Вовсе нет! — торжествующе сообщила Элинор. — Это Лэм О'Нил! Вот за этой самой дверью в холле стоит знаменитый пират, сын Шона О'Нила! О Джеральд, наконец-то! Наконец-то Господь предоставил нам редчайшую, замечательную возможность, разве вы этого не понимаете?
Не отвечая, Джеральд вскочил на ноги. Раздражение исчезло с его лица. Он улыбнулся, глядя на дверь.
Да, дорогая, понимаю. Пригласи их сюда, — сказал он.
Лэм тронул ее за плечо. Катарина чуть не подскочила и повернулась к нему.
Идемте, — мягко сказал он. — Нас зовут.
Катарине не нужны были ни его жалость, ни сочувствие, просто невероятно, что именно их она заметила в его глазах! С дико бьющимся сердцем Катарина заторопилась впереди Лэма по плохо освещенной лестнице, пересекла холл и зашла в комнату хозяина дома. Ее отец в ночной рубашке стоял в середине маленькой пустой каморки. Катарина вскрикнула, увидев его. Джеральд с улыбкой обнял дочь.
Катарина обхватила его и закрыла глаза, уткнувшись лицом ему в грудь. Он исхудал, но от него исходило ощущение теплоты и силы. Он наверняка найдет выход из ее ужасного положения.
— Кэти, у тебя все в порядке? Катарина с усилием улыбнулась.
— Да. Я… со мной ничего не случилось. Джеральд коротко взглянул на Лэма, потом снова стал рассматривать дочь.
Как ты выросла! — У него на глазах вдруг выступили слезы. — Какой ты стала красавицей — точь-вточь как твоя мать. Никогда бы не подумал!
Шесть лет назад длинную и тощую Катарину вряд ли можно было назвать хорошенькой. Услышав сравнение со своей красавицей матерью, она вспыхнула от удовольствия.
— Я совсем не похожа на нее, — прошептала она.
— Очень даже похожа.
Катарина переводила глаза с отца на Лэма, глядевших друг на друга в напряженном молчании, невольно сравнивая их между собой. Джеральд был не просто тощим и изможденным, но и очень бледным, гораздо бледнее, чем она его помнила, и она не думала, что эта бледность объяснялась только его пребыванием в четырех стенах. Вдобавок в уголках его рта и глаз залегли глубокие морщины, как будто он все время хмурился. Чуть поморщившись, он отстранил ее и неуверенными шагами двинулся к креслу. Теперь Катарина поняла происхождение морщин — он хромал и жил с постоянным ощущением боли.
Она снова взглянула на пирата. Лэм О'Нил был крепко сложен, молод и силен. От постоянного пребывания на воздухе и солнце не только волосы, но и его кожа приобрела золотистый оттенок. Он возвышался над Джеральдом и всеми остальными, и от него исходило ощущение силы, настоятельное и подавляющее.
Отец, что случилось с вашей ногой? — спросила Катарина.
Он неловко опустился в кресло.
Чертово бедро. После сражения при Эффейне оно так толком и не зажило. Мушкетная пуля. Хуже всего зимой по ночам. Сейчас не так уж плохо. — Он чуть улыбнулся ей.
Катарина опустилась у кресла на колени.
Отец… как могло случиться, что все перешло в собственность короны, а вы живете в изгнании в такой бедности? Неужели не осталось никакой возможности, никакой надежды на справедливость?
Черные глаза Джеральда сверкнули, он сжал подлокотники кресла.
Надежды почти никакой, Кэти, во всяком случае не на справедливость королевы.
Катарина шумно вздохнула. До этой минуты она в глубине души как-то по-детски надеялась, что все окажется просто нагромождением чудовищной лжи. Или что ее всемогущий, неуязвимый отец найдет способ исправить положение. Она старалась сдерживаться, чтобы не заплакать. Когда-то Джеральд Фитцджеральд, граф Десмонд, был самым могущественным из ирландских лордов, так же как его отец и отец его отца. Он был рожден для власти и богатства, от рождения зная, что вечно будет властелином Десмонда и повелителем других ирландских лордов. Большей несправедливости Катарина не могла себе представить.
Кэти, изгнание мне нелегко дается. Я живу только мыслями о возвращении в Ирландию. Не надо плакать, милая. Во всяком случае, меня не заточили в Тауэр. Благодаря Элинор. — Он улыбнулся жене. — В прошлом году она перевернула небо и землю, чтобы добиться аудиенции у королевы, и в конце концов убедила Елизавету поместить меня под надзор сэра Уорэма Легера. — Он перевел взгляд на Лэма. — Как вам удалось миновать охрану, О'Нил?
Лэм улыбнулся.
Очень просто. Они были слишком заняты выпивкой и игрой в кости. Теперь им снятся выпивка и игра в кости.
Катарина вытерла глаза кулаком.
А как моя девочка оказалась с вами, О'Нил? Странно видеть вас вместе.
Лэм положил руку на плечо Катарине, прежде чем она успела что-то сказать.
Ваша дочь сумела уговорить аббатису отпустить ее из монастыря, куда вы ее поместили. Я захватил корабль, на котором она добиралась домой. У нее не было покровителя, поэтому я решил выступить в этой роли.
Катарина вскочила на ноги.
Отец, он захватил меня! И держит против моей воли! Он хочет, чтобы я стала его… его любовницей!
Джеральд, упираясь в подлокотники, поднялся с кресла.
Катарина, сообразив, что ей следовало помолчать, застыла, переводя взгляд с одного мужчины на другого. Они не сводили глаз друг с друга, как готовые к дуэли соперники. Элинор также наблюдала за ними сверкающими от любопытства глазами.
Наконец Джеральд нарушил молчание.
Вам очень повезло, О'Нил, что моя капризная дочь решила удрать из французского монастыря, а я, изгнанник без средств, не имею возможности что — либо поделать с вами.
— Да.
Но, отец, не может быть, чтобы вы не сумели заплатить ему хотя бы небольшой выкуп! — воскликнула Катарина. — И отговорить его от этого ужасного намерения.
— Тихо, девочка, — сказал Джеральд. Катарина отступила на шаг. У нее перехватило дыхание. Но она не в состоянии была молчать, когда на карту ставилось все ее будущее.
Отец, вы должны меня освободить! Я не могу оставаться с пиратом… я хочу выйти замуж… наверняка мой дядя сможет раздобыть приемлемую сумму…а если нет, вы можете как-то договориться с пиратом.
Выражение лица Джеральда чуть смягчилось, и он обернулся к дочери.
Кэти, у меня нет ничего, кроме одежды, прикрывающей тело, и воздуха, которым я дышу. Я не могу заплатить пирату ничего — ни большую сумму, ни маленькую. И я не могу найти тебе мужа — сейчас, во всяком случае. Ни один уважающий себя мужчина тебя не возьмет — ни один.
Она задохнулась. — Но…
Ты собираешься со мной спорить? Катарина чуть съежилась, потом расправила плечи и высоко подняла голову.
Нет, — прошептала она.
Джеральд глубоко вздохнул. Он весь дрожал. . — У меня не осталось ничего! У меня все отобрали. Отобрали и раздали англичанам, будь они прокляты. У меня нет ничего, а ты жалуешься, что у тебя нет мужа!
Катарина уставилась на отца. Ее глаза туманили внезапно выступившие слезы.
Десмонд полностью уничтожен, — пронзительным голосом добавила Элинор. — Честолюбивый кузен вашего отца, Фитцморис, поторопился занять его место, пытаясь объединить других ирландских лордов и выгнать англичан. Но, видит Господь, он сжег все деревни, а что осталось, разграбил сэр Генри Сидни! Сейчас ирландцы прячутся в лесах и болотах — простые и благородные, мужчины, женщины и дети — все голодные и замерзшие до полусмерти! — Элинор вытерла глаза. — Десмонд уничтожен, отец потерял все, что имел, а ты приезжаешь сюда, полагая, что мы найдем тебе мужа? У нас слишком серьезные проблемы, чтобы заниматься такой ерундой. Катарину охватили угрызения совести. Она решила, что и вправду чересчур эгоистична.
— Простите.
— Хотел бы я знать, чем сейчас занимается Фитцморис! — яростно вскричал Джеральд. — Чертов кузен, будь он проклят!
— Новый лорд-президент Мюнстера загнал его в долину Ахерлоу, — сказал Лэм. Все, включая Катарину, уставились на него. — Фитцморис решил перезимовать там, но я думаю, что очень скоро он появится и возобновит битву.
— Да, весна — подходящий сезон для войны, — задумчиво произнес Джеральд.
— Фитцморис объявил себя графом Десмондом вместо твоего отца, — добавила Элинор. — В уме ему не откажешь. Он уже заручился поддержкой Испании и Папы Римского, и он не успокоится, пока не вырвет Десмонд из рук его законного повелителя!
У Катарины краска схлынула с лица, сердце ее отчаянно билось.
Я ничего этого не знала, — прошептала она. Ее мысли вернулись к Л эму О'Нилу. Откуда он мог все это знать, если, как он сам сказал, у него не было ни клана, ни родины — ничего, кроме жизни на море?
Теперь ты все знаешь. — Джеральд в бессильной ярости затряс головой. — Тебе надо было оставаться во Франции. Я ничем не могу помочь тебе, Кэти.
Катарина обхватила себя руками.
Я помогу ей, — спокойно проговорил Лэм. Джеральд обжег его яростным взглядом.
Нет. Я не позволю вам пользоваться моей дочерью, как какой-нибудь крестьянской девкой. Она принадлежит двум великим домам.
Лэм чуть заметно улыбнулся.
Боюсь, что в данном случае вы не сможете мне помешать.
Джеральд не сводил глаз с Лэма, как будто в комнате больше никого не было.
Насколько вы похожи на своего отца? Лэм с безразличным видом пожал плечами.
— Точь-в-точь как он. Во всяком случае, так говорят.
— Я этого не думаю, — сказал Джеральд, мрачно улыбаясь. — Я думаю, что вы очень даже отличаетесь от Шона О'Нила. Доказательством может служить то, что с Кэти пока ничего не случилось.
Можете думать что вам угодно, Фитцджеральд. — Лэм пожал плечами. — Но теперь я продемонстрировал Катарине, что ей не остается ничего другого, как оставаться со мной, и мы с ней можем удалиться.
Нет, — прошептала Катарина, глотая сдерживаемые слезы. Она с нескрываемой враждебностью уставилась на Лэма — сына известного мерзавца Шона О'Нила. Он не сказал ей этого, но она могла бы сама догадаться. Ее отец ошибался. Пират был точно таким, как Шон, — она знала это не понаслышке.
У меня есть к вам деловое предложение, О'Нил, — заявил Джеральд.
Вот как? — скептически произнес Лэм. — Что вы можете предложить такого, что заинтересовало бы меня хоть самую малость?
Катарина переводила глаза со своего отца на своего тюремщика, обеспокоенная поворотом, который принял разговор. С каждой секундой страх ее нарастал.
Отец даже не взглянул в ее сторону.
Как сильно вы ее хотите?
Катарина ахнула, уверенная, что ослышалась.
Достаточно, чтобы удерживать ее против ее воли и невзирая на самые разумные соображения, — спокойно ответил Лэм.
Джеральд, хромая, подошел к Лэму вплотную.
Достаточно, чтобы жениться на ней? Катарина в ужасе вскрикнула, но на нее никто не обратил внимания.
Лэм несколько мгновений молчал, потом произнес:
С какой стати мне обременять себя женой?
— Любому мужчине нужна жена. У нее нет приданого, но я дам вам мое благословение, — сказал Джеральд. — Хотя я разорен и Десмонда больше нет, но в жилах Катарины течет благородная кровь. Линия Фитцджеральдов восходит к самому Завоевателю. И она — точная копия своей матери. А ее мать дала графу Ормонду семерых отличных сыновей. У вас не будет лучшего выбора. Вы — ублюдок, О'Нил, сын англичанки. Ваш клан никогда не объявит вас своим повелителем. Ваши родичи не признают вас своим. Англичане ненавидят и боятся вас. — Черные глаза Джеральда горели. — Но я вас признаю, Лэм.
— Отец! — воскликнула Катарина, не в силах сдержать дрожи. — Не надо!
Глаза Лэма превратились в узкие щелки.
Чтобы иметь сыновей, мне не требуется жена, и вы это знаете. Да сыновья мне и ни к чему. Как вы совершенно точно заметили, я не из благородного рода. Что они могли бы унаследовать? Скалу, которую я зову домом? Мои три пиратских корабля? — Он хрипло рассмеялся. — Мне не нужна жена, Фитцджеральд. Мне никогда не требовался клан. И если она даст мне сына, его кровь будет не красной, а голубой.
Со временем, — лихорадочно прошептал Джеральд, — ваш сын мог бы унаследовать часть Десмонда.
Катарина изо всех сил обхватила себя руками, стараясь убедить себя, что этого разговора нет. Его просто не могло быть.
В улыбке Лэма мелькнула насмешка.
Ваше предложение — пустые слова. Десмонда больше нет.
Катарина уставилась на жесткое красивое лицо пирата, ненавидя его больше, чем когда-либо прежде.
Джеральд молчал несколько долгих напряженных мгновений — мгновений, в течение которых оба мужчины скрестили взгляды, оценивая друг друга. Джеральд прервал нараставшее напряжение.
— Если бы я все еще был графом Десмондом, вы бы в мгновение ока взяли ее — будь она хоть совершенным уродом — без всякого приданого!
Лэм склонил голову.
Возможно.
Джеральд не сводил с него глаз.
Поскольку вам не удалось разубедить меня, милорд, мы отправляемся, — негромко сказал Лэм.
Катарина беззвучно заплакала. Остатки гордости не позволяли ей броситься к ногам отца и уцепиться за его колени, подобно маленькому ребенку, который боится, что его оставят одного или отдадут чужим людям. Его предательство она восприняла как удар кинжалом в грудь.
Вы поплатитесь головой, О'Нил, — наконец сказал Фитцджеральд. Но в его голосе не было угрозы, и глаза его не потеряли блеска.
Вот как? Желаю удачи. — Лэм повернулся к Катарине. — Идемте. Не будем задерживаться.
Катарина подняла глаза и сквозь завесу слез увидела, что происшедшее нисколько его не тронуло и не убавило решимости. Но он-то был к этому готов. Для него это была игра, ничего более. А вот она оказалась совсем наивной. Потому что думала, что Джеральд приложит все усилия, чтобы перехитрить ее тюремщика, но он этого не сделал. Вместо этого он предложил ее пирату в жены.
Серые глаза Лэма встретились с ее глазами. Он взял ее за руку. Она до того ничего не воспринимала, что даже не пыталась вырваться.
Идемте, Катарина, — сказал он почти сочувственно, — вы проиграли.
Катарина подавила рыдание.
Джеральд бесстрастно уставился на них.
Лэм крупными шагами двинулся к двери, обхватив одной рукой еле переставлявшую ноги Катарину. Она решила ни о чем не думать. Это было слишком больно.
Когда они уже оказались в темном холле внизу, Элинор окликнула их. Лэм замедлил шаг, все еще не отпуская Катарину. Элинор торопливо спустилась по лестнице.
— Вам следует знать еще кое-что, О'Нил. Лэм остановился.
— Только быстро.
Катарина не хотела слышать ничего из того, что могла сказать ее мачеха, но невольно подняла на нее глаза. Элинор улыбнулась.
Хотя я не думаю, что он станет вмешиваться, я не могу быть в этом уверена. Возможно, он придет в ярость, потому что вы украли то, что принадлежит ему.
Лэм раздраженно сказал:
Вы говорите загадками, а у меня нет времени их отгадывать. Говорите ясно, леди Фитцджеральд.
Ладно, поясню. Я говорю о Хью Бэрри. Услышав имя своего суженого, Катарина замерла.
— Что это значит? — вскричала она. — Хью мертв. Он погиб при Эффейне, долгих шесть лет назад.
— Нет, Катарина. Разве ты не знала, что он оправился от ран? Мы чуть было не похоронили его вместе с другими погибшими, но вовремя заметили, что он жив. Жизнь в нем чуть теплилась, и прошло много недель, прежде чем врачи сообщили, что он выкарабкается. Они сказали, что это чудо, дар Господень. Он жив, Катарина. Хью Бэрри жив.
Катарина покачнулась. Лэм не дал ей упасть. Она знала, что это ложь, ужасная злонамеренная ложь. Потому что если бы Хью был жив, он давным-давно послал бы за ней. И все же вряд ли Элинор стала бы так лгать. Пол, казалось, покачнулся под ногами девушки, и все перед ней поплыло. Она тяжело осела в руках Лэма.
Когда пират заговорил, его голос прозвучал незнакомо и как-то издалека.
— И кто такой этот Хью Бэрри, черт побери?
— Детская любовь Катарины, за которого она должна была выйти, когда ей исполнится пятнадцать. — Элинор одарила Лэма долгим взглядом. — Может, вы все-таки решите жениться на Катарине, О'Нил.
Глава пятая
Уже давным-давно ничто не могло его тронуть, с тех пор как он был маленьким ирландским мальчиком при дворе, ублюдком и отщепенцем, которого дразнили и над которым жестоко издевались другие дети. Глядя, как Катарина вытирает глаза углом накидки, Лэм убеждал себя, что ему это безразлично. Он не мог допустить, чтобы его это затрагивало.Отзывчивость была опасна сама по себе, а у него она еще могла открыть давно зажившие — или только затянувшиеся — старые раны.
С непроницаемым лицом Лэм подвел ее к своему породистому жеребцу. В таком истеричном состоянии девушка вряд ли могла ехать сама.
По-видимому, Катарина, несмотря на шок, сообразила, что он собирается сделать, потому что вдруг начала упираться. К его изумлению, она резко повернулась к нему и прошипела сквозь зубы:
— Я не сяду вместе с вами, О'Нил.
— Вы не в состоянии ехать самостоятельно. Слезы выступили на ее глазах и покатились пощекам.
— Я не поеду с вами, — снова крикнула она, бросаясь к своей лошади, которую держал Макгрегор, и, путаясь в юбках, торопливо взобралась на нее.
— Тогда будьте повнимательней, — только и сказал Лэм. Его голос невольно смягчился. — Вы сможете это сделать, Катарина?
Она испепелила его взглядом, как будто это он предал ее любовь и доверие, и выдернула поводья из руки Макгрегора. Лэм сразу сообразил, что она задумала, и, когда она еще яростно дергала поводья, чтобы повернуть лошадь, в то же время отчаянно колотя каблуками ее бока, он бросился вперед, стараясь ухватиться за узду.
Он промахнулся. Кобыла рванула с места. Когда Лэм, изрыгая проклятия, сам прыгнул в седло, Катарина уже выехала из ворот.
Даже злясь на нее, он не мог не восхищаться ею, быстро догоняя ее под громкий грохот копыт по мостовой. Он наклонился, схватил ее кобылу за узду, и обе лошади перешли с отчаянного галопа на неровную рысь. У Катарины вырвался сдавленный крик ярости.
Он не мог отвести от нее глаз. За ее спиной разгоралась заря, и ее давно уже не заплетенные волосы горели от лучей восходящего солнца. От ее красоты у него захватывало дух. Ее характер приводил его в изумление. До чего же она не похожа на других. Как она его искушала, даже сейчас. При мысли о том, как он объездит и приручит эту женщину, его тело охватывал трепет.
Лэм прижал своего жеребца к мерину Катарины, коснувшись ее коленями.
— Я не дам вам удрать, Катарина. По ее щекам еще катились слезы.
— Я все равно буду пытаться!
Не доверяя ей, Лэм отобрал у нее поводья. С таким норовом она вполне могла снова попробовать удрать. Он рассчитывал, что потом, когда она успокоится, она поведет себя более разумно и в итоге поймет, что у нее нет другого выбора, как только оставаться с ним.
И все же он ощущал глубокое чувство вины — такого с ним раньше не случалось. Вины за то, что удерживает девушку вопреки ее желанию. До этого ни одна женщина не могла перед ним устоять. Пока они скакали через Лондонский мост, обгоняя фургоны, коляски и влекомые мулами телеги, он искоса поглядывал на нее. Ему еще не доводилось соблазнить девственницу.
Он вспомнил о Хью Бэрри. Ее суженый, оставшийся в живых. Лэма захлестнули эмоции, жаркие и жестокие. Теперь уж он точно не освободит ее.
Он желал ее с того самого мгновения, как только увидел, — и никогда в жизни он еще не был так терпелив. Рано или поздно он возьмет ее — неважно, что Хью Бэрри остался в живых. Теперь он был ее покровителем, он один.
Она поймала его взгляд и вздернула подбородок. В ее глазах горел вызов, в этом не было сомнений. Она собиралась бороться с ним до конца. Лэм не уставал восхищаться ею.
Она была опасна. Он должен поднять брошенную ему перчатку и победить, как если бы она была настоящим противником. Он должен приручить ее, соблазнить ее, завоевать ее.
Он не был похож на своего отца, и Джеральд Фитцджеральд это понял. Шон О'Нил уже давно безжалостно попользовался бы девушкой, и к этому времени она бы ему уже надоела, и он отдал бы ее своим людям. Лэм чертовски хорошо знал, что нисколько не похож на своего отца, хотя их частенько сравнивали. Все-таки, черт побери, он стыдился дурных поступков. А Шон О'Нил не испытал ни единого угрызения совести за всю свою жизнь.
И в его, Лэма, жизни раскаянию не было места. Люди, которые выживали благодаря хитрости и силе воли, мечу и пушке, не могли позволить себе иметь совесть. Его жизнь была непрерывной схваткой. Победить — значило выжить. И победителю доставалась добыча. Катарина Фитцджеральд была такой добычей. Но он не хотел завоевывать ее любой ценой, ни в коем случае.
Ему вспомнилось предложение Джеральда Фитцджеральда выдать Катарину за него замуж — такое же издевательски-жестокое, какими были поступки высокородных британских юнцов при дворе. Боже милостивый. Ему не нужна жена. Ему не нужны сыновья. Если на то пошло, он вообще не собирался иметь детей. Унижение, которым была полна его жизнь, окончится вместе с ним. Он не оставит страдания сыну в наследство.
Кроме того, он слишком хорошо помнил ее ужас, когда Джеральд предложил ее ему.
Все же, хотя ему не требовалась жена и он не хотел иметь детей, Лэм нашел мысль о женитьбе на Катарине Фитцджеральд соблазнительной. Никому бы и в голову не пришло, что такой, как он, может жениться на такой, как она.
Лэм нашел утешение в цинизме. Как охотно бессилие ищет союза с силой, подумал он. Когда-то могучий граф Фитцджеральд теперь с охотой готов отдать свою дочь за сына Шона О'Нила.
Интересно, что рассчитывал обрести Джеральд, делая его своим зятем? Может, он надеялся с его помощью бежать из Саутуарка, также как два года назад с тем морским капитаном, который оказался иудой? Только дурак дважды совершает ту же ошибку. Скорее всего Джеральд помышлял о чем-то гораздо большем, чем просто побег из заключения.
Может, он хотел через посредство Лэма стать владыкой морей, чтобы ослабить позиции своего кузена Фитцмориса? Лэм без труда мог захватывать испанские и французские корабли с грузами продовольствия и припасов для мятежного ирландского вождя. Но только это не могло помочь Фитцджеральду, узнику в изгнании, навсегда потерявшему Десмонд. Это только ослабило бы Фитцмориса, сделав его легкой добычей для королевы.
Так что же надеялся обрести Джеральд в союзе с человеком, которого прозвали Владыкой Морей?
Этот вопрос не на шутку озадачил Лэма. Он выпрямился в седле и снова глянул на Катарину, на этот раз более внимательно. Торопиться некуда, напомнил он себе. Катарина принадлежала ему, и, если он все же решится подумать о немыслимом и совершить непоправимый шаг, будет несложно превратить любовницу в жену.
Несмотря на намерение оставаться холодным и бессердечным, он продолжал чувствовать вину. Он снова украдкой взглянул на Катарину. Ведь он поступает так в ее же интересах, верно? В противном случае ей пришлось бы, вернувшись в Ирландию, вымаливать себе кусок хлеба, подобно другим потерявшим свой дом жертвам войны. Она нуждалась в его защите, нуждалась в нем. А со временем она будет так же счастлива с ним, как были счастливы другие женщины. Об этом он позаботится. Он выполнит все ее желания, в постели и вне, и осыплет ее такими богатствами, какие ей и не снились.
Их взгляды встретились. В ее взгляде продолжил гореть вызов, зеленые глаза блестели ненавистью и отвращением.
Они уже выезжали из Лондона, и Лэма пронзил нежданный и неуправляемый укол жалости к своей пленнице. Сердце его как будто упало, оставив в груди болезненное ощущение. Он слишком хорошо помнил, каково это — остаться без всего, стать беспомощной невинной жертвой сильных мира сего. Таким был он сам шестнадцать лет назад, когда Шон О'Нил так внезапно ворвался в его жизнь, безвозвратно изменив ее.
Эссекс, 1555 год
Мальчик услышал их крики, осторожно пробрался к окну и съежился у подоконника. Он видел, что мать плачет, и его страх усиливался. Он вытянул шею и выглянул наружу. И ахнул.
Маленький дворик перед их домом заполнили всадники. Это были крупные мужчины, бритоголовые, укрытые косматыми медвежьими шкурами, со старинными железными щитами на спине и огромными мечами на поясе. Под меховыми накидками у них были грубые шерстяные туники, оставлявшие обнаженными босые ноги. Мальчик не мог отвести от них глаз. Он в первый раз видел таких странных, диких людей.
Ты не можешь это сделать, Шон! — воскликнула его мать.
Мальчик перевел взгляд на нее. Мэри Стенли была блондинкой с тонкими изящными чертами лица. Она одевалась со вкусом и умела держать себя в обществе. Сейчас ее серые глаза были полны ужаса. Огромный нечесаный незнакомец протянул к ней руку, и мальчик вскрикнул.
Молчи, женщина! — заорал Шон и ударил ее. Звук пощечины эхом отозвался в маленьком дворике. Мать рухнула на землю.
Мальчик с криком выбежал из дома, осознав слишком поздно, что у него нет оружия, чтобы противостоять непрошеному гостю.
— Перестаньте! — выкрикнул он и бросился на незнакомца.
— Это еще что, черт возьми? — Шон О'Нил был вчетверо больше мальчика и отмахнулся от него, как от мухи. Он упал в грязь рядом с матерью, которая сразу схватила его и прижала к себе. Ее лицо побелело от страха, на глазах выступили слезы. Но ему не требовалась ее защита — он хотел защитить ее. Он вырвался из ее рук. Как только он поднялся на ноги, Шон протянул руку, схватил его за ворот бархатного дублета и оторвал от земли, потом повернулся к своим людям.
И это мой сын? — спросил он, как будто не веря своим глазам. — Дурацкий английский щеголь?
Лэм перестал брыкаться, понимая, что ему ни за что не вырваться из крепкой хватки этого человека, Шона О'Нила, отца, которого он ни разу не видел, — человека, который много лет назад изнасиловал его мать, когда она путешествовала морем. Мэри сама ничего ему не рассказывала, но он много раз слышал об этом, потому что когда он и Мэри были при дворе — сначала с вдовствующей королевой Екатериной Парр, а потом с принцессой Елизаветой, — там часто обсуждалось это событие.
Ирландские воины разразились смехом при виде висящего в руке их предводителя мальчишки в синем дублете и белых рейтузах.
Шон с отвращением так резко отбросил его, что он больно ударился о землю. Преисполненный ненависти, он сразу вскочил на ноги.
Не троньте мою мать!
Шон широко раскрыл глаза и расхохотался.
— Я буду делать все, что захочу, парень, и с этого момента ты будешь делать то, что я прикажу. Ты поедешь со мной.
— Нет! — Мать неуверенно поднялась на ноги и в отчаянии вцепилась в руку Шона. Одна сторона ее лица распухла и покрылась красными пятнами.
Мальчик замер.
— Мальчишка поедет со мной! — взревел Шон. — Черт побери, теперь я вижу, что я опоздал! Ты сделала из мальчишки беспомощное ничтожество! Черт побери, я не позволю, чтобы мой сын вырос вспоенным мочой английским недоноском!
— Господи, не допусти! — Мать рухнула на колени, цепляясь за тунику Шона. — Умоляю, Шон, не надо, умоляю, не отнимай у меня сына! Я этого не вынесу!
Шон отшвырнул ее ногой. Мальчик не успел еще решить — броситься ему к матери или бежать от отца, как Шон схватил его за ухо.
Мы едем в Тайрон, и теперь твоя фамилия О'Нил. Поедешь со мной, парень. Я из тебя сделаю мужчину, настоящего О'Нила, или прикончу тебя, если ничего не выйдет. — Он протащил мальчика за собой, поднял его и бросил на огромную гнедую лошадь.
От боли мальчик почти ничего не соображал, ощущение было такое, будто ухо оторвано, но он ухитрился перекинуть одну ногу через спину лошади. Его переполняли ужас и отвращение, и, слыша душераздирающие рыдания матери, он твердо решил бежать.
— Ты не смеешь меня ослушаться! — завопил Шон, хватая его за худое колено, чтобы он не мог соскочить с лошади. Похожая на окорок ладонь ударила его по щеке. В голове взорвались искры, к горлу подступила тошнота. Когда мальчик немного пришел в себя, Шон сидел сзади него, и они быстрой рысью уносились прочь от дома Стенли.
— Лэм, Лэм, о Господи! — За его спиной слышались вопли матери. Несмотря на мертвую хватку Шона, он ухитрился извернуться в седле. Его мать бежала за ними, путаясь в юбках, спотыкаясь, заливаясь слезами, протягивая к нему руки. Она еще раз выкрикнула его имя, оступилась и рухнула в пыль бесформенной грудой.
Из груди мальчика вырвалось рыдание.
Мой сын не должен плакать. Плачут женщины, мужчины — никогда, — проворчал Шон, сопровождая свои слова еще одной оплеухой.
Лэм проглотил слезы, несмотря на боль в голове и в сердце. Первый урок отца был жестоким, но он сразу его усвоил. И больше никогда не плакал.
Лондон, 1571 год
Сэр Уильям!
Уильям Сесил спал в своей постели под балдахином в своем доме в Лондоне. Лакею пришлось несколько раз позвать его, прежде чем министр зашевелился. Покряхтывая, он уселся на кровати.
— В чем дело, Гораций? Черт побери, ведь уже за полночь!
— Сэр Уильям, в приемной ожидает джентльмен. Он уверяет, что у него неотложное дело и что он должен вас видеть.
Сесил застонал, отбросив тяжелое покрывало. Лакей помог ему надеть подбитый мехом бархатный халат. Следом за держащим свечу лакеем Сесил вышел из спальни. Когда он увидел своего гостя, то удивленно раскрыл глаза, потом сощурился и повернулся к лакею.
Можешь идти, Гораций.
Лакей вышел, прикрыв за собой тяжелую дверь. Сесил повернулся к закутанному в плащ посетителю.
Что случилось?
— В доме Легера на заре происходило что-то странное, — начал незнакомец. — Когда я делал утренний обход, стража только начала просыпаться. Стражник услышал голоса во дворе. Один голос принадлежал Элинор Фитцджеральд. Три всадника поскакали в сторону Лондонского моста — двое мужчин и женщина. Один был необычайно высокий и светловолосый.
— Элинор Фитцджеральд куда-то ездит по утрам? — резко спросил Сесил.
— Нет, другая женщина, гораздо выше, чем Элинор. Элинор вернулась в дом.
Сесил задумался, нахмурив лоб.
Трое гостей в доме Легера. Интересно, что еще придумали Фитцджеральд и его жена? И кто мог осмелиться стать союзником или союзницей Фитцджеральда?
Не дожидаясь ответа, Сесил продолжал рассуждать вслух:
Фитцджеральд еще не смирился с вечным изгнанием из этой проклятой страны, которую он зовет своим домом. И сомневаюсь, что он когда — нибудь смирится. А теперь… новые игроки. — Сесил повернулся к шпиону. — Скажите своим людям, чтобы круглосуточно наблюдали за домом Легера. Если эти визитеры вернутся, я должен узнать, кто они.