Когда-то она любила его.
      Ее первые воспоминания об отце относились к тому времени, когда ей было шесть лет. Это был крупный человек с громким голосом, державшийся как король. Иногда, если она вставала рано и выглядывала из двери своей комнаты, ей случалось видеть, как он в черном костюме решительно шел по коридору, отправляясь на работу. Она тайком наблюдала за этим гигантом. Ей хотелось, чтобы он заметил ее, но она боялась сделать первый шаг.
      Боялась, что он прогонит ее. Так же как боялась в школе.
      Она и сама не знала почему, но с самого раннего возраста, еще с детского сада, другие девочки всегда сторонились ее. Белинде было с ними неинтересно, она презирала их, потому что скиталась сорванцом и умерла бы от стыда, если бы ее засекли за игрой в куклы. Мальчишки относились к ней хорошо, и она бегала с ними, пока ей не исполнилось десять лет. Когда они играли в футбол, Белинда была лучшим защитником. Когда играли в бейсбол, Белинда была лучшим подающим.
      Потом она вместе со своими приятелями попыталась вступить в Младшую спортивную лигу. Приятелей приняли, ее – нет. А ведь она была самым лучшим игроком! Белинда была возмущена. Но тренер объяснил ей: девчонок не принимают.
      Это потрясло Белинду. Она ушла домой и долго плакала.
      Их экономка Доротея, крупная темнокожая женщина, пыталась утешить ее. Белинда смутилась, когда ее застали плачущей, и прогнала Доротею. Нэнси и Эйб куда-то уехали из города.
      Как только они вернулись, Белинда отправилась к отцу. Она побаивалась Эйба, поскольку редко видела его и он внушал ей такое почтение, что было страшно просить его о помощи. Иногда, находясь с дочерью в одной комнате, он не замечал ее. Белинду это обижало, но она всегда подчинялась. Белинда была готова на все, лишь бы он любил ее. Но она знала: отец не любит ее.
      И все-таки Белинда любила его.
      Подобно тому, как человек любит Бога. На расстоянии. С нежностью и восхищением. Белинда была уверена, что он мог заставить тренера принять ее в команду.
      Сначала она попыталась поговорить с отцом, когда он одевался, готовясь идти вместе с Нэнси на званый обед. Белинда остановилась в дверях, на время утратив дар речи. Ей хотелось лишь одного – чтобы отец заметил ее. Наконец это произошло.
      – Привет, малышка, – сказал он. – Что ты здесь делаешь?
      – Папа, я хотела…
      – Нэнси, ты готова? Мы опаздываем.
      На том разговор и закончился.
      Белинда поймала его поздно вечером в кабинете. Он был погружен в работу и заметил ее, когда она кашлянула.
      – Белинда, почему ты не в постели? – раздраженно осведомился он.
      – Папа, мне нужно кое о чем спросить тебя.
      – Тебе следует быть в постели. Мама знает, что ты не спишь?
      – Нет, я… Папа, пожалуйста.
      Слезы застилали глаза Белинды. Как трудно заставить его выслушать ее! А это так важно.
      – Ладно. В чем дело?
      Она рассказала о команде, о том, что была лучшим игроком, о том, что всех ее приятелей приняли, а с ней тренер даже не стал разговаривать, потому что она девочка.
      – В этом вся проблема? – Эйб приподнял косматую бровь.
      – Да.
      Он рассмеялся.
      – Тренер прав. Бейсбол – игра для мальчиков. А ты не мальчик. К сожалению. Пора тебе перестать вести себя, как мальчишка, и начать вести себя, как подобает девочке. – Он начал что-то писать.
      Белинда бежала к себе в комнату, изо всех сил стараясь не заплакать, и думала: «Я ненавижу его. Я его ненавижу. Я его ненавижу». Но, оказавшись в постели, она разразилась слезами.
      Она перестала играть в футбол, когда однажды Джей Гольдштейн схватил ее во время игры за недавно появившиеся груди. В тот день, придя домой, Белинда горько плакала, ненавидя то, что с ней происходило, ненавидя Джея, ненавидя всех мальчишек и даже Господа Бога за то, что не сделал ее мальчишкой. Она была уверена, что если отец не любил ее раньше, то теперь вообще не будет любить.
      Это было в тот год, когда Белинда получила в подарок на день рождения Леди. Это была сбывшаяся мечта. Когда девочка увидела прекрасную гнедую кобылку в конюшне и Нэнси сказала, что теперь она принадлежит ей, Белинда простила отца и снова полюбила его всем сердцем. Она поцеловала мать, что случалось крайне редко. Отца в городе не было, но в день его возвращения Белинда не ложилась спать и ждала его, чтобы поблагодарить и сказать, как она счастлива.
      Он с недоумением взглянул на нее.
      – О чем ты говоришь? Тебе подарили лошадь на день рождения?
      Она застыла от удивления. Лицо у нее вытянулось.
      – Значит, мать подарила тебе на день рождения лошадь? – Эйб улыбнулся. – Что ж, возможно, это неплохая идея.
      Белинда постаралась не расплакаться у него на глазах и дала волю слезам, только оказавшись в своей комнате. Она плакала до изнеможения. Отец даже не знал о подарке. Ему было все равно. Он не любил ее.
      С тех пор Белинда сторонилась его, как и он – ее. Ей это не составляло большого труда, потому что она редко видела его. Самое обидное заключалось в том, что Эйб не замечал того, что дочь его избегает. Потом, когда ей было тринадцать лет, он лишил Белинду лета. У нее не было друзей в городе. Девочки не выносили Белинду и не скрывали этого. Мальчишки только и думали о том, как бы запустить руки ей под юбку. Белинда с нетерпением ждала лета. У нее была Леди и была Дана, такой же сорванец, как она, и ее первая в жизни подружка. А еще у Белинды были океан и книги. Она считала дни, оставшиеся до каникул в Гемптоне. А онвместо этого заставил ее поехать на два месяца в летний лагерь. Ну уж нет! Как бы не так!
      Но она поехала.
      Правда, не без отчаянной борьбы с ним.
      – Я не поеду! – орала Белинда, заливаясь слезами.
      – Поедешь! – орал в ответ Эйб.
      – Я тебя ненавижу, – твердила, истерически рыдая, Белинда. – Я тебя ненавижу. Я убегу. Я…
      – Ты меня ненавидишь? – вдруг спокойно переспросил Эйб.
      – Да! – с вызовом заявила Белинда. – Я всегда тебя ненавидела.
      Тяжелая пощечина застала ее врасплох, прозвучав, словно удар кнута, в неожиданно наступившей тишине. Прежде чем Белинда осознала, что он ударил ее, прежде чем пришла в себя и начала всхлипывать, Эйб сказал:
      – Ты ненавидишь меня? Я подарил тебе эту проклятую лошадь, я дал книги, которые ты читаешь. Эти джинсы и эта рубашка – кто, по-твоему, тебя одевает? Этот дом – многие ли дети имеют собственную комнату? А все эти игрушки? А?
      – Я тебя ненавижу, – упрямо повторила Белинда, стиснув зубы и покраснев.
      Эйб сжал кулаки.
      – Ты поедешь! Даже если мне придется связать тебя и засунуть в автобус, ты поедешь! Тебе ясно?
      – Ясно, – едва слышно произнесла Белинда и бросилась прочь.
      Она слышала, как Эйб сказал Нэнси:
      – Только посмей бежать за ней!
      И Нэнси не посмела.
      Жизнь в лагере была сущим кошмаром. Как обычно, девчонки сторонились ее. Одна дружелюбно настроенная вожатая попыталась объяснить Белинде, что все дело в том, что она очень красива и девчонки завидуют. Белинда еще никогда не слышала ничего подобного и долго разглядывала себя в зеркале, ища подтверждения словам вожатой. Еще сильнее удивило ее то, что она оказалась самой популярной девочкой на танцах, которые устроили в конце второй недели пребывания в лагере. Один мальчик из старшей группы повел Белинду в кусты, стараясь не попадаться на глаза вожатым (учащимся колледжа, которым до них, по правде говоря, не было дела, потому что они сами занимались тем же друг с другом). Он поцеловал ее – это был первый поцелуй Белинды – и, засунув руки под блузку, стиснул в ладонях ее груди. Она была страшно сконфужена. Белинде не хотелось, чтобы мальчиков привлекало в ней это. Но прикосновение было приятно – более чем приятно.
      На следующие танцы, состоявшиеся в конце месяца, Белинда не пошла. В этот вечер она убежала из лагеря, добралась на попутных машинах до ближайшего городка и села в автобус до Нью-Йорка.
      Того, что произошло на следующий день, Белинда не забудет до конца жизни. Приближаясь к материнской спальне, чтобы объявить о своем возвращении из лагеря, она услышала странные звуки, доносившиеся из-за двери. Дверь была закрыта, но не заперта. Белинда постучала, но никто не ответил. Она вошла.
      Ее мать лежала на спине поперек постели. Ее блузка была расстегнута, груди обнажены, юбка задрана до талии. На ней, приподнявшись на локтях, лежал мужчина и ритмично вторгался в ее тело. Мать издавала странные звуки, и еще слышались шлепающие звуки плоти. Должно быть, Белинда охнула от неожиданности.
      Мужчина посмотрел в ее сторону, и их взгляды встретились.
      Она бросилась бежать.

      Изумруды хорошо смотрятся с красным.
      Эйб наверняка будет доволен, что она надела изумруды.
      Решено: она наденет изумруды к красному костюму от Оскара де ла Рента. Довольная выбором, Нэнси Глассман остановилась перед зеркалом в полный рост в хозяйских личных апартаментах «Трамп-Тауэр» и придирчиво всмотрелась в свое отражение. Все говорили ей, что в свои сорок восемь она выглядит на десять лет моложе. Нэнси заметила морщинки вокруг глаз и на лбу и в сотый раз подумала, не пора ли сделать подтяжку.
      – Миссис Глассман, – обратилась к ней горничная, появляясь на пороге комнаты, – вас к телефону, мэм.
      Звонила Белинда.
      – Привет, дорогая. Какой сюрприз! – У Нэнси участился пульс. На лбу появилась испарина. Прикрыв рукой телефонную трубку, она приказала горничной: – Ингрид, принесите мне стакан вина и включите, пожалуйста, кондиционер. – Когда горничная вышла, она продолжила разговор: – Так о чем ты говорила, дорогая? Я отвлеклась.
      – У меня очень хорошие новости. Я продала сценарий. И есть шансы, что получу заказ на следующий.
      – Это чудесно! – воскликнула Нэнси. Она понимала, что говорит с излишним энтузиазмом, но ничего не могла с собой поделать. Ей всегда было трудно говорить с Белиндой. – Это просто чудесно, дорогая. – Она лихорадочно придумывала, что бы еще такое сказать.
      Последовала пауза.
      – Лестер продал его за триста пятьдесят тысяч, мама.
      Деньги были знакомой для Нэнси темой, в этом она разбиралась.
      – Подумать только! Такая куча денег за фильм?
      – Это только начало. Ходят слухи, что…
      – Спасибо, Ингрид. Так о чем ты говорила, дорогая?
      – Ходят слухи, что…
      Ингрид показала на часы:
      – Вам пора одеваться, миссис Глассман.
      Нэнси кивнула. Как ни стыдно было признаваться в этом, но она испытала облегчение, хотя снова прислушалась к словам дочери. Та рассказывала теперь что-то о производстве фильма.
      – Это прекрасно, дорогая.
      Нэнси отхлебнула глоток вина, не понимая как следует, о чем толкует Белинда. Да и зачем пытаться понять, если она вообще никогда не понимала свою дочь? Может, все-таки с тафтой будут лучше смотреться бриллианты? В этом сезоне изумруды носят буквально все.
      – А главную роль в фильме будет играть Джексон Форд, мама. Он сейчас самый популярный артист.
      Сердце Нэнси замерло, потом начало стучать с такой бешеной скоростью, что все ее тело охватила дрожь.
      – Отлично, Белинда, – сумела все-таки сказать она.
      – Я позвонила Эйбу. – Это была просто констатация факта.
      Теперь Нэнси обливалась потом. Джексон Форд. Ценой огромных усилий она заставила себя не думать о нем. Можно представить, что за разговор происходил между дочерью и мужем!
      – Дорогая, я опаздываю. Мне пора одеваться, мы с твоим отцом идем сегодня на благотворительный коктейль.
      – Ясно, – отозвалась Белинда. – Но хочу сказать тебе, что, когда я позвонила, у него не нашлось ни одного доброго слова для меня.
      – Он очень гордится тобой, – пробормотала Нэнси.
      – Послушай, мама, забудь об этом, мне не следовало ничего говорить тебе. Несправедливо, что я вклиниваюсь между вами. Иди на свою вечеринку и повеселись.
      – Позвони мне завтра, – торопливо сказала Нэнси, чувствуя, как струйки пота стекают по ложбинке между грудей. – Белинда, я горжусь тобой. Я…
      – Пока. – Дочь повесила трубку.
      Нэнси вытерла взмокший лоб. Она заметила, что у нее дрожат руки. Разговор встревожил ее. Нэнси всегда было трудно говорить с Белиндой, противостояние дочери и мужа беспокоило ее постоянно. Она сделала еще глоток, пытаясь успокоиться.
      Нэнси не понимала Белинду. Ей двадцать восемь, она необычайно красива, с умопомрачительной фигурой – и не замужем. Дочь не интересовал брак, не интересовали дети. Она писала сценарии, занималась бегом, велосипедным спортом и плаванием. Ну разве это жизнь? Белинде не следовало уезжать в Калифорнию. Это пустая трата времени. С таким происхождением и богатством, которое когда-нибудь достанется ей, она могла бы сделать блестящую партию. Что происходит с Белиндой?
      Нэнси было стыдно в этом признаться, но она не знала своей дочери. И никто не знал. Белинда отличалась независимостью и вела очень одинокую жизнь. Нэнси понятия не имела, есть ли сейчас мужчины в жизни ее дочери. Да и, откровенно говоря, не хотела этого знать. По крайней мере до тех пор, пока один из них не станет ее женихом. Вот тогда Нэнси обрадуется. Обрадуется и Эйб, который больше всего на свете хотел получить внука – и чем скорее, тем лучше.
      Трудно поверить, что Эйб позволил ей уехать. Но Белинда одна из немногих людей, которых Эйбу не удалось подчинить своей воле. В моменты столкновений оба шли в лобовую атаку, не желая уступать друг другу. Когда Белинда уехала на Запад, в доме по крайней мере стало спокойнее. Эйб, как ни странно, совсем не тревожился за дочь. «Белинда вернется, – говорил он. – Один шанс из миллиона, что она сделает карьеру как сценарист. Она вернется».
      Как будто он желал ей провала.
      Нэнси не желала Белинде провала, но ей очень хотелось бы, чтобы дочь вернулась в Нью-Йорк. Как говорится, никогда не поздно. Ей очень хотелось узнать наконец свою дочь. Но всякий раз, когда Белинда была рядом, Нэнси боялась, что дочь отвергнет ее.
      Однажды, много лет назад, Белинда очень сильно разозлилась на мать – так способен сердиться только ребенок, чьи иллюзии были разбиты. Нэнси надеялась, что тот случай никак не повлияет на их нынешние отношения. Но если она задумывалась над этим, то понимала: именно с тех пор все пошло по-другому.
      Нет, Нэнси решительно не желала вспоминать о Джеке Форде и обо всем, что с ним связано.
      Он испортил ей жизнь.
      Нэнси не была мстительна, но если бы Джексон Форд умер, она обрадовалась бы этому.

      Эйб сердито взглянул на жену, появившуюся на пороге его библиотеки в красной тафте и сверкающих изумрудах, на которые, впрочем, он не обратил ни малейшего внимания.
      – Эйб?
      Он со стуком швырнул телефонную трубку.
      – В чем дело, Нэнси? Черт возьми, я пытаюсь дозвониться по очень важному делу!
      – Извини. Я просто хотела сказать тебе, что готова, – пробормотала она и, попятившись, вышла из комнаты.
      Эйб снова поднял трубку. Где черти носят этого Маджориса? Он пытался дозвониться ему целый день, с тех самых пор, как поговорил по телефону с дочерью. Эйб был в ярости.
      Но еще не поздно.
      Сделке с покупкой сценария «Возмущение» не бывать. Так или иначе, он не допустит этого.
      Трудно решить, что его тревожило больше, какую беду следовало предотвратить в первую очередь. Неужели этот сукин сын Форд думает, что он забыл его? «Да подними же ты наконец трубку, черт бы тебя побрал!» – заорал Эйб, снова набрав номер.
      И если Белинда рассчитывает, что она вскоре станет знаменитым голливудским сценаристом, то она тоже жестоко ошибается.
      Не для того Эйб превратил «Глассман энтерпрайзиз» в империю с миллиардными доходами, чтобы после его смерти Дядюшка Сэм прибрал ее к рукам за здорово живешь. А во всем виновата Белинда – такой упрямой девчонки он еще никогда не видывал. Но Эйб всегда обожал хорошую драку.
      Ну, с Фордом он справится без труда.
      Вот Белинда – это совсем другое дело.
      Но ведь она его дочь, верно? Если у него и появились кое-какие сомнения после того, как семнадцать лет назад он узнал правду о своей жене, то с тех пор они давным-давно исчезли. Белинда его дочь. Тут уж не ошибешься. Очевидно, она вознамерилась сопротивляться ему из одного лишь духа противоречия до его смертного часа. Эйб понимал, что именно из-за этого Белинда жила в своей жалкой хибарке в Калифорнии и пыталась сделать писательскую карьеру – заметьте, под другим именем! – просто назло ему. Эйб не сдержал улыбки. Откуда ей знать, что она уже идет по дороге, которую он выбрал для нее. Ему еще предстоит получить внука.
      Эйб задумчиво повертел в руках приглашение. Такие приглашения приходили сотнями, нет, тысячами. Розали, наверное, уже ответила вежливым отказом от его имени. Эйб снова улыбнулся. Ничего, завтра ей придется позвонить и изменить ответ, выразив согласие. Он пойдет на прием, который устраивает «Северная звезда». И не только пойдет сам, но и захватит с собой жену.
      Эйб снова набрал номер.
      – Алло?
      – Тед, это Эйб.
      – Эйб! Вот так сюрприз! Постой… что случилось? – В голосе исполнительного директора «Северной звезды» послышалось беспокойство.
      – Я только что узнал, что «Северная звезда» подобрала новый сценарий для Форда.
      – Так и есть.
      – Отмени сделку, Тэд.
      – Эйб, контракт уже подписан.
      – Какие-нибудь финансовые расчеты уже имели место?
      – При подписании был передан чек с частичным удержанием некоторой суммы на случай изменения условий.
      Эйб вполголоса выругался.
      – Я не хочу, чтобы Форд снимался в этом фильме. Когда, черт возьми, Форд подписал контракт с «Северной звездой»?
      – Шесть месяцев назад. Но что происходит?
      – Не твое собачье дело! – огрызнулся Эйб. – Скажем, Форд у меня в черном списке и был там в течение пятнадцати лет. Не могу поверить, что этот мерзавец подписал контракт с «Северной звездой»!
      «Как случилось, что я об этом не знал? – удивленно подумал Эйб. – Немыслимо, невероятно». Он не смотрел телевизор, разве что время от времени «60 минут» или «Ночную линию», и не ходил в кино. Эйб никогда не делал покупки в супермаркетах, где во множестве продавались бульварные газетенки. Он читал только «Тайм», «Экономист» и «Уолл-стрит джорнал». Сомнительно, чтобы в их доме можно было найти «Ти-Ви гайд». Эйб даже не знал, читает ли Нэнси подобную макулатуру. Но если бы он смотрел телевизор или сам делал покупки в магазинах, то ему было бы известно, что этот ничтожный, жалкий подонок Форд действительно стал крупной телезвездой. Невероятно. Пропади все пропадом.
      А теперь, подписав этот контракт с «Северной звездой», Форд мог стать суперзвездой.
      – Эйб, позволь мне уточнить. Ты не хочешь, чтобы Форд снимался в «Возмущении», или не хочешь, чтобы «Северная звезда» снимала «Возмущение», или ты не хочешь, чтобы «Северная звезда» снимала Форда?
      – И то, и другое, и третье.
      – Слишком поздно, Эйб.
      – Каковы условия контракта с Фордом?
      – Ч-черт, я не знаю. Но могу узнать.
      – Узнай. И сразу же вышли мне копию его контракта по факсу.
      На мгновение возникла пауза.
      – Иисусе Христе, что ты собираешься сделать? Ты хочешь погубить этого парня?
      Эйб рассмеялся:
      – Полно, Тед. Просто пришли мне копию контракта. И держи язык за зубами.

      – Так, значит, вы репортер из воскресной газеты?
      – А вы Джексон Форд, – сказала она, с улыбкой протягивая руку.
      Приятно удивленный, Джек пожал протянутую руку. Линда Майер, стройная брюнетка с ярко-синими глазами, скрывавшимися под очками в черепаховой оправе, была, несомненно, весьма привлекательной женщиной лет тридцати с небольшим.
      – Я Джек. Добро пожаловать. – Он жестом пригласил ее войти. – Хотите что-нибудь выпить? Или съесть?
      – Я думала, вы не пьете, – торопливо сказала она.
      Скользкая тема. Джексон Форд, по собственному признанию, был алкоголиком и наркоманом, избавившимся от пагубных пристрастий семь лет назад.
      – Я не пью. Но если кто-нибудь пьет в моем присутствии, это меня не беспокоит.
      – В таком случае я с удовольствием выпью белого вина.
      Подав Линде бокал, Джек повел ее в ту часть гримерной, которая служила гостиной, и сел рядом с ней на обтянутую мягкой замшей кушетку.
      – Не ожидал увидеть такого репортера, – игриво сказал он. – Иначе не стал бы жалеть, что пришлось отменить одно свидание.
      Линда знала, что женщины сходят по Джеку с ума; во всяком случае, за ним прочно укрепилась репутация обольстителя. Тем не менее она испытывала нервное возбуждение. Она для него слишком стара. Все его женщины были в возрасте восемнадцати или около того.
      – Не возражаете, если мы, не теряя времени, сразу приступим к делу? – спросила она и покраснела.
      – Не возражаю. – Джек усмехнулся.
      Смущенная Линда включила маленький диктофон.
      – Джек, – начала она, стараясь, чтобы голос не дрожал, – я знаю, что вам, наверное, приходилось рассказывать свою биографию миллион раз, но…
      – Два миллиона раз, – уточнил Джек, обнажив в улыбке невероятно белые на фоне смуглой кожи зубы.
      – Поправка принята. Два миллиона. Но я хотела бы услышать ее в вашем изложении.
      – Ладно. С чего начать?
      Он заметил, что она сидит, изящно положив ногу на ногу. И почему его всегда одолевает похоть?
      – С самого начала, – попросила Линда. – Вы родились в Канзас-Сити.
      – Правильно. Тридцать семь лет назад.
      – И ваш отец…
      – Мой отец был автомехаником и пьяницей. Он бросил нас, когда мне было шесть лет. Мою мать это очень обрадовало. Она была официанткой. Мы жили на городской окраине. В настоящих трущобах. Я играл в хоккей и воровал, а она работала. Иногда мать не приходила домой ночевать. Порой приводила мужчин, которые, уходя, оставляли деньги на ее ночном столике. И я всегда слышал: «Отстань, Джек. Разве ты не видишь, что я не одна? Ложись спать, Джек. Джек, иди на улицу и поиграй. Джек! Я кому сказала: иди на улицу и поиграй!» Однажды ушла и не вернулась. Тогда мне было одиннадцать…
      Ничтожная дешевая проститутка. Он на всю жизнь запомнил этот день. Даже сейчас, при одном воспоминании об этом, у него до боли сжалось сердце. Джек вернулся в пустой дом. И сразу все понял. Он всегда знал, что когда-нибудь мать тоже бросит его, как и отец. Растерянный, не желая верить тому, что произошло, он поплелся на кухню и, найдя там полпинты виски, выпил все до дна и отключился. Он не плакал по ней. И никогда не станет.
      Кто бы ни позвонил ему сегодня, это не его мать. Его мать умерла.
      – Продолжайте, – мягко приободрила его Линда.
      Джек улыбнулся. Как-никак он актер.
      – Я уехал оттуда. На попутных машинах добрался до Сент-Луиса. Жил на улицах. Примерно год спустя меня задержали за угон автомобиля. Это был шикарный «тандерберд» вишневого цвета. – Он усмехнулся. – Полицейские узнали, что у меня нет родителей, и засунули меня в исправительный центр. Это было самое лучшее, что когда-либо со мной случалось.
      – Исправительный центр?
      – Нет. Дом моих приемных родителей, куда я попал оттуда. Это была по-настоящему добрая супружеская пара. Их собственные дети выросли, обзавелись семьями и жили в Нью-Йорке. Старики окружили меня любовью или по крайней мере пытались сделать это.
      – И тогда вы обнаружили у себя тягу к сцене?
      – Да-а. Но правильнее было бы сказать, что я обнаружил тягу к преподавательнице театрального училища. Господи, как же она была хороша! Высокая, красивая. Делия Корис.
      – Ну и?
      – Я безумно влюбился в нее. И стал посещать все ее уроки. Я хотел, чтобы она меня заметила, поэтому изо всех сил старался хорошо учиться. Впервые в жизни у меня появилось желание добиться успеха.
      – Продолжайте.
      – Я родился актером. Не поймите меня неправильно, мне еще предстояло учиться и учиться. Но у меня были врожденные способности, и мисс Корис, заметив это, взяла меня под свое крылышко и стала по-настоящему работать со мной. Наверное, я был неплохим учеником. – Его лицо снова осветилось улыбкой.
      Что правда, то правда: Джек был очень неплохим учеником.
      Он никогда не забудет, как она в первый раз занималась с ним любовью. Джек пришел к ней на урок. Ничего не скажешь, ему было чему поучиться! Для него это было не впервые – он утратил невинность в двенадцать лет, – но оральным сексом еще никогда не занимался. Джеку это понравилось. Ей – тоже.