повернулся к отцу, сохраняя непроницаемое выражение лица. Он вернулся домой не для того, чтобы спорить с отцом, но и не для того, чтобы им помыкали словно маленьким.
      Граф, графиня и Гаррик чинно сидели за большим обеденным столом в ожидании ужина. На голове графа красовался модный парик с маленькой косичкой, а одет он был в малиновый камзол, светло-голубой жилет и белоснежную рубашку с отделкой из тончайшего кружева. На сыне же было новое платье, которое по совету матери сшил ему один из лучших портных Лондона.
      Середину стола занимал огромный серебряный канделябр с пятью свечами, поэтому сидевшим за столом было непросто увидеть друг друга, что явно пришлось по душе Гаррику.
      Над головами собравшихся сияли три огромные люстры. Покрутив в пальцах хрустальный бокал, Гаррик пригубил прекрасное французское вино и коротко ответил:
      – Да, я к ней ездил.
      – И что? – поинтересовался граф. – Ты наконец образумился?
      – Еще нет, – дерзко ответил Гаррик.
      Одетая в золотистое, сшитое на французский манер платье, графиня поспешила вмешаться в разговор:
      – Уверена, твоя невеста не только хороша собой, но и прекрасно воспитана, а также умна, не правда ли, дорогой?
      – Этого я что-то не заметил, – язвительно произнес Гаррик.
      Граф поморщился, а графиня поспешно потянулась к бокалу. Сделав в полной тишине несколько глотков, она сказала:
      – Я просто хотела отметить, что твой визит, судя по всему, был весьма приятным.
      – Ну да, мне было очень приятно познакомиться с мисс Лейтон, которая оказалась скучной бесхарактерной дурочкой.
      Элеонора снова притворилась, что ее внимание полностью поглощено бокалом вина.
      – Извини, мама, но я не хочу делать вид, будто доволен выбором отца, – заявил Гаррик.
      – Твоя невеста – прелестная молодая леди, – упавшим голосом повторила графиня. И прежде чем она успела развить эту бесперспективную тему, в разговор решительно вмешался граф:
      – Мы уже неоднократно обсуждали это! Нельзя выбирать жену по принципу: нравится не нравится! Кстати, Гаррик, если ты успел заметить, женщины в основном скучны, пресны и глупы. Мисс Лейтон станет идеальной, послушной женой!
      Гаррик мельком взглянул на мать. Графиня с преувеличенным интересом изучала рисунок на стоявшей перед ней тарелке, сжимая в руке бокал.
      – Увы, я снова не разделяю вашего мнения о женщинах, отец! – резко возразил Гаррик. – Не кажется ли вам, что вы должны объясниться по поводу вашего оскорбительного заявления? Полагаю, оно не касалось вашей собственной жены, моей матери?
      – Ах, Гаррик, – вымученно улыбнулась Элеонора, – твой отец нисколько меня не обидел!
      – При чем тут твоя мать?! – раздраженно воскликнул граф. – Мы говорим сейчас о твоей невесте! Как всегда, ты совершенно неправильно понял меня. У Лейтона трое сыновей, что дает основания с достаточной долей уверенности предполагать: мисс Лейтон подарит нам здорового наследника. Вот что важно! А все прочее не имеет значения, – удовлетворенно закончил граф.
      – Эта дурочка, готовая в любую минуту расплакаться, очень скоро сведет меня в могилу! – недовольно буркнул Гаррик.
      Элеонора осушила бокал, и вышколенный слуга снова наполнил его.
      – Мне было нелегко найти тебе подходящую невесту. Не забывай, высшее общество считает тебя виновным в гибели Лайонела! – гневно воскликнул граф и ударил кулаком по столу.
      Гаррик тут же, словно пружина, вскочил со своего места.
      – Ах, значит, это я убийца брата? Да мне плевать на мнение твоего хваленого высшего общества!
      Граф тоже вскочил на ноги.
      – Ты уже и так доказал, что плюешь на всех и вся, кроме себя самого! – гаркнул он, переходя почти на крик.
      – Остановитесь! – встревоженно вмешалась графиня. – Прошу вас обоих! Остановитесь! Опомнитесь наконец!
      – Молчи! – рявкнул граф, даже не удостоив жену взглядом, и снова негодующе уставился на сына: – У тебя есть определенные обязанности здесь, в Англии, и все же ты сбежал на Барбадос, хотя я не хотел этого! Потом ты долго отказывался вернуться ко мне, твоему отцу, отлично зная, что ты мой единственный сын, единственный наследник! А теперь еще и вознамерился сопротивляться браку с мисс Лейтон?! Где же твоя совесть, Гаррик? Ты глупее мисс Лейтон!
      Гаррик весь дрожал, вне себя от бешенства.
      – Я всегда был для вас недостаточно хорош, не так ли? Я все делал не так! Я никогда не мог добиться вашей похвалы! За эти годы вы совершенно не изменились, отец. Теперь я сожалею, что не покинул Англию сразу после исчезновения Лайонела. Не надо было мне ждать еще четыре года… Что же касается совести и чести, то здесь вы правы, отец! У меня их нет, потому что этот дом никогда не был мне родным и вы никогда не были мне настоящим отцом! Так почему же я должен волноваться о судьбе графства?
      Лицо графа Стэнхоупа побелело.
      – Гаррик! – испуганно воскликнула графиня. – Опомнись! Я знаю, это ты сгоряча…
      – Отец считает себя непогрешимым, и я не могу изменить его мнение о себе, да и не хочу! – Гаррик с отвращением отшвырнул от себя полотняную обеденную салфетку.
      Он был глубоко уязвлен, испытывая не только гнев, но и боль несправедливой обиды. Когда он ехал домой, в его сердце теплилась слабая надежда на то, что отец с возрастом изменился к лучшему, стал справедливее и мудрее. Однако надежда оказалась тщетной – нет, ничто не изменилось, да и не могло, наверное, измениться. Граф постарел, но остался таким же хитрым, жестоким и властолюбивым тираном.
      – Как правило, я не ошибаюсь, – сухо проскрипел граф, когда к нему вернулся дар речи. – В отношении выбора невесты я тоже не сделал ошибки. Твое непослушание и пренебрежение интересами семьи просто возмутительны!
      – Вы всегда считали меня паршивой овцой, не так ли, отец? – горько усмехнулся Гаррик, потом повернулся к матери и, коротко поклонившись, сдержанно произнес: – Боюсь, у меня пропал аппетит.
      С этими словами он поднялся из-за стола и решительным шагом покинул столовую, оставив за спиной тяжелое молчание.
      Не выдержав напряжения, графиня расплакалась. Граф отодвинул тарелку и тоже вышел.
 
      В гостиной Гаррик открыл шкафчик с крепкими напитками и налил себе бренди. Выпив рюмку, он ощутил, как напряжение постепенно спало. Вот тебе и возвращение в милый родной дом!
      – Гаррик, – сдавленным голосом вдруг позвала его графиня. – Можно я побуду с тобой?
      Не заметив ее приближения, Гаррик вздрогнул и резко обернулся. Мать стояла на пороге с опухшими от слез глазами.
      – И как только ты можешь с ним жить? – вырвалось у него. – Почему позволяешь ему так говорить в твоем присутствии?
      Элеонора вошла в гостиную и закрыла за собой двустворчатые двери.
      – Он мой муж, – коротко ответила она. – Я его не выбирала…
      – Так скажи, мама, неужели ты не жалеешь, что тебя в молодости лишили права решать собственную судьбу?
      Элеонора растерянно опустилась на диван, расправляя складки широкой юбки.
      – Теперь, на закате жизни, было бы верхом глупости сожалеть об этом. Гаррик, твой отец не такой плохой человек. Впрочем, ты и сам знаешь. С ним действительно очень трудно ладить, но… По-своему он любит меня.
      Гаррик был настолько поражен тем, что мать говорила о любви применительно к графу Стэнхоупу, что не мог вымолвить ни слова.
      – Похоже, тебе так не кажется, – грустно улыбнулась Элеонора.
      – Думаю, – осторожно начал Гаррик, – он действительно считает тебя своей семьей, так же, как и меня. Но я совершенно уверен, что ему неизвестно, что такое настоящая любовь. Отца интересуют только графство и преемственность титула, больше ничего!
      Элеонора прикусила губу.
      – Вся высшая знать заинтересована в преемственности титулов и продолжении рода, – произнесла она.
      – Ты снова защищаешь его. Ты всегда его защищала… Мама, я восхищаюсь твоей верностью и преданностью отцу, – тихо сказал Гаррик, высоко поднимая рюмку.
      – Но отец любит тебя! – воскликнула графиня.
      Гаррик хмыкнул:
      – Не надо об этом, прошу тебя. Может, что-нибудь выпьешь?
      Он задал этот вопрос, чтобы сменить тему, и только теперь заметил, как графиня раскраснелась от выпитого за ужином.
      Она кивнула в знак согласия и тихо проговорила:
      – Сьюзен еще очень молода, потерпи немного, Гаррик, все переменится к лучшему. Ты должен жениться и произвести на свет наследника.
      Гаррик внутренне напрягся. Он снова вспомнил Лайонела, и мучительная боль вины за гибель старшего брата железными клещами сдавила ему сердце. Потом он вспомнил свою невесту и мрачно усмехнулся. Нет, Сьюзен Лейтон никогда не превратится в женщину, полную огня и отваги, острого ума и живого характера, в женщину, которой он мог бы искренне восхищаться и которую мог бы полюбить. Именно такой показалась ему Оливия Грей, но он старательно запрещал себе думать о ней.
      – Хорошо, я постараюсь, но только ради тебя, мама, – наконец выдавил Гаррик и протянул графине бокал портвейна. – Ты оставила отца в столовой одного?
      Мысль об этом доставила ему странное наслаждение.
      Графиня отрицательно покачала головой:
      – Он вышел раньше меня и уже успел куда-то уехать.
      «Наверное, к своей новой любовнице», – пронеслось в голове Гаррика, но он ничего не сказал.
      Какое-то время мать и сын сидели молча.
      Первой нарушила молчание Элеонора.
      – Как бы я хотела, чтобы между тобой и отцом наконец воцарился мир, – почти прошептала она.
      – Боюсь, этого не будет никогда, – опустил голову Гаррик. – То, что он называет черным, мне кажется белым и наоборот.
      – Знаю, – печально улыбнулась графиня, глядя в свой бокал. – Я так тосковала по тебе все эти годы, Гаррик! – Она внезапно посмотрела на него в упор: – Ты ведь несчастлив, да?
      Гаррик тотчас вспомнил свою жизнь на острове. Он уехал на Барбадос, не в силах выносить неизвестность. Никто не знал, мертв Лайонел или все-таки в один прекрасный день он вернется домой живым и невредимым. Кроме того, Гаррик не хотел становиться наследником отца, который неоднократно недвусмысленно давал ему понять, что в исчезновении старшего сына винит прежде всего своего младшего сына.
      – А что такое счастье, мама? – грустно улыбнулся он. – У каждого своя судьба, и от нее не убежишь.
      К его немалому удивлению, графиня внезапно разрыдалась.
      Он ни разу в жизни не видел мать плачущей, и это было столь неожиданно, что его словно парализовало. Опомнившись, Гаррик протянул ей свой носовой платок и, сев рядом, нежно обнял за плечи. Пребывая в полном замешательстве, не зная, что говорить и что делать, он только спросил:
      – Мама, что с тобой?
      Но она лишь безутешно качала головой, тщетно пытаясь справиться со слезами.
      – Я так тосковала по тебе все эти годы… Вспоминала о тебе каждый день, мне было очень плохо без тебя… И все же, я знаю, ты не можешь жить в этом доме, и знаю почему… Я не виню тебя за то, что ты, едва повзрослев, сбежал от нас на далекий остров, отдав предпочтение сахарным плантациям… Ах, как ты был прав тогда! Этот дом никогда не был для тебя настоящим родным домом…
      Гаррик в смущении еще крепче обнял мать, и она расплакалась у него на плече.
      – Ты всегда была для меня самой лучшей матерью на свете, – растроганно прошептал Гаррик. – Тогда я убежал не из-за тебя, а из-за отца… Мы с ним никак не могли, да и теперь не можем найти общий язык.
      Она подняла на него голубые, полные слез глаза, потом легонько коснулась его руки и тихо произнесла:
      – Знаю. Но ведь дело не только в этом, правда? – Она снова зарыдала. – Всю нашу жизнь перевернул один ужасный день. Не стало Лайонела, семья распалась, и никому теперь не будет счастья… никогда!
      На глаза Гаррика тоже наворачивались жгучие слезы, но он изо всех сил сдерживал их. Перед его мысленным взором снова предстали развалины старинной крепости и двое мальчиков, он и Лайонел, изрядно напуганные, но оба живые и невредимые. Что же тогда случилось? Как могло получиться, что в считанные минуты Лайонел бесследно исчез? Ах, если бы только…
      – Во всем виновата я одна, – печально сказала мать, прерывая болезненные воспоминания Гаррика.
      – Но почему, мама? – горячо запротестовал он.
      – Не спорь со мной! Все те годы я легкомысленно позволяла отцу бесконечно нахваливать Лайонела и несправедливо относиться к тебе. О Боже! Как я виновата!
      Гаррик с жаром сжал руки матери и перебил ее горестный монолог:
      – Не вини себя за поведение отца! Никто и ничто не в состоянии изменить его или запретить ему поступать так, как он считает нужным.
      – Ты думаешь, я не понимаю, что он сделал с тобой после исчезновения Лайонела? Ты знаешь, что со мной он вел себя точно так же, как с тобой? Я видела, что во всем случившемся он винил тебя, но в гибели Лайонела он винил и меня! А я так ничего и не сделала, чтобы защитить тебя…
      Глаза графини блестели от слез и выпитого вина.
      – Но ты не могла бы ничего сделать, – глухо возразил Гаррик. – Прошу тебя, не вини себя за это…
      – Нет, во всем виновата я одна! Ты и твой отец… Лайонел… – Ее душили слезы.
      – Поверь, ты ни в чем не виновата, – решительно повторил Гаррик. – Позволь, я провожу тебя в спальню.
      – Не проходит и дня, чтобы твой отец не сравнивал тебя и Лайонела! – почти истерично выкрикнула графиня.
      Гаррик молча встал, едва справляясь с обуревавшими его чувствами, потом сдержанно сказал:
      – Лайонел мертв. Пора похоронить его, мама. Настало время сделать это!
      – Но как я могу похоронить его, когда он просто исчез, а его тело так и не нашли. Надежда на то, что он жив, до сих пор манит и преследует нас: тебя, меня, отца… И так всю жизнь, изо дня в день!
      Снова открылись старые раны, из них снова хлынула алая кровь…
      – Я никогда не прощу себе этого! – кричала Элеонора. – Вы с Лайонелом оказались тогда в старой крепости из-за отца! Почему только я не остановила вас тогда?! Зачем позволила уйти из дома?! Я должна была запретить вам уходить в такую ужасную погоду! Но я, как всегда, не смела слова сказать в присутствии мужа! Я не исполнила свой материнский долг! Я не сохранила сына!
      Гаррик молчал, раздавленный плачем и стенаниями матери, мучительным ощущением собственной вины и страшными воспоминаниями о том роковом вечере в развалинах крепости.

Глава 5